Кричи громче. Часть 2: Судья. (11)⁠⁠

25 Июля

– Забавно, я думал, вы не придете больше. После моего маленького срыва.

– Но все-таки я здесь. Значит, вы не очень хорошо меня знаете.

– Да, вам удалось меня удивить. В любом случае мне не стоило грубить. Я просто… слишком вжился в момент, что ли.

– Понимаю. Я решила дать вам время прийти в себя. Как вы сейчас себя чувствуете?

– Вполне сносно. Первые пару дней ходил, словно в тумане, и постоянно злился. Особенно, когда ко мне обратились «Роберт». Я чуть было не взорвался и не свернул шею подонку. Лучше уж по-старому: эй, дерьмо собачье… Вы пришли за продолжением, не так ли? Хотите узнать, что было дальше.

– На самом деле… у меня накопилось столько вопросов. Например, что случилось потом? Ее нашли?

– Меня поражает ваш интерес. Вы ведь знаете конец истории.

– Важен не конец, а то что было в середине.

– Позвольте с вами не согласиться. Хотя ход ваших мыслей мне определённо нравится.

– Как вы выбрались из пожара?

– О, это очень интересная история. С нее и начнем…

…

«Не уверен, сколько времени я провел без сознания. Помню только, как мне помогли подняться и оттащили в сторону. Я надышался дымом, поэтому пару раз сблевал кому-то прямо на ботинки. Перед глазами все еще кружили искры огня, но теперь это был просто плод раненого сознания, из которого вдруг вырвался знакомый голос:

– Черт! Чувак! Что за дерьмо?

– Кто здесь? – спросил я чужим голосом.

Оказалось, Тимми не последний засранец на планете. Совесть заела его той ночью, не дала заснуть, поэтому в конце концов он вышел мне на помощь. Он увидел огонь, так что долго искать не пришлось. Я валялся в кустах, как дохлая рыба, совершившая самоубийство, выпрыгнув из аквариума. Друг было решил, что опоздал, и очень обрадовался, когда я откашлялся и даже смог удержаться на ногах.

– Е-мае, я думал, ты труп! – взбудоражено тараторил Тимми. – Но ты справился, черт тебя дери! Сжег все к хренам собачьим! Ууу!

Он весело присвистывал, но мне не было смешно.

– Мы победили! Мы сделали это! Уууу! Гори в аду, Черный Шак!

Я откашлялся.

– Ничего не…кха-кха… не вышло, Тимми. Не получилось, – пытался объяснить я.

– О чем ты? Смотри, как все полыхает.

– Нет. Монстр жив. Я видел. Кха-кха… Это не помогло.

В его глазах мелькнуло легкое разочарование, но все же он мне не поверил. Я не рассказал ему про сестру: не смог. Мне было так стыдно… и так больно. Я подвел ее. Всех подвел.

– Давай, валим отсюда, пока все не сбежались, – рявкнул Тимми и помог мне идти. Пожар уже охватил лес вокруг кладбища, это выглядело опасно. Друг меня спрятал, обработал ожоги, я имею в виду, приложил листья подорожника, и боль показалась мне просто адской, когда сок из листика капнул на рану. К тому времени уже все жители бегали по улицам в панике и таскали ведра с водой. Тимми пробрался в дом (ну как пробрался: никто не обращал на него внимания), достал бинт из аптечки и перевязал мне руки, протер лицо мокрым полотенцем. Он старался как мог, чтобы привести меня в человеческий вид.

– Никто не должен знать, что ты сделал, – серьезно сказал он, и я отметил, что «мы» превратилось в «ты». – Но это не страшно. Настоящий герой должен оставаться в тени… Расскажи мне все, что там было! Ну же!

Я уже немного пришел в себя, но никак не мог перестать плакать от ужаса и боли, что пережил. Я страдал, очень страдал, а Тимми этого не видел, думал, что я напуган.

– Все кончено, Тимми…

– Да, но что…

– Нет. С меня хватит. Все… кха-кха… Это была идиотская затея! Я все испортил… кха-кха… Ты слышишь? С меня хватит! Больше никаких планов, никаких монстров… Пусть этим занимаются взрослые.

Друг, казалось, разочаровался во мне.

– Ты устал, Бобби. А взрослые, они ничего не понимают… ничего не делают.

– Это не игра, Тимми! К черту все… К черту Черного Шака… Рахеля… деда… и тебя, друг. Ты меня кинул. Пошел к черту.

Он засмущался.

– Ну ты чего… я просто… не мог… Мишель…

– К черту Мишель.

– Эй! Не смей так говорить!

– Мне плевать… уже слишком поздно. Мы проиграли.

Тимми помог мне незаметно пробраться в дом и переодеться в пижаму. По улицам разносился сигнал пожарной машины. В другой ситуации мы бы оба выбежали посмотреть на нее, потому что никогда еще не видели настоящую пожарную машину, но не сегодня.

– Слушай, а Робин-то где? – вдруг спросил он, и мое сердце больно сжалось. Ее кровать пустовала, выходит, мне ничего не привиделось. Хотя я и так это знал.

– Ладно, спи. Еще увидимся. Ты молодец! – поддержал он меня напоследок.

Ну и натворил я дел… И как я скажу бабушке, что потерял Робин? Меня выгонят из дома и правильно сделают. Я не достоин даже того, чтобы жить… Откашлявшись как следует, я намертво вырубился, желая позабыть все, что произошло, желая поверить, что ночь была всего лишь дурным сном.

Благо бабушке сообщать ничего не пришлось. Она сама обнаружила, что сестры нет ни в постели, ни вообще в доме, и в принципе нигде. Меня спросили, не видел ли я Робин, но я отрицательно покачал головой, затем оставили в покое, так как слишком уж я был вялый и сонный. Мэри быстро сообразила, что Робин стала еще одной жертвой, и побежала в церковь рассказывать об этом всем, кто ей только попадется на пути. «Дьявол вернулся!» – так заключили жители. И он же побеспокоил души покойников, как заключил Рахель, для которого снова началось раздолье. Вот только пожарные, кому удалось-таки затушить полыхающий лес (в чем им здорово помог начавшийся ливень), с ним не согласились. Чтобы установить факт поджога, вызвали полицию, и так слуги закона наконец попали к нам, с утра они уже кишели вокруг места преступления, как навозные мухи.

Извините за такое сравнение, но нет, мне не стыдно. Мнение мое о ваших друзьях далеко от идеального. Возможно, вскоре вы меня поймете.

Окружающие отнеслись к ним с подозрением и неприятием. «Мы вам не рады», – говорили взгляды наших жителей. Священник подливал масло в огонь, призывая не доверять «друзьям Дьявола». К счастью, не все его послушали. Некто, решивший остаться инкогнито (как я позже узнал, это была Кэтрин), шепнул полицейским, что дите Мэри пропало во время пожара и надо бы его поискать. Да и в целом какие-то странные дела творятся в деревне последние пару месяцев: исчезают и появляются дети, а теперь еще огонь на кладбище. Сначала к ней не отнеслись серьезно. Никаких заявлений об исчезновении хотя бы одного ребенка не поступало, стало быть, это просто странная женщина с ее теориями заговора. А вот пропавшая Робин их заинтересовала. Полицейские стали опрашивали население и их подозрения усилились. Со мной тоже захотели побеседовать.

Констебль Сэм Дерман заявился к нам после обеда, чтобы собрать сведения о Робин. Бабушка не хотела его принимать, думая, что не стоит вмешивать чужаков в дела божьи, но все же впустила. Она отвечала осторожно, чтобы никого не выставить в дурном свете, однако человек этот оказался профессионал, он быстро раскусил бабушку и уже через 5 минут выведал у нее все, что считал нужным. За всеми своими религиозными предрассудками Мэри с простодушием выдала информацию о пропавших детях и церкви, в которой этих детей отмаливали и возвращали. Она была уверена, что Робин будет в порядке, правда ее немного пугало участие полиции, которое могло все испортить.

От старика констеблю не удалось узнать ничего нового, дед был агрессивен и не словоохотлив, но при этом он, конечно, не забыл обвинить меня в дурном влиянии на сестру и выразить сомнение, а не поспособствовал ли я ее исчезновению. И тогда констебль захотел опросить меня. Он вошел в комнату, встал передо мной, как пугало: ростом под два метра, тощий, как щепка, с большими ступнями и ладонями. Вид его вызвал смесь ужаса и восхищения. Он был страшен, но я никогда раньше не видел полицейского. На нем была настоящая полицейская форма, со значком и все такое, с ремнем на талии, который почти дважды огибал его, а еще такая смешная шапочка, что-то между колпаком и армейским шлемом. Суровое лицо не имело растительности, только несколько волосинок на месте бровей. От него несло потом.

– …Меня зовут… У меня к тебе пара вопросов. Уделишь мне минутку? – сказал он на удивление низким голосом, и я понял, что пропустил половину текста.

– Д-да… – неуверенно ответил я констеблю, садясь на кровать. Бабушка поставила ему стул, и он сел напротив. Казалось, его голова где-то под потолком.

– Обращайся ко мне сэр.

– Да, сэр.

– Хорошо. Ты знаешь, что мы тут делаем, сынок? – его тон был строгим и поучительным, будто я заранее в чем-то виноват. Некоторые взрослые имеют привычку разговаривать с детьми в такой манере.

– Ищете Робин.

–…сэр.

– Ищете Робин, сэр.

– Верно. И того, кто устроил пожар. Вероятно, это был один и тот же человек, – я не понимал, зачем он выдает мне так много лишней информации. Он напоминал мне нашего епископа: хитрый, скользкий и также сразу невзлюбил меня.

– Пожар? – недоумевал я.

– Все верно. Ты что-нибудь видел сегодня ночью? Подумай над ответом.

Я сделал вид, что думаю. Подложил руку под подбородок, что было ошибкой, почувствовал острую боль в ладони, но сдержался.

– Какие у тебя раны, сынок. Обжегся? – полицейский сощурился и стал похож на охотника, который смотрит в прицел.

– Да это… порезался просто. Сэр, – сказал я максимально нелепо.

– Конечно… Послушай, Робби…

– Я Бобби.

– Неважно. Ты вроде уже взрослый парень. Умеешь пользоваться спичками, верно? Может, ты, ну не знаю, заигрался в лесу… выронил спичку… испугался. Можешь признаться, никто тебя ругать не будет, ну.

– Да нет же, я порезал ручки.

– …сэр.

– Сэр.

– Мы, кстати, нашли обгорелый рюкзачок на кладбище и коробок спичек. Где твой рюкзак, Бобби? – это была откровенная ложь, так как все сгорело к чертям, остались лишь камни да могильные плиты. Но тогда я не знал, что констебль блефовал. Все они смелые и крутые, когда нужно вести разговор с тем, кто слабее тебя.

Но я не растерялся.

– Да... потерял давным-давно. Сэр.

– Значит, рюкзак ты потерял, а руки порезал, так?

– Да, сэр. Все так.

– Изумительное совпадение. Мадам, когда же он так порезался? – обратился он к бабушке.

– А…да… вчера еще. Помогал на кухне, – удивительно, что она заступилась за меня, нагло соврав полицейскому.

– Вот как, – он был явно разочарован.

– А будут вопросы про Робин? – спросил я с издевкой. Он снова повернулся ко мне.

– Когда ты видел сестру в последний раз? И не забудь в этот раз добавить сэр.

– Вчера вечером, когда мы ложились спать. Сэр.

– Ты не просыпался ночью, а, сынок?

– Нет, я очень крепко спал. Только утром.

Он задал мне еще несколько бессмысленных вопросов, на которые я кое-как ответил, а затем он ушел. И тогда я отдался слезам от горя и жалости к себе. Я думал, бабушка спросит, откуда мои раны, но она благополучно об этом позабыла.

Робин не вернулась в тот день, хотя Мэри ждала. Ждала дома на веранде, ходила на кладбище, гуляла по улице. Она думала, все дело в излишнем внимании, и Дьявол вернет девочку, как только чужаки уедут. Но на следующий день Робин так и не пришла, а внимание сотрудников полиции привлекли и другие случаи исчезновения. Они быстро поняли, что происходит нечто странное. В общем, пожар вдруг стал не основной проблемой. Полиция опрашивала жителей, забирала детей в город на обследование и в целом свое расследование вела очень активно. Родителям это не нравилось, но их мнение не то чтобы кого-то интересовало. Полицейские громко разговаривали по рации и между собой, и в деревне стало довольно суетно и шумно. Люди пропускали проповеди и вынуждены были постоянно ездить давать показания, а Рахель бесился, как черт, но с представителями закона общался сдержанно. С его слов никто и не пропадал, просто непослушные девочки сбегали от родителей, а те приходили к нему за отпущением грехов.

Тогда я не очень понимал, что происходит, но надеялся, что чужаки найдут Робин. А если они смогут найти ее, то, скорее всего, смогут и победить монстра. Вот так на нашу территорию наконец ступил закон, чтобы со всем разобраться.

Насколько мне известно, девочки впадали в истерику, когда медики пытались их осмотреть, а Амалию так вообще пришлось усыпить, и тогда уже истерила ее мать – Кэтрин. Племянница священника Миранда попала в больницу и осталась там надолго. Травмы, нанесенные ее здоровью оказались необратимыми, чего вполне можно было избежать, если бы ее вовремя доставили в госпиталь. Она не могла говорить, только издавала непонятные звуки, не понимала речь, обращенную к ней, не могла самостоятельно ходить в туалет, из-за чего все время была в памперсах, не могла читать, писать, играть, да совсем ничего не могла. Только пускала слюни, глядя куда-то в центр стены. Словно превратилась в слабоумную. Однажды в более сознательном возрасте уже после обучения в колледже я навестил Миранду в доме инвалидов, куда ее в конце концов сплавили, и она была все такой же. Тело без души. Я потрогал ее за руку и ничего не почувствовал – пусто.

Но все это я выяснил позже, а сам целых два дня после происшествия провел практически в отключке, мучаясь между бредом и явью. Я испытывал дикие режущие боли, страдал от невидимых рук, прикасающихся ко мне, пока что-то внутри меня не погибло. Лишь тогда я очнулся…»

…

– Желаете что-то спросить сегодня?

– А вам есть, что добавить?

– Если честно, я все еще истощен и хотел бы отдохнуть.

– Я все же спрошу. Почему вы назвали Миранду телом без души? Вы сказали: я взял ее за руку и ничего не почувствовал.

– Да. Иногда я знаю кое-какие вещи. О людях.

– Это как? Вы не могли бы пояснить, что имеете в виду?

– Просто знаю и все. Больше, чем другие.

– То есть вы особенный?

– Если иначе вы не способны понять, то можете считать так.

…

26 Июля

«…Я очнулся посреди ночи от дурного сна и не мог понять, где нахожусь и сколько прошло времени. Как будто умер и вдруг воскрес. Такое странное ощущение ужаса, смешанное с радостью избавления от кошмара. Я почти ничего не ел это время, потому пошел вниз и выпил целый литр козьего молока. Я хватал все, что видел: ягоды, засохший хлеб и сырые яйца, но мой голод никак не утолялся. Все вокруг казалось новым и чужим, словно я только что прибыл с необитаемого острова. Под конец трапезы я выпил стакан воды, тогда желудок переполнился и меня чуть не вырвало. Однако я ощутил себя обновленным.

В гостиной на диване храпел старик, и сначала я слегка отпрыгнул от него в испуге, но быстро понял, что опасности для меня он больше не представляет. Просто почувствовал это. Он заснул с сигаретой в руках, и пепел падал на ковер с потухшего фильтра. В тот момент дед вызывал у меня только жалость и отвращение. Никакого страха. До рассвета было еще несколько часов, а спать мне больше не хотелось, поэтому я поднялся в комнату, окинул взглядом аккуратно заправленную кровать Робин с подушкой, уложенной в форме треугольника, понял, что скучаю по ней, а затем стал рыться за своей кроватью, где складировал ненужный хлам. Я отыскал какой-то старый комикс, который одолжил у Тимми, очистил от пыли еще влажной рукой, прочитал название на обложке: «Граф Дракула. Кошмар Трансильвании», под надписью бледный человек в костюме джентльмена и черной мантией сверху стоит около кровати и держит в руках женщину без сознания. В голове прозвучал голос Тимми: «Я граф, мать его, Дракула!». Тимми… интересно, как он там?

Я листал комикс до утра, пока не услышал шум на первом этаже. Бабушка уже во всю готовила завтрак, и я спустился, чтобы снова поесть. Ее глаза были красны от слез, она то и дело всхлипывала носом. Может, не так уж ей было плевать на нас. И вот тогда она впервые обратилась ко мне не по имени.

– Баба, хочу кушать, – сказал я без доброго утра.

– Садись, дорогой, только поставь посуду на стол.

Бабушка наложила мне оладушек и налила чай, оладьи щедро полила сверху джемом, как любила сестра. Но не я.

– Приятного аппетита, Робби, – она назвала меня, как тот жуткий констебль, мне стало неприятно.

– Я Бобби.

– Да какая разница? – ответила она с какой-то тоской в голосе.

Но мне была разница, я не хотел, чтобы меня соединяли с кем-то другим. Я хотел быть собой.

В обед снова пришел констебль и забрал бабушку с собой для дачи показаний. Робин не явилась. Дед со мной не разговаривал. Время тянулось очень медленно, секундная стрелка будто замерла на месте. Мир стал для меня другим: тусклым, лишенным былой тайны, все казалось таким скучным и невзрачным. Я пытался посмотреть кино, но его черно-белые кадры вызывали тоску. Прошелся по дому. Блинчик поймал мышь и жадно вгрызался в нее зубами в углу веранды, оставляя под собой лужу темной крови. Я не испугался, только завороженно смотрел, с какой силой и грацией он расправляется с более слабой жертвой. Было в этом что-то величественное… и манящее. Кот заметно отощал. Должно быть, последние дни его забывали кормить. Я налил ему блюдце молока и поставил рядом. Пусть напьется, если мышиной крови будет недостаточно.

Бабушка вернулась к четырем часам и тут же бросилась возиться с животными, хотя они как будто прекрасно справлялись сами. Козы дремали на солнце, куры бегали, как обезумевшие, и одна больная свинка валялась в грязи. Я наблюдал за ней какое-то время, расчесывая ладони до крови. Руки заживали, но все еще адски болели, словно огонь продолжает пылать изнутри.

На следующий день в гости явилась Линда с детьми. Когда раздался звонок, бабушка возбужденно кинулась к двери, ожидая хороших новостей, но ее ждало разочарование. Линда принесла мерзкий пирог с яйцами и капустой. В прошлый раз меня тошнило им всю ночь.

– Мэри, дорогая, ну как ты? – с порога крикнула она, заходя внутрь.

С кухни доносился ее голос.

– Ты же знаешь, надо верить!.. Сколько раз в день ты молишься?.. Я и сама была в таком положении еще недавно!

Брошенные дети стояли напротив меня.

– Ну привет, – холодно поздоровался Тимми. Мишель молчала.

– Ну привет, – также ответил я с вызовом.

– Мэри, будь добра, мне надо в участок… пригляди за детьми, пусть поиграют в вашем саду… Я подумала, мальчику…! Они же друзья, только… Не спускай глаз, чтоб никуда не уходили! Ладно? Да, это по поводу Мишель, ты же знаешь…

Мишель покраснела. Ей не нравилось быть в центре внимания.

– …А как тебе этот вандализм на кладбище, Мэри…? Нужно совсем не иметь души, чтобы сотворить подобное с таким местом…! Бедный наш епископ так страдает! Могила его предка пострадала больше всех! Нет, ну ты… – кажется, епископу она сочувствовала больше, чем бабушке.

Когда мы остались одни во дворе, ребята молчали, никто не хотел начинать разговор первым. В итоге я все равно решился.

– Мишель, в этом году в школу? –

– Ага… – пропищала она.

Снова прошлись в тишине. На листья винограда опустился большой колорадский жук. Мы одновременно отбежали в сторону.

– Мерзость какая! – испугалась Мишель.

Мы с Тимми встретились взглядами.

– Значит, ты больше не злишься? – спросил он.

– На что мне злиться? – удивился я.

– Ну… мы поссорились… ну тогда. Ты так кричал.

– Да? Я не помню, – я и правда не помнил. В моих воспоминаниях все было так туманно. – Я думал, это ты злишься на что-то.

– А, ну и хорошо, – Тимми улыбнулся, в его улыбке появились новые элементы.

– Ого! У тебя зубы встали на место!

– Ага, – гордо заявил он, – да уже давно.

– И говоришь как человек.

Мы беседовали на нейтральные темы, иногда даже посмеивались над шутками друг друга. С такой улыбкой Тимми определенно ждало будущее женского обольстителя.

– Почему мы не играем на той стороне? – спросила Мишель.

– Там животные. Я туда не хожу.

– Почему?

Я не хотел рассказывать истинную причину. У нас есть козел по кличке Байрон (бабушке показалось это имя уместным для козла), и он главный в нашем скотном дворе. Байрон гоняет всех, кто только окажется на пути. Однажды, когда я был совсем маленьким, я пошел за бабулей, а она не заметила. Байрон гнался за мной и бодал своими большими рогами под задницу, пока бабушка пыталась поймать нас обоих. Это навсегда отбило у меня желание иметь дело со скотиной. С людьми это работает примерно так же, кстати.

– Ой, да там скучно. Садись лучше на качели.

Мы усадили Мишель на качели между виноградными лозами. Ее волосы немного отросли, и кончики еще сильнее завились у лица. Однажды ей суждено стать настоящей красавицей. Но тогда я бы не рискнул произнести это вслух: она ведь была такооой малявкой! Прямо как Робин. Перед глазами сразу встал образ сестры, как она весело раскачивается между стеблями. Друг заметил мое грустное выражение лица.

– Она вернется, Бобби. Все возвращаются.

– Ладно, – тоскливо ответил я.

– Надо верить, – вставила Мишель, очевидно повторяя за мамой.

– Не вернется она, – я пнул ногой ветвь винограда, которая отлетела и тут же вернулась на место.

– Откуда ты знаешь? – спросил Тимми.

– Просто знаю.

Я не мог объяснить, откуда во мне такая уверенность, но знание это не требовало доказательств. Тимми не было известно, что в ночь похищения я видел, как Черный Шак уносит сестру. Я хранил эту маленькую тайну, не смея никому ее доверить.

– Может, она сбежит, как Миранда, – предположила Мишель.

– Почему ты думаешь, что она сбежала? – засомневался я.

– Знаю и все.

– Ладно.

– Ладно, – повторила она.

Мы немного помолчали. Мишель больше не качалась. Тимми предложил мне прогуляться с ними и Кристи. Я засомневался, отпустят ли нас одних после последних печальных событий.

– А почему нет? В деревне столько полицейских, что на улице безопасней, чем дома. Все они рыщут, рыщут, наверно, следы… – он прервался. Да, хотел продолжить я, ищут следы Черного Шака, да только не найдут. Он умнее, чем нам казалось.

Вечером Линда наспех поблагодарила Мэри и забрала ребят. Я тем временем прошел в гостиную. Дед снова сидел перед телевизором, курил сигарету прямо в комнате, сидя на диване, второй рукой держал стакан с каким-то крепким алкоголем. Сильно воняло перегаром и немытым телом. Должно быть, труп пахнет и то лучше. Старик вызывал у меня отвращение. Такое сильное, что меня передернуло. Будто сотни гигантских пауков, червей и змей плавно ползут вверх по ногам. Я мог бы сблевать там, но стерпел. Ему было абсолютно плевать на Робин, и вообще на всех, кроме себя. Он заметил, что я смотрю на него.

– Чего ты там пялишься? Не бегай по комнате, – по привычке сказал он.

Я продолжал смотреть с любопытством. Какое же ничтожество. Просто пустое место.

– Ну чего надо, щенок? Мал еще пить, – сказав это, он усмехнулся и отхлебнул глоток из стакана.

Не знаю, откуда во мне взялась смелость, но внезапно я как будто стал другим человеком. Кем-то гораздо более зрелым и мудрым, и конечно же, безрассудным. Но не только в этом смысле… Просто я и правда был кем-то другим в тот момент.

– Тебе стоит убить себя, – спокойно сказал я.

Дед поперхнулся, чуть было не выронил сигарету, пепел с нее осыпался на диван. Он явно был ошарашен.

– Что ты сказал…?

Я подождал, когда он перестанет кашлять.

– Тебе стоит убить себя, старый хрен. Возьми бутылку бурбона и выпей залпом. Затем еще одну и еще. Пей до тех пор, пока печень не откажет и не умертвит такое дешевое дерьмо, как ты. Старое и никому не нужное.

Он приоткрыл рот, челюсть задергалась, рука со стаканом упала в область паха, глаза вылупились и обнажили пожелтевшие белки. Он стал напоминать обезьяну, которая жует банан и дрочит одновременно.

Не дожидаясь ответа, я развернулся и ушел. На душе полегчало. Старик ничего мне не сказал ни в тот день, ни на следующий, ни в любой другой. Однако и просьбу мою не выполнил. Хотя… пил он не залпом и не за один присест, но все же долго и старательно, по бутылке день за днем, пока цирроз печени окончательно его не прикончил. Как я и пророчил. Уверен, мир ничего не потерял с уходом еще одного вонючего козла.

Шли дни, а сестра все не появлялась. Самое ужасное, что я… стал привыкать. Бабушка все чаще называла меня «Робби», и вскоре я перестал поправлять ее. Надоело. Дед не обращался ко мне напрямую, иногда он говорил как бы в воздух, но чтобы я слышал: «А вот если бы Робин была здесь… она бы такой ерунды не сделала» или «Робин была такой тихой и кроткой… а ты носишься, как петух без головы», а потом обязательно добавлял: «Загубили девчонку!». Все это подпитывало мое чувство вины, а от него я и так никуда не мог деться. Мэри не теряла надежды. Она упорно ходила в церковь и выполняла все поручения священника, молилась по несколько раз на дню и верила, что скоро внучка вернется домой. Все возвращались. Не может быть иначе. Но в этот раз случилось то самое иначе. Какова бы ни была причина, Робин так и не пришла. А наша жизнь продолжалась, и со временем стало все как обычно, за одним исключением: пустая кровать моей сестры.

В начале августа полицейских поубавилось, монстр вроде бы ушел насовсем, а деревня снова стала тихой и мирной. На одной мессе Рахель сообщил, что Дьявол сам выбрал себе жертву, раз уж мы не захотели поделиться с ним кровью грешника, и отныне нас не побеспокоит. Но жители приняли его теорию с большим недоверием и недовольными перешептываниями, поэтому больше Рахель ее не навязывал. Вероятно, он понял, что потерял авторитет. Об этом мне рассказала бабушка, которой такой вывод тоже не пришелся по душе.

В общем, жизнь текла в прежнем русле…»