По пути к дому внезапно ливень застиг —

И податься уже некуда —

Везде кусты, заборы по краям дороги.

Яблоньку старую вижу.

Щуплая, невысокая, но цветущая потрясающе.

Под ней — сухо не то, чтобы очень,

Но в моем положении —

Удовлетворительно.

И жаловаться вот уже совсем не на что.

Вокруг май, белые лепестки,

Капли воды срываются

И в косу мою вплетаются.

Стою, из-под яблони на дорогу смотрю.

Едут машины, перед ямами тормозят,

Покрывало воды рассеивая.

Бегут всякие разные люди, кто-то с зонтом

Предлагает помощь.

Но я мотаю головой издалека с мыслью:

«Глупцы.

Это не меня нужно спасать,

Это вас надо под дождь через силу

Затаскивать».

Стою и стою, на дорогу смотрю.

Хорошо, спокойно.

Воздух запахом полнится —

Земли промокшей, цвета яблочного,

Зелени омытой, асфальта.

Вдруг замечаю под яблоней бугорок

Не большой, но заметно плотный, высокий.

Явно искусственный.

Вкруг бугорка выложены кирпичи, уже к тому моменту

Сбитые, будто случайно лежат.

И вот, глядя на него, киваю, приветствуя —

Хоть не одна я тут под яблоней стою.

И здесь нашла себе компанию.

У Джеймса Джойса есть небольшой сборник эпифаний - "богоявлений". Думаю, под богоявлением Д.Д. понимал некий спусковой крючок, побуждающий написать и описать что-то прямо здесь и сейчас. Весной на меня вот тоже нашло, и я начала сборник "так себе верлибров". В них нет ничего, кроме увиденного и наспех записанного.

Я опять пропустила начало обеда, в который раз.

Вбежала с десяток минут спустя, а там суп с крупой.

Плавает в тарелке отстранено перловка,

Внушает благоговение,

Первобытный испуг всему живому.

Средь нее - две наспех слепленные фрикаделины

Бороздят пространство,

Будто насмехаются – ну что, слабо?

И пленочка на желтом бульоне такая,

Остывшем миллион лет назад еще до динозавров,

Слегка подрагивает – не пленочка, а слой ряски

На болоте в ветряную погоду.

Смотрю я на эту презумпцию невиновности,

На этот памфлет о здоровой и приятной пище,

Думаю: — все-таки как хорошо, что меня задержали стихи

Такие невесомые, мокрые, лесные, с хвоинками и ягодками

Меж строк.

С чистым озером посередине – из него хоть умыться, хоть напиться.

Теперь-то уж я точно не доем свой обед (говорю шепотом,

чтобы не услышал голодный, урчащий желудок)

А тут еще, к счастью, в мерзкой крупе попадаются камни.

Камни в тарелке! Язык их ворочает, колется.

Приходится сплевывать.

Так.

Заявляю себе убедительно – нет уж, больше никаких таких обедов,

Будем питаться другими яствами — маяками Маяковского, цветом Цветаевой,

хлебом Хлебникова. Да хоть полозами Полозковой (на самом деле шучу, никаких полозов и Полозков).

Но не этой мирской пищей

С камнями в тарелке.

(Ты слышишь, тарелка?!)

А вы меня понимаете?

Понимаете?...

Нет, никто меня не понимает.

Белокурый дурной мальчишка,

Винсент де Леруа, завтра на том же месте,

Под теми же стрелками, в тот же час,

Со своими кучерами и лакеями

Сойдёмся же в гонке по мощёным дорогам Версаля,

Его садам и снам, и по тому,

Чего и сами не знаем.

И я докажу вновь, спрыгнув со ступеньки кареты,

Опустив полы крепдешинового шлейфа,

Что девчонки лучше мальчишек

По указанию природы!

Тебе, 16-летнему задаваке с голубой кровью,

(Скажи, ты ещё сам-то от неё не стал полноценно синим?)

Я обещаю, что домчусь до старого клёна,

Словно ветер прохладный и сильный-сильный.

И ты пожалеешь о том, что связался со мной,

Юной особой из дома Монье,

Лучшей в бегах такого типа, наследницей всего рода.

И нос мой прямее твоего, знатнее в общем.

И дата рождения знаменует, что старше являюсь

На два года.

И тогда, когда ты, маленький паж деревянных лошадок,

Будешь своим башмаком ковырять землю

Со всей твоей пылкостью от стыда и унижения,

Я возьму тебя за руку и поведу за клён,

Туда,

Куда нам и ходить запрещается…

И мы будем с тобой говорить о магии,

Алхимии и прочей ереси (именно такое слово придумала церковь,

чтобы сжигать чернооких ведьм, а жаль

у меня глаза серые...),

А ещё мы будем говорить о Египетском тростнике,

О пирамидах в пустыне и злом языческом боге

Анубисе, у которого голова собачья,

И о том, что я успела вычитать

В строках запретного фолианта.

И вместе с этим будем зарываться в шорох листьев,

Оранжевых и красных.

Они так хрустят, словно булочки, только что выпеченные

И поданные на стол к ужину.

А может быть даже рискну

Убрать твой локон с моего лица

И, тихо-тихо дыша,

Коснуться белой щеки губами...

Так что уже готовься, мой самый преданный недруг,

Те знакомые стрелки рано

Или поздно

Встретятся на двенадцати.

С искренним презрением к тебе

Жаржет

меня разрезали,

вытащили позвоночник,

согнули, как вещь,

положили в чемодан.

я болтаюсь там,

в душной темноте,

глядя жадным глазом

в просвет замка.

меня куда-то несут,

что-то говорят.

я слышу слова "багаж"

и "ничего важного".

у меня нет костей, мозга,

и, соответственно, мыслей,

но я чувствую, как локоть больно врезался в стенку,

и думаю о том, что всё это значит.

чемодан трясут,

бьют,

роняют,

опускают в воду.

я кричу,

говорю,

вою,

но у меня нет ни языка, ни глотки,

и никто не слышит.

я решаю, что меня не существует.

и вдруг чемодан падает на пол

и открывается.

на меня глядит человек - значит на меня можно посмотреть.

меня ставят на ноги, собирают заново,

вставляют кости и мозг,

получается, я все же есть?

но меня собрали не так,

как было вначале.

здравствуйте.

меня нет.

Расстраиваться из-за всяких глупостей

вполне романтично и нежно,

пока не наступит ночь,

потому что ты не сможешь уснуть.

Злиться и кричать на шкаф,

о который ударилась,

разговаривать с вещами

и не разговаривать с людьми - что может быть лучше?

В окружении предметов ты становишься тем,

кем всегда хотел стать,

потому что вещи не видят тебя и не имеют своего мнения.

А что, если видят?

"Посмотрите на неё, опять лоботрясничает" -

говорит комод.

"Ой, да ладно тебе, пусть делает, что хочет" - отвечает лампа.

"Ты забыла ключи!" - восклицает стол. "Ну я же говорил" - скрипит он, когда я возвращаюсь.

Хорошо иметь такой стол.

Но думать о говорящей мебели

довольно забавно и мило,

пока не поймешь, что мебель для тебя приятнее людей.

А что хорошего в том, чтобы наделять человеческими качествами существа, совершенно не похожие на человека?

А пока ты сидишь дома и говоришь с предметами

за неимением других собеседников,

ты сам превращаешься в предмет

и выпадаешь из списка людей с человеческими качествами.

Иногда можно и с людьми поговорить.

Можно даже понять, что они не такие безобразные существа,

как думалось.

Но почему-то в обществе стульев и шкафов

гораздо спокойнее.

Запах разврата

Это запах голых ног в чужой постели утром

Торопливый грим

Одни и те же сказочки на ночь

Раздавленный эгом страх

Разбавленный какой-то мочой ром

Комплимент от бармена

Ссадины на коленях

Фирменный коктейль

Блоуджоб

Из жалости

Я оставляю своё тело рядом с твоим

По глупости

Все ещё надеюсь наткнуться на плюсы

И остаться висеть на них

Полировать до блеска

Повесить на грудь

Как знаки отличия

Пусть его болтаются гроздьями

Когда-нибудь из них извлечь вино не составит труда

Ну а пока это весьма дорогая для памяти награда

Ты спрашиваешь, кого я стерегу в этой тьме

концертного зала под открытым небом на сотни лиц,

Когда могу просто наблюдать,

Как звезды превращаются в фейерверк,

Осыпаются миллиардом разноцветных искр.

А я не стерегу, мне бы прошлое проводить.

Чтобы не кралось за мною по следам,

Не душило своим трупным чадом.

Чтобы не сползать по стенам комнат вниз,

Когда совсем одна, когда никого нет рядом.

И разве можно устоять перед его зовом,

Когда самые близкие и дорогие,

Не находят для тебя

Ни одного доброго слова.

И ты не кладешь руку моей поверх.

15.09.2017