Проклятое призвание. 44. Просто время пришло⁠⁠

А маленькие часики смеются, тик-так.

Валерия

Разговор с Елизаветой Прокофьевной произвел на меня такое впечатление, что я полночи не могла заснуть. И думала, как ни странно, не о месте на кафедре, которое еще пару лет назад, наверное, было бы для меня весьма желанным, а совсем о другом… Сама того не подозревая, Елизавета Прокофьевна утвердила меня в моих новых мыслях, полуосознанных желаниях, пышным цветом расцветших после Преображенки.

Мать, что же ты наделала… Ты меня заколдовала, загипнотизировала, вложила в мою голову то, чего там не было прежде. И в душу, и в сердце.

Почему я не думала об этом раньше? Вернее, не то что бы совсем не думала… Не думала всерьез.

Мать, две недели пилившая меня, изводившая одной и той же темой, как будто стронула какую-то льдину, медленно таявшую, текущую арктическими слезами под холодным солнцем моего возраста. Да, процесс, наверное, и без того шел, возможно, я и сама бы дошла до этого рано или поздно, но маман ускорила естественный ход вещей, как будто ломом доломав мою нерешительность.

Все же мы были очень тесно связаны, и ее мнение, а тем более настойчивые требования не могли не иметь для меня значения…

Но сейчас я не думала про мать. Ее проблемы вдруг отошли на десятый план. Внезапно делась куда-то зависимость, тесная психологическая и биологическая связь, которая стала мне уже так тягостна. Я думала про себя.

И про свое будущее.

И про свой возраст – и свое непонятное и какое-то глубоко противоестественное одиночество.

Биологические часы били в набат.

Как странно, что, долгие годы встречаясь с Виком, я практически не думала о том, что у нас мог бы быть традиционный брак, дети и все такое прочее…

Впрочем, нет, думала. Кого я обманываю.

Когда мне было лет двадцать, мне очень хотелось надеть красивое, пышное белое платье, украсить волосы фатой и на день стать чудесной фарфоровой куклой, приподнимающей кринолин, чтобы переступить через непросохшую грязь. Чтобы был праздник, много гостей, мои друзья, цветы, высокий, не менее трех этажей, торт и даже, возможно, батюшка в сияющей золотистым солнцем рясе и церковь.

Да, такая мечта была. Романтическая фантазия, не имеющая никакого отношения к совместному ведению хозяйства и решению каких-то насущных вопросов. Мечта маленькой девочки о празднике – мечта о сказке.

Эта фантазия занимала меня не слишком долго, ведь замужество само по себе никогда не было целью моей жизни. Скорее она была навеяна тем, что сразу несколько приятельниц и однокурсниц в тот момент прошлись под вальс Мендельсона. И что-то древнее, стадное, социальное, тревожно зашевелилось внутри – все ли со мной в порядке, ничего ли я не упускаю? Мать всегда говорила, в жизни все должно быть вовремя – так, может быть, пора?

Не получив воплощения, фантазия растаяла, как дым. У меня был любимый человек, разделявший мои интересы, так же стремившийся ко мне, как я к нему, и все, связанное с белыми платьями и церковными песнопениями, казалось всего лишь отжившими свое предрассудками. Не игравшим никакой роли, какой-то условностью, доставшейся в наследство от прошлых поколений.

Впрочем, бабушка была очень недовольна нашими отношениями, вернее, тем, что они были не зарегистрированы государством. С ее точки зрения, отношения эти позорили меня, я должна была их стыдиться. Разумеется, я считала все это полной чепухой. Мать же, человек другого поколения, ничего дурного в них не видела, более того, она бы, наверное, очень удивилась, если бы у меня никого не было. А возможно, даже расстроилась. Сама она никогда долго не была одна. Может, месяц, хотя я даже такого не помнила.

Свадьбы не случилось, а бабушка вскоре умерла, и требовать от меня непременной регистрации брака стало просто некому. Фантазия о белом платье растаяла, и сейчас, обращаясь к прошлому, я даже не понимала, огорчает ли это меня хоть сколько-то. Что изменилось бы, если бы мы тогда с Виком поженились?..

Что-то внутри подсказывало мне: ничего. Наши отношения с самого начала были очень сложными. Оба достаточно равнодушные к быту, мы не могли из-за него поссориться. Раньше я оставалась у него на несколько дней, оставался он, никаких столкновений из-за развешенных не по линеечке полотенец и не закрытых колпачков от зубной пасты у нас никогда не было. Вик не замечал беспорядка, как и порядка, если же меня не устраивали грязные кружки на его столе, я просто молча относила их в мойку.

Причины наших ссор лежали всегда в совершенно другой плоскости.

Я ненавидела его привычку уходить в себя, черствость и равнодушие, слишком сильные даже для художника, нытье по поводу и без, беспощадную язвительность, вечные насмешки над окружающими – в том числе надо мной.

В свою очередь он, наверное, много бы мог сказать о моей эмоциональной нестабильности и «нежелании напрягаться» (цитата).

Тем не менее мы как-то уживались долгие годы, пока все не рухнуло.

А свадьбы не случилось… Хотя она должна была быть. По логике вещей. По законам жанра. Просто потому, что мы были вместе так долго, долго… так понимали друг друга.

Говорили на одном языке и даже рисовали почти одно и то же.

Но свадьбы не случилось. А время пришло.