Небесные скитальцы, Глава XVII⁠⁠

Глава I, Глава II, Глава III, Глава IV, Глава V, Глава VI, Глава VII, Глава VIII, Глава IX, Глава X, Глава XI, Глава XII, Глава XIII, Глава XIV, Глава XV, Глава XVI

Спустя десять минут ангел вышел из бара. Во внешнем облике произошло изменение: наряд дополнила котомка под цвет плаща. Вместительная, но почти пустая. Пружинистой и уверенной походкой Баграгриэль прошёл несколько домов, никого не встретив на своём пути. Оглянувшись, отыскал взглядом почти полностью заросший шипастой лозой флигелёк с красной черепичной крышей. Один из многочисленных магазинчиков, работавший без перерыва и выходных. Вошёл внутрь. Запах свежеиспечённого хлеба, исходящий от груды лепёшек, лежащих на деревянном лотке, защекотал ему ноздри и заставил попытаться вспомнить, когда он ел.

Помимо хлеба в лавочке, бывшей по своему происхождению бакалеей, могли предложить нехитрый ассортимент снеди и выпивки. Зная, что её бессменная продавщица не отличается многословием (бесценное качество, когда самому охота помолчать), он ограничился кивком. Получил такой же кивок в ответ.

Баграгриэль почему-то вздохнул. И зажмурился. Словно последний луч солнца на закате, его разум осветил отпечаток ассоциаций. Только на мгновение, чтобы затем исчезнуть, подобно тому, как рассыпаются в небытие первые ноты музыкального мотивчика, который так и не удалось окончательно вспомнить. Испытывая досаду на свою память, в поисках прозрения он молча принялся осматривать стоящую перед ним женщину.

С отстранённым взглядом, стоя возле прилавка, она ждала, что он выберет.

Вечный город всегда был полон самых удивительных личностей со всех уголков Мультивселенной. Кто-то поражал своим видом или происхождением, другие умениями или опытом, иные образом жизни. Были такие, что удивляли всем.

Так что ничего удивительного в том, что в данном случае внешность и наряд хозяйки были яркими и экстраординарными. Тёмно-синяя, почти фиолетовая кожа. Жёлтые глаза. Цвета морской волны, под цвет кожи, туника с золотисто-оранжевым узором, явно имевшим скрытый смысл. В её нижней части имелась сеть прожилок цвета лазури, излучающая слабый свет. Золотые на руках браслеты, на пальцах — кольца. Замысловатый головной убор, переплетённый с волосами цвета воронова крыла. На плечах накидка такой длины, что едва достигала локтей, искусно сделанная из больших перьев неведомой птицы. Каждое из них плавно меняло цвет от чернильно-чёрного у основания к бледно-оранжевому у кончика. Под ней, но поверх туники прозрачный плащ неуловимого небесного оттенка с исполинскими манжетами. С вышитыми по окружности чёрными кружевами. Флюоресцировал нежно-бирюзовым цветом, освещая некоторое пространство вокруг своей хозяйки.

Ангел принялся молча указывать на товары, выбирая преимущественно продукты первой необходимости. Не забыл о спиртном и деликатесах. Упакованными вышло два громадных бумажных пакета. Так же молча расплатился столбиком монет. Затем сгрёб пакеты и вышел на улицу.

К этому времени окончательно стемнело. Дело шло к антикульминации.

Аккуратно, как будто боялся споткнуться, Баграгриэль, свернув с улицы, начал пробираться дворами. Немного поплутав, отыскал нужный дом — старую развалину, покосившуюся от времени. С малюсенькими круглыми оконцами, запылёнными до такой степени, что казалось сомнительным, что они способны пропускать свет даже днём.

Помедлив, постучал условным стуком в изъеденную термитами деревянную дверь. Замер в ожидании. Спустя двадцать секунд дверь робко приоткрылась, как бы приглашая войти.

— Багри! — вздох радости прозвучал в тот момент, когда ангел запирал за собой дверь на засов.

С первого же взгляда было видно, что хозяйка, с искренним счастьем встречающая неожиданного гостя, бедствовала.

Впалые щёки, простая невзрачная одежда, единственным достоинством которой было чистота. Угловатая фигура, намекавшая на голод.

Более чем скромное убранство каморки неприглядно демонстрировало обескураживающую простоту бедности. Состояло из голого стола, сбитого из грубых досок с одинокой незажжённой свечой, топчана, на котором спал ребёнок, очага, в котором тлели угли, освещавшие жилище багряным сумраком, нескольких нелепых табуретов и пара деревянных полок с пустой кухонной утварью.

— Я так молилась, чтобы ты... не забыл о нас...

— Я и не забыл, — он поставил пакеты на стол, — но не мог прийти раньше.

— О! Баграгриэль! Мы всё доели ещё позавчера... Это... еда... — не в силах сдерживаться, женщина заплакала.

Слёзы заблестели на её выделявшихся на худом лице глазах, упоённых счастьем и радостью, которые дарил ей его визит.

— Я... Я... Я...— всхлипывала она, не в силах продолжить, плач и надрыв душили её, заставляя слова застревать в горле.

— Давай присядем, — предложил Бродяга.

Они присели на табуреты. Ангел взял её за руки.

— Ну же... Успокойся!

— Я много думала, Багри... Я теперь всё время думаю... Об искуплении... и иногда о том, почему ты не забываешь о нас...

— Поешь.

— Без него не могу, — кивнула она на ребёнка. — Разбужу его сразу, как ты уйдёшь. Он так голоден, что еле уснул... А ты? Перекусишь? Прости, что пытаюсь накормить тебя твоей же едой. Скажи мне, хочешь есть?

— Нет, — соврал Багри. — Но выпью. Дай мне кружку и вон ту тёмную бутыль, которая торчит из пакета.

— Держи... Вот... Я подброшу немного дров...

Дрова весело затрещали в очаге. Казалось, комната повеселела вслед за хозяйкой.

Багри налил себе в кружку виски. Попробовал напиток.

— Я стала надеяться, Багри, — продолжила женщина. — Лютая мгла становится не такой страшной. Страдания убеляют всё, даже пепел и сажу внутри моей души.

— Вижу. И знаю, как темно на дороге человеческого сердца.

— Я стала... видеть, а не смотреть. Чувствовать, а не ощущать. Слушать, а не слышать... Мне трудно выразить словами, стараюсь, но звучит всё равно нелепо... Раньше не верила, что смогу, но теперь… — слёзы снова потекли по её щекам.

— Не могу ничего сказать о сроках. Есть пути изменить всё что угодно, даже себя. Свою сущность... И свою судьбу. И не только — тех, кто рядом, явно или незримо вокруг тебя. Но всё это требует времени и сил. Иногда нечеловеческих. Где-то глубоко внутри себя мы знаем, куда, в какую сторону необходимо идти. Всё дело только в уже сделанных и ещё оставшихся шагах... В том, что чаще всего нестерпимо больно идти этим путём, невероятно трудно сделать самый первый шаг... Теперь ты понимаешь, о чём я?

— Теперь да. Но было время...

— Было, — оборвал её ангел. — Возьми, — он вложил в её руку мешочек с монетами. — Есть один маленький подарочек. Узнаешь завтра. А теперь мне пора, — он поставил на стол пустую кружку.

— Ты ведь ещё...

— Да, я приду, — грустно улыбнулся он.

Встал из-за стола и отпер дверь.

— Хорошенько запрись.

— Мы будем ждать.

Он устало кивнул. Подобие улыбки тронуло губы. На улице полной грудью вдохнул воздух. Следовало поспешить.

Фонарщики принялись за своё дело: один за другим зажигались фонари. Их белые и жёлтые огоньки вспыхивали то тут, то там, даже вверху, значит, смог почти рассеялся.

Баграгриэль торопился, почти бежал. Внутренне клял себя за малодушие, что позволил себе потерять столько времени.

Наконец среди стен отыскал нужный ему дом. Из жёлтого кирпича с покатой крышей. Воровато оглянувшись, убедился, что поблизости никого нет. Только тогда приложил к стене руку и тихо позвал:

— Майкоб!

Дом медленно ожил. Глаза-оконца замигали после долгого сна. Рот, сложенный из кирпичей, приоткрылся в зевке.

— Баграгриэль, — тихим басом загудел он. — Я видел чудесный сон... Ко мне пристроили такую симпатичную мансарду...

— Здравствуй, Майкоб!

— Приветствую тебя, Бродяга!

— Рад тебя видеть... Как дела?

— Старею, Багри... Крыша прохудилась... Коптильня на чердаке теряет свои кирпичи... Подвал обвалился... Как так вышло, скажи? За что меня бросили? Уже много лет мои стены не слышат человеческих голосов. Дубусы косятся на меня, и я чувствую, что не за горами тот день, когда они разберут меня на кирпичи, чтобы из них построить новый дом... Скажи, а как ты, мой мальчик?

— Как тебе сказать, старина? — вздохнул ангел.

Хотел отделаться общими словами, но не стал. Просто замолчал.

— Не хочешь говорить?

— Сам не знаю. И хочу, и не хочу. Я очень устал, Майкоб. И перестал видеть смысл в том, что делаю и к чему стремлюсь...

— Баграгриэль... все вы, ангелы, в той или иной степени потешаетесь над людьми. Да-да, даже не спорь, уж я-то знаю... Над их коротким физическим веком. Над их многочисленными падениями и ошибками. Нелепыми поисками предназначения и желанием найти смысл своей жизни. Уморительными потугами узреть картину бытия, имея в своём распоряжении лишь крохотный кусочек пазла. Над их смутными предчувствиями мироздания, неглубокими и смешными. И самое главное, над тем, что они сомневаются и даже не верят, что, по сути, бессмертны. Не говоря уже о том, что во время своей первой жизни никак не могут понять, что у ждущей их вечности свои неукоснительные правила и неумолимые законы. Осознать, что самые кардинальные вопросы человеческого бытия на самом деле заключены совершенно в иной плоскости, которая находится именно за теми рамками, за которые они никак не могут или не хотят выглянуть... Не в вопросах иллюзорности смерти или бесконечности это самого бытия, а в его качестве... Смеётесь и не понимаете, как вы на них похожи. Я вижу твою боль, Багри, но разве моя мудрость mea culpa? Я видел столько поколений людей... Равно как и большое количество других существ... Все такие разные и такие похожие, Бродяга... Не забывай, что я здесь с самого начала, с момента рождения города, который совсем не зря зовётся Вечным. Ты хочешь, чтобы я говорил дальше? Правда ведь не всегда нужна. Да и у всех она хоть и на самую малость, но всё же своя... Считаю, что правду нужно открывать бережно, как коробочку с обручальным кольцом, а не швыряться ею, словно снежками из мокрого снега... Так мне продолжать?

— Да, Майкоб, — кивнул головой ангел, чувствуя, что на душе у него становиться легче и просторнее.

— У тебя было трудное тысячелетие, Баграгриэль, — загудел далее дом. — Целая серия из неудач и неправильных решений... Что плохого в расплате? Сам знаешь, что это тропинка, которая ведёт из самого глубокого ущелья на вершину самой высокой горы.

— Знаю.

— Ты потерпел фиаско. Растерял своё могущество. Спустился на самые нижние ступени своей карьеры... Почему так вышло, Багри?

Ангел склонил голову и молчал. Где-то вдалеке фонарщики, сбившиеся для безопасности в многочисленную ватагу, зажигая один фонарь за другим, тихонько напевали песенку, давно ставшую их гимном.

— Это вышло не из-за твоей подлости. Или малодушия. Или гордыни. Нет. Конечно, не без излишней самоуверенности и чрезвычайной самонадеянности, помноженной на твою индивидуальность... все мы индивидуальны, не так ли? Но я не сомневаюсь, что изначально огонь твоей души просто дерзал большего, чем другие. Хотел внушительнее и весомее, чем у остальных... Твоё сердце изнывало в желании угодить Творцу ярче и лучше, чем это получалось у всех. И в чём теперь тебя обвинить, когда всё давным-давно прошло и все всё забыли?

— Не всё, — вскинул голову ангел. — И не все.

В его взгляде царило искреннее удивление. Он в задумчивости потёр лоб, не сводя взгляда широко распахнутых глаз с дома, покачивающегося, перекладывая каждый свой кирпичик с места на место в такт словам.

— Значит, почти всё. И в подавляющем большинстве — все. Нам только кажется, что связанное с нами окружающие помнят так же крепко, как мы сами. Обычное тщеславие, банальный эгоцентризм, не более того... Ну, помнят, конечно, самые пустые и подлые. Бесплодные, словно булыжники на мостовой. Чтобы при случае уязвить, потому как более ничего и не могут... Не удивляйся. Это Клетка. Перекрёсток миров. Стены этого города воистину шепчут о том, что творится в самых отдалённых уголках Мультивселенной...

— Мои ученики... — начал было он, но тут же замолк, плотно сжав губы.

— Знаю. Давно превзошли тебя. Выросли. Предали забвению. Спорят и не прислушиваются к твоему мнению... Не так ли? Еврисфея делает вид, что забыла, что она была твоей ученицей... А самый первый, самый блистательный твой ученик, твоё, если иметь в виду области знания и воспитания, самое яркое и талантливое детище, предал тебя остракизму... И, даже более того — занял твоё место.

— Оу, откуда? — перебил, не выдержав Баграгриэль. — Откуда ты всё это знаешь, Майкоб?

— И не только это, мой юный друг... — дом защёлкал кирпичами, чтобы изобразить подобие улыбки. — Поверь мне, не только это... Но ведь у тебя есть эта несравненная звёздочка, жемчужина из пучины Мироздания — Зантия... И есть Нашка. Не их вина, что ты потерял во всех веру. Потерял, разрази молния мой дымоход, даже веру в себя и своё дело. Знаешь, сколько поколений людей видели мои стены? Сколько историй они слышали? Сколько любимчиков у меня было? Зачем их холил и лелеял? Почему ни один не пришёл меня проведать? Было время, я их ненавидел. А сейчас просто тихо и грустно люблю... И скучаю так сильно, если б знал... Что скажешь, мой мальчик?

— Спасибо, Майкоб. Не допущу твоего разрушения. В это поверь!

— Поверю. Если ты поверишь в себя, — Майкоб подмигнул глазом-оконцем. — Но для этого необходимо, чтобы кто-то сначала захотел во мне жить. Ну, да я тебя заговорил. Ты к Туанг-Нуа?

— Да.

— Подожди...

Дом задрожал, и спустя несколько секунд откуда-то сверху, вероятно с чердака, упал меч. Самый обычный.

— Возьми. Твоим магическим не воспользуешься, а поблизости стали замечать слишком часто крысолюдов.

— Спасибо, — поднял меч ангел.

— Портал тот же. А вот ключ новый... — сделал драматическую паузу Майкоб.

— Какой же? — раздражённо вздохнул Бродяга.

— Крыса. Живая крыса.

— Ну да, конечно.

Дом снова завибрировал. В то же мгновение стена справа от Майкоба задвигалась, словно живая. Вверху из кирпичей сама сложилась маленькая кирпичная арка, а в ней небольшая деревянная калика.

— Входи... Но будь осторожен.

— Спасибо, Майкоб. Увидимся.

©Ярослав Калака