Владимир уже спал. Измученный нервным, трудным днем, он лежал, свернувшись в клубок — грозный майор МВД, теперь он казался беззащитным щенком, таким уязвимым, таким родным. Обняв его со спины, Женя прижалась всем телом к могучей спине и закрыла глаза. Будить его новостями о состоянии Агнии она не стала — бедняга и так натерпелся за сегодня. Сама Женя, однако, долго ворочалась, неспособная уснуть. Звенели в ушах матерные слова и проклятья, произносимые звонким детским голоском, мучил хриплый скулеж, дергались маленькие лапки, смотрели, не отрываясь, завороженно с искренним любопытством зеленые глаза Агнии.
Отчаявшись заснуть, Женя все же встала с кровати, накинула махровый халат и прошмыгнула на кухню. Там осталась ее спортивная сумка — так и не распакованная. Открыв косметичку и отодвинув батарею прокладок, она извлекла плоскую пачку тонких ментоловых сигарет и металлическую, в мизинец, зажигалку. Осторожно, стараясь не скрипеть дверью, вынырнула на террасу, а оттуда — мелкими шажками, чтобы не шлепать сланцами — за калитку к водохранилищу. Вовсю пели невидимые лягушки, стрекотали сверчки, а по небу кто-то щедрой рукой разбросал звезды. Здесь, вдалеке от города и светового загрязнения можно было вообразить, насколько же огромна галактика и насколько бесконечна Вселенная. Из кармана девушка извлекла изящную розового металла «Зиппо». «Единственный источник огня на целой даче» — усмехнулась она.
Владимир запретил привозить на дачу любые пожароопасные предметы — все с того злосчастного дня, когда Егор Семенович попытался устроить пожар в доме, а Агния… Она тряхнула головой, прогоняя непрошеные воспоминания — натянутый поводок и задорно, жадно внимающие глаза девочки. Животных с тех пор в их доме также больше не водилось.
Щелкая зажигалкой, Женя мечтательно вглядывалась в микроскопические точки, сверкающие в черной бездне, с трепетом задумываясь о том, что каждая точка — это целое солнце. А вокруг — целая солнечная система, со своими, странными, непохожими на Землю планету. А где-то там, за пределами видения человеческих глаз и мощнейших телескопов простирались световые года и парсеки безграничного пространства. И страшно стало на секунду Жене, когда она представила, кто или что может обитать там, на другом конце Вселенной, на изнанке черных дыр, в сердце пульсаров — со своими собственными законами времени и пространства, какая-то невообразимая, необъяснимая не-жизнь.
Слегка закружилась голова, и Женя едва не ухнула головой прямо в темное отражение звездного неба у себя под ногами — вглядываясь в небо, она подошла к самому краю крутого берега. Да уж — когда куришь раз в месяц, даже тонкий ментоловый «Вог» может дать по мозгам. Обмахнув себя рукой, прогоняя дым, девушка устремилась обратно к дому. У самой террасы она остановилась задумчиво: если муж вдруг проснется — не избежать расспросов, а от нее воняет сигаретами. Владимир ей, конечно же, курить не запрещал, но, когда тот с трудом бросал сам, Женя добровольно вызвалась его в этом поддержать. Теперь она временами проклинала себя за это решение, но сказанного не вернешь. Да и не хотелось ей лишний раз расстраивать Владимира.
— Пойдем-ка, дедушка, тебя проведаем! — прошептала она, глядя через забранное решеткой окно бани на синие блики работающего телевизора — тот по настоянию Карелина-старшего не выключался никогда. Поборов внутреннюю неприязнь к жуткому старику, Женя зашагала к бревенчатому зданию.
Звякнули ветряные колокольчики, скрипнули половицы, пахнуло в нос болезнью и лекарственной химией. Приоткрывая дверь в комнату, Женя ожидала увидеть Егора Семеновича спящим и в принципе собиралась проверить, есть ли тому чем дышать, не зажаты ли конечности ремнями, но… Старик оказался крепче, чем им казалось.
Бледный и жалкий, он лежал без движения со свалившейся набок головой, но вот глаза были открыты и на редкость живо и осмысленно изучали Женю.
— Ноги красивые, — сипло проронил старик, еле ворочая языком, — Все-таки повезло с тобой Вовке. Не думал, что моему оболтусу такая красотка обломится. И не скажешь, что двоих на свет родила.
Женя оторопела и застыла на пороге. Речь Егора Семеновича звучала вполне осмысленно. После комплимента стоило ожидать скабрезностей, но их не последовало — Карелин-старший договорил, облизал губы, почмокал, после чего просипел:
— Пить. Пожалуйста.
— Сейчас-сейчас! — кивнула Женя и завертела головой. С тех пор как Татьяна Ильинична взяла на себя заботу о свекре, она не заходила в пропахшее нечистотами и лекарствами помещение.
— Вон… Под телевизором.
Действительно, под телевизором в тумбочке нашлась батарея из полулитровых бутылок воды без газа. Рядом лежала упаковка с трубочками. Скрутив крышку со «Святого Источника», Женя воткнула трубочку и собиралась было отнести воду свекру, но ненадолго замешкалась — на экране телевизора мелькнуло знакомое изображение.
— … одна из последних картин Сандро Ботичелли, датируемая началом шестнадцатого века, является ярким сломом оптимизма кватроченто. Сам художник искренне полагал, что этот период его творчества приходится на описанный Иоанном Апокалипсис, а именно — время царствования Сатаны на Земле. Здесь мы вновь можем наблюдать мотив ангельского присутствия, на которое уповает сам художник. Каждый из трех ангелов, находящихся в центре композиции, олицетворяет собой три добродетели — Благодать, Истину и…
— Ложь! — неожиданно каркнул старик со своего ложа, заставив Женю вздрогнуть, — Все это ложь от первого до последнего слова.
— Что… ложь? — машинально переспросила она.
— Все. Про ангелов. Они не знают, что такое ангелы. Никто не знает. Они скрывали, да… Папская волость копала, коммунисты копали, ничего не нашли. Туле, Анненербе, все эти дилетантские раскопки в песочнице…, — кисть руки Карелина-старшего слабо, но весьма красноречиво махнула, выражая пренебрежение неизвестно к кому.
— По сравнению с чем?
— Неважно. Ничего не важно. Скоро все закончится, — вновь махнул рукой старик.
— И все же? — на самом деле, Жене было не столько интересно послушать про ангелов, сколько важно было понять — неужели Карелин-старший способен адекватно изъясняться и даже… мыслить?
— Малахим… Вестники — несущие волю Его, прокладывающие путь к славе Его… Ты ничего о них не знаешь, хотя думаешь, что знаешь. Подойди…, — старик закашлялся и жестом подозвал Женю. Та с опаской приблизилась, бросив быстрый взгляд на ремни — не успел ли свекор их расстегнуть? Нет, все было на месте, а пряжки застегнуты, — Тяжело… когда громко. Наклонись.
Женя смотрела достаточно фильмов ужасов, так что наклонилась ровно настолько, чтобы если что — быстро отскочить в сторону. В голове, тем не менее, проносились непрошеные картинки — как сточенные гнилые пеньки зубов цепляются в хорошенькое личико, снимают кожу, отгрызают губу…
— Не укушу, не бойся, — ухмыльнулся Егор Семенович, точно прочитав ее мысли, — Малахим… Ты никогда не спрашивала себя, проводниками чьей воли они являются? Ангелы — не пухложопые купидончики с кучеряшками… Я знаю.
— А какие же они? — теперь у Жени не было сомнений — старик бредит.
— Знаешь, ведь праздник Пасхи вовсе не является днем воскресения Христа, — вдруг, поскучнев, уведомил ее свекор, будто вспомнив о чем-то своем, — Вообще ничего общего. Пасха — одно из древнейших авраамических понятий. Пейсах — так оно называется в… Ты мне воду дашь или нет?
— Да-да, сейчас! — спохватилась девушка, поднося бутылку к потрескавшимся губам Карелина-старшего. Тот, сделав исключительно номинальный глоток, продолжил:
— Пейсах — оно же искаженное пасах. С иврита это можно перевести как «беда, прошедшая мимо». Большинство историков склоняются к версии, что речь в данном случае идет об освобождении от рабства египтян… Но это не так. Пейсах празднуется именно в ночь последней, десятой казни египетской…
— Смерть первенцев! — блеснула эрудицией Женя.
— Умница, дочка! — ухмыльнулся старик, — А знаешь, что наказали Моисею малахим сделать в ту ночь? Евреи намазали дверные косяки своих домов кровью агнцев, чтобы перебить ей запах людей внутри… Ты понимаешь? Они призвали на Землю создание, что ориентировалось на запах. Нечто, которое должно было учуять людей… чтобы сожрать их. Можешь себе представить, что это за ангел? Слепой убийца, что идет на запах человеческой крови…
На секунду Жене и правда стало не по себе. Перед внутренним взором промелькнуло что-то безглазое, аморфное, ноздреватое с бесчисленными чавкающими челюстями. Промелькнуло и растаяло, будто не желая оформиться в ее фантазии. Или же ее разум отказывался облекать это в плоть…
— Мне кажется, Егор Семенович, вы воспользовались возможностью двойной трактовки. Вы, как историк, должны осознавать, что речь идет о весьма… недостоверном документе. Полагаю, в лучшем случае, десять казней египетских можно считать метафорическим изображением серии восстаний невольников…
— Нет! Я видел! Огненные колеса с горящими глазами! Жующие груды плоти! Сросшиеся тысячи крыльев! Выжигающие глаза смотрящим хашмалим! Кружащие у трона Его элохим со своими флейтами! Престолы, что несут сквозь тьму тело Его! Офаним, что вращаются беспрестанно! Керувим, хвалу возносящие! Но боле бойся ишим, ибо средь людей ходят, и обманчив облик их! Бойся! Бойся ишим! Бо-о-ойся!
Ну вот, теперь, похоже, истерика случилась и у старика. Да что же за день такой? Женя сунулась было в тумбочку за успокоительным, когда заскорузлые узловатые пальцы схватили ее за запястья до боли. Теперь глаза свекра бешено вращались, а ноздри раздувались, казалось, у бедняги сейчас случится приступ, но речь его была предельно внятной. Почти физически ощущалось усилие, которое он вкладывал в каждое слово:
— Бойся. Если будет произнесена Песнь Его — настоящая Песнь Песней, а не та макулатура… Слушай! Внимательно слушай! Где-то в доме…
— Егор Семенович, мне больно! — пальцы на вид немощного старика сдавливали запястье почти до хруста.
— Я забыл. Ты должна найти. Найти и уничтожить, иначе… Нет. Сожги дом, — все более неразборчиво рычал свекор, сжимая пальцы все сильнее. От кисти к локтю выстрелила боль — Егор Семенович явно давил со знанием дела на какой-то нерв, — Хоть с Вовкой сожги, мне плевать. Хоть со мной сожги… Но она не должна достаться никому, слышишь? Обещаешь мне? Обещаешь?
— Нет! Отпустите! — Женя уже откровенно вырывалась, но Карелин-старший и не думал ослаблять хватку, продолжая шипеть что-то про огонь, малахим и какую-то песню. В отчаянии девушка схватила свободной рукой первый попавшийся предмет с тумбочки рядом — им оказалась открытая ампула от успокоительного. С мстительной злобой она прорезала длинную линию по всей длине предплечья. Следом тянулась стремительно раскрывающаяся рана, из которой во все стороны тут же побежали красные ручейки. Пальцы старика разжались, и Женя по инерции едва не отлетела к противоположной стене, ампула закатилась под кровать. Старик, явно вымотанный схваткой, надсадно хрипел:
— Я не должен был… Но соблазн был слишком велик… Я просто не удержался, а ты попалась под руку… Я хотел знать, что нас ждет по ту сторону… И узрел.
— Я схожу за..., — потерянно пробормотала Женя, растирая запястье, но поймала безумный взгляд Егора Семеновича. Его глаза, казалось, собирались вылететь из орбит, зрачки сузились до игольного ушка, в них пульсировала бездна.
— Знаешь, кто нас встретит в конце всего? Он! — внезапно успокоившись, старик откинулся на подушки и спокойно заметил, — От тебя табаком воняет. Курящая баба — позор в семье. Распустил тебя Вовка. При мне такого бы не было… У тебя есть зажигалка, да?
— Н-нет, Егор Семенович… Вы ошибаетесь. В доме нет зажигалок. Ни зажигалок, ни спичек. Ничего. Вы ошибаетесь, Егор Семенович, — от этого нездорового блеска в глазах, от этой беспощадной хватки, от вида ровной кровоточащей полосы, напоминающей набросок какой-то богохульной литании Женю начинало тошнить. Внизу живота будто бы шерудила холодная грубая рука. Развернувшись на пятках, она убежала прочь из маленького бревенчатого домика.
В ванной девушка долго мыла руки, после чего истратила едва ли не всю бутылку «Листерина» — лишь бы скрыть тяжелый табачный дух. За спиной скрипнула дверь ванной. Сердце у Жени упало — она резко обернулась, чтобы облегченно выдохнуть — на пороге стоял Артем.
— Ты чего не спишь? — спросила она первое, что пришло в голову.
— Я-то спал, но ты ж топаешь как слон, — взъерошенный подросток сонно потирал глаза. Принюхался, нахмурился и спросил в лоб, — Опять курить бегала?
Женя ничего не ответила, лишь виновато пожала плечами.
— Ох, мам, спалит он тебя…
— Думаешь, орать будет?
— Кто, батя? Да не… Расстроится. Это хуже. А, может, сорвется, тоже закурит. Мам, там мелкая орала, я слышал… У нее опять?
— Не знаю, Артемка… Может, это от переизбытка впечатлений — все-таки она с тех пор на дачу не ездила. Или дед ее напугал. Ты вон, пацан здоровый, а сам…
— Мам! — с досадой вскрикнул Артем, и Женя тут же на него зашикала. Понизив голос, он продолжил, — Знаешь, он и раньше странный был, а теперь… Я думал, он мелкую сожрет. Меня будто сковало…
— Да знаешь, так даже лучше. Кто знает, как бы он отреагировал…
— Так что, у Агнии приступ? Повезем обратно в Москву?
— Не знаю я! Может, да, может, нет. Завтра посмотрим.
— Ей лечиться надо, мам. Знаешь, что она меня недавно спросила?
— Что?
— Как долго проживет человек, если его поджечь, мам. Понимаешь? У нее это не прекращалось. Она затихает на месяцок, а потом…
— Слушай, Андрей Валерьевич сказал, что это нормально. Ее разум пытается сублимировать подобные импульсы через интерес. Это еще не проявление патологии, — Женя не знала, кого больше уговаривает — себя или сына, — Ты помнишь Андрея Валерьевича?
— Помню.
— Ну тогда ты наверняка помнишь, что он лечил тебя от энуреза. А сегодня — вон… У всех бывают срывы.
— Очень по-взрослому, мам, — обиженно засопел Артем, — Ладно, если ее опять положат в стационар, мы хотя бы вернемся в Москву?
— Не знаю. Завтра посмотрим. Все, иди спать. Спокойной ночи.
— И тебе, — буркнул подросток, выходя из ванной.
Проводив его взглядом, Женя открыла баночку с таблетками — снотворное — и недолго думая проглотила сразу две.
Проверив, не проснулся ли муж — тот дрых как младенец — Женя легла рядом и погрузилась в черный, непроглядный сон без сновидений.
— Мам! Мам, вставай! Батя! Батя! — надрывно басил голос Артема, вырывая Владимира из объятий сна, — Бать, просыпайся, ну батя!
— Какой же ты… пасынок! — спросонок пробормотал тот, разлепляя глаза, — Родной сын утром в субботу меня бы не разбудил!
— Скорей, бать! Давай! — в голосе подростка сквозила паника, заставив Владимира вскочить с кровати. Последние остатки сонливости как рукой сняло, — Мелкая пропала! Ее нигде нет!
— Нигде? — паника, точно штамм гриппа, тут же передалась мужчине. Мелькнула страшная мысль, — А у деда смотрел?
— Н...нет. Я не…
— Понятно. Женя, вставай! Агния пропала!
Девушка, не говоря ни слова, изящной пантерой соскользнула с кровати и выскользнула за дверь спальни. За ней следом выбежали и муж с сыном.
Искали Агнию повсюду. Первым делом Владимир, конечно же, осмотрел обитель Карелина-старшего. Тот безмятежно дрых, разметавшись по кровати. С удивлением мужчина обнаружил длинный влажный порез на предплечье отца — когда его относили в баню, на руке, вроде, ничего не было.
Выбежав на улицу, он встретил Артема и Женю.
— Ну что, нашли? — глупо спросил Владимир — то, что Агнии с ними нет, он видел и сам.
— Сам как думаешь? Ни на чердаке, ни в доме…
— А в гараже?
— А что ей там делать? — удивился Артем.
Владимир не стал тратить время на объяснения и рванул к приземистому строению с покатой крышей у самых ворот участка. Рывком открыл боковую дверь и крикнул в темноту:
— Агния! Принцесса, ты здесь?
Лишь после он додумался включить свет. Девочки, конечно же, здесь не было. Но что-то еще неуловимо изменилось, раздражало зрение своей неправильностью.
— Ну что, она там? — раздалось за спиной.
— Подожди!
Крючок. Голый крючок, на которой Владимир всегда вешал свой дачный бушлат — потертый, засаленный, с полным карманом семечек. Он лежал на кафельном полу — сразу за машиной. Конечно же, Агния никак не могла достать до кармана, пока бушлат висел на крючке, поэтому она его скинула на пол, а после не смогла повесить обратно… Проверяя свою теорию, Владимир обшарил оба кармана —и действительно, семечки кто-то выгреб подчистую. Уже выходя из гаража, он краем глаза отметил беспорядок на столе с инструментами — нехорошо, надо прибраться.
— Я знаю, где она! — натягивая бушлат, Владимир направился к калитке, ведущей к озеру, переходя на бег. За ним следовали Артем и Женя.
Калитка, конечно же, оказалась незаперта, а из лысоватого подлеска раздавались глухие звуки ударов. Не сказав ни слова, Владимир рванулся через кусты, морщась от жалящей голые ноги крапивы, следом по «проложенному» пути двигались жена и пасынок.
— Володь, осторож…, — Женя не закончила фразу, врезавшись в спину мужа. Быстро оценив ситуацию, повернулась к Артему и крикнула, — Стой!
— Зачем? — недоуменно спросил тот, но все же застыл на месте, — Что там?
— Иди в дом, Артем! — ответила мать дрожащим голосом.
— Мам, в чем дело-то?
— Домой! — взвизгнула она, — Быстро! Не спорь!
Подросток закатил глаза, развернулся и нехотя потопал обратно. Лишь после этого Женя обернулась на то, что заставило ее мужа застыть бессловесной статуей перед узеньким пеньком, оставшимся от молодой березки и собственной дочерью с молотком в руках…
— Агния? Детка? — осторожно позвала Женя, — Что ты делаешь?
— Играю с бельчонком, мам! — неразборчиво ответила девочка — в зубах у нее был зажат единственный, последний гвоздь. Три предыдущих — ржавых и длинных — удерживали на месте конечности рыжего бельчонка. Приколоченный к пеньку, он дергался и верещал от боли и ужаса. Было видно, как ходит ходуном маленькая грудная клетка, как дрожит пушистый хвостик, как панически выпучены черные глазки-бусинки. На пеньке перед ним возвышалась горка семечек — судя по всему, приманка.
— Жень, я… — пыхтел Владимир, сжимая кулаки, — Сделай что-нибудь.
— Детка, бельчонку так совсем невесело, — ласково увещевала Женя, медленно приближаясь к дочери. Та примерялась к новому гвоздю молотком, чтобы прибить к пеньку последнюю, четвертую конечность несчастного животного.
— Пока и не должно быть весело. Это подготовка к игре, — Агния не оборачивалась на мать, но та чувствовала, что девочка следит за ней краем глаза, точно лань за охотником. Главное — не спугнуть.
— Знаешь, принцесса, мне кажется, ему даже больно. Может быть, мы отпустим его и попробуем поиграть как-то по…
— Он игрушка! — вскрикнула Агния вдруг, саданув молотком по лапке зверька — та изогнулась под неестественным углом, после чего вжалась куда-то под брюшко, — Игрушкам не больно!
— Это не игрушка! Это животное! — взревел вдруг Владимир, не выдержав, — Это не игрушка, маленькая ты…
Очередной удар молотком сопроводил хруст — точно раскололся орех. Визг животного умолк. Агния встала, бросила на землю свой инструмент, отряхнула руки и платьице — ни дать, ни взять, примерная второклассница.
— Делайте теперь с ним, что хотите. Он мне надоел, — бросила она, будто даже ничуть не расстроившись. Гордо тряхнув кудряшками, она обошла застывших в шоке родителей и направилась к калитке, осторожно обходя потоптанные заросли крапивы.
Те стояли, не шелохнувшись — Женя, зажимая рот рукой, с широко распахнутыми глазами, Владимир, набычившись со сжатыми кулаками — и смотрели на плоский красно-рыжий блин с торчащими осколками костей, расположившийся там, где у бельчонка должна была быть голова.
***
Андрей Валерьевич долго не хотел брать трубку. Когда же, наконец, ответил, то поспешил продемонстрировать какую-то чудовищную занятость.
— Извините, но принять я вас смогу не раньше понедельника.
— Но, Андрей Валерьевич, — настаивала Женя, — Речь идет не о каких-то абстрактных опасениях. Это самый настоящий кризис, точно как два года назад!
— В таком случае, обращайтесь в обычный диспансер, — раздраженно отвечал тот, — Я сейчас у родни, в Туле, и не буду срываться в Москву по звонку. Вы сейчас на той же даче?
— Да, мой свекор серьезно болен, и…
— Значит, так. Возьмите себя в руки. Серьезных поводов для паники нет. Ребенок не потерял связь с реальностью, не галлюцинирует, не впадает в припадки. Чем она сейчас занята?
— Ну… — Женя потупилась, — Мы ее наказали, сейчас она сидит в своей комнате.
— Вот и хорошо. Социальное неодобрение ее действий очень важно для ее понимания произошедшего. Сейчас ей нужен покой. Постарайтесь не создавать конфликтных и острых ситуаций, пусть посидит, подумает, успокоится. Не вступайте в споры, не провоцируйте агрессию, не давайте противоречивых сигналов. Возможно, фаза острого кризиса окажется кратковременной. А в понедельник жду вас всех в полном составе. Мы договорились?
— Может, ей нужны какие-то препараты…
— Чай. С ромашкой или мятой. Не занимайтесь самодеятельностью, пожалуйста. В понедельник я как следует осмотрю ее и назначу лекарства. Возможно, придется вернуться на стационар…
Женя нервно вздохнула.
— Не нужно так реагировать. Речь идет о терапии, а не о тюремном заключении. Если состоянии Агнии позволит, я назначу амбулаторное лечение, — протараторил психиатр. На заднем фоне раздались какие-то голоса — его явно торопили, — На этом все. Увидимся в понедельник. Всего доброго.
— Да уж, всего доброго, — процедила девушка в трубку сквозь зубы — Андрей Валерьевич нажал на кнопку еще до того, как она успела ответить.
— Ну? — набычившись, Владимир сидел в углу кухни с небольшой картонной коробкой из-под старой видеокамеры в руках. Уголок ее влажно поблескивал, — Что он сказал?
— Сказал, что примет нас в понедельник. Старый…
— Ну, давай без этого… У человека, знаешь ли, выходной. Я тоже был бы не рад, если бы меня сейчас выдернули на работу.
— Тебе что, совсем плевать? — тут же взвилась Женя, — Ты не понимаешь, что Агнии нужна помощь? Притом, срочно! Если это пустить на самотек… Я не хочу, чтобы наша дочь выросла в какую-нибудь Салтычиху! Мы — ее родители, и сейчас ответственность за все, что она сделает, ляжет на наши плечи.
— Думаешь, я этого не понимаю? Думаешь, мне не важно ее состояние, ее будущее? Хочешь — сядем в машину и поедем на Каширку прямо сейчас. Хочешь?
Женя невольно вздрогнула — вспомнилась нездоровая атмосфера детского отделения: истеричные выкрики, обколотые до состояния зомби малыши в пижамах и неистребимый запах мочи.
— Извини… Не хотела на тебя срываться. Я просто думала, что все это закончилось, что она в полном порядке, и вот, снова…
— Мам?, — Артем заглядывал в кухню, бледный и растерянный. — Там мелкая…
— Что, она вышла из комнаты? — нахмурился Владимир.
— Нет, она… Гудит. Очень странно. Слышите?
Все трое умолкли и посмотрели в потолок. Стало слышно, как с жужжанием пролетает по кухне муха, как звенит вольфрамовая нить в лампочке и, очень тихо, еле заметно полз вниз по лестнице какой-то гул. Он распространялся по стенам, резонируя от стоящих в сушилке тарелок, отражаясь от оконного стекла, прорываясь сквозь нависшее молчание. Атональный и негармоничный, этот звук вызывал щемящее чувство раздражения, и скреб, будто напильником, по кромке резцов, вызывал желание отмахнуться, точно вокруг вилась стая комаров.
— Ты…
— Я пойду проверю, — вскочила Женя и затопала по ступеням наверх. Артем же так и остался в дверном проеме, не зная, что делать дальше — возвращаться на второй этаж ему явно не хотелось.
— Артем! — позвал его отчим, — Пойдем, поможешь!
— Ага.
Он с готовностью кивнул, и вышел за Владимиром во двор.
По мере приближения к двери детской, гул становился все сильнее. Он то нарастал, доходя едва ли не до крещендо, то затихал почти не до комариного писка. Тональности менялись моментально, хаотично, бессмысленно, точно в палату к умалишенным попала сломанная губная гармошка, и те вырывали ее друг у друга из рук, стремясь излить в мир ритмы своих искалеченных душ.
Коротко стукнув в дверь, Женя почти вбежала в комнату. Гул тут же прервался. Агния смотрела на мать удивленно и ошалело, будто только проснулась. Она сидела на полу, похожая на куклу, раскинув в стороны ноги, а между ними валялась та самая, пахнущая собачьими лакомствами книга.
— Детка, ты… Что ты делаешь? — не сразу нашлась Женя. Ей почему-то показалось, что Агния не услышит ее, придется задать вопрос еще и еще раз, а потом тормошить, пытаясь вернуть в реальность из странного гудящего транса, но девочка отозвалась сразу:
— Я… читаю.
— А что ты читаешь?
Девочка ткнула пальцем в желтый томик с ветхими краями. Приблизившись, Женя присела на корточки, и взяла тонкую на поверку, в тетрадь толщиной, книжицу. Тут же под пальцами что-то принялось крошиться. Швы, беспорядочно пересекавшие обложку создавали впечатление какой-то кустарности — это был явно ручной переплет. Открыв первую же страницу, она к удивлению своему обнаружила обычные тетрадные листы в клеточку, сильно пожелтевшие от времени. Казенное, написанное обычной шариковой ручкой через трафарет, название гласило: «Весело погудим! Книга песен для глухонемых детей». Пролистав дальше, девушка с удивлением обнаружила, что страницы наполнены весьма странной нотной грамотой, чем-то напоминающей вид голосовых сообщений в мессенджерах: беспорядочный гребень тональностей. Те тоже были скрупулезно выведены по клеточкам от руки.
— Здесь песенки, мам, — пояснила девочка, — Странные, но интересные.
— Странные?
— Ну да, здесь и про космос, и про дары волхвов, про Благую Весть…
— Но как, ведь здесь нет… — «слов» хотела сказать Женя, но осеклась. Сейчас лучше не спорить по пустякам. Бросив быстрый взгляд на книжную полку, она тут же нашла объяснение этой странности — до боли знакомо голубел в окружении энциклопедий и атласов корешок детской Библии. Агния явно открывала ее сегодня. И откуда у убежденного коммуниста и атеиста в доме такой экспонат? Успокоившись, Женя вернула книгу дочери, — И как? Интересно тебе?
— Еще бы? Хочешь спою? — и, не дождавшись ответа, загудела, точно трансформатор. Глаза в мгновение стали стеклянными, лицо расслабилось, и только из горла лился непрерывный, какофонический гул. Лишь, спустя секунду, Женя поняла, что все еще держит книгу в руках, страницами к себе. Звук же, исходящий из девочки нарастал, делился, расслаивался, и вот, уже казалось, будто не ее дочь, а рассерженный пчелиный рой наполняет комнату хаотичными перегудами. Беспорядочный, неритмичный шум словно набивал голову густой стекловатой, царапая стенки черепа изнутри. Мысли путались, разваливались, едва появившись, разум пасовал перед этими первобытными, дочеловеческими звуками. Такие мог издавать бурлящий космический хаос перед тем, как сформироваться в время, пространство и материю. Легонько позвякивало оконное стекло, еле заметно моргала лампочка, подрагивали от несуществующего ветерка занавески, и дрожь эта передалась Жене, пробежала холодными пальцами по позвоночнику, врезалась липким языком в затылок, заставляла зубы отбить нервное стакатто. Книга выпала из рук, шлепнулась на пол, закрывшись. Агния тут же перестала гудеть, схватила книгу, отряхнула ее и сердито посмотрела на мать:
— Ты сама говорила беречь книги и не бросать на пол!
— Извини, детка. Что-то… — теперь, когда странный звук прекратился, Женя осознала, насколько глупым был этот… даже не испуг, а оторопь перед странной глухонемой песней, — Ты проголодалась?
— Нет, спасибо.
— Хорошо. Я еще зайду к тебе перед сном.
Она уже перешагнула порог комнаты, когда в спину донеслось:
— Мам?
— Что, принцесса?
— А что означает «познать мужчину плотско»?
Женя поперхнулась. Вот уж чего в детской библии Агния вычитать точно не могла. Она уже было развернулась, готовая начать материнское расследование — откуда такая информация могла просочиться в эту маленькую белокурую головку — но передумала, вспомнив советы Андрея Валерьевича — избегать конфликтных ситуаций. После недолгого ступора, она нашлась:
— Это значит, выйти за него замуж.
— Как ты за папу?
— Да, детка. Как я за папу.
Агния кивнула, открыла желтую книгу приблизительно на середине, и, прежде, чем Женя, закрыла за собой дверь, по комнате вновь разнесся гул, от которого заныли зубы.
***
Продолжение следует
Автор - German Shenderov