Железо поёт⁠⁠

Когда я стану скрипучим старым пердуном, а я буду таким скрипучим, что никто во веки веков ещё не был таким. Уж поверьте. Я и сейчас ворчун ещё тот — почётный, можно сказать. В общем, когда из меня начнёт сыпаться песок, совсем не сахарный, я преподнесу своим родным сюрприз.

К тому времени мои дети станут самостоятельными и шагнут во взрослую жизнь. Нарожают нам с моей любимой жёнушкой кучу внучат обоего пола. Эдаких задорных сорванцов, которых родители будут строго ругать за каждую шалость, а мы только лишь баловать и греться в их искренних улыбках.

Сам я за эти годы до последней клеточки костного мозга стану коренным горожанином. Буду каждые выходные посещать премьерные показы новых зарубежных и отечественных кинолент, засыпая посередине фильма на добрых двадцать минут. Проснувшись, стану одолевать соседа вопросами о том, что я пропустил, чтобы вникнуть в сюжет. Буду каждое утро гонять на троллейбусе в поликлинику, чтобы спутать и поссорить всех в очереди, забывая тех, кто занимал за мной. Я с трудом приму это решение. После стольких десятилетий размеренной, цивилизованной городской жизни — ни о какой лёгкости и речи быть не может.

Я продам свежую иномарочку, подаренную сыном на прошлогодний юбилей, добавлю с десяток скопленных тайком от супруги пенсий и куплю разбитую, покосившуюся лачугу где-нибудь в глуши. Да чтобы в такой тмутаракани, что туда добраться можно было лишь на тракторе.

На лето дети, матерясь последними на всём белом свете матами, будут привозить к нам внучат. В эту дыру, как они станут называть это место. Погостив пару дней, поедут обратно заколачивать бабосики.

Ну, а я каждое утро стану будить ребятишек, едва покажется солнце из-за частокола хвойного лесочка. Мы весёлой ватагой будем бежать по росе босиком к небольшой речушке под пригорком. Её и рекой то назвать грех, так, ручеёк. Будем умываться, плескаться и брызгаться. Потом присядем все вместе на повалившийся от удара молнии несколько лет назад мощный дубовый ствол. Станем любоваться, как тает утренний туман в солнечных лучах.

— Деда, — наконец решившись, скажет один из внучат, самый старший. — А чего вы с бабулей так далеко забрались? Скажи? Мы вам надоели что ли?
— Как вы нам можете надоесть такие весёлые? Глупости не поддавайся, Федюн.
— А чего же тогда? — продолжит допрос младшенькая голубоглазая девчоночка. — Были бы рядом с нами круглый год в городе и никуда ехать было бы не нужно.

Я положу шершавые старые ладони на колени. Улыбнусь во весь щербатый, бородато-усатый рот и открою внукам тайну:
— А ну-ка, братва, выдохнули всё из себя до последней молекулы. Закрывайте глазки. Теперь медленно вдыхайте полной грудью и внимательно слушайте.

Сам сижу и улыбаюсь. Слушаю и смотрю, как старательно сопят детские носы-пуговки. Маленькие ушки шевелятся, дрожат в потугах услышать что-то сокровенное.

— Ничего не слышно, — опустив уголки губ, скажет Варенька.
— Кромешная тишина, — подтвердит, насупившись, Федюн.
— Плохо слушаете, — погрожу им скрюченным от артроза пальцем. — Ну-ка сызнова дышите и слушайте.

Обряд повторяется. Когда лёгкие ребятни до отказа наполняются воздухом, я уже не жду новых возражений:
— Слышите? Слышите, железо поёт?
— Какое железо? — недоумевает Федька.
— В тебе которое течёт, Федюн.
— Откуда во мне железо, я же не робот?
— Кровушка наша, парень, состоит из множества различных элементов. Одним из основных является железо. Оно помогает питать все наши клеточки кислородом.
— А, эритроциты, гемоглобин, понятно, — кивает городской вундеркинд, улыбаясь.
— А в городе вашем откуда кислороду взяться? Его там автомобили сожрали да асфальт раскалённый. Тоскует кровушка по кислороду. А здесь его, в глуши то, дыши — не передышишь во веки. Чувствуешь как тело радуется?
— Чувствую, деда, — прошепчет Варюшка.
— Так вот, запоминай, как железо поёт. Если тело радуется, и душа счастлива. Если железу в себе не давать вдоволь напеться, не жизнь — тоска и мука тяжкая.