Сказонька об эйфорически волшебенном горшке [ часть II из II ]⁠⁠

[ часть I из II ]

Улыбаюсь во все двадцать восемь. Киваю гривой.Аж раздуваюсь от собственной важности. Так-то не ради хайпа этим занимаюсь, но вынюханный кокс утопил мою скромность в волнах эйфоричного самодовольства.

Да, я Сапёр, детка. Я сознательный гражданин. Я людя́м помогаю. А ещё в детдоме волонтёрю. Да-да-да. Ай эм гуд гай. Я мамина умничка.

А ещё я:

а) Лопух, которым подтёрся старый хитрый мент, подловив на тщеславии.
б) Мясо, из которого молодой борзый мусор скоро сделает отбивную.

– Чё ты лыбишься, клоун? – спрашивает он. – Весело тебе? По приколу наши закладосы шкурить?

– Газаев, молчать! – рявкает майор на лейтенанта, но тот не слышит.

Его уже несёт:

– Степансергеич щас на перекур выйдет, а я тебя на швабру насаживать буду, понял? – посвящает он меня в свои влажные фантазии. – А может, ты только того и ждёшь, а? Ты ж извращуга. Отморозок. Такое с нашим попом сотворить.

Бах! – майор бьёт кулаком по столу.

– Газаев, захлопни пасть, немедленно! Если щас же не заткнёшься, самого́ тебя нашвабрю, нерусь тупорылый!

Бах! – ещё раз, и на столе всё аж подпрыгивает.

Из горшка просыпался порошок. Заморгала настольная лампа и заткнувшийся лейтенант. На ноуте в открытом текстовом файле самопроизвольно набрались рандомные буквы капсом. КАПСОМ у меня в мозгах пульсирует:

а) НАШИ закладосы
б) НАШ поп

Оказывается, можно пребывать в эйфории и быть в полной жопе одновременно.

– Вань, давай ближе к делу. – спокойным тоном произносит майор.

Мгновенное вхождение в роль. Даже краснота с лица сошла. Раз! – и передо мной снова добрейший дяденька милиционер. Он говорит:

– Выкладывай Вань, не тяни. А то курить очень хочется.

Передо мной матёрая легавая собачара, которая залётных, вроде меня, душит пачками.

– Да что там особо выкладывать, товарищ майор? – начинаю я.

В субботу вечером батюшка прислал мне голосовуху, типа:

«Здраве будь, сын мой. Всевышний тут одну темку ниспослал. Перетереть надобно. Подтягивайся завтра, после обедни. А как сию весть прослушаешь – удали немедля. И да хранит тебя Бог. Аминь».

Ну конечно он так не говорил, но похоже. И конечно, я попёрся – любопытно же.

Двери храма в этот раз оказались закрыты. На мой стук и ор «Пустите, Христа ради!» открывает настоятель. Ряса до пят, скуфья на голове. Ну вы помните. В руках у него кадило и напрестольный крест.

Напрестольный крест – это богослужебное распятье, которым осеняют прихожан. Длиной с предплечье, и рукояткой у основания. Батюшка держит этот крестище вертикально вверх, чуть на отлёте от себя, словно меч. На кулак другой его руки в несколько оборотов намотаны цепи кадила, которое в таком виде больше напоминает гасило. Про кадило все знают, а гасило (чисто для справки) – это разновидность холодного оружия. Как кистень, только без рукояти.

Да, я:

а) Любознательный
б) Разносторонний
в) Душнила

И как душнила, заявляю: напрестольный крест и кадило применяются для разных Богослужебных обрядов, и вместе не используются. Но священнослужителю видней. С ним лучше не спорить. Вид у него воинственный настолько, что не грех и в крестовый поход отправиться.

– Христос воскрес. – приветствую я его. – Батюшка, вы никак Гроб Господень у неверных собрались отжать?

– Воистину отжать. – кивает он. – Да кой-чего поинтересней.

Что для верующего интересней главной христианской святыни – ума не приложу. Но видимо, скоро узнаю. Поп велит мне запереть двери и следовать за ним.

В церкви дымовуха, как в кальянной. Воздуха совсем нет, один ладан. Захожусь кашлем, обмахиваюсь ладонями. В клубах дыма едва не падаю, обо что-то споткнувшись. Опа! – да это же мелкий нарколептик снова прилёг вздремнуть в неподходящем месте. На этот раз даже до трусов разделся. Поначалу мне кажется, что его кожа покрыта упаковочной плёнкой. Той, что с пузырьками. Типа, дурила обмотался ей, чтоб помягше было падать во время своих отключек.

Глупость, конечно.

На самом деле, это ожоговые волдыри.

Одни – вздутые воспалённые пузыри, наполненные лимфой. Другие – уже лопнувшие, влажные кратеры с ошмётками эпидермиса. С горошину и со сливу. Гроздьями и по-отдельности. С ног до головы покрытый этими лоснящимися, пупырчатыми образованиями, карлик походит на этакий кожано-мясной симпл-димпл. Пожмакать такой не захочешь даже по дикому стрессу.

Со слов батюшки выясняется, что лепрекон (лилипут, поправляю я про себя), помимо святой воды, на дух не переносит ладан. Надрывно кашляя от дыма, он хрипел про свой волшебный клад. Извиваясь под водяными брызгами, визжал что-то о краже-пропаже. Поп сетует, что потратил весь запас ладана и освящённой воды, а из воплей карлика ничего толком не разобрал. В итоге махнул рукой с пустым кадилом.

– Отработанный материал. – говорит он, и пинает лежачего по рёбрам.

А тот ни «гу-гу» вообще. Лишь волдыри с чвяком лопаются от удара, брызжа мутной лимфой на белую кроссовку.

Однако, с пристрастием провёл допрос батюшка. Походу, обращаться к нему теперь надо не иначе, как «Инквизитор».

– А вот над ними, – зажатый в руке крест направляется в сторону иконостаса. – Ещё можно поработать.

Смотрю сквозь дым в указанном направлении. Там, на полукруглом выступе-возвышении – амвоне, томятся ещё два шкета. И они действительно обёрнуты плёнкой, вернее, обмотаны армированным скотчем. От плеч до щиколоток, как две маленькие серые мумии с рыжими головами. Лежат и ждут, когда «над ними поработают».

– Этих в городе изловил. – говорит поп. – Пришлось повозиться. Заманить, опоить, притащить. Ох, и намаялся.

Инквизитор сообщает, мол, эту парочку, в отличии от их собрата, не берёт ни ладан, ни святая вода. На распятье они вообще плевать хотели, в прямом смысле. При себе у них имелось кой-какое сокровище, но маловато. «На донышке», как сказал поп. Он им сказал: «Когда ведёрко до краёв наполните, тогда отпущу». Наверное, даже на Библии поклялся. На сие предложение маленькие мужички с большими яйцами послали попа в попу, а сами ушли в глухой отказ.

– Ничё-ничё, – говорит посланный. – В девяностых и не таким языки развязывал.

В глазах у него снова вот то самое. То, к чему я никак не могу подобрать слово.

Он разминает с хрустом шею, разминает плечи. Разминает запястья, крутит ими, описывая в воздухе круги кадилом, и восьмёрки крестом. Только сейчас замечаю, что они сплошь покрыты красными брызгами и потёками. Церковная утварь превратилась в орудия пыток. А священник превратился в инквизитора, из которого так и лезет наружу девяностовский бандос. Он предлагает мне вписаться. Предлагает долю. Предлагает:

– Давай в двоечка́ нечисть прессанём? А то тяжеловато в одного. Суставы трещат, и отдышка. Годы уже не те. Помощь мне пригодится.

Спрашивает:

– Ну, что скажешь, отрок?

Мотаю головой, машу руками:

– Не-не-не, – говорю. – Я гуманист. Насилие не приемлю. Да и вообще, пойду, пожалуй. Мне ещё это… Куличи печь.

Ну и пошёл. Подмышкой детский горшок несу, другой рукой детским ведёрком размахиваю. Из-за пазухи плюшевый единорог торчит. Иду себе – то ли незадачливый молодой папаша, то ли потерявший осторожность педофил. В таком виде, на объездной трассе, меня мусора и приняли. Вернее, я хотел сказать, задержали доблестные сотрудники патрульно-постовой службы.

Вот и всё.

Так сюда и доставили, товарищ майор.

Товарищ майор молчит.
Молчит лейтенант.
Молчу я.

Моргает лампа на столе, где помимо неё, ноутбука и горшка, стоит красное игрушечное ведёрко. Не с кокаином, нет. Ведёрко где-то на половину заполнено круглыми гранёными камушками. Все они разного размера, но как один прозрачные. Свет лампы так и блестит с переливами на идеальных гранях – глаз не оторвать. Гипнотическое зрелище в этой затянувшейся тишине.

Её, наконец, нарушает майор. Он даёт щелбана по горшку:

– За это суд впаяет тебе ПэЖэ, без вариантов. – говорит он, потом даёт щелбана по ведёрку. – А за это, безо всякого суда, снимут голову хозяева брюликов.

Какое пожизненное? Какое обезглавливание? Бриллианты, как и кокаин, я нёс в полицию. Я ж гражданин:

а) Порядочный
б) Законопослушный

Так что хороший коп опять что-то путает.

– Но ты можешь этого избежать, Ваня. – продолжает он. – Если перестанешь рассказывать сказки, и наконец начнёшь сотрудничать. Нам просто нужна информация. Достоверная. А если ты ещё не осознаёшь, насколько сильно вляпался, – майор открывает на ноутбуке изображение. – Глянь вот сюда.

Я смотрю на картинку, а майор смотрит на меня. Сканирует, изучает. Ждёт реакции. Я смотрю на картинку и говорю:

– Клёвые кроссы. Давно такие хочу.

Майор спрашивает:

– Узнаёшь?

Да что там узнавать? Как вообще можно узнать человека, если у того отсутствует главный опознавательный идентификатор?

На фото распластанное по полу тело. У тела есть руки. Есть ноги в белых кроссовках. Есть туловище в чёрной рясе. А головы нет. Нет, фактически она есть, конечно, даже не отделена от шеи. Но головой её не назвать. Скорее, лепёшкой из костей, мозгов и кожи с волосами. Кровавая мешанина заполняет собой круглую вмятину в полу, как субпродукты кастрюлю. Вокруг вмятины неровным нимбом расползлись радиальные и лучевые трещины. Впечатление, что на голову несчастному сбросили нечто очень и очень тяжёлое. Как в старых мультиках – сейф там, или наковальню.

Не сводя с меня пристального взгляда, майор говорит:

– Ты, Ваня, последний, кто выходил из церкви. После твоего ухода внутри был обнаружен неопознанный карлик в коматозном состоянии, и изувеченный труп Отца Патрикея.

Чисто для справки: в православии Патрикеем называют ирландского Святого Патрика.

Жаль, никакие святые мне уже не помогут.

– Кажется, – говорю я. – Мне нужен адвокат.

Лицо майора стремительно краснеет. Желваки натягивают кожу на скулах. Он поднимается из-за стола, и демонстративно, чтоб я видел, опускает руку в горшок. Заправив по щепотке в каждую ноздрю, говорит:

– Ты, видать, совсем Иванушка-дурачок, раз не понимаешь, что здесь происходит. Ну ничего, я объясню.

И он объясняет.

Обычно оборотни в погонах проводят работу с населением в три основных этапа.

1) Для получения с гражданина признательных показаний применяются специализированные асаны мусорской школы йоги:

а) Пакет
б) Мешок
в) Клизма
г) Слоник
д) Ласточка
е) Растяжка
ж) Подвешивание
з) Набутыливание
и) Нашвабривание

2) Если гражданин оказывается устойчивым к данным физическим упражнениям, задействуются более сложные и трудоёмкие процессы, такие, как:

а) Подбрасывание улик
б) Фальсификация материалов дела

3) В особо запутанных случаях приходится прибегать к разнообразным схемам психологического воздействия.

Короче, весь этот кринжовый спектакль с хорошим/плохим копом разыгран с одной-единственной целью – выяснить, где я раздобыл:

а) ТАКОЕ количество чистейшего кокаина
б) ТАКОЕ количество не менее чистых бриллиантов

Потому что они тоже ТАКОЕ хотят. Они хотят ещё. Они хотят намного больше. Что в ментовских глазах сейчас, что в поповских тогда – знаки доллара вместо зрачков. Как у тех же олдскульных мультяшек. Алчность – вот то самое слово.

Лапа майора вновь ныряет в горшок и зачёрпывает горстку. Он занюхивает прямо с ладони. Занюхивает, захавывает, растирает порошок по губам и дёснам. Облизывается, причмокивает. Судя по вытянувшейся морде лейтенанта, тот в шоке с такого поворота не меньше моего. На своё робкое «Степансергеич, вы бы поаккуратнее с этим» он посылается нах. Я же молчу в платочек, язык прикусив.

В груди стучит – томп-томп-томп!

Ни следа от эйфории, одна измена. Меня попустило полностью. А майора забирает вовсю. Но как-то неправильно забирает. Никогда не видел, чтоб с эйфоретиков корячило настолько анти-эйфорично.

Томп-томп-томп! – отдаёт в голову.

Если вы верите во всякое такое, когда погибает лепрекон, его волшебный клад теряет свои свойства. Золотые монеты могут превратиться в жестянки. Драгоценные камни становятся стекляшками. Кокаин превращается в… озверин?

Походу, помер лепрекон (лилипут, поправляю я сам себя). Майор говорит:

– Ты чё там сказал?

Я чё, в слух это сказал?

– Газаев, звони в больничку.

Томп-томп-томп! – у меня в ушах.

Лейтенант послушно выполняет приказ. Бормочет что-то в трубку, слушает. Убрав мобильник, отчитывается:

– Айболиты сказали, час назад пришёл в себя. Всё просил иконы из палаты убрать, а буквально с минуты на минуту, – лейтенант стреляет глазами верх. – Того.

Томп-томп-томп! – и дыхание перехватывает.

Это майор схватил меня за шею.

Перекинувшись через стол, вцепился в горло, и орёт:

– Я тебе сейчас кадык вырву и в пасть затолкаю! Говори, откуда знаешь, что он подох?!

Просто сказки, легенды. Предания, если вы верите во всякое такое. Я, может, и объяснил бы это майору, если б мог вздохнуть.

ТОМП-ТОМП-ТОМП!

– Газаев, да кто там барабанит под окнами?

Так это не в голове у меня стучит?

Размеренное постукивание с нарастающей громкостью раздаётся с улицы. Выглядывая в окно, лейтенант рапортует:

– Тут дети, Степансергеич…
– Дети?
– Ну да, дети. Выстроились в шеренгу и долбят клюшками по асфальту.
– Клюшками?
– Клюшками или палками… Плохо видно, Степансергеич. Темнеет, толком ничего не разобр... Ай, блядь!

Лейтенант еле успевает отскочить от окна, когда оно разбивается. Залетевший в помещение предмет вместе с осколками стекла падает на пол. Это завёрнутый в бумагу камень. Отбросив его, лейтенант глядит в скомканную бумажку, и брови у него ползут вверх. Он поворачивает лист к нам. На листе корявыми печатными буквами выведено:
ОТПУСТИТЬ ВЕРНУТЬ

А потом:

ТОМП-ТОМП-ТОМП! – это уже не на листе.
ТОМП-ТОМП-ТОМП! – это за окном.

Хватка на горле ослабевает. Едва ли Майор Истязание внял словам с бумажки – он попросту возвращается к горшку. Его теперь за уши не оттащишь. Пока всё до дна не вынюхает – не успокоится. Уж мне ли не знать. Склонившись над посудиной, Майор Зависимость опускает внутрь обе руки. Загребает. В ладонях, сложенных лодочкой, достаёт целую горку белого, и швыряет себе в лицо. И ещё одну, и ещё. Растирает по всей морде, хлопает по щекам, фыркает белыми облачками – натурально умывается кокосом, осыпая им весь стол.

Рабочий стол товарища майора, как Библия отца Патрикея – найдётся что угодно. Тут и лампа, и ноутбук, и горшок, и ведёрко. Единорог плюшевый тоже тут.

ТОМП-ТОМП-ТОМП!

Майор опирается руками о стол.

– Оборзевшие малолетки на улице, знаешь их? – спрашивает он. – Небось, твои детдомовские ублюдки на помощь пришли?

ТОМП-ТОМП-ТОМП!

Майор выдвигает из стола ящик.
– Можешь передать им, чтоб приходили завтра на твоё опознание. – говорит он. – В морг.

ТОМП-ТОМП-ТО-О-О-О-О-МП…

Меня часто называют инфантильным. Вероятно, поэтому я так эмпатичен к детям – сам в душе ребёнок. Вероятно поэтому, когда майор достаёт из ящика ПМ с воронёным стволом, я хватаю со стола единорожку с радужным хвостиком. Чисто рефлекторно прижимаю его к груди.

Дитё дитём.

У дяди пистолееееетик, а у меня зато зверууууушка – бе-бе-бе!

– Степансергеич, вы чего? – говорит дядя помоложе.

Он кричит:
– Степансергеич, не надо!

Орёт:
– Остановитесь!

Да-да-да – стоп игра. Дядьки, вы играете неправильно. Хороший/плохой, вы поменялись ролями, вы всё перепутали.

Дядя помоложе хоть и кричит, размахивая руками, но вмешаться не решается. Уж больно страшен вид у дядьки постарше. За шкирку он поднимает меня со стула, и засаживает под подбородок дуло пистолета. С размаху, аж зубами клацаю.

Да они молооооочные, у меня нооооовые вырастут – бе-бе-бе!

Верующие считают, что в последние мгновения жизни надо молиться. Атеисты считают, что молитва – это последнее убежище кретина. Я считаю мух на потолке, куда вот-вот вылетят мои мозги.

Дурак дураком.

Зажмуриваюсь. Ничего не вижу. Только слышу.

Слышу слова майора про «отработанный материал».

Слышу, как тихо щёлкает флажок предохранителя, иииии…

И мне всё ещё есть, чем думать.

Открыв глаза, вижу, что мозги на потолке не появились. Вижу, как майор трясёт рукой с пистолетом, а на нём, будто приклеенный, болтается единорог, которого я до сих пор прижимал к груди.

Единорожкин рог, эта маленькая, коническая фитюлька, размером с мизинчик – она угодила прямо в спусковую скобу пистолета. Чётенько между рамкой и спусковым крючком. Тем самым, рог не дал крючку нажаться, предотвратив выстрел.

Майор ревёт медведем и дёргает за единорога. Освободив от него пистолет, швыряет на пол. Единорога – не пистолет, естественно.

ТОМП-ТОМП-ТОМП!
ТОМП-ТОМП-ТОМП!
ТОМП-ТОМП-ТОМП!

Майор ревёт ещё громче.

– Вообще попутали, сопляки?! – орёт он, подлетая к окну. – Всех положу! И хрен кто по вам заплачет!

Рукояткой выбивает из рамы остатки стекла, и стреляет в тёмный проём. – паф-паф-паф! – держа волыну на бок, шмаляет не целясь, как гангста-рэппер какой-нибудь. – паф-паф-паф!
Паф-паф! – и чик-чик-чик – высаживает всю обойму.

И тут из окна прилетает ответка на пальбу.

В щепки разнеся оконную раму, что-то такое – вжух! – перед глазами, и – ба-бах! – в стену. Грохнуло так, что всё вокруг содрогнулось! С потолка посыпалось. На улице заверещали автомобильные сигналки.

Младший лейтенант лежит лицом в пол, накрыв затылок руками. Вроде жив. Он молодой, шустрый. В отличие от своего престарелого начальника, успел пригнуться. А товарищ майор теперь стал похож на отца Патрикея.

Ему тоже отшибло голову.

Всё происходит настолько стремительно, что я не замечаю сам момент отвала башки. Она просто исчезла. Взорвалась, уделав кровавыми ошмётками всё вокруг. К настенному выключателю вон прилипло ухо. В горшок шлёпнулся красный мясистый нос.
Пошатнувшись, майор Безбашенность грохается на колени, и падает на живот, громко пёрднув напоследок. А может, это лейтенант. Или я. Все мы сейчас немного напуганы.

В покрытой паутиной трещин стене застряла та самая сносящая крыши штуковина. Здоровенная кувалда вмазалась в бетон, погрузив в него свой боёк наполовину. Я бы назвал её боевым молотом – древнейшим древковым оружием дробящего типа. Но чтобы не душнить, скажу, что это обычная кувалда, с искусной инкрустацией и замысловатой гравировкой. Просто очень красивая кувалда в крови, и частичках человеческого мозга.

Кровь толчками бьёт из шейного обрубка обезглавленного тела. Лужа быстро увеличивается. Подбирается ко мне, к единорогу. Подхватываю его, и прячу за пазуху. Потом, на четвереньках подползаю к лейтенанту, который тоже стоит на рачках. Сую ему под нос бумажку с посланием: ОТПУСТИТЬ ВЕРНУТЬ. Говорю тихо:

– Скорее всего, – тычу пальцем в первое слово. – Это обо мне.

Но лейтенант меня игнорит. Трясущейся рукой он прижимает к уху мобильник, и жалобно шепчет в трубку:

– Все свободные наряды – во второй отдел, быстрее!

Он почти плачет:
– Спецназ, росгвардию, всех! Пожалуйста, только скорей!

Говорю ему:
– Ну, я поползу тогда? А то мне ещё это… Куличи доедать.

Инфантильность инфантильностью, но порой только детская непосредственность не даёт слететь с катушек в экстремальной ситуации.

На улице в вечерних сумерках действительно стоят рядком низкорослые фигуры. Только это не дети. А если и дети, то с гормональными нарушениями – у каждого мохнатая борода до пояса. В руках у них кувалды и кирки. Маленькие кулачки держат их вертикально, опустив ударную часть вниз. Размеренно и синхронно они стучат ими по асфальту.

ТОМП-ТОМП-ТОМП!

Увидев меня, прекращают.

Ага! А первых двух слева я знаю! У них свой магазик с кастомной ювелиркой, в центре, на Ленина. «Yggdrasil Jewellery» называется. Там ещё вывеска с мировым древом из скандинавских мифов.

Эти два иностранца – наша черноволжская достопримечательность. Народ в магазин не столько за украшениями ходит, сколько на продавцов поглазеть. Только представьте: два рыжих карлика-близнеца из Норвегии. Бороды в косах, руки в татухах. Шмот современный, а так словно со съёмок какого-нибудь «Властелина колец». Стильные парни.

Но это сейчас я их узнаю́. А тогда, в церкви, в мареве от ладана, всё как-то не сложилось.

Меня хоть и не с юрфака выперли, за правовую базу вообще не шарю, но что без адвоката никто не обязан выкладывать всё полицаям – известно каждому. Всей правды не говорят даже под присягой или на исповеди.

А правда в том, что понесло меня в церковь за спрятанным горшком. За ощущением всепоглощающей эйфории. «Ещё один разок». – говорил я себе. А сам думал: «Ещё много, много, много разков. Бесконечное число разков».

Поверьте, я реально не употребляю, чесслово. Но тут как лепре… бес попутал. Все мысли только и крутились вокруг сраного срального горшка. Может, порошок в нём и правда волшебный был? Хотя, с обычной наркотой та же история – одного раза достаточно, чтоб ты попал. В общем, НАРКОТИКИ – ЭТО ГОВНО! (так и запишите у себя там в Роскомнадзоре, ДРУГОЙ товарищ майор).

Двери церкви оказались открыты, как обычно. Обнаглевший оборотень в рясе, крышуемый оборотнями в погонах, совсем потерял осторожность. И оказался застукан в самый разгар пыточного процесса. Он, конечно, начал меня прибалтывать, предлагать долю, но его трёп не доходил до моего сознания. Там складывалась своя, не самая приятная картинка.

Забыл сказать: в храме, первым делом, ноги понесли меня к свечному ящику. К заныканному под ним горшку. Трясясь всем телом, я рухнул перед ним на колени, и просто сунул внутрь лицо. Не занюхивал – дышал. Не хуже товарища майора, когда у того была голова.

И вот, обдолбавшись до невменоза, прохожу в среднюю часть храма.

И что же я там вижу?

Одно маленькое, изуродованное тело, и ещё два связанных. Три маленьких, беззащитных, хрупких те́льца – вот что.

И что же я об этом думаю?

Знаете стереотип, что католические священники – через одного педофилы? И наш православный гнусный поп туда же – вот что.

Поймите, я ж был:

а) Обкокошенный
б) Обкокошенный в ноль

Вот и не сложил один плюс два. Вот и принял карликов за детей. Вот как говорят росгвардейцы: «У меня забрало и упало».
Исподтишка взял, да отоварил попа по башке горшком со всей дури. У того аж скуфья в гармошку смялась. Но на этом всё. Один удар – просто вырубил. Я ж гуманист, помните? Не садист, не маньяк какой. В фарш его голова превратилась уже после моего ухода.Подозреваю, это дело рук суровых ребят, что стоят сейчас передо мной.

Не удивительно, что им побоку святая вода, ладан и распятье. Если вы верите во всякое такое, их боги наводили свои движухи на Севере задолго до рождения Христа. Я бы назвал этих коренастых, низкорослых бородачей с молотами наперевес гномами, но тогда моя история окончательно превратится в сказочный зашквар. Поэтому скажу, что они просто карлики-бизнесмены с Севера.

Говорю им:

– Вовремя вы подскочили, чуваки. Респект.

Густые бороды вздрагивают от кивка.

– Там ещё это, – указываю на мусарню. – Ведро моё осталось, кстати.

Густые кустистые брови хмурятся.

– Окэ, окэ! Поня́л. – поднимаю ладони в примирительном жесте. – Жизнь за жизнь, спасение за спасение. Всё по-чесноку, на награду не претендую.

Густые бороды вздрагивают от кивка.

Над районом слышится вой сирен. Очень-очень многих, приближающихся сирен. Карлики, как по команде, вскидывают свои орудия на плечи, и строятся в линию друг за другом. Шагают в ногу к ментовке, такие – топ-топ-топ – все семеро.

Ой, да ладно! Я прикалываюсь! Вы чего? Ну какие семь гномов? На самом деле, их было больше.

Сейчас они легко возьмут штурмом здание, а потом займут в нём оборону. Кажется, что-то такое было в «Хоббите».

Что ж, удачи парням. Делаю им ручкой вслед, и сваливаю в закат.

Вот и всё.

Так Иван добрый молодец вместе с народцем волшебным и победили силу нечистую.

КАААНЕЦ.

Так рассказ мог бы закончиться, будь он написан писателем.

Пффффф… Писательство – это явно не про меня. Поэтому пографоманю ещё немного. Расскажу про одно неоконченное дело. Важное. Важней всей той лабуды, что произошла на Пасху.

Нооооо…

Провернуть его по-быстрому не вышло. Из-за «Инцидента во втором отделе полиции Черноволжска» кипиш поднялся до самой столицы. Если смотрите новости, вы в курсе. Так что мне пришлось затихариться. Залечь на дно в Черноволжске, типа.

Тупо торчал дома. Со скуки мемуары вот писал. Запостил их в Телегу, и там началооооось…

Мамкины эксперты по мифам и легендам народов мира принялись строчить комментарии вроде:

«И что же, интересно знать, ирландский лепрекон забыл в России? Неувязочка выходит».

ЛИЛИПУТ, машу вать!!!!! – поправляю я.

Строчу в ответ этим умникам:

«Вы про ПЭЙВИ слышали? Нет? Тогда послушайте. Пэйви – это кочевая этническая группа ирландского происхождения. Их ещё называют «ирландскими скитальцами». Живут и путешествуют, где хотят. Никому не подчиняются. Кстати, в художественном фильме «Спиздили» показывают именно пэйви, а не «…блядь, цыган!», чтоб вы знали. Ещё вопросы есть, душнилы?»

Значит, сам факт существования сказочного персонажа вас не смутил? Только его «неправильная» геолокация? Вон, наши славянские навки заполонили Эмираты, и ничего. Не верите? Тогда просто откройте Инсту (запрещённую и порицаемую, ДРУГОЙ товарищ майор).

В эпоху тотального космополитизма каждый волен жить, где захочет.

А вообще, все мы живём в сказке, конечно. В той, которая «Чем дальше, тем страшней». В сказке с оборотнями и колдовскими порошками. От которых Иваны добрые молодцы становятся Иванушками-дурачками.
И сказонька эта стрёмная моей подписоте не зашла ни разу. Ну и ладно. Зашлю в какой-нибудь паблик ВКонтаче. Например, в ЧУЖИЕ ИСТОРИИ – там подобное котируют.

Долго ли, коротко ли, как говорят в сказках, но лишь в середине лета у меня получилось выбраться на кладбище. Сперва хотел Изольду проведать, но на её могиле торчал какой-то мутный типок наркоманского вида. Сидел там, и в голосину нёс бредятину о лепреконе, который украл у него бабушку. Видать, упоротый был, горемыка. Пришлось пройти мимо.

Плетусь себе дальше среди мертвецов. Останавливаюсь возле той самой могилы.

– Привет, малышка. – говорю я щербатому ангелочку на холодном мраморе, и достаю из рюкзака плюшевого единорога. – Вот, друга твоего принёс. Прости, что так долго.

Долго ли, коротко ли, а добрые молодцы должны отвечать за базар.

Говорю:
– Он у тебя молодчина. Шкуру мою спас. Дважды, представляешь?

На жопке у игрушки заплатка в форме звёздочки. Кривовато пришита, но как смог. Поддеваю один лучик, и сую палец в дырку. Вынужденный проктологический осмотр, без обид дружище.

Хотите верьте, хотите нет, но этот единорожик гадит драгоценностями. Прямо сейчас он выкакивает мне на ладонь сверкающий бриллиант. Надеюсь, хозяева не сильно зажлобят. Камешек ведь маленький – всего-то с грецкий орех размером. Сажаю игрушку на цветочницу, а брюлик бросаю в цветочную вазу со свежими ромашками. Кладбищенский сторож сказал, родители малышки её часто навещают, так что должны найти мой подгон. Понятное дело, никакие драгоценности не восполнят потерю ребёнка. Но, со слов сторожа, в этой семье ещё трое. Думаю, им пригодится – на вкусняшки. А девчушка, сидя на облачке и болтая ножками, порадуется за своих родных.

Обязательно порадуется.

И не важно, верите вы во всякое такое, или нет.

ЧУЖИЕ ИСТОРИИ by Илюха Усачёв