Проклятое призвание. 47. Не в свои сани не садись⁠⁠

Хвалу и клевету приемли равнодушно.

А. С. Пушкин

Мокрая и продрогшая, добралась я до дома. Влила в себя кружку горячего сладкого чая. Скользнула в ванную.

Трепещущим ужом просочилась.

Крутанула рычажок смесителя. Встала под душ.

Заструились по коже теплые капли, смывая горечь и усталость.

Все остальное смыл дождь на улице. Всю косметику, которую я наносила с таким тщанием, готовясь к разговору с бывшим. И помаду, и румяна, и тушь.

Только мое одиночество было со мной, только моя обида. И чувство неудачи. Поражения. Не получилось, как я хотела. Не вышло по-моему.

Что же делать?

Согревшись под душем, я выползла из ванной, спряталась под тяжелым пледом. Я чувствовала, что не смогу сейчас работать… Хотя в голове, как и всегда, крутились какие-то мысли, как в дешевом калейдоскопе, мелькали смутные, обрывочные образы, взяться за карандаши или фломастеры казалось невозможным. Я была слишком потрясена. Слишком под впечатлением.

Нужно было прийти в себя.

Переключиться.

Достав из рюкзака смартфон, зашла на авторскую страницу Митьки. Даже не знаю, почему это я про него вспомнила. Я знала, что он ждет моего отзыва на свою последнюю работу – детектив, который он закончил пару месяцев назад. Я уже пыталась его читать, но из этого ничего не вышло – текст просто не лез в голову, хотя обычно я глотала книги, не прожевывая.

Подумав, что чужое творчество, тем более словесное, не по моему профилю, поможет отвлечься, я принялась за чтение.

Книга называлась «Лотосы в тени клена».

Странное название для детектива, конечно.

Да и текст был странным. При чтении меня все время не покидало ощущение какой-то нелепой раздражающей раздвоенности. Я словно видела авторскую руку Митьки, слышала его характерные интонации, но голос этот нес какую-то чушь, совсем не то, что я привыкла. Как будто старый рокер на закате карьеры решил перейти на попсовые песенки. Ни тембр, ни выработанная годами манера исполнения не соответствовали тому, что пытался изображать артист, но он с энтузиазмом продолжал выступать не в своем амплуа.

Заниматься не своим делом.

В книге здорово был прописан антураж – русская провинция, глухая, мрачная, какая-то безысходная, как на картинах Игоря Волкова, и при этом мощная, всесокрушительная, странно-высокая. Чувствовалось, что за этой тяжелой неулыбчивой громадой настоящая сила, что-то такое наше коренное, древнее и жуткое. От этой силы хотелось бежать сломя голову, ты хорошо понимал, что она уничтожит и не заметит. Но и манила она, притягивала, что-то родное, знакомое мелькало в нарисованных автором сценах…

Митька умел описывать дома, улицы, вообще город. Это было сделано по привычке талантливо и как-то неизбывно хорошо, как будто автор просто не мог сделать хуже, чем умел.

И вот в этих прекрасно прописанных декорациях действовали выдуманные, неестественно ведущие себя герои, решающие высосанные из пальца проблемы. Периодически автор соскальзывал на решение экзистенциальных вопросов – он просто не мог не философствовать. Но все эти рассуждения на высокие темы выглядели совершенно неуместно и абсолютно не соответствовали заявленному жанру… Герой, расследующий убийство, не должен пускаться в долгие дебаты о природе добра и зла, у него другие задачи.

Кроме того, Митька и вообще неважно владел композицией, а тут он просто терял почву под ногами. Он пытался создать интригу, беда же в том, что интрига-то вообще была его слабым местом, а как написать без нее детектив?

Это тот жанр, читать который должно быть прежде всего интересно, «все остальное потом», а тут можно было уснуть, пытаясь продраться сквозь страницы описаний нелогично ведущих себя героев… Они говорили так, как говорить не могли, действовали так, как невозможно было себе представить. Я читала, преодолевая негодование и обиду – я ведь знала, что автор может лучше!

Совсем иначе…

Зачем заниматься ерундой, пытаться изображать из себя лису, если ты сурок… Пытаться влезть в чужой огород и засадить его привычными тебе морковью и брюквой, когда хозяева привыкли к картошке и именно картошку ждут на обед.

Дикий роман я прикончила за вечер. Переплевалась, но дочитала. И да, надо сказать, отвлеклась от своих проблем.

Был уже час ночи, когда я зашла в телеграм, написала:

«Никогда не подстраивайся под публику».

Ответ пришел почти сразу.

«О чем ты?» – спрашивал этот гений экзистенциальной прозы.

«Если только ты пойдешь по этому пути, ты сам не заметишь, как потеряешь себя. Все время пытаясь угодить читателю, ты по кусочкам разбазаришь свой дар, от тебя просто ничего не останется. Да, есть формат, есть сложившиеся жанры, и работать в них – признак мастерства, профессионализма, но зачем пытаться наряжаться в чужие одежды?.. Это все чуждо тебе. Это совсем не твое. Да и в конечном счете у тебя все равно паршиво получается. Это не будут читать – просто плохо сделано».

«Ты о «Лотосах»?»

«Да».

«Ты уже говорила что-то похожее…»

«Да, но в последней работе все это выражено еще сильнее, чем в предыдущих. Мне совсем не понравилось».

«Ну ладно-ладно».

«Прости».

После паузы в пару минут последовал вопрос:

«Зайдешь завтра?»

«Нет».

«Почему?»

«Не знаю. Не хочу. Слишком много мыслей. Ложись спать. И бросай писать детективы. Все равно не выходит».

«Ты ужасно категорична».

«Я не могу тебе врать, только и всего».

«Жестокая Нета».

«Спокойной ночи».

Я выключила телефон. У меня не было желания больше разговаривать – ни с Митькой, ни с кем-то еще. Я просто не чувствовала в себе сил.

Хотелось взять паузу. Ни о чем не думать. Ни об искусстве, ни о продолжении рода – вообще ни о чем.

Выключить голову. Хотя бы на время.