Проклятое призвание. 52. В минуту жизни трудную⁠⁠

Не недели, не месяцы — годы

Расставались. И вот наконец

Холодок настоящей свободы

И седой над висками венец.

А. Ахматова

Печенье оказалось вкусным, а беседа занимательной. Я просидела у Ляськи еще часа два. Уходить не хотелось. Наверное, я соскучилась по общению, тем более по общению с другой женщиной. Ведь некоторые вещи можно обсудить только с представителями своего пола.

Идти домой, где никто меня не ждал, не тянуло… Но пришлось. Не могла же я остаться у подруги насовсем.

А наутро я поняла, что заболела.

Драло горло, из носа текло, а кости ломило так, словно они собирались расколоться на куски.

Я больше не страдала о загубленной жизни. Мне было плохо физически.

Я опять закопалась в плед, трясясь в ознобе. Проклятый вирус, кажется, вознамерился вогнать меня в гроб.

В минуту слабости не выдержала, написала Вику. Мол, умираю, мне так плохо, настал мой последний час. Приходи хоть проститься.

Он явился вечером. Залился трелью дверной звонок. Я пошла открывать.

Сопливая, всклокоченная, в горячке, едва ли я представляла собой привлекательное зрелище.

Впрочем, и Вик, в грязных джинсах и мятой футболке с пятном от кофе, выглядел, прямо скажем, не очень.

Он молча поставил сумки с продуктами.

– Ну что, помираешь?

Я неразборчиво что-то пробормотала. У меня просто не было сил на пикировки.

Я чувствовала, что он все еще в ярости. Он вообще был, мягко говоря, не отходчивый.

– Да нет, так просто ты не помрешь. Ты же живучая. Это будет длительный процесс.

– Разбери продукты. Где холодильник, тебе известно.

Я ушла в комнату, нырнула обратно в постель. Почему-то от его присутствия мне стало спокойнее и как-то легче.

Закрыв глаза, я слушала, как он копошится на кухне. Есть мне совершенно не хотелось. Да если бы и захотелось, я могла бы заказать доставку. Но чувствовать заботу было приятно…

Хотя если бы я пожелала, это мог бы сделать кто-то другой… Но сейчас мне совершенно не хотелось рефлексировать на этот счет.

– Может, тебе врача вызвать?

В голосе Вика ни малейшей нежности. Только какая-то сдержанная злоба.

– Нет… Спасибо… Не надо… Я как-нибудь так…

Он побыл у меня еще недолго, а потом ушел. Разговаривать нам друг с другом не хотелось. Всего остального, что обычно скрашивает досуг, как ни странно, тоже. Первоначальная радость от его визита прошла быстро, и я почувствовала, что он меня раздражает – буквально всем. Да и я раздражала его. Мы не вцепились друг другу в горло только потому, что я была больна. У меня не было физических сил на это.

Рядом с ним меня все время преследовало чувство какого тупика. Ощущая его как своего, как часть своей юности и даже часть себя, я не могла примириться с тем, что он – это он… Какая-то магия, сведшая нас вместе, больше не работала. И, наверное, он чувствовал что-то похожее, хотя мы это не обсуждали.

Как будто что-то кончилось… Что? Явно не гормональная подпитка, потому что наши отношения были выстроены не на этом.

Раньше нам было интересно вместе. А теперь я по-прежнему ждала его совета, мне было важно его мнение… Я бы сделала так, как он сказал, если бы он дал мне какой-то совет по поводу творчества. Но в то же время было желание впечатать его в стену.

Я знала про него так много, что уже не могла им восхищаться.

А мне было нужно восхищение для того, чтобы быть в отношениях с мужчиной. Нужно было чувствовать себя ниже его, глупее, слабее… Я вовсе не собиралась с ним соревноваться. Я же не виновата, что этот вечный вопрос социальной крутизны висел в воздухе, как сигаретный дым в тамбуре.

Словно мы оба вели в голове подсчет социальных очков, как в игре.

И кажется, сознательно никто не собирался тратить жизнь на эту гонку, действительно бессмысленную и нелепую, но подспудно оно все равно тлело.

Кто большего добился…

Кто больше сделал…

У кого получается лучше…

Я доковыляла до кухни, соорудила бутерброд из принесенных Виком колбасы с хлебом. Откусила.

Было вкусно.

Но все же на настолько, не настолько, чтобы…

Я вернулась обратно в постель. Завернулась в плед. Закрыла глаза.

Помолилась:

– Господи, пусть мне приснится кто угодно, что угодно, только не он. Я больше не могу о нем думать.