В родном мире всё иначе.⁠⁠

Понимаете, я вырос в очень странном городе, но сознаю это только теперь, когда вот уже несколько месяцев, живу в нормальном обществе. Как только я оказался здесь, ваши порядки, ваши отношения показались мне странными, неправильными, лишёнными морали, человечности. Был непривычен каждый шаг, каждое движение. Но постепенно, с каждым новым днём я всё больше узнавал о местной жизни и в один вечер заметил, что жить здесь много легче чем на родине, много понятнее, много логичнее… О логике, как о понятии я вообще узнал только здесь. Раньше я, конечно слышал это слово, однако очень смутно понимал его значение… то есть совсем не понимал.

По началу мне сложно было принять существование здесь всех ранее не знакомых мироустройств… наверное потому, что там, откуда я родом, никогда и не было никаких мироустройств. Никакой логики, причинно-следственных связей, закономерностей, хоть сколько-то предсказуемых событий, спокойного течения жизни… Все эти лишения и оказывались нашим мироустройством.

Я понимаю, что мой рассказ путанный и возможно для вас покажется абсурдным, диким, абстрактным… Это вполне вероятно, потому как даже у меня теперь сформировалось такое суждение о своём родном мире.

Чтобы прояснить мои путанные ощущения вам и в некоторой степени себе, постараюсь передать всю суть моего воспитания (если о таковом вообще может идти речь). Надеюсь сделать этот рассказ как можно более коротким и содержательным, хоть и не уверен, что у меня это выйдет. Мне придётся всё время сопоставлять реальности нашего мира с здешними порядками. Для вас некоторые вещи, о которых я буду говорить, возможно покажутся привычными, обыденными, но в том-то и дело, что многие из естественных вам порядков, в моём беспорядочном мире попросту отсутствовали.

К примеру, на третью неделю проживания в вашем городе я узнал, что детям здесь запрещают тыкать пальцами в розетки. Я был удивлён, я спросил у моего нового приятеля почему. Он удивился моему вопросу и ответил. И вы догадываетесь как, ведь для вас это простая детская истина: розетка может ударить электрическим током, если замкнуть её контакты. Как я понял, это весьма болезненно.

В этих суждениях чувствуется логика. Причина и следствие. У нас в городе тоже были розетки, но никогда, ни от кого я не слышал запрета детям или взрослым, тыкать пальцами в её дырочки. Более того, я и сам в детстве пробовал делать это – ничего не произошло. Но я вспомнил недавно, как парнишка с соседнего двора тоже пробовал розетку, ему было около десяти… он остался инвалидом, насколько я помню…

Но со мной ничего не случилось, совсем ничего. И мои родители, сколько я помню никогда и не говорили о розетках, как о чём-то опасном. Однажды, розетка даже сделала девочку красивой. Я помню это, потому что она мне нравилась… Она хвасталась тем, что красивая и только благодаря тому, что пробовала розетку. Я собственно и сам-то попробовал засунуть пальчики в неё надеясь стать красивше…

Сейчас я понимаю насколько глупы эти мои воспоминания, но ничего более вразумительного я и не помню.

Когда я повзрослел становилось ещё глупее, а от того и сложнее. Нужно было бы идти учится, как это делали все, но куда и зачем никто, конечно не понимал. Странным образом я стал строителем. Скажу сразу же, я так и не доучился, бросив институт курсе на третьем, но это только потому, что я так и не понял, чему меня учат…

Я видел ваших строителей. Бывал по случайности на стройке, эти люди занимаются совсем не тем, чему меня пытались научить все эти годы. Они занимаются простыми вещами, а создают великие здания в несколько сот этажей.

Понимаете, я не был растерян тогда. Я даже и не понимал, что это, быть растерянным. Все казалось естественным, должным. Я и не думал, что может быть как-то иначе. И не я один. Все с кем я был знаком, я уверен, чувствовали то же самое.

Мой отец, к примеру, долгое время сидел в тюрьме, а как вышел даже и не мог объяснить за что. Он работал до того на теплостанции, однажды к нам в дом пришли и забрали его. Никто его ни в чём не обвинял, прихватили только его водительское удостоверение, а паспорт оставили нам, сказали ни к чему. Как отец вышел, он ничего не понимал сам, да и не хотел, не надеялся понять. Когда его наконец отпустили из под стражи, он вновь пошёл на работу, через месяц получил повышение.

Я видел ваше телевидение. Оно пёстрое, смутное, иногда (как меня уверяют) лживое, но оно хоть чуточку логичное и бесспорно мотивированное. Ни того, ни другого у нас в телевизоре я никогда не замечал. У нас бывало-то всего пару тройку достойных передач, новости да дебаты, ещё документальные фильмы о оружии и мощи нашей военной промышленности. И знаете, у вас я замечал, как рядом стоящие телепрограммы противоречат друг другу, но здесь это что-то вроде разных позиции, точек зрения, у нас же было совсем иначе.

В одном только выпуске новостей могли меняться и виновники, и пострадавшие и вообще объект обсуждений, при неизменных действующих лицах. В дебатах никогда я не слышал чёткого мнения, позиции, всё размыто и постоянно находящееся в непрерывном изменении. А документальные фильмы. Я никогда не досматривал их до конца, в них не было ничуточки здравости, ни единого факта… Только призывы верить в мощь техники, подкреплённые скудными видеосъёмками размытых машин.

В таком духе вел свою странную, несуразную и в то же время естественную для всех его жителей жизнь мой родной город.

Последнее моё яркое, наверное наиболее абсурдное воспоминание о том, по какой причине меня депортировали из страны. Наверное, сейчас будет уместно выразить благодарность вашему народу, за то что вы готовы принять каждого отчаявшегося человека, которого отвергла родина. Тогда я был обескуражен и лишь представители вашей страны пришли ко мне на помощь.

Правильно было начать с самого начала историю о моей провинности, из-за которой я и был выслан за границы собственного государства, однако, как бы я не пытался протянуть ниточки к исходу этой истории, я так и не понимаю, что именно послужило причиной обвинения меня в предательстве и последующей моей депортации.

В один весенний день меня задержали на государственном митинге, на который заставил идти профсоюз. Я с ярким знаменем пел нескладный гимн, натужно радовался приближающейся оттепели, пытался скандировать лозунги, которые задавал чиновник с трибуны… в общем вел себя, как все. Полиция стояла неподалёку, то и дело заходя в толпу и уводя случайных людей. Так же увели и меня. Я помню, как я ехал в странном трясущемся автобусе и рядом со мной два человека в разных формах, спорили куда меня отвезти. Бедный водитель дёргался из стороны в сторону, петляя по всему городу. От качки я кажется уснул.

Разбудили меня уже ночью и сразу же повели допрашивать, не сказав ни кто они, ни в чём повинен я. Впрочем, удивляться этому мне не приходилось до того момента, пока я не увидел у вас, что может быть иначе.

Меня спрашивали поочерёдно о поле, возрасте, имени, фамилии, моих целях, моих мнениях… Говорил я простые вещи, которые кажется витали в воздухе, оставалось только поймать их лёгким потоком мыслей. Я отвечал, что я мужчина, и следователь (наверное так его стоит называть) удовлетворённо записывал это в протокол, отвечал, что мне двадцать пять лет, и он хмурился и цокая черкал и это. Его реакция была мне совершенно не ясна, ему не нравилось моё имя, но от фамилии он уже кажется был в восторге. Со взглядами и целями было ещё запутаннее. Я думал, что они близки и ему, а он смущаясь, краснея быстро записывал мои слова и осторожно спрашивал дальше, боясь будто продолжения поднятой мною темы. Но поймите, я говорил обычные вещи, у меня и не было, если уж на то пошло, никакой своей особой позиции. Я только пытался вспомнить, что говорили с трибуны и как-то связать это со своими словами, это, конечно, мало чем помогло.

В конце нашей беседы у меня спросили что-то про то, как я отношусь к уткам. Я ответил, что пожалуй положительно, у меня не было ни единой причины ненавидеть их или просто недолюбливать. Следователь тогда тихо прикрыл папку с делом, даже и не записывая последнего ответа. Он отвёл меня за дверь, передал другим людям, а те посадили меня всё в тот же автобус.

Заспавшийся, утомлённый водитель отвёз меня к поросшей прошлогодним сорняком границе, высадил у черты и передал вашим военным людям. Они-то только и объяснили, что меня депортировали…

Вот таким был мой старый родной мир, и именно потому, что кроме примеров его существования я не могу никак его описать, мне и был удивителен порядок вашего. У вас есть порядок, который возможно было описать не только словами, но даже и формулами, у нас же не было ничего похожего. Сумбур и смятение, анархичность во всём.

Мой рассказ подходит к концу, но мне кажется, что я так и не смог донести многого из моих ощущений до вас, и наверное не смогу, как бы того ни хотел. Всё же надеюсь вам было интересно узнать, каково жить за рубежом вашей страны, и каково вкусить плоды вашего стройного общества, всю жизнь прожив в логическом голоде, в жажде объяснения хоть чего-то.