Russian Mississippi⁠⁠

Возле аэропорта какой-то мутный дымный воздух. Руслан заезжал сюда только летом. А почему не зимой? Странно, он всегда себе представлял, что встречать людей с самолёта, это стоять внизу у трапа, как в фильмах. Осоловевшие от перелёта люди спускаются натягивая улыбку, в них кидают цветы и радостные взгляды. Обнимаются, целуются в щёчку…

«Так, куда идти?» 

Терминал-шмерминал… Куда-идти? Всё понятно! Само-собой: вот толпа и жёлтые буквы о рейсе из Нью-Йорка на табло. Ожидающие заражали скукой и запах кофе усиливал, почему-то, эту невыносимую жижу бытия. Возвращала к жизни только рассыпающаяся на независимые страницы затёртая автобиография Майлза Дэвиса, прочитанная уже 567 раз разными людьми, в основном сокурсниками из Мусора… Это же альма-матер… Училище в которое так мечталось попасть, а фольклорное название под стать выпускникам — никому не нужным, болтающимся от кабака к кабаку музыкальным фантикам с сигаретами в зубах и пивом на деньги жены. Проще, наверное, когда выпускник — выпускница, а деньги взяты у мужа. Хотя, если речь идёт о пиве…

«Идёт!» 

Метр с кепкой, но какой! Он подпирал собой основы ленинградского джаза! Повелитель сольфеджио на Улице всех возможных искусств, обоссаных парадных и обгаженных подворотен. Какие триумфальные случались там битвы с соседями по училищам! Руслан был уверен, что они получались такими запоминающимися благодаря Аполлону, потомственному купчинскому гопнику, который бы и рад был учиться на эстрадном отделении, но бабушка шантажом заставила идти на классику. Это было прописано в её завещании: «Квартиру я вам даю, только если Аполлон будет учиться на классической трубе». Тягу к джазу он восполнял только на общих пьянках в бездонных дворах той самой улицы.

Напившись самой копеечной дряни а-ля Red Devil или Виноградный день, он умело провоцировал драку с соседями по училищам, чаще, с актёрами и пока эстрадники мочили будущих театральных артистов он находил то, что годилось быть постаментом и начинал играть полёт Валькирий. Необъяснимо но факт, на музыкантов Вагнер влиял окрыляюще, а вот артисты отступали. Та та-та-та та! та! Та-та-та та! та!… И так далее… Хорошие воспоминания. Блицкриговые.

«Василич…»

Усы распушились от улыбки, шляпа ковбойская, нос греческий, взгляд южный. Казалось, что он сейчас как Сухоруков в популярном фильме скажет: «Брыыааатт», но он сказал:

— Русланчик! — он атаковал Руслана габаритно-шумовым багажом и объятиями.

— Ой… — ответил Руслан.

— Здравствуй, дорогой — Василич вытаскивал его из под чемодана бумажный тубус — Вот я тебе плакаты привёз!

Погрузили все вещи в руслановский Мерседес.

— Продай ты эту машину — фыркнул Василич.

— Да, ладно… Хорошая машина, — пробубнил Руслан.

Василич посмотрел на Руслана экзаменаторски.

— Продай, говорю!

— Да почему? — не понимал Руслан.

— Да ты сам не понимаешь что-ли? — повысил голос Василич.

— Нет…

Василич в ответ махнул рукой.

Они плюхнулись в сиденья. Отдышались. Мотор. Потолкались у аэропорта — выехали на трассу, вдоль которой запекались под солнцем поля.

— Эта машина несчастливая — наконец сказал Василич.

— А, понятно — ответил Руслан — не верю я в эту чепуху.

— Удивительно, откровенно говоря…

— Что удивительно?

— То что не веришь — повысил голос Василич, сказывался южный темперамент.

«Вообще-то он прав»

— Так почему депортировали? — сменил тему Руслан.

— Аййй! — отмахнулся Василич — американцы.

Василич почти всю дорогу молчал. Руслан понял, что он не хотел говорить про Америку.

«Значит, что-то серьёзное случилось…»

Невзрачный пригород между аэропортом и Петербургом сменялся усталыми новостройками.

«Новостройки… Разве это новостройки? Они были новостройками в молодости моего отца… А сейчас это просто… Стройки? Дома… Просто дома…»

Руслан не очень любил эти места, он до сих пор помнил, как они с отцом поехали в Вырицу на ржавом оранжевом Москвиче. Его так рвало тогда, что казалось, что он по-настоящему вывернется на изнанку, даже чувствовалось покалывающее онемение где-то в заднице, но оно не могло сравниться по интенсивности с самой острой тошнотой, которую он только испытывал в жизни.

Считывалось насколько Василич был несчастен. Депортировали из США. Из страны, о которой он мечтал всю жизнь, ещё в Союзе, а сейчас? Да и за что?

«Ты всё потерял, ты потерял мечту… Или я драматизирую? Ничего! Мы тут сами устроим Америку… Маленькую Нашу Америку. Устроим? Нет, всё получается. Соберём оркестр… Всё будет тип-топ! Бинго-бонго! Оки-доки!».

У Московских ворот почему-то опять вспомнился отец… В гробу зелёно-серый с синими губами. Эта картина не выйдет из памяти.

« Проклятая сука! Ничего… Ничего-ничго, надеюсь вы сгниёте там. Гады!»

Слово «гады» Руслан выронил изо рта нечаянно.

— А? — встрепенулся Василич.

— Да так… Вспомнил — сказал Руслан.

Василич понял о чём Руслан:

— Про Ксению опять?

— Да…

— Забудь! Всё позади… Все в тюрьме — happy end.

— Да…

Руслан осознал, что жизнь, на самом деле, только начинается. Мечта о собственном джазовом теплоходе сбылась.

Russian Mississippi был похож на советскую водоплавущую ракету в отставке — с Миссисипи мало общего. У трапа встречал Лавр. Было даже какое-то сходство между ним и теплоходом. Но только внешне. Лавр был настоящим чекистом, а вот теплоход всегда был гражданским. Только дизайн военный какой-то. Кондовый и прямоугольно железный.
«А чекисты военные? Наверное да… Спросить-то стыдно».
Василичу при виде Лавра (а он знал, кто это такой, но видел впервые), пришло на ум воспоминание про то, что чекисты в семидесятых очень любили Аркашу Северного.

— Привет! — бубня в сигару обнял Руслана дядя Лавр.

— Хай! — поздоровался Руслан — это Диодор Васильевич!

— Ага, помню-помню, рад познакомиться!

— Наслышан о вас, Лавр, опасный вы человек — рассмеялся Василич. Первая половина смеха была заискивающей, а вторая осознающей ту глупость, которую он ляпнул.

Лавр это заметил. Помолчал, окинул взглядом шутника, его блестящую как пустыня в полдень в Сахаре лысину с серебряными рваными струнками торчащими из неё. Он как будто хотел бабахнуть по ней своей пятипалой дубиной, но вместо этого улыбнулся и крепко пожал тонкую как смычок музыкантсукую ручку. Потом обнял так крепко, что послышался хруст рёбер, позвоночника и всех пересохших к семидесяти суставов.

— Да куда уж мне до международных преступников? — смеялся Лавр, пачкая Василича сигарным пеплом.

Василич закашлял и уронил свой огромный сундук с вещами на набережную. Высыпались белые рубашки, чёрные брюки, что-то цветное и старая шляпа… плюхнулась в лужу.

Лавр по привычке знал всё.

Редко такое бывает в жизни, когда всё получается. Но это был тот случай. Теплоход, каждый рейс под завязку забит. Руслан и Лавр были теперь совладельцами музыкально-туристического бизнеса. Каюты расхватывали, как пирожки в лавке по дороге из голодного дома в светлое будущее. Люди приходили на верхнюю палубу где всегда играл только jazz. Ни один прогноз маркетологов не подтвердился — русский человек легко вовлекался в изысканные негритянские ритмы. Правда, в их прогнозах кое что не было учтено…

В этот вечер играла Она. На флейте. Божественно, как и подобает таким созданиям. Созданиям ли? Руслан собрал лучшую джазовую банду для Неё и сам участвовал. Чтобы доказать.

А ещё было какое-то грызущее изнутри чувство… Особенно в этот вечер… Будто бы она скоро покинет эту компашку. Когда эти жуткие истории с мачехой и отцом начались, когда Руслану приходилось скрываться на улице от бандитов Исы, вот тогда Её глаза горели, а сейчас? Что-то потухло и стало тускло всем.

«Музыка на острие ножа или под дулом пистолета? Это ей нравилось?»

Или что-то в Руслане такое было в те моменты?

Руслан старался. Теперь на предложения сыграть что-то неожиданное и свежее, Она отвечала улыбкой, на которую смотреть больно, от осознания собственной никчёмности. Руслан так не хотел с ней расставаться, что старался долгими часами репетировать и совершенствовать навыки… изо всех сил, с такой самоотдачей, как будто завтра экзамен… Но уже не ощущалось, что от этого экзамена зависит всё. Он убеждался в своём бессилии.

От этого становилось только хуже… Она всё понимала и, наверное, до сих пор была с Русланом только потому, что он выкладывался ради неё. А толпа всё-равно ликовала. «Люди, которым был чужд джаз» были в восторге, а Её глаза повторяли, что это — не то.

Отделение отыграли с внешним фурором и внутренним разочарованием, которое стало уже привычным. В антракте банда села за «музыкальный столик», где Лавр и Василич уже похорошели от дружбы и водки.

— А я всегда своим говорил на уроках, что чекисты, — старикашка бил кулаком в шерстяную грудь с серебряными волосяными нитями, привечающими лето из расстёгнутой лёкой рубашки, — на них вся держится наша Родина! Вот так!

Руслан постарался сдержать смех. Он же помнил, как Василич в оркестровом классе, увешанном плакатами с негритянскими музыкантами говорил совсем обратное. Рассказывал, как «гэбуха» упекала людей в психушки, пугала, шантажировала. Жизнь могла сломать за саксофон. Руслан не мог вспомнить ни одного белого лица на тех плакатах, одни лишь негры: Чарли Паркер, Диззи Гиллеспи, Майлз Дэвис, Чёрный Чёрт в Ступе, Элла Фитцджеральд, Арт Блэйки и ещё какой-то иссиня-чёрный чёрт с саксофоном.

— Сегодня ты играешь джаз — хитро промурлыкал Лавр.

— И завтра ты играешь джаз — парировал Руслан.

Лавр с лисьей ухмылкой погрозил пальцем Руслану. Руслан понимал, что Лавр понимает, что Василич просто хочет нравиться дяде. Но почему? Да потому что Василичу он искренне нравился, разве можно на такое обижаться?

— Так а за что тебя депортировали? — спросила Она Василича.

— Да за расизм — рассмеялся Лавр.

У Руслана пиво пошло носом. Боль и смех, а потом стало очень тихо. Откуда ни возьмись появился мужчина в белоснежной одежде с ослепительной бородой. Руслан догадывался кто это. И Василич тоже. Не ясно, что думал Лавр, но он надел солнцезащитные очки.

Мужчина улыбнулся, сохраняя громовую строгость в глазах. Василич тяжело вздохнул. Она поднялась и ответила на протянутую руку Белоснежного взаимностью и сказала: «Да, папа...».

Они улетели. Куда-то на Небеса. В небе недолго ещё светилась огненная точка, от которой никто из видевших не мог оторвать взгляд. Лишние глаза ничего, конечно, не могли заметить. Руслан думал о том, что он, может, и не ничтожество, но все попытки сохранить преданность делу… Они так ничтожны… По сравнению вот с этим могуществом!

«И почему она спустилась ко мне? Всё в руках богов, а что в руках человека? Что-то ведь было во мне? Но куда ушло? Как понять?»  

Лавр, Руслан и Василич гудели до самого утра, банда тоже. Джемовали, пили. То молчали, то опять смеялись и гудели, снова выходили джемовать. С горя. С непонятной радости. Потом от печали. На любой случай находилась музыкальная тема, но найтись, всё-же, не могла… Хоть обимпровизируйся. Настроение поднимал кудрявый незнакомый парень затесавшийся в компанию. Назвался Дионисом. Руслан и не удивился. Василич тем более. Возможно, что для Лавра это ранее было частью работы, кто его знает?

Веселились они до самого рассвета и теплоход полз среди русско-финно-угорской глуши: только деревья вокруг, светлеющий на востоке горизонт и невозможная водная гладь, как зеркало.

«Со мной бухает Дионис… Зевс забрал мою… Эммм… Мою ли? Как я могу так говорить? Вот в этом-то и проблема! Моё! Моё! Моё! Ненавижу! Не много ли греческого в таких пейзажах? А почему бы и нет… Я — ничтожество… Оставь! Почему? Аххххххх».

Руслан вышел на сцену и начал играть старинный блюз. Его уже из последних сил пытались подхватить ребята из банды… Ноты нестройно связывались между собой до тех пор, пока из-за чёрных деревьев не появился древний монастырь. Музыка прекратилась сама собой. Сигара выпала изо рта Лавра. Василич прослезился.

Руслан решил сменить название теплохода.

Над Землёй в космической птице летел Зевс и его дочь. В кабине светились приборы и экран, на котом крутилось давнее уличное выступление Руслана и Музы. Щёки девушки налились красным, когда на видео она крикнула: «Палево!» — и они побежали от костоломов Исы. Нога Зевса продолжала топать отмеряя музыкальные доли, будто музыка и не заканчивалась.

— Это стоило того, — улыбнулся Зевс и обнял смущённую дочку — это того стоило!

=АЛЕКСАНДР САЗЕРАК=