Лисья тропа. Глава 4. В северные земли. Часть 5⁠⁠

- Эй, малец, ты чего застыл? – корчмарь оборвал мои попытки понять, что здесь явь, а что сон, окликнув с крыльца и уперев руки в бока. - Иди завтракай. Тебе еще чужое угощение отрабатывать и чердак, на котором даже и не спал.

Я обернулась к Сурону лицом и улыбнулась, поняв, что все же это быль. Был путник, была утренняя работа, были сборы угощения Исконной. А теперь будет и пробуждение Лиха, которому нужно помочь понять где он и почему.

- И тебе утра, - спокойно ответила я скорее сама себе, чем корчмарю, подошла к нему ближе и приветственно поклонилась.

- Как посмотрю, ты уже и по конюшне успел похлопотать, - он оглядел двор поверх моей головы и довольно ухмыльнулся. - Чисто стало, приятно посмотреть. Чем еще порадуешь или огорчишь?

- Доски нужны на денник, - только и ответила я, глядя на Сурона, ожидая ответов или новых вопросов.

Корчмарь сделал шаг в бок, открывая вход на кухню и удовлетворенно кивнул:

- Разберемся позже. Пока займись своими делами. Без хорошего завтрака работа не спорится. А то и делается спустя рукава.

Кухня встретила уже горячим воздухом, ароматами подошедшего теста, первых булок, вытащенных из печи, свежей кашей и молоком, еще не остывшим после дойки.

- Иди в общий зал, - походя произнесла Исконна и вручила мне горшок, только что поставленный на свободный стол. - Поешь там, как гость.

Я благодарно кивнула, удивленно поглядела на девицу, ловко управляющуюся с посудой и раскладкой по ней всякой снеди, улыбнулась целому искусству в руках красивой северянки и вышла, заняв первый же стол у двери.

Зал был еще пуст. Видать, здесь ранние пробуждения не в почете. А может, это мы очень рано встаем?

Солнце сделало лишь шаг, поднимаясь над горизонтом, и даря первые лучи. Оттого-то все и не желали покидать свои постели, чтобы начать новый день, в котором будут и заботы, и радости, и волнения, и дары Светлых богов.

А смельчаки, что уже встали, что принялись за работу, могли только радоваться тому, как свободно вокруг, как тихо, и как много можно успеть прежде, чем в зал спустятся гости, желающие угощения и внимания корчмаря.

Каша оказалась непросто вкусной, она была теплой, мягкой, молочной и нежной. Будто из рук самой Лады, всегда варившей и томившей свою кашу по особому рецепту. Я улыбнулась, вспомнив вкус угощения скромной красавицы, помогавшей дядьке по корчме, и продолжила свой тихий завтрак, поглядывая то на лестницу, то на дверь, готовая в любой момент приняться за работу.

На стол встала большая кружка, полная молока и блюдо с парой ломтей белоснежного хлеба. Где северяне находили такую муку, которую можно спутать с зимним покрывалом? В наших землях она была большой редкостью, здесь же за два дня я наела столько хлеба, что не едала в Славгороде даже в дни приезда дорогих гостей.

Исконна села напротив и придвинула угощение ближе ко мне:

-Ешь, запасайся силами. Сурон сказал, что тебе еще предстоит много работы.

Я улыбнулась ей и словам корчмаря. Работа почти выполнена, если только он не придумает для меня что-то еще. Сейчас куда важнее наперед прочих разбудить воеводу и привести его в вид, в котором ему не будет стыдно показаться перед своими людьми. И помочь тут мне может все та же Исконна с ее ловкими приготовлениями и вкусными угощениями.

Выпив половину кружки молока и даже не притронувшись к хлебу, я благодарно кивнула девице и осторожно начала:

- Есть еще для меня работа?

- Пока не знаю. Отец занят оглядыванием того, что ты уже натворил, а твои люди еще не проснулись. Видать, дорога их сильно притомила.

Я лишь кивнула на ее слова и огляделась по сторонам. Не только наш отряд устал за вчерашний день. Входная дверь еще ни разу не хлопнула, впуская в зал гостей и желающих угоститься вкусным завтраком из рук Исконны.

- Можно мне кринку кислого молока?

Девица удивленно уставилась на меня, не понимая, зачем человеку, напившемуся свежего, просить кисляк? Насколько крепок бы ни был желудок, такого не выдержит даже здоровый молодец. Что уж говорить обо мне.

Я улыбнулась на свои же рассуждения и добавила:

- Не мне.

Исконна улыбнулась в ответ и одобрительно кивнула, покинув зал, чтобы исполнить мою просьбу.

Раз все спят, то самое время подняться на чердак и дать время Лиху понять, как он туда добрался. А заодно и помочь достойно спуститься вниз, чтобы заняться более важными, ратными делами.

Мне не было известно, как воевода переносит расставание с хмелем. Не знала и каким застану его по утра. Но лучше кислого молока, простоявшего ночь у печи, ничто не могло помочь перебравшему с вечера. Этим дядька Фанас поделился со мной в тот день, когда предательски-сладкий мед ударил мне в голову, подкосив ноги и заставив удивленно сидеть на лавке в ожидании сил.

И это первое, что я запомнила и вынесла из того случая. Хмель легко пригласить к себе в тело, но уходя, он успевает много набедокурить. А разбирать приходится тебе. Да еще и своими силами. Опытный корчмарь знал о последствиях, но никогда не запрещал делать то, что могло навредить, зная, что опыт – лучший учитель.

Оттого первый мой мед, густой, едва терпкий, но больше сладкий, золотой, как солнце, и теплый, как вечерняя печь, стал для меня открытием. Он принес в голову гул, схожий с огромным роем пчел, а после звенящую пустоту, заставившую ноги отказаться от лишних шагов. Ясные мысли спутались с потерявшимся телом и вместе они не придумали ничего более умного, кроме как усесться на лавку, чтобы дождаться, когда хмель уйдет, оставив после себя ощущение потерянности и сожаления о содеянном. Но после этого меда я больше не пробовала. Не проверяла его на готовность, выбирая бочки и не тянулась к нему в моменты невзгод или горестей. Для меня лучшим лекарством стала работа. И стоит поблагодарить дядьку за хороший урок.

И за ответ, как быстро встать на ноги после бурного вечера с медом, пивом или другим хмелем в кружке, который сейчас станет мне хорошим подспорьем.

- Столько тебе хватит? – Исконна поставила горшок с кисляком на стол и осталась стоять надо мной, ожидая ответа. - Если нужно, принесу еще. Фарага не успела пока пустить его в тесто.

Я отрицательно мотнула головой, осторожно взяла горшок и направилась наверх.

Спал Лихо крепко. Причем настолько, что ему не помешали видеть сны ни мой подъем, ни грохот откинутой крышки, способный даже мертвого поднять из могилы. Видать, сказывались и долгая дорога, и долгожданная встреча с периной, и мед, выпитый перед сном в немереном количестве.

А снилось ему что-то приятное – с лица воеводы не сходила необычная, блаженная улыбка, возвращающая в воспоминания, когда мы повстречались впервые. Даже его черты преобразились, стали более детскими, вернули ему мальчишескую надменность, с которой он пытался вытребовать себе кобылку. Отчего казалось, что сон дарит ему мирные прогулки или жизнь без невзгод, где нет места для переживаний. Но и здесь, в яви было много хорошего, требующего его присутствия и внимания.

А для этого ему придется попрощаться со сном и вернуться сюда – к отряду, к послу, к корчме и ко мне, ждущей его пробуждения.

Поставив горшок у окна, чтобы тот не мешался под ногами, я принялась за уборку вещей, что вчера были сняты с воеводы и второпях сложены горкой в углу. Маленькое окно, пропускало не много света, но его оказалось достаточно, чтобы вместе с моими шумными передвижениями заставить воеводу открыть один глаз и осторожно оглядеться по сторонам:

- И чего ты делаешь в моей комнате, да еще и в такую рань? – хмуро поинтересовался Лихо, не поднимая головы с перины. - Не припомню, чтоб я позволял тебе ночевать у меня.

Я добродушно улыбнулась воеводе и приветственно кивнула:

- И тебе утра.

Немного подумав, но не поднимая головы с перины, Лихо оглядел комнату, сощурился, пытаясь что-то вспомнить, но не добившись нужного, кивнул в ответ:

- Утра, утра, конюх. Я не в своей комнате, да?

- На чердаке, - уточнила я, чтобы сократить число вопросов.

Лихо удовлетворенно кивнул, крепко сомкнул и разомкнул веки, стараясь привыкнуть к уступающему солнечному свету полумраку и вздохнул:

- Значит, все ж таки перебрал.

Я лишь пожала плечами, не желая вдаваться в подробности вчерашнего вечера и давая ему время, прийти в себя, чтобы приступить к сборам.

- И ты привел меня на чердак.

Ответом стал лишь кивок, не мешающий продолжению коротких рассуждений на больную голову.

Ясно было одно – хмель справился со своей задачей и смог прихватить с собой воспоминания о череде событий, случившихся под конец вечера в корчме. И это позволяло мне и дальше идти вместе с отрядом на Север. А это сейчас нужнее всего. Особенно после слов нечаянного гостя с синими глазами и доброй улыбкой.

Какие ответы ждали меня там? Что он хотел этим сказать? Почему вообще заговорил про дорогу на Север? Каждая наша встреча давала столько вопросов, что мне казалось – мы находим друг друга не просто так.

Еще и его слова про отца. Как отец может гордиться дочерью, которую не видел уже несколько зим?

Может, этот ответ ждет меня в Северном городе среди суровых мужчин и женщин, готовых к самым тяжелым испытаниям? А, может, он это сказал, чтобы успокоить меня, не подобрав других слов?

Как бы то ни было, но сейчас его речи послужили еще большим убеждением в том, что Лихо взял с собой конюха неспроста.

Воевода вздохнул и попробовал поднять голову с перины, чтобы лучше оглядеться, куда привели его на ночь. Но перина оказалась привлекательней обстановки вокруг и не пустила его, прижав к себе еще сильнее.

Как же мудро было заставить его подняться на чердак, подальше от чужих глаз, и как мудро было сейчас прийти сюда, чтобы помочь ему встать на ноги и не убиться по пути вниз. И столь же мудрым оказалось решение прихватить кисляк с собой, а не дожидаться, пока воевода сможет добраться до общего зала.

Я помогла ему сесть, стараясь не создавать лишнего шума или делать резкие движения, способные укачать на ровном месте. Лихо благодарно, но слабо кивнул, огляделся по сторонам и улыбнулся:

- Княжеские покои мне достались, - на его лице заиграла улыбка, хотя в глазах читались усталость и нежелание вставать или пробовать двигаться дальше. - Не поможешь своему воеводе? Или ты здесь только ради того, чтоб поучить неосторожного воина?

- Нет, - рядом с ним на лавку легли штаны и куртка. - Какая помощь нужна?

Лихо ухмыльнулся, осторожно протянул руку к вещам, но тут же вернулся обратно в недвижимое положение, чтобы не спугнуть установившийся в голове покой.

Я улыбнулась и достала из-под лавки горшок с самым действенным и нужным сейчас средством – скисшим молоком. Запах от него шел уже очень свойственный, что сразу скривило нос и губы воеводы, но виду ратник не показал, держась из последних сил.

- Пей, - протянула я ему кисляк. - Это лекарство.

- Я не болен, - Лихо попробовал отвести мою руку с горшком, чтобы убрать подальше от себя источник запаха, способного сейчас вывернуть все его нутро наружу.

- Но выпить надо.

Сейчас, несмотря на его силу, размеры, и сноровку, я все равно была способна заставить его выпить и съесть что угодно. Но принижать воеводу мне не хотелось. Да и время пока было на нашей стороне.

Лихо поджал губы, еще раз осторожно принюхался к содержимому горшка и уточнил:

- Кисляк что ли?

Я лишь утвердительно кивнула в ответ, продолжая держать горшок на вытянутой руке.

- Ты меня отравить решил?

Его брови попробовали немного приподняться, но его тут же замутило и Лихо снова попытался вернуть себе спокойный вид, не двигаясь и не качая головой.

- Не выпьешь сам, заставлю, - строго заметила я и придвинулась вместе с горшком.

Глаза воеводы уже привыкли к потемкам, отчего сейчас он внимательно разглядывал мое спокойное и строгое лицо, стараясь найти хоть каплю жалости или сострадания.

Но ни того, ни другого во мне не оказалось. Дядька всегда говорил, что тот, кто вчера был во хмелю, а сегодня от него страдает, должен получить не участие, а помощь. Потому что если ему плохо, не жалей – а заставляй. После скажет за это спасибо.

Лихо был уверенней и сильней многих воинов, встреченных мною что в Степи, что в Славгороде, что в дядькиной корчме. И он старался держаться стойко, уверенно, крепко. Вот только нос его подводил, ощущая запахи, которые обычно не замечаешь, да голова все никак не хотела выгонять из себя слабую муть, осевшую за ночь и поднятую сейчас.

- Это поможет? – нарисовав улыбку на моем лице, уточнил воевода и осторожно взял горшок, едва не выронив его на пол. - Тяжелый.

Я спокойно кивнула ему на замечание и принялась прибирать чердак, не желая мешать Лиху пить, теряя свое достоинство. Кисляк не каждый может выпить, не скривившись или сдержав все внутри. Многих выворачивало, многие чертыхались на чем стоит свет, многие и вовсе отказывались пить, не сумев совладать с собой даже при его запахе. Но он помогал лучше свежего воздуха и хорошей бани, которую никто сейчас топить не будет. Потому приходилось довольствоваться тем, что есть под рукой.

И чтобы не смущать его своим пристальным приглядом, я решила убрать вещи, сложить разбросанные покрывала, в которые еще в начале своего сна замотался ратник, и убедить его в том, что не вижу, как тяжело ему дается каждый глоток.

Горшок легчал, несмотря на то, как не нравилось его содержимое воеводе. И кадык начинал бегать активней, давая понять, что с каждым глотком ему становится лучше. Голова легчала, спина теряла свою костность, шея ловко откинулась назад, не пугая тем, что перевернет своего хозяина за лавку.

- Гадость какая, - выдохнув и снова вдохнув, заметил Лихо и отставил горшок.

Лицо его перестало казаться молодой болотной гладью с первой ряской, вернулся на щеки слабый румянец, а в глазах заиграли огоньки.

Теперь мне можно забрать опустевший горшок и покинуть воеводу, дав ему возможность собраться с силами, одеться и спуститься вниз, чтобы на своем примере показать, каким должно быть утро ратника в пути.

- Уже пошел? – Лихо с интересом оглядел меня, перехватившую горшок и собравшуюся к выходу, - Напоил гадостью и бежать?

Я улыбнулась его шутке и довольно кивнула. Если к нему вернулось желание острить, значит, его можно оставить одного – ему не потребуется помощь, чтобы спуститься в зал и начать сборы в дорогу.

Он оглядел меня, стопку одежды, оставленную для него по правую руку, и ухмыльнулся:

- Иди, дальше я справлюсь сам.

Лихо потянулся к штанам, сложенным сверху, распрямил их, помял в руках, будто пытаясь понять через какую трубу в них входить. Ему было неудобно оттого, что какой-то конюх, пусть и дружинный, был с ним рядом и в момент озорного и хмельного настроя, и в момент пробуждения, когда света видать не хочется, но и помирать еще рано.

- Лис, - неуверенно окликнул меня воевода, не дав закрыть за собой крышку чердака.

Я откинула ее обратно, поднялась, чтобы меня было видно по пояс, и вопросительно вскинула голову.

Он вздохнул, собираясь с силами, будто желая сделать то, что прежде ему не давалось. На его лице, слегка прирумяненном кисляком и ясностью ума, пришедшей после него, играли смущение и оторопь. Будто у малого дитя, впервые напрудившего в штаны на людях.

Молчание затягивалось, отнимая у нас обоих время, которого становилось меньше для сборов и доброй трапезы вместе со всем отрядом.

- Благодарствую, Лис, - Лихо все же решился сказать то, что должно остаться только между нами на чердаке северной корчмы, где витают остатки слабого хмеля и пыль, видимая в луче солнечного света. - За заботу, за лекарство, за… приют. И прости, если вчера что-то не то тебе сказал или сделал, - он пожевал губу, сложил штаны на коленях и выпалил. - Я не со зла.

Лицо воеводы зарделось от неведомых прежде чувств, что были ему прежде и неведомы. Стыд, неудобство, смущение перед кем-то, кто ниже его по рангу, меньше его по росту и слабее его по силе. Все для него было внове и оттого слова не хотели выходить, упирались, тонули в легких, будто в них сил было меньше, чем в их хозяине в момент пробуждения.

Я улыбнулась ему и лишь спокойно кивнула, оставив после этого Лихо одного. Мне удалось услышать самое главное – вчерашний вечер не отпечатался в его памяти достаточно хорошо, чтобы сегодня стать для кого-то из нас причиной для смущения или нежеланного расставания.

- Помогло? – Исконна с интересом оглядела пустой горшок, составленный мной на лавку возле чана, меня, утвердительно кивнувшую ей в ответ, и улыбнулась, вручая большое блюдо. - Тогда помоги и нам. Нужно угостить тех, кто уже проголодался после здорового сна. В зале пока только один гость ждет своего завтрака, так что не перепутаешь. После возвращайся, найдем тебе еще работу. Раз ты не хочешь чувствовать себя должным перед нами и Суроном.

Я молча кивнула, оглядела еще бодрых и готовых к труду работников кухни, улыбнулась и вышла обратно в большой зал.

Здесь и вправду сидел, и ждал своего угощения лишь один человек. Сурон внимательно оглядел меня, блюдо, утвердившееся в моих руках, будто родное, и довольно мотнул головой.

Поздновато начинает трапезничать хозяин корчмы. Но тут, на Севере, все не торопились спускаться вниз или приступать к своей работе. Может, просто мы напрасно куда-то спешили? А, может, вчерашний день для всех оказался слишком ярким и запоминающимся, чтобы так легко прийти в себя?

- Благодарствую, конюх, - корчмарь добродушно улыбнулся и внимательно проследил за тем, как я ставлю большое блюдо на стол, убирая калечную руку за спину, чтобы привлекать к ней меньше внимания. - Присядь-ка, малец, пока все отдыхают, можно и нам никуда не торопиться, - Сурон придвинул мне вторую кружку и налил в нее молока из кринки, занявшей центральное место на столе. - А заодно и побеседовать.

Я приподняла бровь, не желая разменивать слова понапрасну, и внимательно уставилась на корчмаря, желающего поговорить о чем-то с пришлым конюхом.

- Ты подумал о моем предложении? – мужчина обнял кружку, будто в ней сейчас плескалась вода из живого источника, которая не должна попасть в руки недостойных, и пристально уставился мне в глаза.

Необычно-гладкое для северян лицо не скрывало морщин, избороздивших уголки его глаз, и складок над верхней губой, собирающихся при напряжении их хозяина. Отсутствие бороды молодило его, если не садиться напротив и не всматриваться в его уставшие от своей работы глаза, но делало его странным, непохожим на других.

Ему нужен не конюх, и даже не отдых, который могла бы предложить Исконна, заняв его место и выполняя роль радушной хозяйки в дневное время и по утрам, когда всем хотелось только поесть и отправиться прочь по своим делам. Ему хотелось свободы, которой корчма дать не могла.

Для него гости были не долгожданными и желанными. Они мешали ему жить и мечтать о чем-то своем, более важном, более глубоком. И оттого в глазах Сурона царила тоска по несбывшемуся много зим назад предназначению.

Пришлый конюх не поможет ему стать свободней. Не облегчит ему труд и не позволит процветать. Путь он и говорил о том, что не берет гостей с лошадьми из-за отсутствия прибранной конюшни. Пусть сам не любил середняков, да еще и вооруженных, пришедших сюда к закату. Но это все были отговорки, оправдания, чтобы не принять новых гостей и закрыть корчму на засов навсегда, а не до восхода Солнца.

Я отрицательно мотнула головой, честно признаваясь, что над его словами мне думать было некогда. Да и не хотелось. За короткую ночь и яркое утро, начавшееся с приятного аромата удивительного табака и синих глаз старого знакомого путника, мне ни разу даже думать не захотелось о том, чтобы остаться здесь навсегда.

И даже заботливая Исконна, что с радостью встретила меня в корчме, заботливо предложила завтрак, аккуратно сложила гостинец для незнакомого путника и ко всему настояла на трапезе в зале, где могут есть только гости и хозяин, не уговорила бы меня остаться.

Ответы на мои вопросы ждут на Севере, а в корчме, нужен кто-то крупнее на вид и внушительнее, чтобы пугать и настораживать лишь своим видом. И не важно, будет ли он умелым и ловким, будет ли управляться с лошадьми и следить за чистотой в конюшне, как за собой. Главное – чтобы он умел говорить и не был тем, кто вынужден жить, нося сапоги чужака.

- Не подумал или отказываешь мне? – уточнил корчмарь, приподняв бровь и искривив уголки глаз.

- И то, и то, - коротко ответила я и поставила пустую кружку.

- Не понимаю тебя, - он глубоко вздохнул, прошелся ладонью по подбородку, будто пытаясь найти там бороду, и продолжил. - Ты прошел долгий путь, устал, замотался с отрядом, который не считается с тобой, как с мужчиной. Уж прости, но и я б не принимал тебя никак иначе, кроме как мальцом, ты себя б со стороны увидел, тоже рассмеялся, - Сурон благодушно улыбнулся и снова окинул меня теплым взглядом. - Но работу все ж таки свою знаешь. Управляешься хорошо. Вот только слабоват будешь для таких долгих дорог. Тебе б сидеть мирно у конюшни и радовать хозяев ухоженными лошадьми.

Я улыбнулась его речам и снова отрицательно мотнула головой. Стать конюхом при дружине, чтобы отплатить за добро и приют своего братишки – это одно. А стать конюхом, чтобы посвятить себя этому до самого ухода на Буян – совсем другое.

Пусть мне были по сердцу заботы о конях, было в радость жить среди сена и при кухне, в которой всегда находилось угощение для меня и моих братцев с сестрицами. Но не здесь было место, где путь должен закончиться. Не здесь я пущу корни и прекращу свои поиски.

- А с чего ты, корчмарь, решил, что он замотался и устал? – оборвал зыбкую тишину общего зала голос Лиха надо мной. - Думаешь, нашего конюха так просто сломать?

Его рука легла на мое плечо и придавила меня к лавке, чтобы я не предприняла попытки встать.

- Да ты посмотри на него, - с насмешкой ответил Сурон, указав на меня всей ладонью. - В чем тут душа держится? Я в его возрасте был крупней и крепче. Бревна на плече таскал и девиц без труда на чердак утягивал. А этот?

- А этот неплохо справляется со своей работой и хорошо чувствует себя в дороге, - Лихо сел по левую руку от меня и усмехнулся. - Думаешь, я бы стал брать с собой обузу?

- Думаю, что ты погорячился, взяв с собой безбородого юнца.

- Не тебе судить о зимах по бороде.

Сурон внимательно вгляделся в лицо воеводы, уже способного спорить и шутить. Ему нравилось, как молодой воин, отвечает ему и ведет с ним разговор, будто никто из гостей, не смотря на свое положение, не осмеливался говорить ему то, что думает на самом деле – все ж таки эта корчма единственная на долгие версты во все стороны. И спать на холодной земле где-то, где могут напасть разбойники, не хотел никто.

- А ты хорошо заботишься о своих людях, как я посмотрю, - улыбнувшись, заметил корчмарь и отставил кружку на край стола. - Раз и они в ответ проявляют к тебе столько внимания. Даже постель свою уступил, чтоб другие тебя не увидали по утру.

- Это проявление уважения в отряде, не вижу в нем ничего зазорного ни для него, ни для меня.

- Возможно. Но сам-то малец спал в конюшне. А отрабатывать чердак все равно берется сам. Как и еду, которую ему здесь предложили. Выходит, что не так уж и заботлив ты, воевода.

- Видать, у моего конюха гордости больше, чем у корчмаря, раз он ни словом об этом не обмолвился, - Лихо посерьезнел и внимательно вгляделся в лицо Сурона, все еще ехидно улыбающегося и ждущего оправданий.

- Что желаете кушать? – оборвала противостояние мужчин Исконна. - Каша уже подошла, есть хлеб свежий и мясо. Могу достать пива для здоровья.

Лихо перевел взгляд на девицу и улыбнулся ей, снова став добродушным, бойким молодцем, умеющим привлекать внимание красавиц, но помнящий, что за его спиной стоит еще шесть воинов.

- Благодарствую, нам бы всем уместиться за одним столом и хорошо подкрепиться перед дорогой. А после еще и с собой собрать снеди, чтобы хватило до города дойти.

Исконна внимательно оглядела воеводу, отца, столы, улыбнулась и кивнула:

- Все будет сделано, - ее взгляд скользнул по мне и читались в нем растерянность и просьба.

Я встала, ловко подхватила опустевшее блюдо, свою кружку и кринку:

- Помогу.

Лихо улыбнулся моей способности вовремя уходить оттуда, где меня не должно быть, одобрительно кивнул и вернул все свое внимание корчмарю. Им предстоял серьезный разговор, больше похожий на торг. Как это уже было однажды провернуто Гадаром в Северной роще.

- Не стоит, - растеряно возразила Исконна, следуя за мной до кухни. - Это не тяжело.

- Так надо, - только и добавила я, составила все на лавку и огляделась по сторонам.

Единственным мужчиной на кухне был Гнатка – мальчишка восьми зим от роду, ловко справляющийся с помывкой посуды, но не способный еще помочь чем-то большим. Его рост позволял ему быстро передвигаться по людной корчме, разнося угощение по столам. А смышленые глаза выдавали в нем острый ум, не позволяющий никому уходить без оплаты. Но даже чан с водой стоял не на столе, а на лавке, чтобы малец доставал до дна и вымывал все до чиста, не оставляя грязи на блюдах и мисках. Какой от него помощи могли дождаться Исконна и Фарага еще? Да и Сурон не выказывал особого интереса к происходящему на кухне.

Я молча прошлась до ведер, вылила из них остатки воды в кадку, стоящую рядом, и спокойно вышла в заднюю дверь, чтобы помочь с тем, что у меня получается лучше всего.

Деревня, в отличие от корчмы, уже проснулась и жила своей привычной жизнью. Малые дети притаптывали босыми ножками землю и гоняли соседских гусей, радостно повизгивая, когда у них это выходило, старшие следили и за теми, и за другими, чтобы никто не нанес никому вреда. Женщины иногда выглядывали из-за двери, чтобы что-то вытряхнуть, вылить или прикрикнуть на кого. А у колодца собирались девицы и молодцы.

Место сбора в любом городе и деревне всегда было свое. Но по утру, сколько много площадей и завалинок ни было б, всю молодежь можно разглядеть именно у колодца или реки. Сюда их гнали родители, чтобы те помогли по дому и хозяйству. А они, подспудно, находили здесь чужие глаза, способные разглядеть в них утреннюю красоту.

Вот и сегодня у колодца уже собрались даже самые поздние, самые нерасторопные из них. И, как везде, кто-то выделялся больше, а кто-то стоял в сторонке, ожидая, что и его заметят или позволят хоть немного пройти вперед.

Я улыбнулась, наблюдая за молодцем, рассказывающем о чем-то так ярко, что все слушали его разинув рот. Снова придется вспомнить Северную рощу и Златика, ставшего там девичьим героем и самым желанным мужчиной на всем постоялом дворе. Придется пробираться к колодцу, не привлекая лишнего внимания, но настоятельно сдвигая тех, кто не позволит набрать воду.

Какими бы яркими и захватывающими ни были рассказы молодца, мне до них дела нет. Есть корчма без воды и дров, есть ратники, которые будут готовы выступить в дорогу совсем скоро, и есть Сурон, все еще не принявший мою работу и не сказавший, достойна ли она его гостеприимства. Оттого сейчас нет времени на воспоминания о тех временах, когда девицы мило улыбались, хихикали и рассказывали мне разные глупости за ведро воды или праздный к ним интерес.

- И тут он просто нанес единственный удар. Взял и ударил его. Да так, что никто и не заметил этого, - размахивая руками и не обращая внимания ни на кого, продолжал рассказ молодец. - Поняли только потом, когда Урдан упал на колени. И как это случилось, когда он успел ударить – никто не заметил. Потому что следили все только за тем, как этот странный малец крутится, будто блоха на сковородке.

О вчерашнем вечере слухи разошлись уже по всей деревне. И первыми обсуждать и рассказывать об этом стала молодежь, не видавшая все своими глазами, но слыхавшая поздние пересуды родителей и друзей.

И в их устах события превращались в нечто увлекательное, куда более интересное, чем было на самом деле. А потому никто и не обратил внимания на нескладного мальца, пробирающегося через слушателей к колодцу с ведрами, а не раскрытыми ушами.

- Что за байки, небылицы какие-то, - возмущенно оборвал рассказ кто-то из толпы. - Да, как Урдана мог остановить удар какого-то дохляка? Все говорят, что в том мальчишке два вершка от горшка. Думаешь, ему будет под силу справиться с нашим здоровяком?

- А ты-то сам видел, как оно было, чтоб тут сейчас спорить? – молодец упер руки в бока и расставил ноги, будто собрался удержать бегущего быка.

- А ты?

- А мне отец рассказал сегодня утром, как вел Урдана до дому и как тот все удивлялся, откуда ж взялся этот заступник? Мелкий такой, нескладный середняк, будто только от юбки материнской отодрали. А хватило сил и наглости встать против него среди зала и вытанцовывать, а не драться, когда надо.

Я ухмыльнулась на такие рассуждения и спокойно принялась набирать воду, стараясь не привлекать к себе внимание. Для всех в деревне тот норовистый гость был другом, сватом, братом и просто соседом. Оттого любой, кто смог его побороть или просто взять верх, становится врагом всех жителей. И не важно, кто в действительности выходит прав.

Но в то же время, находились и те, кто не верил в байки, обросшие за ночь сказками и небылицами. Даже молодежь, мечтающая встретить домового или схватить за хвост кикимору, чтобы загадать желание, видела в рассказах дыры. Не каждый верил в существование мальца, способного побороть местного здоровяка.

- Да во хмелю он был знатном, - раздался девичий голос и в толпе последовал легкий смех. - Вот и не удержался на ногах. А малец и видел, что его только кругами поводить, тот и рухнет.

И спор пошел с новым задором, позволяя мне спокойно уйти к корчме, оставшись незамеченной.

Несмотря на то, что деревня стояла на самой дороге, здесь мало развлечений для молодежи. И оттого обсуждение вечернего позора Урдана стало главной сплетней по утру. Причем, такой, что ни одна молодуха даже не подумала направиться в корчму, где сейчас отдыхал целый молодецкий отряд со Срединных земель.

А ведь в моих краях все девки переплетали косы и меняли рубаху, едва заслышав о том, что в деревню вошли молодцы. Если же дорога предстояла дальняя и они останавливались в корчме на ночь, то тут же начинались вечорки и прогулки с песнями по большой улице, чтоб каждый увидел, какие знатные девицы здесь живут.