Давно обратил внимание на забавное сходство написания названия немецкого брэнда бытовой техники и фамилии знаменитого живописца. Вот, решил сделать такой коллаж, что бы повеселить всех )

Стиль напоминает 1 изображение, но по концепту 2. Там вроде были синие существа-боги, и один из них держал человека за волосы, а тот блевал в огромный чан и кто-то все это размешивал. Просто вспомнилась картинка, точнее силуэты ее, помню видел лет 5 назад, а найти не могу. Не хотелось бы узнать, что ее нет и мне все привиделось.
Ключевые слова: 9 кругов ада/наказаний, Черти, котел/чан, блевотина/рвота.
Короче, чуваки, буду очень признателен тем, кто поможет найти иллюстрацию. Она стоит того, чтобы найти ее. Сами с нее по рофлите. На один "сад земных наслаждений" Босха можно смотреть 10 лет.

Воз сена (1500—1502 гг.) – трёхстворчатый алтарь, предназначенный скорее для раздумий, чем для молитвы. Очень вероятно, что выбор сюжета Босху подсказала старая нидерландская пословица: «Мир – стог сена, и каждый старается ухватить с него сколько может». Раскрытый алтарь являет зрителю тот же образ грешного мира, но уже в развёрнутом и углублённом виде. Тема дороги-жизни и здесь сохраняет своё значение, но теперь Босх рисует весь путь земной истории – от зарождения мирового зла (когда сатана поднял бунт против Бога) до конца земного мира.

На фоне бескрайнего пейзажа следом за огромным возом сена движется кавалькада, и среди них — император и папа (с узнаваемыми чертами Александра VI). Представители иных сословий — крестьяне, горожане, клирики и монахини — хватают охапки сена с воза или дерутся за него.

Основное внимание уделено одному из смертных грехов — погоне за благами земными, то есть алчности (в расширительном значении слова, куда входят понятия "стяжательство", "корысть", "жадность"), различные ипостаси которой обозначены движущимися за возом и вокруг него людьми.

Владыки светские и духовные, следующие за возом в чинном порядке, не вмешиваются в свалку и распрю за сено лишь оттого, что это сено и так принадлежит им, — они повинны в грехе гордыни.

Ниже — простой народ. Мужчина, возможно, пьяный, спит на коленях у женщины с ребёнком.

Кто с вилами, кто с лестницей...

И вот, уже драка! Жадность породила насилие. Человек с вилами пытается защититься от

нападающего с ножом. Лежащему на земле — приставили нож к горлу. Монах отчаянно

сдерживает женщину, избивающую другую. Рядом с дорогой — сцены обычной жизни.

Они говорят, что те, кто не участвуют в драке, безразлично наблюдают или не обращают

внимания на происходящее.

В правом углу ненасытный священник наблюдает за монахинями,

которые наполняют большой мешок сеном.

Вверху Христос, благословляет людей на праведную жизнь

Сцена ниже совсем не духовна.

На вершине стога, на заднем плане — обнимающаяся пара. Перед ними, под маской урока музыки,

учитель соблазняет ученицу. Ангел единственный кто молит о помощи, о прощении, что допускает всё это, но флейта демона побеждает.

А над ними символы греха: сова (зло, ересь) и кувшин (ненасытность)

Лекарь-шарлатан в центре выложил на стол свои дипломы, склянки и ступку, чтобы поразить воображение легковерной жертвы; набитый соломой кошель у него на боку указывает на то, что деньги, нажитые неправедным путем, впрок не пойдут.

Жарится мясо на огне, а перед ним женщина моет ребёнка.

Алчность заставляет людей лгать и обманывать: слева мальчик ведет за руку мужчину в некоем подобии цилиндра на голове, который притворяется слепцом, вымогая подаяние.

Все же, несмотря на все это, воз продолжает продвигаться, размалывая всё, что попалось под колёса.

Тянут его демоны (справа) с большой рыбой (символ жадности, ненасытности). И тянут прямо к дверям ада.

Все эти подробности призваны усилить основную тему — торжество алчности. Дидактический, морализаторский характер картины несомненен. В нидерландской народной песне (около 1470 года) рассказывается, как Бог сложил подобно копне сена всё, что есть на свете хорошего, в одну кучу, предназначив её на общее благо. Однако каждый человек стремился забрать себе все. Есть в этом и ещё один нюанс; поскольку сено — товар дешевый, оно символизирует никчемность и ничтожность земных благ. Именно таков был аллегорический смысл изображений возов с сеном, появлявшихся после 1550 года на фламандских гравюрах. Повозка с сеном участвовала в религиозных шествиях — например остались описания современников о том, как в 1563 году дьявол "Лживый", в иерархии демонов "отвечающий" за ложь и обман, вез по улицам Антверпена груженую сеном телегу, за которой шли люди "разного звания", разбрасывая сено по мостовой в знак того, что все мирские блага — ничто (каламбурно обыгрывая двойное значение фламандского слова "hooi" — "сено" и "ничто"). "В конечном счете, всё обернется "hooi" — так звучал припев песни того времени. Воз сена имеет еще одно метафорическое назначение. В XVI веке "сено" несло в себе такие понятия, как "ложь" и "обман", а выражение "отвезти сена кому-либо" означало высмеять или обмануть его. На верху воза, изображенного на доске, которая находится в Прадо, музицирует синий (традиционный цвет обмана) демон. Босховская игра со словом "сено" полна смысловых подтекстов.

Цель Босха — показать современникам, что занятие, не приносящее пользы людям,

не имеет ценности, оно — сено, используемое Сатаной.

Идея картины:" Жадность, желание обогатиться без труда порождают разногласия, насилие,

убийство, разврат, обман и ведут человечество к разрушению"

Я всегда думала, что босховская картина "Семь смертных грехов и четыре последних вещи" больше всего похожа на пиццу с маленькими мисочками соуса.

Вообще четыре последние вещи — это смерть, страшный суд, ад и рай.

Выбор пиццы как воплощения семи смертных грехов — это вполне логично. Тут тебе и леность, потому что ты её заказываешь, а не готовишь, и чревоугодие, потому что объедаешься ею непременно под какое-нибудь вино или пиво, и даже гнев, потому что её пережарили, а курьер вонял перегаром и не дал сдачу, хотя и опоздал на полчаса. Я уж не говорю про похоть, потому что пицца, свёрнутая в трубочку — это одновременно фаллический и вагинальный символ. И это без учёта того, что сама картина Босха во фрейдистском прочтении явно говорит о том, что художника кормили грудью до шести лет, да ещё и на латыни. Конечно, принято считать, что расположение грехов по кругу означает их безначальность и бесконечность, но кто, интересно, теперь в это поверит.

Но с соусами всё не так просто. Конечно, даже не нужно объяснять, почему ад — это майонез, а смерть — это кочхуджан. Но какими соусами должны быть страшный суд и рай? Сацебели и блю-чиз? Бешамель и сальса? Соевый и вустерширский?

Для начала, а что вообще такое — этот ваш страшный суд? С неба спускается господь с книжкой, где всё про вас написано, и отвертеться у вас не получится. Если вы хоть раз рукоблудили в детстве, ели мясо по-французски или ни разу не убивали хеттов, гергесеев, амореев, ханаанян, ферезеев, евеев и иевусеев — наверху про это тут же узнают, и тогда плохи ваши дела. В целом, это типичный для миллениаризма эсхатологический сюжет, который раз за разом повторялся в истории — в религиозной форме, какую мы видим в Откровении Иоанна, или в политической, каковую несложно отыскать в трудах Карла Маркса. Находящиеся в униженном и бесправном состоянии люди с нетерпением ожидают великого конца истории (армагеддона или социалистической революции), когда, наконец, их обидчиков жестоко полюбят кочергой, а их, несчастных, вознесут в эмпиреи. Таким образом, соус, соответствующий страшному суду, должен представлять собой кулинарный эквивалент иллюзии воздаяния по заслугам. На свете есть всего один соус, который создаёт такую иллюзию: сырный из макдачницы.

Ну а что же такое рай? Если верить Данте, это девять небесных сфер, в средоточии которых находится тот самый эмпирей, куда и должны вознестись пролетарии после страшного суда. В других культурах также существовали аналоги рая — элизиум у древних греков или вальхалла у викингов, однако все они несут следы перелома в осевое время, описанного Ясперсом. Таким образом, рай как общее место можно определить через осевое переосмысление конечного пункта назначения для обездоленных людей, полагающих, что они наделены добродетелями, которые в соответствующей культуре полгают ценными. Миллениаристская иллюзорность подобной концепции добавляет ещё одно значение — иллюзию от иллюзии, вторую производную воздаяния. Следовательно, чтобы понять, какой соус является раем, нужно понять, какова производная от сырного хайнца.

А она может быть только одна: майонез.

Да, майонез является адом и раем одновременно, поскольку именно через него достигается диалектическое единство противоположностей, которое само по себе является противопоставлением дуалистическому мировосприятию. В бесконечном фрактальном цикле миллениаристского наказания и воздания, страдания и искупления лишь одно остаётся неколебимым, как перводвигатель Аристотеля.

И оно очень жирное. И к пицце даже не подходит.

@jennysden