Группа молчит - приказа стрелять не было
Обычно спокойный и рассудительный командир 15 отдельной бригады спецназа полковник Юрий Старов на этот раз эпитетов в наш адрес не жалел.
Переминаясь с ноги на ногу, мы, офицеры 1 и 2 роты 154 отдельного отряда специального назначения, стояли понурив головы. Особой личной вины за невыполнение боевой задачи мы не чувствовали, так как конечное решение на прекращение операции принимал заместитель командира отряда, на что у него была веская причина — заход луны за плотные облака…
В горах Афганистана, весьма скудно электрифицированного, в ночное время только звездное небо да луна позволяли мало-мальски разглядеть окружающую местность, но когда они скрывались облаками, наступала темень, пробить которую не могли даже приборы ночного видения. Такая мгла и застигла наш разведывательный отряд в какой-то сотне метров от склада боеприпасов мятежников в Черных горах (Торгар) на западе провинции Нангархар у перевала Джигдалай.
К складу, после десантирования отряда из вертолетов в 7 км от него, с наступлением ночи нас вывел высокопоставленный полевой командир моджахедов, решивший таким образом рассчитаться с личными врагами из соседнего фронта… Наша задача заключалась в захвате склада боеприпасов вооруженной оппозиции, размещенного в ущелье одного из отрогов горного массива Торгар, в двух километрах восточнее кишлака Сари-Джигдалик. На этот склад и вывел нас показчик, но в это время наступила темень.
Мы даже слышали разговор охраны, но приближаться к складу в полной темноте было слишком рискованно. Командир отряда принял решение возвращаться на площадку эвакуации, что мы со всеми предосторожностями и сделали, выйдя к ней только под утро.
— Сегодня же готовьтесь к налету… С десантированием из вертолетов! — как отрезал командир бригады.
Налет? Ну что ж, налет, так налет.
Вот только давненько отряд его не совершал. После сети трагических событий марта 1986 года, когда в ходе двух налетов 154 ОоСпН потерял 13 человек убитыми, из них троих офицеров, весь весенне-летний период основной упор в боевой деятельности отряда был сделан на засадные действия. И вот опять в налет — самый результативный из всех способов действий спецназа в Афганистане.
При подготовке к нему разведчики собирали всю информацию об объекте, тщательно оговаривали вопросы взаимодействия с авиацией и артиллерией, проводили занятия и тренировки, отрабатывая способы и приемы действий при десантировании, выдвижении к объекту, нанесении ему поражения, захвате и отходе. На все это времени у нас сегодня не было…
— Вон на ту горку! — перекрикиваю я шум вертолетных двигателей, указывая экипажу, куда десантировать мою группу.
— Понял! — кивнул головой в шлеме командир вертолета.
Я еще не успел убрать руку, которой показывал на посадочную площадку моей РГСпН № 113, как там взмыл в воздух огромный султан огня, дыма и пыли. Это обработали площадку десантирования штурмовики. То ли мы торопились, то ли они запаздывали, но ракетный удар был произведен в 300–400 м от вертолета, что было очень рискованно.
Командир вертолета отвернул машину в сторону и запросил по радио «Грачей». Убедившись, что бомбоштурмовой удар завершен, экипаж направил вертолет на площадку, сметая потоком воздуха еще не осевшую пыль разрыва. Этот прием нас здорово спас, так как десантирование группы произошло под прикрытием пыли.
Оказавшись на площадке, мы с ходу развернули крупнокалиберный пулемет НСВС-12,7, который загрузили в вертолет уже установленным на станке. Обычно тело пулемета, ствол и станок транспортировались раздельно. Я запретил бойцам какие-либо передвижения на площадке, и группа буквально растворилась среди камней на вершине горы.
Правее меня приблизительно на расстоянии в 500, 1000 и 1500 м десантировалось еще 3 группы: одна с нашей 1-й роты с расчетом 30-мм АГС-17 (группа обеспечения) и две группы 2-й роты (захвата и обеспечения). Скрытность действий для моей группы была критичной, так как мы занимали левый фланг в боевом порядке разведотряда, примыкающего к Джигдалайской зеленке — кишлачной зоне вдоль Черных гор.
Из информации от показчика нам стало известно, что в зеленке у моджахедов кроме обычных крупнокалиберных пулеметов, безоткатных орудий и минометов имелись и 12-ствольная реактивная система залпового огня, а также переносные зенитные ракетные комплексы (ПЗРК). Бандгруппа использовала реактивную установку для обстрела сторожевых застав, охраняющих ГЭС «Суруби» и автодорогу Кабул — Джелалабад. «Духам» ничего не стоило смести нашу группу с высотки залпом РС.
Наша задача — прикрыть действия группы захвата, подавить огнем огневые точки моджахедов и не допустить подхода резервов противника.
Едва группа захвата начала спуск в ущелье в направлении склада с боеприпасами, как противник прижал ее к земле огнем пулемета.
Если не считать простреленной радиостанции, группе захвата удалось без потерь и довольно быстро вынудить охрану к отступлению, уничтожив двух моджахедов.
— Товарищ лейтенант, «духи»! — слышу громкий шепот своего наблюдателя.
— Где?
— Внизу, два человека!
— Не стрелять! — даю общую команду для «забывчивых», так как строго предупредил бойцов — без моего приказа огонь не открывать.
До двух бегущих внизу моджахедов из охраны склада было около 600 м. Даю им выйти из ущелья на плато, внося поправки в прицел пулемета. Оптический прицел СПП с изменяемой кратностью х3 и х6 ставлю на шестерку (максимальное увеличение), а регулятор дальности стрельбы в положение «6» (600 м). Отчетливо вижу в руках у одного «духа» пулемет ПК, а у другого — карабин «Ли Энфилд». Лента моего пулемета снаряжена патронами МДЗ (мгновенного действия зажигательные), которые имеют эффект разрывных.
Лапы станка пулемета надежно закреплены камнями. Короткая пристрелочная очередь. Беру упреждение в одну фигуру и валю пулеметчика моджахедов. Второй «дух» тут же прыгает за камень, но его укрытие почти на 30 градусов ниже моей позиции и потому ненадежно.
Даю несколько одиночных выстрелов и короткую очередь по валуну. «Дух» не выдерживает и выскакивает из-за камня. Он, пригнувшись, бежит к метровой промоине на дне ущелья — единственному надежному укрытию. Двумя короткими очередями заставляю его «присесть». 12,7-мм пуля МДЗ, попав «духу» в поясницу, буквально переломила его пополам.
Моя группа молчит — приказа стрелять не было. Только тут заметил рядом с собой командира роты майора Александра Кухтина, теребившего меня за плечо: «Дай стрельнуть из пулемета…».
В горячке боя послав подальше командира роты, отстраняюсь от прицела и, пожимая плечами с невинной улыбкой, извиняюсь:
— В следующий раз, Николаевич. Извини…
Связываюсь по радио с командиром группы захвата лейтенантом Виктором Тимощуком и предупреждаю его, что на выходе из ущелья лежат два «бородатых». Через несколько минут там появились наши разведчики. В этот момент мы и заметили еще одного «духа», мелькнувшего на склоне хребта, прикрывающего вход в ущелье. «Дух» оказался в тылу группы захвата и мог спокойно со своей позиции расстрелять разведчиков, а затем безнаказанно уйти за хребет…
Безнаказанно?
Да, если бы не занятая нами горка. Я снова у прицела пулемета. Короткая очередь – и «дух», заметно волоча ногу, скрывается за ближайшим крупным камнем. Даю по укрытию еще пару очередей и слышу вопль в эфире:
— Прекратить огонь по своим!
— Каким своим?..
С оптическим прицелом на дальности 450–500 м ошибиться невозможно. Короткая перепалка в радиоэфире расставляет все по своим местам.
Вскоре на хребте «нарисовались» три бойца из группы захвата. Когда они подошли к раненому «духу», он был уже без сознания — ему действительно перебило ногу. 12,7-мм пуля МДЗ обладает разрывным свойством и вызывает болевой шок. Мы использовали в «Утесе» такие боеприпасы потому, что они позволяли корректировать огонь по вспышкам разрывов пуль, не демаскируя свою позицию, как при огне трассерами.
Одно «но» — пулями МДЗ невозможно пробить пулеметные сооружения, сложенные из камней в виде полукруглой стенки (СПС), или глиняные стены дувала. Поэтому в боекомплект пулемета НСВС-12,7 «Утес» нами обязательно включались патроны с бронебойно-зажигательными пулями Б-32 или бронебойно-зажигательными трассирующими БЗТ-44.
Уничтожив совместно с группой захвата охрану склада, мы все внимание сосредоточили на Джигдалайской зеленке. Пока разведчики группы захвата возились у склада, готовя его содержимое для погрузки в вертолет и подрыва, «духи» время зря не теряли.
Прошло около получаса до разрыва первых реактивных снарядов.
Моджахеды стали обстреливать вертолетную площадку на вершине хребта, где десантировались группы захвата и обеспечения и вынудили группу обеспечения отойти и укрыться за хребтом. «Духи» били примерно с расстояния 4–5 километров. Мы же находились от огневой позиции РСЗО всего в трех километрах. В этой ситуации успокаивало то обстоятельство, что противник нашу группу пока не обнаружил.
Теперь группу захвата прикрывали наша группа, группа на правом фланге и группа старшего лейтенанта Николая Жерелина. Он и заметил, как из кишлака Мярасульбаба к складу выдвигается отряд численностью 30–40 моджахедов. Он остановил их огнем приданной нам артиллерии сторожевой заставы № 17, расположенной на дороге Кабул–Джелалабад.
На поиск тайника с боеприпасами ушло слишком много времени.
Показчик знал только место проживания охраны склада (сарай), а сам склад пришлось искать по косвенным признакам (боеприпасы были спрятаны в земле). Наступали сумерки. Командир отряда принял решение отправить ценные трофеи и наше тяжелое вооружение вертолетами. Отряд должен был подготовить к подрыву захваченные боеприпасы и под прикрытием темноты выйти на площадку эвакуации. До темноты оставалось меньше часа, и моджахеды вряд ли уже могли организовать серьезное противодействие.
Однако от обстрела реактивными снарядами мы застрахованы не были. Как только наш «Утес» улетел на вертолете, группа стала более мобильной, мы сменили место, так как оно было демаскировано посадкой вертолета.
Ротный, лишь пару недель назад прибывший из Союза, категорически возразил, аргументируя пребывание на указанной высоте удобством позиции и пунктом боевого приказа. Объясняю, что следующие реактивные снаряды разорвутся здесь через 5–7 минут. Не верит. Пользуясь отсутствием личной радиостанции у командира роты, запрашиваю у командира отряда разрешение на смену позиции. Получаю добро. Ротному сообщаю, что командир отряда приказал выдвигаться к нему.
Скрытно покидаем свои позиции, спускаемся вниз по противоположному от зеленки склону.
Сзади в ста метрах гремит взрыв пристрелочного РС. Ротный удивленно смотрит на меня.
— Это пристрелочный, — спокойно комментирую разрыв. — Через минуту горку начнут ровнять остальные 11 эрэсов.
Тут же вершина горы покрылась султанами разрывов 107-мм реактивных снарядов, с воем и грохотом вонзающихся в землю.
— Один, два, три… десять, одиннадцать. — Поднимаюсь с земли и даю команду группе на выдвижение.
Все 11 реактивных снарядов, оставшихся в пристрелянной 12-ствольной пусковой установке, «духи» положили на вершину горы, на которой находилась наша группа 2 минуты назад…
— Ты был прав. Рули, Шурик, — сказал догнавший меня командир роты. С тех пор фраза «Рули, Шурик» стала крылатой. Я и мои товарищи часто употребляли ее вплоть до 1993 года, когда наши служебные дороги с Александром Кухтиным разошлись.
На хребет к основным силам отряда мы поднялись с наступлением сумерек, а ночью ушли вверх по хребту на площадку эвакуации. Оставшееся до рассвета время группа коротала, прилагая все усилия, чтобы не замерзнуть. Одеты мы были легко, на ночевку в горах не рассчитывали, а налет планировали провести за 2 часа. Увы, в последующие годы службы на эти грабли приходилось наступать еще не раз…
Вертолеты мы встретили с первыми лучами солнца, неизвестно чему радуясь больше — солнечному теплу или эвакуации.
Итогом налета стали захваченные два китайских ПЗРК «Хуньинь-5» (аналог «Стрела-2», СССР), пулемет ПКМ, 4 РПГ, 2 автомата и 2 карабина, около двух тонн противотанковых мин, 107-мм реактивных снарядов, выстрелов к РПГ и минометных мин. Боеприпасы мы уничтожили подрывом.
Это был последний налет, проводимый разведчиками 154 ОоСпН с применением вертолетов. Вскоре на такой способ вывода разведорганов спецназа в район проведения налета был наложен запрет. Причиной тому стало большое количество у афганской оппозиции ПЗРК «Стингер» и других зенитных систем оружия.
Именно «Стингеры» вынудили наше командование принять решение на проведение описанного налета.
По имеющейся информации, на складе должны были находиться именно американские ПЗРК, захват которых тогда для всего Ограниченного контингента советских войск в Афганистане был задачей № 1.
Автор :Александр Мусиенко
https://milwatches.ru/zhurnal-bratishka-arhiv-po-godam/2011/...
Братья наши меньшие. Мы в ответе за тех, кого приручили
Обезьяна Тарас был куплен у старика пуштуна в окрестностях Джелалабада во время возвращения отряда с армейской операции.
Точнее, обменян на трофейную «сейку». Был он тогда настолько тощ, мокр и несчастен, что старшина Романыч пожалел доходягу и наскоро сторговал его у хозяина, пока подтягивали отрядную колонну.
Романыч вообще любил всякое зверье — в его палатке мирно соседствовали пес Паджак, кошка Ханумка и полдесятка тушканчиков.
Солдаты вообще любят зверей — когда живешь мужским коллективом, не видя женщин и детей, в душе накапливается столько нерастраченной нежности, что прикипаешь всем сердцем к тем, на кого можно излить свою любовь и нежность, не боясь прослыть сентиментальным слюнтяем.
По прибытию в ППД Тарас был поставлен на старшинское довольствие, быстро отъелся, освоился, нашел общий язык с остальными обитателями палатки и стал всеобщим любимцем отряда. Одно время он пристрастился было к бражке, которой его от широты душевной потчевали прапора-интенданты, но другие мужики это дело просекли, прапорам пригрозили и погрязнуть Тарасу в пучине порока не позволили.
Основным занятием его была карьера фотомодели — уж и не сосчитать, в скольких дембельских альбомах красовался он в обнимку с солдатами и офицерами, обряженный то в берет, то в чалму, то с бананом, то с гранатой в волосатой лапе.
И все шло нормально, но примерно через полгода характер Тараса начал заметно портиться.
Начал огрызаться, кусаться и орать по ночам дурным голосом. Озабоченные мужики притащили Тараса в санчасть — не взбесился ли ненароком? Осмотрев пациента и взяв анализы, начмед вынес неожиданный вердикт: парень страдает от спермотоксикоза.
— Это как? — потребовала разъяснения невежественная аудитория.
— Ну. Трахаться хочет, одним словом, — пояснил начмед.
— А кто не хочет?! — возмутились все, — Так мы же по ночам не орем!
— То — вы. А то — он. Животное, понимаешь… Потребность.
— Ну так у него что — руки отсохли? Подумаешь, премудрость!
— А может, он не умеет? Научи, может быть, поможет.
— Да иди ты! Нашел пацана.
— Слушай, Романыч! У тебя же Ханумка есть! Чего он ее не дрючит?
— А я откуда знаю? Может, у него на нее не встает, может, она ему не дает.
Озабоченный Тарас хрупал в уголке галетой и поглядывал на людей с надеждой: вы же все такие большие и умные — ну помогите мне, придумайте что-нибудь! И офицеры отводили глаза: вот, завели животину, а не заботимся.
— Э, мужики, а чего мы паримся?! — хлопнул себя по лбу начмед, — У летунов, я слыхал, тоже обезьяна есть! Только не знаю точно — парень или девка.
— Точно?! — оживились все.
— Да вроде, точно. Свяжитесь, узнайте — может, повезет.
С оперативным дежурным отдельной транспортно-боевой вертолетной эскадрильи связались незамедлительно.
— Алло, Чайка? — в нетерпении жарко дышал в трубку начальник разведки отряда, — Это Рассветный!
— Приветствую, Рассветный! Проблемы?
— Слушай, Чайка, у вас правда обезьяна есть?
— Машка-то? Ну да, живет такая красотка. У комэска в модуле.
— Во класс! Слушай, тут такое дело!.. Короче, у нас тоже обезьян есть, мужик! И вот ему приспичило! Можно, мы его к вам на блядки свозим?
— Че-го?! — весело возмутился оперативный, — Да щ-щас! С разгону!
— Блин, жалко вам, что ли?
— Да ты чо! Это нашу-то красавицу! Нецелованную! Да за просто так трахать?!
— Ну зачем — просто так? Калым будет, все как у добрых людей!
— Значит, так, — тон летуна сразу стал оживленно — деловитым, — Мне — песочку вашу, прыжковую и тельник. И комэску тоже.
— Не вопрос.
— И — литр!
— Договорились. Но с тебя — десяток нурсиков!
— Да хоть сто.
Нурсики — это такие пластмассовые колпачки, которые надеваются на хвостовое оперение вертолетных НУРСов — удобнейшая посуда для пития, фирменный боевой афганский сервиз.
Собирали Тараса на блядки всем отрядом.
Все жаждали принять в сборах самое непосредственное участие: сами без баб живем, так хоть за младшего брата порадоваться! Тем более, что из-за осенней непогоды никаких боевых действий не велось, народ изнывал от вынужденного безделья и живо обрадовался возникшему развлечению.
Обрядили парня в новенькую, специально для него пошитую тельняшку, к которой начальник разведки прикрутил собственный знак «Парашютист-инструктор» (На время одалживаю — смотри, не проеби!).
Заботливо причесали, щедро обрызгали дорогим рижским одеколоном «Командор». Налили для храбрости и куража треть кружки свежей бражки, каковую Тарас молодецки тяпнул и закусил сухой урючиной.
— Может, ему с собой пузырь дать? — обеспокоился Романыч, — А то что это: к бабе — и с пустыми руками! Не по-людски!
— Ничо, и так сойдет, — успокоил его начальник разведки, — Летун говорил, она у них девица — значит, непьющая.
— Да ладно! Все они непьющие. Из мелкой посуды…
— Н-ну, Тарасыч, смотри там! — завистливо потрепал героя-любовника по плечу взводный Астахов, — Не опозорь десантуру! Дай жару этой дамочке! Впердоль ей за всю мазуту, потрахайся за нас за всех!
— Угу. Покажите ей, что такое гвардия, благородный Румата, — пробормотал начальник разведки, — И кончай уже яйца чесать, что за манеры, поручик!
Загрузились в пару бэтээров и тронулись в путь, пребывая в радостно-нетерпеливом возбуждении. Наверное, каждый подсознательно ассоциировал себя с Тарасом и примерял ситуацию на себя.
— Па-ае-е-дем, кр-р-расотка, ка-та-а-аца! — воодушевленно проревел Романыч, заглушая рев дизеля, — Давно-о я тебя-а пад-жи-дал!!
Летчики встретили гостей также в приподнятом настроении.
— Ну что, показывайте жениха! — потребовал комэск, — Нормальный хоть мужик?
— А то! — гордо отозвался Романыч, демонстрируя закутанного в бушлат Тараса, — Парень хоть куда!
— Что-то дохленький он у вас какой-то, — комэск покрутил носом, — Десантник, называется!
— Ой, да ладно!… Боец — первый сорт! Будь здоров мужик!
— Н-ну, поглядим, что он за мужик… Калым-то привезли?
— Ну, а как же! Как договаривались.
— Ну так пошли, что ли? Барышня легли и просют!
К встрече Тараса соколы подготовились добросовестно и вдохновенно. В ленинской комнате брезентом был выгорожен угол, украшенный цветистой надписью «Будюар».
Вокруг «будюара» толпился заранее возбужденный личный состав эскадрильи.
В ожидании крутого порно почти все были вооружены фотоаппаратами. Томящаяся нежно в своем «будюаре» красотка Машка была размалевана дешевой тайваньской косметикой, как последняя портовая шлюха.
Нескромно задрав юбчонку, пошитую из парашюта осветительной бомбы, она с изумлением изучала свои трусы «неделька», в которые ее обрядили заботливые папаши.
Тарас был сражен наповал. Умильно вытянув губы трубочкой, он проверещал что-то вроде «Ой, бля-а-а!», шустро выцарапался из бушлата и лихо скакнул за брезентовую перегородку — навстречу счастью!
Засверкали блики фотовспышек! И!… И все. На этом Тарасова лав стори и закончились.
Ослепленные вспышками, заполошно вереща, несостоявшиеся любовники перепуганно брызнули друг от друга в стороны — каждый к своему покровителю.
— Тараска, ну ты — чего! — пытался оторвать от себя крутого парня Романыч, — Давай, сынок, не ссы!…
— Тарас, чмо болотное! — обескураженно хлопал себя по ляжкам начальник разведки, — Ты чего десантуру позоришь, а?! Мужики, подержите ее, что ли? Рачком так поставьте…
— Ага! Давай мы ему еще и поддрочим маленько! — цинично отозвались авиаторы, — Привезли хахаля, называется! Плэйбой-теоретик…
Тарас, чувствуя себя в безопасности за пазухой у папы Романыча, презрительно отозвался в том смысле, что не особо-то и хотелось.
— Не, мужики — ни хера не выйдет! — оценил обстановку комэск, — Финита, бля, комедия! Айда лучше, чайку долбанем…
Так и уехал Тарас, несолоно хлебавши. Но — нет худа без добра — после пережитого стресса он разглядел в давней соседке Ханумке даму, приятную во всех отношениях.
И принялся тараканить ее по десять раз на дню! Бедная кошундра и в толк не могла взять, за какие грехи на нее свалилась такая напасть на старости лет.
А Тарас упоенно отдавался этому увлекательнейшему занятию со страстью знойного аргентинского мачо, не обращая ни малейшего внимания ни на вялое сопротивление любовницы, ни на различия их в возрасте и внешнем облике. Ну не расист он был, явно.
Автор : Рубан Николай Юрьевич
Окончил Рязанское ВДКУ в 1982 году. Служил на Дальнем Востоке, в Афганистане, Закавказье. Учился в Академии им. Фрунзе. Службу закончил в ЛенВО в 1998 году. Подполковник запаса.
Ранение
Странная штука человеческая память.
Прожитые дни, словно песчинки сквозь сито, просеиваются через наше сознание. Обыденные и серые быстро забываются, бесследно исчезая в закоулках мозга, ничего не затрагивая в душе. В то время как яркие моменты жизни "застревают" в этом сите, и мы всегда помним этот день, как бы порой ни хотелось его забыть.
Одна такая "песчинка" до сих пор сидит в моей голове - 17 июня 1986 года...
Тяжело дыша от стремительного броска, мы стояли, прислонившись к глинобитной стене по обе стороны проема в дувале. Я - справа, Саня Пикурин - слева. Пот бежал по спине ручьем, сердце бухало в висках словно молот.
Адреналин неимоверными дозами выбрасывался в кровь организмом, натянутым как струна и ожидающим команды "Вперед!".
Но... Ребристое тело гранаты, перелетев через стенку, глухо шмякнулось в пыль в паре метров от нас.
- Саня, граната!!!
Судьба-злодейка неумолимо начала свой отсчет отпущенного нам с СанькОм времени. А было его всего-то секунды четыре - пока горит замедлитель в запале. А точнее уже три, если учесть время полета гранаты.
Тик-так: взгляд влево - Саня, что есть сил, рванул за угол дувала.
Тик-так: взгляд вправо - в эту сторону бежать некуда, везде глинобитные стены.
Тик-так: заскочил в проем дувала, а там, на земле, лежит, поджидая свою жертву, другая граната, готовая в любой миг разродиться сотней смертоносных осколков.
Тик-так: выскочил из проема и, пригнувшись, ожидая в любой момент взрыва, что есть мОчи вслед за Пикуриным.
До армии приходилось читать воспоминания фронтовиков, когда в каких-то критических ситуациях время вокруг человека, не понятно по каким причинам и под воздействием чего, как бы замедляется, и ты за доли секунды совершаешь то, на что в реальности ушли бы минуты, наблюдая за происходящим, как в кино замедленного действия.
Никогда бы не подумал, что самому, на собственной шкуре, придется испытать подобное. Уже много позже, анализируя этот случай, вновь и вновь прокручивая в памяти случившееся, раз за разом убеждался - ну не мог я за три секунды проделать все это.
Взрыв прогремел, когда мы уже заворачивали за угол дувала. В первые секунды ничего не почувствовал. Лишь позднее, сидя, прислонившись спиной к стене, и наблюдая, как подоспевшие ребята, режут на мне "песочку", накладывают повязки, начала проступать боль. В спину угодил всего один осколок.
Спасибо родному РД - защитил, как смог. А вот ногам досталось по полной программе.
Нашпиговало их металлом, как хорошая хозяйка гуся яблоками. Получил свою порцию и дружок мой Саня, правда, в меньшей степени. Подошла БМПэшка, и нас загрузили в десантные отсеки. Ротный санинструктор, заглянув в кормовой люк, поинтересовался, как мое состояние и нужен ли мне укол промедола. Я отказался, но спустя какое-то время, когда стала отходить горячка событий и боль накатила нестерпимой волной, все-таки попросил его сделать мне инъекцию обезболивающего.
Достав из аптечки лекарство, сняв колпачок и чуть сдавив тюбик пальцами, чтобы выпустить воздух, он прямо через одежду сделал мне укол в плечо. Через минуту стало полегче. Спустя несколько дней его самого привезут в госпиталь в Джелалабад, где мы будем лежать. На боевом выходе в горах, шагнув в СПС, мина оторвет ему ногу чуть ниже колена.
Вот они превратности войны: сегодня ты кого-то вытаскиваешь раненого, перевязываешь, колешь промедол, а завтра - уже тебе, разорвав зубами прорезиненную оболочку ППИ, накладывают бинты. И это в лучшем случае, а в худшем - полетишь ты домой к мамке с папкой "грузом 200". И закончится для тебя эта война. Навсегда.
БМП "летела" по грунтовой дороге, чтобы побыстрее доставить нас в Асадабад, в расположение отряда. Но как, ни гнал механик-водитель, попасть в этот день в госпиталь, нам было не суждено. "Вертушки", несмотря на ясную погоду, почему-то не прилетели.
А наша местная санчасть - комнатка в саманной избушке - была не предназначена для проведения операций.
Медик отряда Валера Шкуратов, проведя осмотр и вколов противостолбнячную сыворотку, сказал, что повязки наложены правильно, и больше ничего он сделать не может - остается только терпеть и ждать эвакуации в госпиталь. Нас положили в тенечке под деревьями за санчастью на берегу канала. Ребята из группы принесли поесть, а вечером перенесли в роту.
Только на следующий день, уже ближе к обеду, мы услышали долгожданный стрекот винтов.
Вертолетчики, приземлившись в Джелалабаде на площадке госпиталя 66 ОМСБр, передали своих пассажиров уже ожидавшим санитарам с носилками, быстро доставившим нас в приемное отделение. Для осмотра нужно было снять повязки. Но бинты, почти за двое суток, прошедших с момента нашего ранения, намертво присохли к рваным осколочным ранам.
Молоденькая медсестричка, совсем еще девчонка, чтобы хоть как-то облегчить наши страдания, принялась отмачивать их фурацилином.
Подошедший врач, накричав на нее: "Что ты с ними возишься?!", рывками начал сдирать грязные от крови и пота бинты. Из закушенных губ выступила кровь. Но кричать было стыдно, нельзя перед женщиной показывать свою слабость, тем более спецназовцу.
Когда закончилась эта экзекуция, и санитары повезли нас на каталках в рентген-кабинет, можно было вволю постонать, и даже тихонько произнести крепкое словцо. Как ни странно, это помогало.
А потом была операция. Без наркоза. Медсестра, ассистировавшая хирургу, закрепив в зажиме половинку обычного лезвия, сбрила волосы вокруг ран и обильно смазала эти места йодом. Врач, обколов мышцы новокаином, начал колдовать надо мной. Пока он обработал первые две-три раны, лекарство стало отходить, и я попытался сказать ему об этом.
На что он бросив: "Терпи, солдат!", как ни в чем, ни бывало, продолжал свое дело. Лежа на кушетке, стиснув зубы от боли, я наблюдал, как медик режет мое тело. Он иссекал рваные края ран, копался в них какими-то инструментами, время от времени бросая вынутые осколки в стоящий у меня на груди эмалированный лоток. Зашивать меня в этот день не стали, лишь вставили в раны резиновые жгутики и наложили асептические повязки. Напоследок, сделав укол, хирург сказал:
- Что смог, я тебе вытащил. Все доставать - так ноги расковыряю, мало не покажется. Если жив останешься, потом в Союзе удалишь.
"Успокоенный" его словами, то ли от укола, то ли от перенесенной за эти двое суток боли, я стал "проваливаться" в какую-то яму.
Очнулся уже в реанимационной палате, не помня, как меня снимали со стола, как везли из операционной, как укладывали на кровать. Над головой тихо жужжал кондиционер.
Создаваемая им прохлада, навевала спокойствие и умиротворение. Казалось, что ничего и не было. Но стоило только пошевелиться, и боль вернула меня в реальность. Нестерпимо хотелось повернуться на бок, но это было невозможно. Теперь несколько дней придется лежать только на спине. Через какое-то время зашел медик, померил температуру и сделал пиницилиновую пробу на аллергию. На следующее утро медсестра принесла костыли, поставила укол с антибиотиком и отправила на перевязку. Кое-как докандылял до перевязочной. Благо, что она находилась в этом же модуле, рядом с палатой. Врач снял повязки и осмотрел мои раны. По всей видимости, остался доволен, что нет нагноения:
- Ну, что, батенька, если так дело пойдет, то скоро вытащим жгуты и будем зашивать.
Так оно и получилось - через пару дней резинки убрали, наложили швы, а меня перевели в общую палату. Место в реанимации нужно было освобождать для вновь поступающих раненых.
Война собирала свой урожай.
В первые сутки нахождения в госпитале организму от перенесенных испытаний было не до отправлений естественных надобностей. Но уже на следующий день плоть восстала и потребовала своего, а, проще говоря, сводить ее в туалет. Наличие костылей причисляло меня к разряду "ходячих" больных, поэтому "утка" не полагалась.
У ребят узнал, что заведение типа "сортир", в виду отсутствия канализации в модуле, находится примерно в сотне метров от хирургического отделения. Делать нечего, пришлось топать, потому как естество поджимало и уже начинало булькать в ушах.
Шкандыбая на костылях под палящим афганским солнцем, обливаясь потом, с забинтованными ногами и с повязкой на спине, эта сотня метров показалась мне не одним километром.
Проковыляв мимо инфекционного модуля, огороженного колючей проволокой и с часовым на воротах, наконец увидел вожделенный объект. Это было обычное дощатое сооружение над ямой, выкопанной в каменистой земле. Добравшись до него я понял, что начинается "вторая часть Марлизонского балета". Теперь нужно было умудрится на негнущихся ногах и с осколком в спине как-то приспособиться на "очко" - дырку в полу. Примерно через неделю нас с Саней перевели из общей палаты в палатку для выздоравливающих, стоящую рядом с модулем.
Организмы были молодые, здоровые, поэтому все заживало, как на собаках. Хотя все лечение заключалось в ежедневных перевязках, смазывании ран зеленкой и уколах антибиотиков утром и вечером. Через несколько дней, на очередном осмотре, врач снял швы, а еще через неделю нас выписали совсем.
Переночевали в находящемся неподалеку управлении 15-й отдельной бригады СпН, к которой относился наш 334 ооСпН, а утром с одним из офицеров улетели в Асадабад.
Спустя год, летом 1987 года, один из осколков на левом бедре начал выходить наружу. По всей видимости, от постоянных нагрузок мышцы выдавили его под кожу. Мы в это время находились на выезде и стояли в базовом лагере на берегу водохранилища Дарунтской ГЭС, что неподалеку от Джелалабада - шерстили "духов" в Мехтерламской "зеленке".
Отпросился у своего взводного Вадима Матюшина и на попутном БТРе добрался до уже знакомого госпиталя. Объяснил ситуацию, мол, так и так.
Врач, не долго думая, обработал бугорок на ноге йодом и без всякой анестезии рассек кожу скальпелем.
Захватил зажимом кусочек металла и вытащил его наружу. Зашив рану и наложив повязку, сказал:
- Через недельку подойдешь к своему медику, пусть снимет швы. Свободен.
Спустя пару часов на том же самом БТРе я возвращался в лагерь.
Несмотря на все злоключения и приключения, связанные с госпиталем за время службы в Афгане, я благодарен военным медикам, за то, что они спасали наши жизни, порой рискуя своими. А жесткое, порой даже жестокое отношение к раненым, скорей всего обуславливалось спецификой нашей службы и происходящими событиями.
Шла война, слишком много было раненых и убитых. И если близко к сердцу воспринимать боль каждого, сочувствовать ему, сострадать, наверное, можно было сойти с ума.
P.S. Выписка из военного билета: "В связи с множественными слепыми осколочными ранениями левого бедра, верхней трети правого бедра, поясницы полученными в период службы в войсковой части п/п 83506, находился непрерывно на излечении в медроте войсковой части п/п 93992 (город Джелалабад) с 18 июня по 30 июня 1987 года"
Автор :Владимир Лебеденко.
Афганская пыль
Пыль, что в ней особого, но каждый, кто прошёл Афган, сохранил воспоминания о ней.
Собственно на какую-то частицу, мы состоим из этой пыли, сколько её было проглочено. Здесь в Афгане она другая. Неблагодарное дитя войны, афганская пыль.
Колёса и гусеницы техники перемалывают в порошок горные породы, порождая её, а она "благодарит" своих "родителей" тем, что абразивом проникает в смазку их двигателей, забивает фильтры, радиаторы. Она вместе со своей союзницей жарой терзает тех, кто ходит с колонами, или до поры до времени тайком лежит на земле, как в засаде, чтобы наброситься на вертолёт, пилот которого, неосторожно выберет это место для посадки.
К вертолётам у пыли любовь особая.
Не получилось с наскока поймать на посадке, ничего, она своё возьмёт измором. Медленно но настойчиво, как вода камень, точит она лопатки двигателей, потихоньку воруя мощность. И вот в критическую минуту, когда пилот рванёт ручку шага винта, вертолёт не отзовётся привычным гулом набирающих обороты двигателей.
Вместо этого хлопки, словно кашель астматика.
Помпаж!
Изуродованные пылью лопатки двигателя не в силах загнать воздух в камеру сгорания и тот с шумом выплёвывается обратно. Лётчик сбрасывает шаг в надежде, что с меньшей нагрузкой двигатели "успокоятся", так его учили и так написано в рекомендациях, в общем правильно. Но на этот раз "болезнь" оказалась слишком запущенной.
Хлопки нарастают и вот с очередной порцией воздуха двигатель "выплёвывает" остатки лопаток...
Мы только прибыли в Афганистан, нас везут на стрельбище. Армейский Урал с открытым кузовом, грунтовая дорога. Толстый слой пыли, мелкой словно пудра, как вода растекается под колёсами грузовика. Водитель солдат старается ехать как можно медленней, по всё равно пыль клубится за кузовом, мешает дышать, противно скрипит на зубах, смешивается с потом, воротник нового комбинезона мгновенно чернеет и противно прилипает к шее. На полигон мы приехали уже все серые от пыли.
Утром, более сотни вертолётов на аэродроме Кундуз производят газовку двигателей, проверяют исправность систем перед лётным днём. Поднятая винтами с грунтовых стоянок пыль несколько часов висит в воздухе. Стало понятно, почему в жилом городке всё покрыто белёсым налётом.
Пыль, её можно и не замечать, порой кажется, что её и нет, но сегодня в первый раз в Афганистане поднимается на потолок вертолёта. На четырёх тысячах резко обрывается полоса пыльного воздуха, словно выныриваем из воды.
Оказывается над Афганистаном тоже синее небо, а не белёсое и выцветшие как казалось там внизу. От величественных, заснеженных хребтов Гиндукуша невозможно оторвать взгляд.
А там внизу Афганистан, его почти не видно сквозь толстый слой пыльного воздуха.
Дальний пост охранения, высокогорье. Восьмёрка садится на крохотный пятачок. Пыль бубликом крутится вокруг винта. Вертолёт почти не видно. Но вот пыль опадает, вертолёт спокойно молотит лопастями на малом шаге, суетятся солдаты разгрузочной команды.
Доставка груза, обычное дело оказывается в этих краях.
Внизу ползёт цепочка колонны. Поднятая гусеницами, колёсами пыль, плотно окутывает колону. Чистый воздух достаётся не только головной машине. К сожалению, не только воздух... То здесь, то там, на обочинах, под откосом, изувеченные взрывом остатки техники.
При запуске начал помпажировать пусковой двигатель. У него нет защитных устройств, пыль сожрала его. Хорошо вовремя успел выключить, иначе бы сжёг вертолёт.
Делать нечего, иду запускать дежурный борт. Молодцы технари, нашу ласточку починили оперативно.
Я давно оставил попытки вывести пыль из своей кабины. Но вид покрытых "пудрой" пультов продолжает раздражать. Попробовал не закрывать кабину пока винт не выйдет на обороты. И точно, поток воздуха вымел старую пыль и тут же нанёс новую.
Разгрузка восьмёрки затянулась, у нас топливо на исходе, высота и вес позволяют, решаемся тоже сесть. Находим ровный участок на берегу реки. Заходим, внезапно теряем видимость.
Пыль набрасывается на нас как кобра, резко и без предупреждения. Спасибо машине, выручила. Сами виноваты, не подумали, что пыль сюда могла нанести река.
Зимой затянули дожди, пыль превратилась в не менее противную грязь. Налипает на обувь, тянется за ногами в модуль. И только стоит ей высохнуть, снова переходит в привычное состояние. Помесив месяц грязь, начинаешь думать, что пыль лучше. Хотя грязь, та же пыль, только с водой.
Пыль, оказывается и к ней можно привыкнуть и не замечать. Приехал в отпуск, мать удивляется, что я и мои вещи пропитаны пылью. А я и не замечал. Хотя, одной ночи на пересылке в Хайратоне, было достаточно, чтобы насквозь пропитаться ей.
Возвращаюсь с отпуска. На ми восьмом пассажиром лечу из Хайратона в Кундуз, внизу под нами пустыня, царство песка и пыли.
Весна, прекрасное время, грязь уже высохла, а пыли ещё нет. Жаль, продлится это недолго.
Пройдёт месяц, солнце убьёт зелень, высушит землю, техника перемелет дороги, всё вернётся на круги своя.
Занесло пролётом в один из гарнизонов. Да, зря я называл Кундуз царством пыли.
Что может быть хуже пыли? Пепел. Знакомая площадка, садились не раз. Заходим с ходу и перед самой землёй оказываемся как в молоке. На второй круг уходить поздно плюхаемся в слепую. Повезло, не опрокинулись. Оказывается, чья-то добрая душа решила сжечь сухой бурьян. А через час мы уже забыли про это.
Странно, снова начала раздражать пыль, чем ближе замена, тем сильнее. Впрочем, начинает раздражать всё. Скорей бы отсюда.
Сегодня улетаем в Кундуз. Замена. Два лишних дня проторчали в Файзабаде. Шла пыльная буря. Афганистан и его пыль не хотела отпускать нас.
Через год после Афгана сломался мой фотоаппарат "Зенит". Отнёс в мастерскую.
-Им что, в песочнице забавлялись? Ремонту не подлежит!-вынес вердикт мастер.
Хотел последовать его совету. Не получилось. Не смог выбросить верного друга верой и правдой служившего мне там. У нас одинаковое число вылетов. Лежит в шкафу.
Сегодня перебирая вещи, нашёл свою афганскую панаму. И хотя она стирана-перестирана, она всё равно пахнет афганской пылью.
Особый этот запах.
В курсантскую пору, в заволжских степях тоже было много пыли. Но та пахла полынью, ковылью, простором.
Эта, гарью солярки и керосина, пороха, тротила и кажется немного юностью.
А может, мне всё просто почудилось и разыгралось воображение. Ведь сколько лет прошло. И всё это просто, пыль....
Лисовой Владимир Иванович .
Афганистан Файзабад 1986-87 Чечня март-май 95 Лётчик Ми-24 Саратовское ВВАУЛ выпуск 1984
Коварная фауна
После дождей на нас внезапно "свалилась" весна. Словно по команде, декорации сменились. Только вчера нас окружала унылая желто-коричневая равнина, а, по утру, уже проснулись на цветочной клумбе! Невзрачные кочки, о которые мы постоянно спотыкались по дороге в баню, вдруг превратились в цветущие шары.
Кругом запахло элитным парфюмом, а мне захотелось стать поэтом. Оказалось, весна - здесь самое прекрасное время года!
Словно для контраста и вселенской гармонии, из-под земли тут же полезла и всякая нечисть. Особенно досаждали фаланги - здоровенные, почти с ладонь, мерзкие, волосатые, желто-зеленые пауки .
Поговаривали, что они питаются всякой падалью и на челюстях у них смертоносный трупный яд. Как бы подтверждая это, пауки постоянно шевелили своими саблевидными челюстями, словно дожевывая чьи-то останки. Челюсти действительно внушали опасения. Подсунутый им газетный лист фаланги запросто дырявили, как компостер в трамвае. Щелк, и на листе - две аккуратные дырочки: получите!
В сравнении с ними, наши южнорусские тарантулы - просто миляги! Этакие маленькие плюшевые мишки, которых так и хочется затискать.
Фаланг я встречал и раньше, на Кушке. Правда, не живьем, а в форме оригинальных сувениров. Залитые эпоксидной смолой и отполированные в изящный диск умелыми солдатскими руками, они хранились в каждом дембельском чемодане.
"Дембельский набор" также включал: пепельницу из панциря степной черепахи и несколько цветных фото, сделанных расторопным фотографом. Обязательная - у кушкинского Креста, а другая - с беззубой коброй (это кто знает) на фоне цветущих маков. Поэтому фаланги у местных умельцев были в дефиците, а у нас, под Кандагаром, был их явный перебор. Столько мерзких тварей в одном месте я не встречал.
Особенно им полюбилась наша офицерская палатка, где было сухо и тепло. Самое паучье место!
Фаланги ползали под ногами, заползали в сапоги, полевые сумки, тумбочки, под подушки, забирались на стены и потолок, норовя свалиться на голову. Давили их с противным хрустом, но подходили новые резервы.
Всегда с улыбкой вспоминаю один вечер. Магнитофон молчит, карты заброшены, в офицерской палатке, наконец, - тишина. Кто-то уже спит, кто-то еще читает. В общем - идиллия. По потолку, по своим делам, мерно перебирая лапками, степенно ползет здоровенная фаланга. Не иначе, их воевода.
Зная любимейшую паучью забаву падать нам на голову, решаем стряхнуть гада. Но как? До потолка не достать! Выход находит взводный Витя Павленко. Берет гитару за гриф, залезает на кровать и давай ей тыкать по врагу. Но не тут-то было! Враг оказался опытный и, как оказалось, проворный. Вместо того, чтобы позорно свалиться на пол и быть раздавленным, паучина вдруг быстро-быстро побежал по гитаре, по грифу, прямо на руку Павленко!
Витька, истошно заорав, швыряет гитару; та, жалобно звеня, падает прямо на спящего соседа; тот вскакивает, как ужаленный; гитара, дребезжа, летит дальше, а Павленко, не разбирая дороги, по кроватям с офицерами, несется к выходу!
Мат, крики, кто-то спросонья хватает автомат, с улицы прибегают курцы - настоящий сумасшедший дом!
Чуть погодя, виновато улыбаясь, возвращается Павленко, растрепанный, но живой. Его обматерили, зловредного паука изловили и садистски раздавили. Однако вскоре, на белоснежном потолке, желто-зелеными кляксами, вновь замаячили очередные "диверсанты".
В следующий раз с этой нечистью, я столкнулся летом, где-то под Нагаханом, на поле, имевшим у афганцев, как оказалось, дурную славу.
Там, по незнанию, наша рота остановилась на ночевку. Бойцы, как всегда, разожгли костерки из банок с бензином, стали греть сухпай, кипятить чаек. Обычные разговоры, шутки... Вдруг, разговоры стали по-немногу стихать, послышался какой-то странный шелест. Все насторожились, вглядываясь в темноту.
Вдруг, из мрака, на свет, мерно шевеля лапками, двинулась серо-зеленая волна этих тварей! Казалось, земля вдруг ожила и зашевелилась! Все ожесточенно бросились их топтать.
Бесполезно!
Наверное, со стороны это выглядело даже забавно, как пляски индейцев у костра. Но нам было не до смеха. Чтобы не остаться без ужина, пришлось срочно менять позицию.
Другой напастью были змеи. Те почему-то облюбовали палатки бойцов, на ночь сползаясь погреться у печки и дурея от солдатских портянок. Истопники, ранее спокойно кимарившие у потухших печек, теперь, вытаращив глаза, всю ночь добросовестно кочегарили, держа наготове саперную лопатку.
Зато по утру, как боевой трофей, с гордостью выносили пару-тройку обезглавленных тварей. Было даже негласное соревнование: чья палатка круче.
Весна неожиданно закончилась, как и началась. Змеи с фалангами исчезли, и все облегченно вздохнули, но, как оказалось, зря: появились термиты, такие белесые муравьи. Те пакостили втихую, когда предпринять что-то было уже поздно. Как-то полез за какой-то мелочью в свой чемодан, что засунул под кровать, на галечник. Давно не открывал, чтоб душу не бередить: чемодан так и благоухал былой бабочинской колбаской! Слюнями истечешь!
Открываю, а там... "полный пиздец .
Местная фауна, в лице термитов, обгрызла в труху полы шинели, конспекты, справочный материал, а главное, сожрала начисто протоколы партийных собраний роты!
Все было погрызано, кроме Боевого Устава, видать, не по зубам. Зато от протоколов собраний, толстой, прошнурованной и пронумерованной тетради, осталась только клеенчатая обложка с веревочкой и печатью "для пакетов"!
Что делать? Тетрадь - строгой отчетности, любимое "блюдо" проверяющих политотдела.
Придется восстанавливать заново, придумывать, кто что сказал. Это столько ненужной возни! И где теперь достанешь такую тетрадь?
Идти на поклон в политотдел? Кто ж там поверит байке про термитов? Эх, не везет же мне с этой афганской фауной!
Странно, но через год, в какой-то мере благодаря этой фауне, начальник политотдела решил выдвинуть меня на должность замполита батальона.
Владимир Лукинов.
Афганские фото
Не хочет молчать —
Поёт ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
Сергей Татарчук – командир роты спецназа 334 ООСпН, старший лейтенант.
В бою с противником был тяжело ранен и от полученных ран скончался в марте 1986.
Награжден орденами Красного Знамени (посмертно), Красной Звезды и медалями.
Лица войны.Портрет снайпера.
...И вновь вертушка в небо нас уносит,
Опять я вижу горы...
"Пойдём забьём козла".
А помните, раньше практически в каждом дворе, стояли доминошные столы, от которых можно было услышать такие выкрики, как "Дубль", "Мыло", "Иди на базар" и конечно же "Рыба"!
Загадка уровень простая.Что за лопаты?
Экипаж "летающего крокодила".Ми-6 "борт 80", 280 ОВП, Афганистан, 1982 год.
.Мне мил и виноград на лозах,
В кистях созревший под горой...
«Дембель неизбежен!».В этом фото прекрасна каждая деталь - молодость и счастливые лица крепких парней, безупречно подогнанная по фигуре "парадка" и даже классические дембельские дипломаты.
Разведка
Традиции армейского табачного пайка более 100 лет. Махорку стали включать в довольствие в I мировую войну. В Великую Отечественную солдатам выдавали 20 г махорки и три коробки спичек, а в месяц — семь книжек курительной бумаги. Некурящим полагалось шоколад конфеты.
32 года назад, 15 февраля 1989 закончилась самая длинная для нашей страны война в истории ХХ века.Никто из высших полит руководителей СССР в Термез не приехал. Никто не сказал полностью выполнившим поставленные задачи солдатам спасибо и не склонил голову в память о погибших.
Солдатская заповедь - подальше от начальства, поближе к кухне!На боевой позиции реактивных систем залпового огня "Ураган" пожалуй, один из ярчайших представителей своего жанра - Полевая кухня КП-125.Она предназначена для приготовления пищи из 2-х блюд и кипятка на 125 человек
Рядовой Александр Катаев, наводчик-оператор БМП, 860 ОМСП.Погибнет в феврале 1985 от полученных в бою ран.За мужество и самоотверженность награжден, медалью "За отвагу" и орденом Красной Звезды (посмертно).
Сакральный смысл этой традиции уходит корнями глубоко в историю :)
17 февраля отмечается День Службы горючего Вооруженных Сил Образованная в 1936 году данная служба с тех пор прошла серьезный путь развития, на который выпало огромное количество серьезных испытаний в том числе и события в Афганистане.
Лица войны.Портрет с Боевым знаменем.
Сергей Хуртин,Ефрейтор, снайпер 3 ДШЗ Керкинской десантно-штурмовой маневренной группы ПВ КГБ СССР.Погиб в бою в августе 1984 г. в Куфабском ущелье у кишлака Чатнив. Награжден медалью «За отличие в охране государственной границы СССР», посмертно орденом Красной Звезды
Так мы «воевали» с афганским народом
Если кто-то думает, что в Афганистане мы только тем и занимались, что кровь, свою и чужую, ведрами проливали (а такие разговоры, особенно после развала СССР, велись и вдалбливались в уши народу), то он глубоко ошибается. Да, было всё, и кровь, и даже невосполнимые потери. Но мы не зверели, а своим поведением, и отношением к мирным афганцам, завоёвывали их сердца и уважение.
Свидетельством тому могут служить, выставленные здесь мои фотографии, сделанные в 1983-85 гг. в провинциях Тахор и Бадахшан.
В марте 1983 г., докладывая оперативную обстановку в окружении наших спецподразделений, заместителю Председателя КГБ СССР генерал-армии Матросову В.А. (кстати на самом объекте «Чахи-Аб»), я высказал несколько предложений и просьб, которые он одобрил. Они касалось вопросов:
- оказания гуманитарной помощи местному населению в виде продуктов питания (особенно муки, постного масла, соли, сахара и риса), б/у одежды и обуви (которые остаются в отрядах от призывников), канцелярских принадлежностей для школьников и игрушек для детишек;
- о передаче представителям местных органов власти деревянных ящиков из-под различных боеприпасов, которые у нас были в избытке (из этих, бесценных досок, афганцы, да и наши умельцы тоже, изготавливали элементарную мебель) и определенного количества керосина или дизтоплива, для освещения админзданий, школ, мечетей и т.д. (там, в то время, помещения освещались жировыми лампадками времён Македонского);
- целесообразности проведения, своими силами и средствами, примитивных электролиний в кишлаки Чахи-Аб и Хоун, и на ближайшие боевые посты ополченцев. На наших объектах, в этих населенных пунктах, имелся большой излишек энергомощностей. С учётом того, что «лампочек Ильича» жители этих кишлаков не видели со дня своего рождения, то это может произвести на них положительное впечатление. Если же мы поставим, хотя бы в одном из людных мест, еще и телевизор, то получим хорошего пропагандиста-агитатора.
А что это было именно так, подтвердили последовавшие, после установки телевизора в крепости Чахи-Аба, в июне 1984 года, события. Увидев серьезное влияние телепередач на сознание афганцев, бандиты, через свою агентуру, решили подорвать бензоэлектрический агрегат АБ-4-О/230, который мы поставили афганцам вместе с телевизором. Они прикрепили к нему, за кольцо чеки, с отогнутыми усиками, гранату Ф-1. От вибрации работающего двигателя, она должна была выпасть и… взрыв. Но его предотвратили бдительные ополченцы, которые, перед запуском двигателя обнаружили «сюрприз».
Летом 1984 года мы провели электричество в к. Чахи-Аб и на пару боевых постов ополченцев, а 6 ноября, дали свет в к. Хоун. Во время строительства «ЛЭП» мы рассказали руководству алякадарства, и своим помощникам по строительству, о необходимости соблюдения правил безопасности и просили их предупредить жителей, чтобы не прикасались к электропроводам.
А когда сообщили, что 6 ноября будет свет, то к зданию алякадарства пришла масса дехкан с детишками, чтобы впервые в жизни увидеть чудо-лампочку Ильича. Со временем, жителям этих населенных пунктов стала поступать гуманитарная помощь, и, даже больше–их, с концертами, посетили артисты из столицы Таджикистана Душанбе.
Рытье ям под тополя. Другие деревья там не росли.
05.11.1984 с афганскими детишками и взрослыми, строим ЛЭП в к. Хоун. Провода подвешивается ефрейтор Белоус Коля
Я, никогда не расстававшийся со своим «Зенитом-Е», вёл себя как папарацци-фотографировал (если людей, то предварительно спрашивая разрешения, а некоторых и тайно), что и кого считал необходимым, а затем эти фотографии, с комментариями на дари, вывешивал в виде фотогазет в посещаемых афганцами местах, а также дарил тем, кто попал в объектив.
С первыми газетами был казус-ночью, все фотки были разобраны на сувениры, ибо фотографии были единственным украшением жилища дехкан, и памятью.
Возле очередных фотогазет, на какое-то время стали выставлять часовых. Кроме того, некоторые афганцы меня приглашали домой «на чай», и, чтобы сфотографироваться в кругу семьи, в т.ч. с жёнами. Но просили никому об этом не говорить. Я не только держал своё слово, но, и, при вручении фотографий «заказчику», отдавал ему отснятую плёнку.
Кузнец-жестянщик
Дуканщик.
Местные играют на самодельных инструментах
Многодетный отец Давлятжон с детьми. Кишлак Хоун.
На фото ниже, его малышка, которой я подарил надувную куклу. Надо было видеть её поведение и лицо. Когда я начал надувать куклу, то она испугалась и спряталась за отца. А когда тот её успокоил, а я вручил куклу, то малышка расцвела в улыбке, стала её осматривать и целовать. Затем поставила на землю и начала вокруг неё ходить. Как же мало надо ребёнку для счастья?
На верхнем снимке дуканщик Халифа Джанги, с детьми у своего дукана. А ниже врач с женой. Он прилетал из Кабула и драл три шкуры с лечившихся у него дехкан. Притом медикаменты выпрашивал у нас. Следует отметить, что один наш аспирин или аскофен могли излечить афганцев от разных болезней.
А это полуразрушенная Хоунская школа. Из-за нехватки учителей, уроки, зачастую, проводили старшеклассники. У детишек нет ни карандашей, ни тетрадей. Но из-за этого у них хорошо развивалась память.
А ниже, алякадар, учителя и другие, уважаемые в кишлаке люди, принимают участие в вывешивании очередной моей фотогазеты на здании Хоунского алякадарства (больше сельсовета и меньше района) и фотографируются на её фоне, на память.