Продолжение поста «Великая Отечественная. Воспоминания»⁠⁠

На пути наступления нашей дивизии на Высоко-Литовск мне хорошо запомнилась дер. Видомля. Она расположена на шоссе Пружаны-Брест, примерно 12 км севернее Черновчицы и в нескольких километрах от дер. Пелище Каменецкого района. Помню, шли пешком, вслед за пехотой, проселочной дорогой. По обеим ее сторонам стеной стояла созревшая, но еще не сжатая рожь. Было утро. Солнце едва поднялось. Веяло прохладой. Легко было идти. Впереди неожиданно началась автоматная стрельба.
Часть пехоты сразу же отделилась от колонны, развернулась в цепь и пошла вперед по ржаному полю. Наша разведка вероятно натолкнулась на немецкую. Но вскоре все затихло. Затем через какое-то время завязался настоящий бой. Противник применил артиллерию и минометы, в то время как наши еще не развернулись. Нам потребовалось еще несколько суток, чтобы оттеснить противника и овладеть г. Высокое. Помню, туда я въехал на "студебеккере" вместе с орудийным расчетом, в кузове. Тоже было утро. И погода хорошая, солнечная.
Дивизион расположился на берегу маленькой речки, протекавшей через город. И сразу же начали заниматься хозяйственными делами и туалетом: мыться, стирать, сушить и так далее.
Итак, мы вышли на западную границу СССР с Польшей. Противник отступил за реку Западный Буг, к городам Седлец, Венгрув и Вышкув.
А мы целый день до вечера приводили себя в порядок. Вечером того жедня меня вызвали на бюро 333 артполка. Слушалось в числе других моё персональное дело о том, что еще в мае 1944 до начала наступления я поссорился с парторгом артдивизиона (фамилию забыл) из-за газет, которые до меня не доходили, исчезали где-то. Я его в этом упрекнул вполне справедливо. В ходе ссоры и взаимных упреков я не сдержался в обиде и назвал его "нацменом несчастным". А парторг был казахом по национальности. Выходит, я выразил ему, как русский, свое расовое пренебрежение. А это уже вопрос не личный, а политический. О таком я даже не мог и подумать.
Но как говорит русская пословица: "слово – не воробей, вылетит – не поймаешь". Пропаганда национального неравенства и национальной розни запрещалась конституцией СССР и каралась уголовным законом. Еще задолго до бюро, после ссоры я понял свою глупость и просил у парторга извинения. Но он был неумолим и написал в партбюро рапорт, требуя меня наказать. На бюро я рассказал, как все было, просил прощения у потерпевшего т обещал впредь вести себя как товарищ по партии и коммунист. Бюро обошлось со мной лояльно, с пониманием, и ограничилось постановкой на вид и предупреждением. В личном деле ничего не записывали, даже самого обсуждения. Об этом я узнал уже позже, после войны.
Кроме нашей 152 с.д в освобождении Высоко-Литовска участвовала 54 с.д. генерал-майора Данилова. Нашей дивизией тогда командовал полковник Кузин. Нач.штаба оставался полковник Столяров Александр Меркулович. После войны он остался жив и проживал в г. С-Петербурге, по Тихорецкому проспекту, дом не помню.
В ночь на 29.07 наш дивизион оставил город Высокое и выехал на переправу через р. Западный Буг. Я ехал в кабине автомашины, дремал всю дорогу, а иногда и спал сидя. Место переправы через З.Буг было определено удачно. Мы переходили его вброд. А рядом американские "студебеккеры" тащили за собой 76 мм пушки и 122 мм гаубицы. Для удобства, чтобы не сушиться, я снял кальсоны и брюки. Воды хватало по грудь. Хотя погода стояла теплая и солнечная, вода мне показалась холодной. Лишь одна машина забуксовала, а потом и заглохла в воде. Подцепив ее на тросы, в работу включились другие и без особых усилий вытащили на берег вместе с орудием.
К полдню 29.07.1944 дивизион сосредоточился на окраине большого польского села, растянувшегося вдоль западного берега реки Буг. Противник не оказал сопротивления ни на переправе, ни после, вплоть до самого г. Седльца. Опасаясь быть окруженным, он спешно отходил.
Не помню названия села, но располагалось оно недалеко от села Вышкув, за которое пришлось вести бой. Жители встречали нас без восторга и радости. Наоборот, многие жаловались, что немцы у них забрали все. "Пшистко едно герман забрал" – говорили они нам. Однако мы в этом усомнились сразу же. Одна пане даже пришла с жалобой на наших солдат. Вот смотрите, - говорила она, показывая на забор, - как они рвут с забора вишни. Мол, рвут без разрешения и ее вконец разоряют. Никто из нас не стал вступать в полемику с хозяйкой. Обещали помочь. А бойцам, которые сидели на заборе, приказали слезть.
Не только в этом селе, но и в других, вплоть до Варшавы и Познани, нас никто не встречал с хлебом, солью и цветами, как бывало на Украине и в Белоруссии. И никто не жаловался, что красноармеец съел его арбуз или помидор. Люди сами, добровольно одаривали нас, чем могли. И не жаловались, что все Гитлер забрал. Нам и так было видно, что фашисты оставили им одни пепелища. Я не хочу сказать, что все поляки жадные и эгоисты. Скорей всего, к приходу Советов многих в Польше не радовал.
В г.Седлец дивизион въехал на машинах. Город уже был освобожден. На многих улицах и перекрестках стояли обгоревшие и перевернутые машины, орудия и даже танки. Всюду валялись какие-то бумаги. Местами еще дымились недогоревшие строения. Город казался пустым. Наш путь лежал на северо-запад в сторону Венгрува.
На подступах в нему бои ожесточились и продолжались не один день. Отдельные высоты и населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. Однажды наше положение казалось критическим. Стрелковый полк, который мы поддерживали огнем, был атакован большой группой танков типа "тигр" в сопровождении пехоты. Наши 4я и 5я батареи открыли огонь прямой наводкой и несколько танков подбили. А остальные все двигались и приближались к нашим позициям. Казалось, вот-вот ворвутся на батареи и тогда конец.
Но выручила из беды зенитная батарея, располагавшаяся недалеко от наших позиций. Кто бы мог подумать, что она в состоянии переломить исход боя! Почувствовав угрозу и для себя, зенитчики ударили по пехоте и танкам противника. В результате танки развернулись обратно, но уже без пехоты. Она буквально была расстреляна огнем наших батарей. Потери противника в живой силе многократно превосходили наши. Венгрув был взят.
152 с.д. в составе 3го гвардейского корпуса развернула наступление на Варшаву, которая была совсем близко.
В моей судьбе эти километры едва не стали последними.
Преследуя противника, в первых числах августа мы вошли в большое польское село, по которому протекала небольшая речушка. Во дворе одного из домов располагался пруд, а рядом с ним в русле реки – водяная мельница. Еще с вечера я постирал себе гимнастерку, почистил брюки и обсушился. Погода и обстановка позволяли.
Утром следующего дня перешли в одни из домов на западной окраине села, где на чердаке дома разведчики установили стереотрубу и оборудовали наблюдательный и командный пункт. Подключили телефонную связь. А сами расположились в сарае, где хранилось сено. Западнее нас, метрах в 600, виднелась небольшая деревушка. Мы считали, что она занята немцами и наблюдали за ней. А они за нами. Разведчики через стереотрубу выявляли цели, которые подлежали уничтожению. Противник редко беспокоил нас, а разведка на чердаке, видно, не очень стремилась отыскать цели. После полудня командир дивизиона, старший лейтенант Кулеш сообщил, что наша пехота выбила немцев оттуда, и нам нужно перебраться туда. Мне он тоже приказал идти с ними. Нас было человек 6-7, в том числе связист с рацией и трое разведчиков. Мы шли в деревню гуськом, друг за другом, разговаривали. Командир шел впереди. Когда миновали ручеек с зарослями ивняка и ольхи и оказались в чистом поле, по нам справа, метров с 250, ударил пулемет противника. Мы все разом упали на землю и поползли назад, отыскивать хоть какой-то бугорок, чтобы спрятать голову. А фашист все строчит и строчит. Командир говорит: "Отходим назад!" А до ручья, чтобы укрыться, еще метров 200. Каждый раз, когда кто-то из нас поднимал голову, обстрел усиливался. Кулеш говорит: "Давайте назад, ползком, только не все разом, по одному. Иначе мы можем тут пролежать дотемна." Все, кроме меня, шли налегке, а у меня была увесистая санитарная сумка с красным крестом. Его можно было различить даже издалека. Но фашисты на это не обращали внимания. Бомбили даже госпиталя и полевые санчасти. Сумка, да еще карабин мешали мне маневрировать на местности. Особенно ползти по земле. За ручьем все стали отходить прежней дорогой, по сжатому полю ячменя и картошке. Я решил, что лучше и ближе уходить напрямую, по стерне, где стояли аккуратно поставленные кучки ячменя. А поступил я так потому, что не хотелось ползти по картофельному полю, потому что ночью прошел дождь. И накануне постирал брюки и гимнастерку. И на тебе – опять лезть в грязь. На ячменном поле я пошел в полный рост, деревья меня уже не заслоняли, и я оказался мишенью. Неожиданно для меня сзади разорвался снаряд, потом другой. Я сделал длительную перебежку и залег у копня ячменя. Теперь снаряд разорвался впереди, а не позади меня. И тогда я понял, что нахожусь в хорошо известной артиллеристам "вилке" и, если не уберусь немедленно, последует залп на поражение меня одного.
Я резко повернул влево и бежал нагнувшись, пока не услышал выстрел орудия и характерный, известный нам, фронтовикам, шум приближавшегося снаряда. Он разорвался недалеко от кучи ячменя, под которой я лежал. Затем еще одна длинная перебежка, и я неожиданно появился перед своими. Они отходили по картофельному полю, были мокрыми и грязными.
Отдышавшись, я в сердцах пожаловался им: "Ну, и сволочь фриц! Зачем я ему понадобился, чтобы стрелять по мне из пушки?" Со злости хотелось показать немцам жопу, но подумал, а не наврежу ли себе?
Кто-то из наших сказал: "Не надо было дразнить их".
Итак, мы благополучно вернулись туда, откуда ушли. День приближался к концу. И надо было выяснить, в чьих руках находится злосчастная деревня и как действовать дальше. Чтобы снять нервное напряжение и усталость, я решил немного отдохнуть. Но противник взял под артобстрел наше расположение.
Рядом с сараем располагался погреб, а возле него – кем-то вырытый ровик с перекрытием наполовину. Я подбросил в него немного сена и лег спать. Проснулся от очередного сильного артобстрела. Чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Стоял в ровике, глубина которого была около метра, как над головой раздался взрыв, от которого все закружилось, зазвенело в ушах, и я оказался на краю ровика. На голову с крыши сыпалась мелкая черепица. На какое-то время я замер, ничего не соображал и не шевелился. Когда пришел в себя, перешел в сарай и показал на погреб, на краю крыши которого виднелась дыра. Досталось и разведчикам, что сидели на чердаке. Они катились оттуда кубарем. Хорошо, что кроме меня, никто не пострадал.
После этого мы вынуждены были убраться в более безопасное место.
Утром немцы оставили свои позиции, и мы двинулись следом за пехотой, догонять их. Так в битве за жизнь я вновь одержал победу. Металлический звон в ушах еще долго напоминал об этом.
На войне бывает немало случаев, когда противники сталкиваются друг с другом неожиданно и внезапно. Не исключение и наш случай с пулеметчиком. Причина – отсутствие достоверных сведений о противнике, его местоположении, численности и т.д. Такие данные имеет пехота. Наш командир не имел таких сведений, потому что утратил связь с пехотой. А его разведка оказалась не на высоте. В стереотрубу и бинокль можно просматривать местность на километры, а они, сидя на крыше сарая, ничего не заметили. Деревня, куда мы шли, возможно, была в нейтральной зоне. Возможно, передний край нашей обороны тогда еще не был прикрыт пехотой. И тут мы появились…
Более чем за месяц непрерывных боев 152 с.д. прошла более 700 км от Озаричей, Гомельской области до Варшавы. Ее полки и батальоны стали малочисленными и менее боеспособными. Зато не утратила своей силы артиллерия. И это давало возможность командованию продолжить наступление на Варшаву и Люблин.
Операция "Багратион", составной частью которой являлась "Люблинско-Брестская" наступательная операция, успешно завершилась.
13.07.1944 перешли в наступление войска 1го Украинского фронта – "Львовско-Сандомирская" наступательная операция. 2я танковая армия наступала на Варшаву вдоль правого берега Вислы. Туда же продвинулась наша 28я армия.
В первых числах августа 1944 к предместьям Варшавы прорвалась 2я танковая армия. Одновременно войска 1го Белорусского фронта вышли на реку Висла и местами форсировали ее, захватив плацдармы на ее левом берегу.
Однако в районе восточнее Праги (пригорода Варшавы) немцы нанесли нам мощный контрудар силами 5ти танковых и 2х пехотных дивизий. Войска 1го Белорусского фронта перешли к обороне.
Положение нашей дивизии резко изменилось. Ее сняли с фронта и передислоцировали в д. Щерчево Пружанского района на отдых и пополнение. Там же оказался и наш 333 артполк.
Варшава в это время была охвачена восстанием, которое начали руководители Армии Крайовой еще 1 августа с целью захвата власти в столице Польши еще до прихода туда Советской армии. Командование Крайовой готовилось к прибытию в столицу старого эмигрантского правительства во главе с Николайчиком. Этот шаг был предпринят без согласования с советским командованием, командованием Войска Польского, а также с антифашистскими организациями Варшавского подполья. Эмигрантское правительство поспешило утвердить свою власть, утраченную в 1939 году и одновременно оттеснить от власти польский Комитет национального спасения, как орган народной власти. Командование наших войск оказывало восставшим посильную помощь, сбрасывалось оружие, боеприпасы, медикаменты и т.п.
15.09. 1944 Войско Польское совместно с советскими частями форсировали Вислу и захватили плацдармы, но удержать их не смогли.
2 октября 1944 командование Армии Крайовой капитулировало. Фашисты жестоко расправились с патриотами. В ходе боев и террора погибли более 200 тысяч человек. Варшава почти вся лежала в руинах. В апреле 1945 я был очевидцем этой трагедии города. Наш полк и дивизию перебрасывали из-под Кенигсберга на Берлинское направление. Из вагона товарного поезда Варшава просматривалась не на один километр. Среди развалин трудно было найти хотя бы один уцелевший дом. Возвращаясь к военным годам 50-летней давности и объективно оценивая политическую и военную обстановку того времени, у меня сложилось мнение, что у Советского правительства и Сталина интересы политические взяли верх над интересами военными, гуманными. И тогда становится понятной обида на нас тех поляков, которые, истекая кровью в бою за свою родину, так и не ощутили настоящей бескорыстной помощи со стороны СССР. Занятое в то время Советским правительством и Ставкой Верховного позиция не выдерживает критики.
Действительно, наши войска на протяжении 40дневных непрерывных боев понесли большие потери и утратили прежнюю боеспособность. И все же им удалось с ходу захватить и удерживать два больших плацдарма на западном берегу Вислы, откуда 14.01.1945 началась успешная наступательная операция ("Варшавско-Познаньская").
С начала августа 1944 Варшава сама по себе была готовым плацдармом. Она контролировалась повстанцами. И в это время от нее уходит вся 28я армия...
Отводится на пополнение и отдых. И больше туда не возвращается. А 2 октября командование Армии Крайовой капитулирует, убедившись, что серьезной помощи от советских войск не будет.
Наше почти 2-месячное пребывание в д. Щерчево закончилось. Такого счастья нам никто не дарил за все годы после начала войны. Прожить спокойно и тихо почти 60 дней без стрельбы, бомбежек и нервно-психологического напряжения – это настоящее счастье для солдата. Было время отдохнуть, расслабиться, написать письма и помечтать. Порадовать родителей, которые соскучились по тебе, что еще жив и здоров.
Пришлось пережить и такое приятное ощущение, когда на фронте ты вдруг становишься сторонним наблюдателем войны. Слушаешь сводки Совинформбюро и ТАСС, радуешься победам наших войск, а сам в этой "игре" не участвуешь. Но готов вновь вернуться туда же, где льется кровь. Без всякого приказа и принуждения. И чем больше ты находишься в тылу, тем меньше желание возвращаться обратно.
Именно в это время в деревне произошло событие, которое изменило мое служебное положение и место на фронте.
Командование медико-санитарной службы полка предложило мне перейти на работу из артдивизиона в санчасть полка на равнозначную должность. Я согласился с таким предложением. Однако уходил из артдивизиона без восторга. Ведь я прошел с ним дорогами войны два с половиной года. На моих глазах ушли из жизни многие командиры, сержанты и рядовые. На смену им пришли новые люди. Я знал многих, многие знали и меня. Большинство личного состава дивизиона, особенно "стариков" знал в лицо, по фамилии или имени. Сложились хорошие взаимоотношения со всеми, кроме парторга. И все же на перевод в полк согласился. Потому что устал физически и морально от постоянного нервного и душевного напряжения, от траншейной жизни, и что постоянно находишься под колпаком смерти.
Полк – это совершенно другое, а тем более санитарная часть. В мои обязанности в основном входило снабжать дивизионы медикаментами и перевязочными материалами. Тогда их насчитывалось уже четыре. Я занял должность, которую с января 1942 занимал лейтенант Павлов Федор Александрович, уважаемый мною человек, выпускник одного со мной училища. Ныне он живет в г. Светлогорске, улица Трудовая 32, Гомельской области, Белоруссия. Он и его супруга Антонина Кузьминична в 1993-94 дважды гостили у нас в Бресте. Два года назад я тоже посещал их.
Тогда же ушел из артдивизиона мой лучший фронтовой друг Соколовский Борис Анисимович. Он стал начальником штаба 3-го артдивизиона, которым командовал ст. лейтенант Райцин Давид Евсеевич. Ныне он подполковник в отставке, живет в Киеве, по улице Пожарского 8а, кв.166. Человек эрудированный и волевой. После войны он остался в кадрах армии. Он часто бывает в Бресте, встречаемся. В г. Бресте похоронена его дочь.