Морские песни
Еду как-то под вечер в автобусе. Время часов 10. На одной из остановок в автобус заходят 4 мужика навеселе. Бурно делятся со всеми своим настроением, делают комплименты кондуктору. Устраиваются на четырех сидениях в конце автобуса.
Один из них начинает на весь автобус с чувством и надрывом петь песню «Выйду ночью в поле с конем», второй присоединяется, третий почти спит, а четвертый говорит: «Что вы какую-то ерунду поете, давайте какую-нибудь нашу, морскую, за встречу!». Первый почесал затылок и завел новую песню: «Выйду ночью в море с китом…ночкой темной тихо плывем…» второй стал подпевать «только мы с китом по морю плывем, только мы с китом по морю плывем…» . Очень довольные собой они напевали эту песню еще раз 10, даже их спящий друг сквозь сон подпевал.
Жизнь в лесу. Бомжи Алексей и Олеся
Много буков, много фото…
Обычная лесопосадка в черте города (Магнитогорск). Вдоль нее – шумная трасса, по которой в любое время суток в обе стороны на своих авто куда-то торопятся горожане. Рядом – высокие кирпичные заборы, из-за которых выглядывают макушки частных домов — реализация самых смелых фантазий архитекторов, - элитный поселок. По краю лесополосы – трубы теплотрассы. И только узкие тропы, уходящие куда-то вглубь чащи говорят о том, что лес обитаем. Кем они протоптаны: совершающими пробежки горожанами, желающими уединения парочками или ширяющейся шпаной? И теми, и другими, и третьими. Но все они здесь чужаки. У леса есть свои обитатели. Постоянные.
Несколько метров по тропе вглубь лесопосадки, и вы наткнетесь на первую «поляну». С виду похоже на лагерь туристов: костровище, котелок, развешанные сушиться на бельевых веревках вещи, рукомойник. Уголок для умывания: зеркало, зубные щетки в стакане, средства для бритья и купания аккуратно расставлены на полочке. Пищеблок: в сушилке вымытые и расставленные по размеру тарелки, керамические кружки, столовые приборы, деревянная хлебница и две стопочки с водой, в которых прорастает репчатый лук. И только два нюанса, выдающие постоянное место жительства: огромный сундук из потемневшего от времени и пыли дерева, обитый жестяными пластинами и…люк колодца, прикрытый дорожным знаком «проезд запрещен».
Железная лестница упирается в безупречно выметенное бетонное дно колодца. Возле нее - совок и веник. На полу с помощью нескольких матрацев и старых, местами продранных ватных одеял, сооружено двуспальное ложе. На нем возвышаются горы подушек. Рядом с постелью книга. «Старые русские сказки». Остальные книги аккуратными стопками выстроились вдоль стены. Это спальня.
Днем «дома» обычно никого нет. Алексей на работе, Олеся, если уже закончила все дела по хозяйству, идет к мужу на работу или к друзьям на рынок. В шесть часов Алексей заканчивает работу, и семья идет домой, предварительно зайдя в магазин: продукты на ужин, обязательно спиртное и сигареты и, если остаются деньги (что бывает редко), что-нибудь приятное для Олеси: или какую-то вкусность, или женскую мелочь вроде лака для ногтей.
Гостям, именно гостям, а не контролирующим органам типа полиции или муниципальных служб и залетным чужакам, здесь всегда рады. Алексей проявляет небывалое гостеприимство. Он искренне рад, что им интересуются. Просто так. Им самим. Его жизнью, мыслями, чувствами. «Вот, смотрите, у меня есть телефон и интернет. Я все могу узнать и посмотреть. Вы можете позвонить мне в любое время. Где потом можно прочитать про нас?»
«Хотите курить?», — Алексей щедро протягивает только-только распечатанную пачку «Марка» – только что купил. И с гордостью демонстрирует свое жилье: «Это зимний вариант», — Алексей показывает на колодец, — «А там - летний». Мы цепочкой продвигаемся по тропе между деревьев к незаметной издали полянке. Здесь стоит туристическая палатка, накрытая куском целлофана, внутри – матрац и покрывало. Трава здесь полностью вытоптана. Тропа ведет дальше – к туалету. Возвращаемся к «зимней комнате».
«У нас тут все есть, — с гордостью говорит Алексей, — мы ни в чем не нуждаемся». Ему очень хочется, чтобы мы поверили. Настолько сильно, что он не может остановиться:
— Мы сначала вдвоем дворниками работали. А потом я сказал: больше нигде не будешь работать, я буду зарабатывать. Я! Я все могу. Я 18 тысяч зарабатываю! На погрузке работаю. Металл грузим. Каждый день платят. До 700 рублей, бывает, выходит. Когда работа есть. И тут у нас все хорошо: и еда, и вода – вон, в трубе. А если надо, я Димке позвонить могу, он раньше на Люкс Воде работал, он мне воду привезет. Нет проблем. Нет. Света только нет, но у нас фонари. Сейчас нету, заряжать Сереге отдали. Серега? Это Старый, он тут живет, — Алексей машет рукой куда-то вглубь леса. — И с одеждой нет проблем. Нам ее отдают. Или находим. Вон, сегодня шорты подогнали, — Леха с гордостью достает из мешка пляжные шорты «Sisley», — а как вы хотели?! ФирмА! У нас тут все крутое. — И он срывает с веревки постиранную футболку с надписью «Scooter», — Вот, видите! Все крутое!
И с едой проблем нет. Что хотим, то едим. И плов, и пельмени, вон котелок, видите? А в четверг у нас окрошка будет. Я сказал Олесе, что в четверг будем есть окрошку, значит, будем есть окрошку. А вчера у нас яичница была. Купили два десятка яиц. Нам хватило. Вон, сегодня у нас пельмени. — Парень поднимает с земли пакет и достает уже размякшие от жары пельмени. — «А это торт мне сегодня дали. Торт еще у нас сегодня будет», — в прозрачном пакетике слипшаяся однородная масса. «И вот шашлык мне тоже сегодня дали. Угостили», — в том же пакете на деревянной шпажке куски мяса. Леха торопливо пытается убрать пакет. Но там есть что-то еще. Подхожу ближе. Леха пытается убрать пакет. Портвейн. В пластиковых бутылках. «Это нам на вечер», - нехотя отвечает на мой немой вопрос Алексей.
Свое прошлое Леха помнит плохо. Путает даты. Ему всего 31 год. Он учился в 63 школе, потом закончил профучилище, получил профессию столяра. В 16 лет начал пить. Как-то не хватало на выпивку, с другом выдернули у прохожей сумку с деньгами — отсидел полгода.
«Меня семья после отсидки и не приняла. Я старший в семье. Еще брат был, но он умер от астмы. Потом еще две сестры, они уже от отчима. Отец-то умер. Когда мама рожала, мы с ним в роддом ездили, забирали вместе. Сейчас взрослые, у одной ребенок есть, в букмекерской конторе работают. И отчим уже умер. А раньше он меня воспитывал. Отец-то умер, вот отчим и был. Я в школу ходил, он меня драконил. Как понять «драконил»? ну, говорит в саду: или делаешь отсюда и до сюда или получаешь. Я или делал, или получал. Хотя получал чаще. Ну и с компьютером тоже. Тогда же уже компьютеры пошли. Он вообще меня хорошо воспитывал. Только, говорит, не пей. А все ведь из-за пьянки. А когда отсидел, они меня и не приняли. Мы как-то с отчимом в саду пили, он тоже пил, только на комбинате работал. Ну мы и поссорились, подрались. Я ему дал, а он меня и приложил сразу. Заломал. Вот. Отчим – враг. А мать за меня заступалась. И бабушка. Бабушка вообще. Она всегда за меня горой стояла. Вытаскивала, да…», — Леху растрогали воспоминания, особенно о бабушке. А вот с мамой он иногда видится. Последний раз заходил полгода назад, чтобы что-то взять в стайке. «Я маме звоню. Иногда. Она переживает. Но ночевать там не остаюсь. Ни-ни. Всегда домой. Всегда. Ночую дома. К Олеське возвращаюсь, какой бы я ни был гад», — для Лехи привычно называть лес домом. Рассказывая о семье, парень не может скрыть обиды: «Кто для них Леха? Да никто. Да плевать они на меня хотели. Не нужен я им. Ну и не надо. Я сам справлюсь. Сам. Я все могу. Ненужный я ей там (о маме). Она говорит мне: только не бомжуй. А я что? Как бы это… молчу. Вот если кто другой скажет, сразу п…ы получит, потому что не нравится мне это, и крысами еще называют. Бью сразу».
После ухода из дома началась другая жизнь. С комбината уволили по 33-ей статье, за пьянку. Жить было негде. Подался в сады. Там дружков много: и выпить есть, и переночевать. В одной из таких компаний Леха познакомился с Олесей. Стали жить в саду – снимали домик. Леха постоянно работал, Олеся пыталась пополнять семейный бюджет случайными заработками. В саду же у пары родились двое детей: сначала сын, потом дочь. Обоих детей забрали в детский дом, родителей лишили родительских прав. О детях Леха говорит спокойно: «Нельзя нам детей. Нельзя. Нельзя. Было два ребенка. Забрали у нас. — И, оборачиваясь к Олесе — Помнишь? Настю и Максима. Им сейчас четыре, наверное. Максу, наверное, четыре. Насте меньше. Они в детском доме. Скорее всего. Наверное. Не знаю. Они в саду родились. Я еще скорую вызывал, встречать скорую ходил. У меня тогда еще телефон Samsung был».
Два года назад садовый домик сгорел. Сергей (Леха называет его Старый) позвал в лес, выделил поляну. «Старый мне тогда сказал: «Малой! Малой, - это я. Малой, иди туда» и показал полянку. И все. Мы убираемся. Поляна была идеальная. Юля засрала тут. Тут Юля жила. Ее машиной сбило. Большой. Мертвая она. А Миша сидит», — Леха начинает путанно перечислять имена, клички, события тех, с кем когда-то пересекался по жизни.
— Леха, а у вас тут много закопано? - спрашиваю.
— Может быть. Я не сомневаюсь. — И через паузу добавляет:
— У нас тут все такое через суд. То есть, все через ментовку. Если случилось что, сразу мусорам звоним. Они приезжают, разбираются. Нас тут все знают. Мы звоним, если что. Приезжают. Но нас не трогают, главное, чтобы тихо было. А вы не из ментовки?
Леха пьет водку. Половинка пластикового стаканчика и Леха «готовый». «Вы мусора?». Этот вопрос из его уст вылетает все чаще по мере наступления опьянение. Леха уходит готовить ужин. Разжигает костер, ставит на чугунную подставку котелок с водой. Не дождавшись кипения, закидывает уже превратившиеся в однообразную массу пельмени. И тут же, не дождавшись, хватает их руками и ест. Полусырыми. Еще через пять минут он отрубается. Прямо на земле. Через час Леха встанет. Придет в себя. Снова станет радушным хозяином и общительным парнем. Он расскажет, как поделены в городе мусорки, как «проверяют» чужаков и как ему неплохо здесь живется.
«Самое тяжелое время здесь – зима. Когда метель, когда нельзя выйти. Но я все равно выхожу, да. И даже если работы нет, нахожу деньги, да. Всегда. Как? Ну, по-всякому. Помогу кому-нибудь», — о средствах заработка Леха говорить не хочет. Впрочем, как и о планах на будущее: «Через 10 лет я в коттедже жить буду. В таунхаусе. Вот. В таунхаусе по Советской. Копить? Нее. Нету у меня этого. Мать копит. 25 тыщ уже накопила. Я - откладывать? Как это? Нее. Мы с Олеськой квартиру пробовали снимать, но дорого это. Сад снимать? Нет, у меня сегодня есть заработок, а завтра я нерабочий. И как? »
Удивительно, но главной трудностью жизни в лесу все же являются чужие. Даже зима по сравнению с пришлыми кажется не такой тяжелой и опасной. «Если кто чужой – пи…м. Нюхачи приходят. Достают нас. Молодые совсем. Гоним их. Один у меня телефон свиснул. Ну мы его под жопу пнули и выгнали нах….».
Иногда в лес приходят и «новенькие». Как правило, не сами, а по приглашению того же Лехи: «Как у нас своим стать? — Леха повторяет мой вопрос и чешет затылок. — Ну… проверять будем. Я ему тут у костра постелю, прям на земле и ночевать оставлю. А рядом поставлю водку, хлеб. И уйду к себе в палатку. Если он поел и выпил, а потом ушел, - все, чужой. Тогда мы его поймаем и набьем. Как он должен поступить? Поделиться он должен! Поделиться. Переночевать на земле. А если есть или выпить захотел, прийти ко мне в палатку и спросить разрешения. И мне предложить. Я тут, рядом. Разбудить нас должен. И сказать: «Мол ты мне оставил, давай выпьем». Вот он как поступить должен. Иначе он - чёрт, гнать надо. А что дальше? Дальше ничего. Ну объясним, где наша трасса, где наш участок, а куда нельзя соваться. Конечно, все поделено. Мы вот тут, — Леха пальцем чертит на крышке сундука схему. Я предлагаю ручку и свой блокнот. — Нее, у Вас не буду, у меня руки очень грязные, испачкаю. Я тут, — и продолжает чертить схему. — Я не знаю, сколько в городе участков, много. 100 или 120. И сколько таких, как мы, не знаю. Много. Знаю свой участок, свою трассу. Там и хожу. Чужих увидим – пи…м, гоним то есть. Поделено же. Общак».
Завтрашний день для обитателей леса понятие не как у многих абстрактное, а очень даже конкретное: «Конечно, я думаю о завтрашнем дне! А как же. Вот завтра встану полдевятого. Котейку пинаю, умываюсь и пошел на работу. На работе не пить. Держусь до вечера. Потом домой. Куплю еды, курева и выпить. Вот и все. Вот мой завтрашний день, — Леха говорит серьезно. — так и живем. Котяру завели, чистота у нас. В больницу надо – у меня и полис, и прописка. А если Олеське чего надо, я всегда заплачу. Я возьму и деньги потрачу на лечение. Деньги есть, не проблема, — Леха суетливо хлопает себя по карману. Не хватает только кипиша. И чтоб наркоманы не ходили. Чтобы я опять не гонялся здесь. Ходят всякие лохи. Бить жалко их. А с Леськой нам нормально. Мы уж восемь лет вместе живем. В первый день, как познакомились, я помню, уже целовались. А на второй уже занялись… шпили-вили. Если бы знал о своей судьбе, как я живу, я бы, может быть, машину себе уже купил на эти деньги, которые я заработал, — мечтательно переводит тему Леха. Я б на комбинат устроился. А так… Напьюсь и ссоримся. Я когда пьяный, веду себя плохо. Олеську гоняю. А так ниче, нормально все у нас, слышь, нормально!» — будто убеждая самого себя, выдыхает Леха.
Олесе 33 года. Натуральная блондинка, глубокие голубые глаза… следы былой красоты можно заметить, только если внимательно приглядеться. «Извините, что я в домашнем, переоделась. Я так только дома хожу, вы же тоже дома в тапочках ходите? — То ли спрашивая, то ли оправдываясь говорит Олеся. На ней действительно красные комнатные тапочки с веселыми помпонами и спортивный костюм – удобная одежда для разжигания костра и уборки в лесу. — Я не работаю сейчас, я домохозяйка», — продолжает Олеся. Она из Миасса. Старшая из четырех сестер, родители – алкоголики. Образование – семь классов. После школы работала кастеляншей в доме отдыха на Тургояке. В 20 лет девчонку все достало, она махнула рукой и рванула в Магнитку. С тех пор прошло чуть менее 15 лет. Иллюзии ушли. Надежда на будущее тоже. Домой возвращаться не к кому да и незачем. Выспаться в колодце, подмести и спальню, и поляны, отдраить котелки, постирать — вот и все заботы.
«Я убираю тут, лес-то большой. Книжки читаю. Если скучно, к Лехе на работу иду или встречаю его. Я в таком виде только тут хожу, туда нормально одеваюсь», — Олесе все еще неловко за «домашний» вид. Ногти, хоть и грязные, но покрыты лаком. На ресницах – тушь. «А как же! Я же в город хожу», - не без кокетства заявляет девушка. А когда-то она хотела стать кулинаром. Пекла прекрасные пироги и ватрушки. Еще совсем недавно, когда жили в саду. «Дом сгорел. Куда нам идти? Вот вы говорите в деревню можно, дома заброшенные. А есть там что? А работать где? Я не против работы. Но мы же там умрем с голоду. И ему где работать, — кивает в сторону Лехи. — Но здесь плохо, конечно, но ничего. Привыкли. Первая зима была ужас. Холодно. Хорошего здесь мало. Но нам никто не мешает и нас не трогает. Дров полно. Вода в трубе. Что им жалко что ли?! — это она о Водоканале и Теплофикации. — в саду надо было печку топить, дрова искать. Здесь от труб тепло. И вода рядом»
На импровизированном столике в вазе с водой пышный букет сирени.
Олеся пытается скрыть стеснение за свой образ жизни: «У нас даже кошка есть. Мы специально завели. А детей я иметь не могу. И куда их? В лес что ли? Не надо так детей. Им условия надо. А здесь что? Ну…нам нормально. Ну как нормально…, — Олеся продолжает спорить сама с собой. — пойдет. Нормально, да. Пойдет. Рублей четыреста в день надо, чтобы выжить. На алкоголь? Ну…, — эта тема девушке неприятна, — Нам же надо вечером посидеть…» Когда Алексей говорит о машине, таунхаусе и деньгах, Олеся улыбается. Но не радостно, а, наоборот, очень горько и как-то с болью. Она не верит словам Леши, но не мешает верить ему. Надежда. Вот что нельзя потерять. Нельзя окончательно разочароваться, иначе конец. Самый настоящий и бесповоротный. Все слова Алексея о хороших заработках, отличных отношениях и беспроблемном быте она не комментирует. Только сопровождает их этой горькой до мурашек улыбкой. И поправляет иконы на столе. «А вы знаете, он за новостями следит. И мне рассказывает. Про Украину вот сейчас. Если война будет, он же первый пойдет! Это точно. А я? А мне, говорит, двух стаффов купит, чтобы охраняли», — вздыхает.
У нее нет представления о завтрашнем дне. О сожалениях прошлого старается не думать. Только настоящее. Рутинное. Привычное. И неизменное. Бесцветное. Даже вопрос о мечтах ставит в тупик. Их просто нет. Прожить сегодня. И, может быть, наступит завтра. Тогда надо будет опять прожить. Но это потом. Пока есть сегодня. «Ну может на Банное съездить, — после долгих раздумий выдает Олеся мечту, — на рыбалку. Он рыбачить будет. А я – так... Рядом посижу». Голос ровный без эмоций. «Как обычно», — самая часто употребляемое словосочетание: «Как обычно, уберусь. Как обычно, он уйдет на работу. Как обычно, буду одна». В принципе, как у многих, городских жителей. Только без потолка и комфорта. Какое-то жуткое «обычно»…
БМ чего только не показывал, но все мимо.
Привычки разные бывают.
Человек привыкает к алкоголю - и всё, он алкоголик.
Человек привыкает к человеку - и всё, ему пизда.
Попозже приходи
Поднимаюсь сегодня по лестнице к себе домой. Подойдя к квартире, пока ищу ключи от двери. Слышу сзади шаги, оборачиваюсь и вижу тяжело дыша поднимается сосед-алкоголик.
- О, а я как раз к тебе... переведя дух... дай сотку до завтра.
- Ну это ты зря... отвечаю иронизируя.
- Как зря? ...недоумевая.
- Да меня ж дома нет.
Сосед напряжённо вдумываясь в мои слова... 5 сек пауза.
- А почему?
Я с ещё большей улыбкой отвечаю:
- Так, не пришёл ещё!
- Ааааа. Сосед-алкаш кивает головой, разворачивается и что-то бурча под нос, топает к себе вниз.
Похоже я поменял свое мнение о разведенках с прицепом
К счастью, сам никогда не сталкивался с разведенными дамами. Но благодаря постам в интернете стал относиться к ним с определенным предубеждением.
Логика мысли проста – раз с детьми, то сама не разведется. Значит, бросил муж. А муж просто так хорошую жену бросать не будет.
И если в большинстве случаев чужая семья – потемки, то бывают и весьма однозначные истории.
Вот сегодня утром будет соседка (в хороших отношениях, она детские праздники во дворе организовывает, так и познакомились, ну и так получилось, что она мне хорошо помогла в сложную минуту). Сама в роддоме второго ребенка рожает, а дома остался муж с первым сыном. В голосе паника. Из бессвязной речи понял, что ей позвонил сын и позвал на помощь. Вообщем просила она меня сходить, посмотреть, что там с сыном и если что утащить его оттуда.
Прихожу, звоню в дверь. Открывает пьяный муж. За спиной его друг (такой же, известный колдырь всея района). На полу какие-то осколки от бутылок. Ребенок вроде цел, но явно напуган. Естественно я сообщаю этому муженьку, что звонила его жена, и просила проверить ребенка. Естественно сталкиваюсь с диким наездом, вплоть до драки (но какая драка с пьяницей?)
Что делать в такой ситуации? Вроде, как и нельзя оставлять маленького ребенка с двумя алкашами, но и какое право у меня есть отбирать ребенка у отца?
Лучше конечно не лезть в ситуацию совсем, но меня просил человек, который показал себя верным товарищем, когда все отвернулись от меня.
В итоге перебранок договорились, что я зайду попозже, проверю, что с ребенком всё в порядке.
И вот к чему я это? Подруга, кандидатка наук, работала даже на 8 месяце беременности, тихая, симпатичная. А муж алкаш. Нет, он не спился сегодня утром. Первый раз я увидел его на бровях год назад. Но сейчас с каждым месяцем ситуация всё хуже и хуже. Стабильно раз в месяц его приходится заносить домой. И это заносить ,т.е. человек сам дойти не может. Я даже не уверен, что он работает.
И вот что его жене делать в такой ситуации? Она на что-то еще надеется, тащит его. Но видно, что страх остаться одной у неё уже больше, чем какие-то там чувства. По мне, так надо разводиться уже. Пускай одна с двумя детьми (одним грудничком), но всяко лучше, чем с мужем алкашом. Притом, никакими грехами, о которых любят здесь рассказывать о разведенках она не страдает.
Вот и пришел я к мысли, что не всё так уж однозначно с РСП. Так что не стоит пытаться бежать от них как от огня.
Автор: russean