"Нелюдь" и "Кольцо"⁠⁠

Мы тут с @Bochulaz затеяли эксперимент. Захотели узнать: кто из нас двоих лучше умеет в крипоту.

Решили написать каждый по истории и выложить обе одним постом. Тему тоже решили взять одну на двоих: «Карма».

В общем, вот вам две крипистори от разных авторов в одном посте. Профит.

В комментариях можно проголосовать – какой рассказ вам больше понравился.

***

«Нелюдь»

Прозвенел звонок. Захлопали крышки парт. Послышались щелчки ранцев. По классу разрастался весёлый гомон. Шестой "А" собирался домой.

Ольге очень не хотелось оставаться на дежурство. Хотелось болтать с девчонками и идти домой длинным путём. Хотелось вздохнуть свежего зимнего воздуха. Хотелось ввязаться в войну снежками с мальчишками. Хотелось домой. Пить с папой горячий чай и смотреть телевизор.

А ещё Оля злилась на свою классную - русичку Елену Владимировну. Не за то, что оставила сегодня дежурить. А за то, с кем именно оставила.

- Олька! А ты чего не идёшь? - подлила масла в огонь её раздражения Ленка, лучшая Ольгина подруга.

- Я на дежурство остаюсь.

- Ты с Людкой Нелюдем остаёшься?! - округлила глаза Ленка. Оля почувствовала, как её статус в глазах Лены падает и стремительно приближается к уровню Нелюдя.

Люда, которую прозвали "нелюдем" за молчаливость и вечно угрюмое выражение лица, пришла к ним в начале прошлой четверти. По классу моментально поползли слухи, что мама у неё сумасшедшая, а папа - преступник. Кто-то говорил, что это её отец сумасшедший. А мама - цыганка, в которую вселился бес. Поэтому её отправили жить с бабушкой, которая кормит её дохлыми тараканами и встречает после школы, потому что впала в маразм и считает Люду маленькой.

Насчёт последнего Оля сильно сомневалась, поскольку несколько раз видела Людину бабушку. Та производила впечатление вполне нормальной пенсионерки и общалась с внучкой, как со взрослым человеком. Разве что старалась окружить чрезмерной заботой. Ну и насчёт тараканов слухи тоже явно врали.

Оля злилась на одноклассников, которые упорхнули по домам. На классную, которая поставила её дежурить с этой кикиморой. И на Ленку с её дурацкой презрительной гримасой. Очень хотелось что-нибудь кинуть в стену.

Класс опустел. Елена Владимировна ушла в учительскую. Они с Людой остались вдвоём. Оля подошла к доске. "Нелюдь" неуклюже выбралась из-за задней парты, которую занимала в гордом одиночестве, поскольку даже двоечник Серёжа Родимцев предпочел с ней не сидеть.

Они взялись за уборку. Оля коротко командовала, еле сдерживая злость. Нелюдь старалась слушаться, но сильно нервничала. Её движения из-за этого стали скованными и неловкими.

Оля протирала парты и классную доску. Люде досталось мыть пол. На середине она ушла в туалет - слить грязную воду и набрать чистую.

Оля воспользовалась паузой. Положила тряпку на парту. Посмотрела с тоской в окно. Потом повернулась и заметила, что ранец Нелюдя, стоящий на стуле возле парты - раскрыт. Изнутри торчало что-то зелёное и пушистое. Оля подошла ближе и с удивлением поняла, что Люда по прозвищу "Нелюдь" носит в своём ранце детскую мягкую игрушку. Вроде бы - обезьянку. Или медвежонка? Оля взяла её, чтобы получше рассмотреть.

Хлопнула дверь. У первой парты стояла Люда с ведром в руках. Оля стояла с чужой вещью в руках.

- Я просто хотела посмотреть, - смутилась она.

- Положи. - голос у Нелюдя оказался низкий и глубокий. Оля вдруг поняла, что ни разу ещё его не слышала. Одноклассники с ней не общались, учителя избегали с ней говорить.

- Я просто хотела…

Люда быстро сократила расстояние между ними. Бледные щёки разгорелись румянцем. Она угрожающе приподняла в руках ведро.

- Положи. Это от мамы осталось.

- Ты что с ума сошла? - Разозлилась Оля. Накопившееся раздражение наконец-то вышло наружу. - Ведро поставь, дура психованная!

Людины губы побелели. Она коротко размахнулась и окатила Олю водой. Та выдохнула и уставилась на насквозь промокшие колготки, юбку школьной формы. Вода успела просочиться даже в шерстяные носки.

- Положи.

Вот тогда Олю прорвало. Пальцы сами сжали игрушку.

- Положить? - злобно прорычала она, отрывая игрушке голову и запихивая её в открытый ранец. Видимо обезьянка была старой. Ткань рвалась легко. - Смотри. Положила. На тебе. На. На! На!!!

Она тяжело дышала. Гнев отступил и ей уже понемногу становилось стыдно. Нелюдь смотрела на неё с окаменевшим лицом. Из больших голубых глаз текли слёзы.

Она медленно посмотрела Оле в глаза и вдруг, не открывая рта, скомандовала:

"Спи". Голос звучал только в Олиной голове. Он рокотал, перекатывался волнами и вибрировал. Вымывая начисто из черепа любые связные мысли и отметая все попытки сопротивляться. Он полностью заполнил собой всё. Пока не остался один туман…

…когда туман потихоньку отступил, Оля обнаружила, что сидит в кресле и смотрит в окно. Шея затекла. Голова была будто каменная и оторвать её от спинки кресла никак не получалось. Комната была прохладной и светлой.

"В медкабинете", - предположила она, - "Наверное, в обморок грохнулась".

- Нина Петровна… - удивляясь тому каким хриплым и слабым звучит её голос, попробовала позвать она. - Нина Петровна…

Потом она посмотрела вниз и увидела какими стали её руки.

Стоящая за её спиной медсестра на ватных ногах тихо вышла из кабинета и побежала в кабинет заведующего отделением.

- Ты представляешь, - рассказывала она вечером подружке, нервно затягиваясь сигаретой, - она шестьдесят лет сидела овощем. Ещё когда была школьницей - ни с того ни с сего впала в кататонию. Считай - всю жизнь в больничной палате провела. Нулевая активность мозга. Я сама ей пять лет пелёнки меняла. И тут такое...

***

«Кольцо»

- И когда Бадьях развернул свиток еще дальше, чтобы прочесть, что ждет нас завтра, он увидел, что про завтрашний день в нем нет ни слова…

- Мамочка, мамочка… Почему Человек со Шрамом всегда убивает меня?

Неожиданный, совершенно неуместный вопрос шокирует женщину настолько, что она роняет священную книгу себе на колени.

Ребенок требовательно хватает мать за руку и пристально смотрит в глаза. Что побудило его сказать это ни с того ни с сего?

- Ты, должно быть, задремал, милый, и тебе приснился кошмар. Спи, моя радость, хватит с нас на сегодня чтения.

- Он ведь не придет снова, да? Человек со шрамом… Со шрамом…

Женщина не успевает ответить: усталость берёт своё, и набегавшееся за день дитя погружается в глубокий сон. Мать нежно сдувает с его лица непослушную прядь волос и кладет книгу на стол.

Вечерние сумерки вступают в свои права. Пискля роится за окном, издавая тонкий звон.

Пройдёт совсем немного времени, каких-то десять дней, и насекомые подрастут, окрепнут, их мелодичное пение сменится басовитым гулом, на окрепших крыльях они поднимутся выше, куда не достигает людской глаз – и там начнутся и скоротечно завершатся их брачные игры. А после местная детвора станет собирать отяжелевших крылатых горстями – чтобы высушить и растереть между пальцами в пасту, в изысканное лакомство, как повелось из года в год.

Ей вдруг приходит на ум, что она совершенно не помнит этого вкуса, словно бы и не пробовала пасту из пискли каждый год в период роения. Или… Не может помнить?

Подойдя к открытому окну, она протягивает руку, выхватывает из стаи одно из насекомых и отправляет в рот. Кислый, немного терпкий вкус обжигает язык. Совсем не то, что должно будет быть, когда молодняк дозреет. Так почему же?...

Отступив назад, она задевает книгу, и та падает на пол.

«…И вернулся к началу свитка, ибо был тот бесконечен, как бесконечно любое кольцо…»

Она поднимает раскрывшийся томик, чтобы увидеть в точности те самые строки, которые только что пронеслись перед ее мысленным взором. Но как? Сын только-только вошел в тот период, когда ему положено читать на ночь выдержки из священных текстов – а самой ей их читали давным-давно, в детстве, что окончилось еще пятнадцать лет назад. А оказалось, что она всё это время помнит их наизусть?

А сколько его – этого «всего» времени?..

«…Ибо сказано, что каждый из нас проживает одну и ту же жизнь снова и снова, покуда не поймёт и не исправит всех ошибок, которые совершил…»

Память о последних семи днях услужливо разворачивается перед ней плотно исписанным свитком, и разрозненные подозрения наконец складываются в общую картину, как диковинная стеклянная мозаика асхайских мастеров. Подойди поближе – и не увидишь ничего, кроме цветных пятен. Отойди на шаг – увидишь её во всём великолепии. Еще на два шага – и узришь совсем иную картину.

Она вспоминает.

В субботу в город вернулся караван, который давным-давно перестал пытаться пересечь Великую Пустыню за семь дней. Сколько раз он уже возвращался? Пятьдесят? Сто? Тысячу? Почему они вернулись? Как поняли, что не успеют, не стоит и пытаться?

А события предыдущей недели давно стерлись из памяти – сколько одинаковых недель, пережитых снова и снова, сложились в года и отделяют ее от прошлого? Прошлого, которого больше нет, потому что есть только семь дней настоящего, которые этот мир, неведомо кем и почему проклятый, переживает снова и снова.

Она прикладывает руку к голове, словно при жесточайшей мигрени. Хочется помолиться, но веры нет – хотя записанные в священной книге слова только что открыли ей самую что ни на есть суровую правду жизни.

Она вспоминает это не в первый раз и даже не в десятый. А значит, с точностью до часов и минут знает, что будет дальше.

У нее очень мало времени.

На улице нарастает шум, гомон толпы, перемежающийся криками боли и воплями восторга. Местные безумцы в очередной раз устраивают состязание на самый изощренный способ самоубийства. Толпа в едином порыве подхватывает слова начатой кем-то жуткой запевки – и неудивительно, что каждый знает их наизусть. Сколько сотен раз они (и она сама) уже слышали это?

«Ровно в полночь обновится…»

До конца света, который наступит в ночь с воскресенья на понедельник, остается всего ничего.

«Мир…»

Она закрывает окно, чтобы вопли не разбудили ребенка.

«И снова повторится…»

Но слышимость все равно превосходная.

«День…»

Он обязательно наступит, этот день. Но до этого будет, увы, много боли и крови. Слишком много.

«И ночь, где злые птицы…»

В доме напротив ломают двери и вытаскивают жильцов на улицу – сонных, не понимающих, что происходит. Эти, похоже, так ничего и не вспомнили.

«Собираются на пир…»

Думай, думай. Почему же все повторяется снова и снова? Какую ошибку тебе надо исправить, чтобы «это» наконец прекратилось?

«Крови досыта напиться…»

Громкий треск снизу сигнализирует о том, что хлипкая дверь перестала быть преградой, и Человек со Шрамом уже здесь, чтобы сделать то, что привык делать каждую неделю.

«Пусть железо в плоть вонзится…»

Она вспоминает. Каждый визит этого безумца, и те первые, когда она не успевала среагировать, и те недавние, когда вставала у него на пути, но тщетно.

Так какая же это была ошибка? Верно. Все проще, чем кажется. Она не могла защитить своего ребенка. Память о предыдущих временных петлях возвращалась к ней слишком поздно. Как это изменить?

«И во мраке растворится…»

Караванщики вспомнили об этом на третий день, еще три дня им потребовалось, чтобы вернуться в город и присоединиться к тем, кто сейчас самыми диковинными способами лишает себя жизни на потеху публике.

Топот на лестнице, ведущей на второй этаж.

«Бешеный, безумный мир…»

Сильные эмоциональные переживания. Вне всякого сомнения. Бежать некуда и некогда, но если она сделает то, что только что пришло ей в голову, возможно, в следующий раз воспоминания вернутся раньше и ей удастся выиграть чуть больше времени, чтобы действовать. И, быть может, спастись.

У нее нет никакого оружия, но оно и не требуется. Под ловкими пальцами слабенькие шейные позвонки издают лишь едва слышный хруст, слово тонкая сухая веточка.

Содеянное рвёт душу, но она улыбается во все двадцать восемь зубов.

Успела. В этот раз её дитя не достанется Человеку со Шрамом, а значит, у нее появится шанс разорвать порочный круг.

Может быть.

***

В комментариях можно проголосовать за тот рассказ, который понравился вам больше. Так мы узнаем победителя.

Ну и само собой - я оставлю два коммента специально для минусов