Кордон на Озере. Часть 4⁠⁠

- Вставай, лежебока – Михалыч тронул меня за плечо. Я открыл глаза и пару минут не мог понять, где это я нахожусь. Беленый неровный потолок над головой, бревенчатые медового цвета стены, скрипучий диван подо мной и приятный смолистый запах. Я уселся на постели, поежился от холода и выглянул в окно, отодвинув в сторону кружевную занавеску. За окном было красиво. В неверном рассветном освещении Озеро спало, укрывшись плотным туманным одеялом. Туман был везде – во дворе, в лесу, полосами стелился по горам. Разом вспомнив весь вчерашний день, я вскочил и хотел было бежать на улицу, к умывальнику, но смог только охнуть и завалиться обратно на диван. Ноги нещадно болели.

- Что такое? – Михалыч, стоявший у двери, обернулся.

Я молча вытянул вперед ноги. Михалыч подошел, присел на корточки, осмотрел ступни:

- Ничего страшного. Зато теперь будешь знать, почему сапог должен на ноге сидеть как влитой. Посиди, я сейчас.

Михалыч пружинисто поднялся и скрылся за дверью. Сидеть было холодно, и я все же поднялся, быстро оделся и босиком пошел на улицу, умываться. Щенок приветствовал меня заливистым тявканьем, Каюр только зевнул, широко разинув пасть с вершковыми клыками, а Муська и вовсе не обратила на меня внимания. Я с наслаждением умылся холодной до ломоты в пальцах водой из умывальника с гвоздиком, растерся вафельным полотенцем. Похоже, сегодня будет еще один отличный денек! Пора чай варить.

Михалыч вернулся минут через десять с небольшим блюдцем в руках, на котором что-то активно размешивал палочкой. Увидев, что я уже умылся и орудую у костра, он одобрительно кивнул и уселся на большой чурбак, заменявший ему стул, продолжая перемешивать что-то в блюдце.

- А что это?

- Это для ног твоих первое дело. Живица, мед и мята. Когда ноги вот так собьешь, как ты, надо собрать живицы с кедра и смешать ее с медом. Живица заживляет хорошо, а мед помогает ей на коже держаться. Ну а мяту я добавил, чтобы она охлаждала натертые места. Садись на лавку и давай сюда свои ноги.

Я послушно уселся и вытянул ноги. Михалыч взял правую ступню и быстрыми аккуратными движениями стал втирать получившуюся смесь в кожу. Сначала ничего не происходило, но через минут ноги охватила приятное ощущение, очень странное. Ногам было одновременно тепло и прохладно, но боль прошла совершенно.

- Давай-ка вторую. Пока чай будем пить, все впитается. Но сегодня ты по тайге не ходок, если только в кедах. Потому пойдем мы с тобой на рыбалку.

- На рыбалку?! А кого мы будем ловить? – я чуть не соскочил с лавки.

- Кто поймается, того и будем ловить.

Надо ли говорить, что сердце мое зашлось от радости предстоящей рыбалки! В горах, на огромном Озере я буду ловить самое меньшее тайменя!

Михалыч тем временем сходил в дом и принес небольшой березовый туесок с крышкой, открыл его и показал мне:

- Вот гляди, это Иван-чай, главная трава в тайге.

Я заглянул в банку и увидел какие-то черные гранулы.

- А почему он такой? Грузинский чай совсем другой.

- Это листья Иван-чая, высушенные по особому рецепту. Ты понюхай, как пахнет.

Я сунул нос в туесок. Запах был чудесным. Пахло почему-то яблоками и еще чем-то очень знакомым.

- Можешь и на вкус попробовать.

Я недоверчиво посмотрел на Михалыча, не шутит ли? Зачем заварку есть? Мы ели заварку только когда живот сильно слабило, и вкусного в ней ничего не было.

- Да ты попробуй – Михалыч закинул в рот щепотку чая и принялся жевать с довольным видом. Я попробовал тоже. Конечно, это не обычная заварка. Вкус травы, весенней земли, молока и меда! Вот это да!

- А мы его пить будем?

- Его, а как же. Сходи-ка в огород, щипни несколько листочков смородины, для аромата.

Я вскочил и, забыв про болящие ноги, припустил в огород. Вернулся, бросил смородину в котелок и только тут сообразил, что ноги болеть перестали.

- А ноги-то не болят! – я довольно притопнул. – Так что я по тайге ходок.

- Ходок, ходок. До речки уж точно дойдешь, не на себе же тебя нести.

За завтраком я рассказал Михалычу про то, как Муська вчера на кого-то страшно рычала.

- А, это соболек приходил. Правда, он обычно по утрам прибегает. А тут, видать, не смог любопытство пересилить, пришел на тебя поглядеть. Сейчас-то уже поди всей тайге растрепал – Михалыч со смаком отхлебнул ароматного чая. – Теперь жди, все посмотреть придут.

- Все?

- Обязательно.

- И медведи?

- А как же, они в первую голову пожалуют. Хозяева все-таки, должны же они знать, кто в их владениях появился новенький.

Я постарался не показать Михалычу, что новость эта меня, мягко говоря, не обрадовала, но он точно все понял.

- Не боись, они издалека поглядят. Если пакостить е станешь в тайге, они к тебе и не подойдут.

- Пакостить?

- Мусорить, зверя зря бить или костры палить, например.

- И в мыслях не было! – горячо заверил я егеря.

- Допивай чай, идти уж пора. По туману дойдем как раз. А там развиднеется, глядишь, и поймаем кого.

- А на что ловить?

- На муху можно или на мормышку. Увидишь.

- А мы с батей мыша сделали…

- Мыша? Ну-ка, покажи мне вашего мыша.

Я вскочил и кинулся в дом, где со вчерашнего лежал так и не разобранный рюкзак, вытащил бережно обмотанную пленкой снасть и гордо понес ее Михалычу. Развернув пленку, он долго крутил мыша в руках, разглядывая его так и эдак, только что на зуб не попробовал. Наконец, вынес вердикт:

- Годная поделка. На такую и таймень может взяться, и ускуч, и щука.

- Ускуч? – я покатал на языке незнакомое слово. – А кто это такой?

- Так алтайцы называют ленка, это речной лосось.

- И здесь он водится?! – я подпрыгнул.

- А как же, водится конечно. Так что бери своего мыша, пора идти.

Михалыч принес из сеней две удочки, да такие, что у меня дух захватило! Это были самые настоящие телескопы! Я такие только на картинках в журнале видел, который батя выписывает, про рыбалку.

- Ты вот что, давай-ка портянки тебе намотаем, в кедах на берегу делать нечего.

- Я не умею – я насупился.

- Дело нехитрое – Михалыч поманил меня пальцем. – Поди сюда.

Он принес из комнаты пару фланелевых пеленок, расстелил на полу. На одну поставил ногу сам, на вторую показал мне:

- Ставь ногу носком в угол. Так. Теперь смотри, берешь вот за этот угол и вот сюда заворачиваешь. А теперь второй угол берешь и наматываешь, вот так… Получилось?

- Неа.

На моей ноге образовался какой-то бесформенный кулек.

- Давай еще раз…

С третьего раза портянка заняла положенное место, и я взялся за вторую.

- Вот, молодец. Теперь натягивай сапоги, и пойдем уже, засиделись.

Я натянул сапоги, потопал ногами и с радостью убедился, что теперь сапоги сидят как влитые.

- Не хлябают?

- Не – я довольно разулыбался.

- Тогда вперед и с песней.

Михалыч привычно повесил на плечо карабин, на боку у него болталась небольшая плетеная корзинка с крышкой, за спиной – рюкзак. Я с замиранием сердца принял удочки, мне их нести. Солнце поднялось над горой, и туман вспыхнул золотом!

- Идем, идем – Михалыч заторопился.

Знакомая уже тропинка скоро разделилась на две, и мы свернули в сторону. И сразу же оказались в настоящем сказочном лесу, где деревья вырастали прямо из молочно-белого тумана, пронизанного расходящимися в стороны солнечными лучами. Пока мы пробирались туманным лесом, мне все время казалось, что вот сейчас из-за дерева на извилистую тропинку выйдет леший.

- Алтайцы леших алмысами зовут. Говорят, в туман самое их время – словно подслушав мои мысли, сказал Михалыч и снова замолчал.

- А какие они, алтайцы?

Михалыч так долго думал над ответом, что я уже отчаялся его дождаться. Но он все-таки ответил:

- Да такие же, как ты или я. Две руки, две ноги, голова. Просто совсем другие.

- Почему?

- Они живут не так, как мы. Они – часть этих гор, как вот этот кедр, например. Они живут так, что их природа не замечает, понимаешь? Они ее часть.

Михалыч отчаялся найти понятные мне слова и просто замолчал. А я шел и думал, как можно быть частью горы или тайги. Ведь человек не зверь, он не может в тайге чувствовать себя дома. Или может? Мне в тайге очень понравилось, но смог бы я здесь жить? Не знаю, страшновато как-то. Но Михалыч вот живет как-то.

- Дядь Сереж, а как тебе в тайге живется?

Вместо ответа он остановился и вытянул руку назад, останавливая меня. Потом поманил меня ладонью:

- Гляди. Только не делай резких движений.

Я осторожно подошел и заглянул вперед. На тропинке, свернувшись клубком, лежала толстая коричневая змея.

- Это гадюка. Если ее не трогать и не пугать, она тебя не тронет.

- А мы ее обойдем, да?

- Она сейчас уползет, мы ей не нравимся. Человек в тайге вообще никому не нравится.

Недобро поглядев на нас черными бусинками глаз, гадюка и вправду неуловимым движением скользнула в траву. Михалыч повернулся ко мне и сказал:

- Вот так мне тут и живется…

К реке мы вышли минут через двадцать хорошего хода по тропе. Выйдя на берег, я невольно остановился, любуясь открывшейся мне первозданной красотой. Голубоватая прозрачная вода летела по каменному ложу, разбиваясь о большие валуны и пенясь порогами тут и там. Прозрачность воды была такой, что я видел каждый разноцветный камешек на дне. Шум воды был таким, что я не сразу услышал Михалыча:

- Река Кокша, от алтайского «кок су», голубая вода. Удочки-то давай, или вприглядку ловить будем?

Я спешно передал ему удочки и принялся наблюдать за тем, как он их раскладывает. Я просто благоговел перед этими невероятными телескопическими удилищами, и поэтому не сразу заметил их необычную оснастку. А посмотреть было на что. К основной леске был привязан небольшой белый поплавок, от которого отходил поводок длиной около двух метров, заканчивающийся большим и по виду тяжелым поплавком. И между поплавками на поводках были привязаны мушки. Я подошел вплотную, чтобы получше рассмотреть снасть, и Михалыч тут же принялся мне объяснять:

- Гляди, эта снасть называется сплетня. Вот маленький поплавок, он сигнализирует о поклевке, а большой поплавок растягивает всю конструкцию по течению. Мушки плывут по поверхности, и хариус их хватает. Но сейчас для верховых мух еще рано, поэтому мы сейчас вместо сплетни привяжем другую снасть, балду. Принцип тот же, но вместо тяжелого поплавка используем грузило, а вместо мушек – мормышки. Грузило растягивает леску вертикально, и мормышки идут в толще воды.

- А почему для верховых мушек рано?

- Потому что верховых используем на вылет поденки. Поденка – это насекомое такое, поднимается из-под воды и взлетает, и вот тут хариус ее подбирает. Плюс много разных насекомых по жаре будут в воду падать.

- А как делать такие мушки?

Мушки были разноцветными, пестрыми, некоторые походили на каких-то жуков, другие ни на что не были похожи.

- Это я тебе вечером покажу. А пока держи, сейчас свою снасть настрою, и будем пробовать.

Через пару минут все было готово, и Михалыч взялся меня наставлять:

- Ты с катушкой рыбачил когда-нибудь?

Я отрицательно замотал головой.

- Мда уж. Ладно, гляди. Вот тут с обратной стороны стопор, его нужно перещелкнуть, когда собираешься делать заброс. Когда бросаешь, указательным пальцем придерживай катушку, иначе она выбросит слишком много лески, и ты получишь шикарную бороду, которую потом будешь полдня разбирать. Понятно?

Я неуверенно кивнул. Пробовать в любом случае придется, иначе о какой рыбалке можно думать?

Михалыч шагнул к воде:

- Гляди, показывать буду.

Он несильно размахнулся и послал груз над водой. Как только поплавок коснулся воды, Михалыч пальцем зажал катушку, сделал несколько быстрых оборотов и принялся следить за прыгающим в бурной реке поплавком. Я его потерял из виду сразу же и никак не мог найти. Михалыч продолжил делиться со мной наукой ловли хариуса:

- Бросать надо так, чтобы снасть проходила рядом с большими камнями, там, где за ними образуются затишки. Вот там обычно хариус и ждет добычу. И близко к воде не подходи, хариус очень осторожный. Увидит тебя на берегу или тень твою на воде, и нипочем не клюнет.

От всех этих наставлений у меня уже голова шла кругом. Кто ж знал, что хариуса ловить так сложно? Ладно, надо пробовать.

- Димка, ты давай на мое место вставай и пробуй, я выше чуть поднимусь. Ты с первого раза точно не поймаешь, так что пробуй бросать в разные точки.

Глубоко вздохнув, я шагнул к воде, примерился к непривычно тяжелой удочке, посмотрел на катушку, снял ее с тормоза и попытался повторить заброс Михалыча. Короткий взмах, и груз пулей полетел над водой! Отлично, получилось!

Я так обрадовался, что совсем забыл остановить катушку, и на ней мгновенно образовалась огромная курчавая борода из лески. Я чуть не взвыл от досады. Как это разбирать? Леска перепуталась так, что у меня возникло немедленное желание достать из кармана свой складешок и просто-напросто отрезать белоснежную буклю. Но это ведь проще всего, вряд ли Михалыч оценит, если я ему удочку испорчу. Кое-как вымотав снасть на берег, я устроился на каменистом берегу. С ужасом посмотрев на бороду, я вздохнул и принялся ее распутывать. Леска свилась кольцами, даже локонами, которые перепутались между собой самым причудливым образом. Я взял бороду в ладони, вгляделся в нее и попытался вытянуть первый локон. Но добился только того, что другие петельки начали затягиваться. Так не пойдет. Я в отчаянии поднял голову, поискал глазами Михалыча. Вон он, стоит по щиколотки в воде, внимательно глядя на воду. И не докричишься до него, гул реки заглушает все остальные звуки. Да и не стану я его на помощь звать. Сам запутал, самому и распутывать.

Сначала я злился, потому что у меня абсолютно ничего не выходило. Борода оставалась бородой, несмотря на мои бесчисленные попытки ее разобрать. Потом на меня накатило отчаяние, и я чуть не выбросил комок лески в реку. Солнце уже поднялось и ощутимо пригревало. Я скинул штормовку и с сопением продолжил распутывать ненавистную леску. Тянул то за один локон, то за другой, ругался, злился, умолял. Все было бесполезно. В конце концов я успокоился, мне даже стало нравиться это сидение на берегу горной реки в глухой алтайской тайге. Это ведь тоже Приключение! Ну кто из пацанов смог соорудить такую бороду? Да кто из них вообще держал в руках телескоп? Никто. А я вот сижу в таком красивом месте и распутываю эту проклятущую бородищу. Я чуть не рассмеялся от нахлынувшей вдруг радости. И вдруг… Я и сам не понял, как, но локоны стали распадаться один за другим, и скоро бороды и след простыл. Ура! Урааааа! Я не сдержался и завопил во все горло, силясь перекричать синюю Кокшу. Дальше все бло делом техники, как говорит отец. Быстро и очень аккуратно смотав леску обратно на катушку, я вышел на берег, примерился и метнул снасть в воду, пытаясь подражать Михалычу. Едва поплавок коснулся воды, я зажал катушку пальцем и перещелкнул тормоз. Получилось! Поплавки неслись по реке, ныряя на течении и то и дело скрываясь из виду. И вот маленький поплавок погрузился в воду. Я оцепенело смотрел на него и никак не мог сообразить, что это поклевка. Но вот словно что-то толкнуло меня в плечо, я рванул удочку вверх и с замиранием сердца увидел серебристый блеск над водой. Хариус! Я поймал хариуса! Не веря себе, я принялся судорожно выматывать леску. Хариус бился и плясал на поверхности воды, и мне казалось, что леска наматывается на катушку слишком медленно, что первый в моей жизни хариус вот-вот сорвется. Не сорвался. Осторожно подняв рыбку из воды, я любовался ей как самой большой драгоценностью на свете. Положив удочку на камни, я восторженно рассматривал рыбу-мечту. Узкое серебристое тело с черными пятнышками по бокам и огромный, словно парус, спинной плавник, покрытый разноцветными пятнами… Я еще не видел такой красивой рыбы.

- Спасибо… - прошептал я одними губами и чмокнул пахнущего свежим огурцом хариуса в лоб. Корзинки у меня с собой не было, и я уложил рыбку в траву, чтобы хоть как-то защитить ее от солнца. Ну все, теперь можно ловить дальше! Однако сколько я ни бросал снасть, больше ни одной рыбы мне не попалось, и единственное, чего я добился, это появления еще одной бороды. Привычно уже устроившись на камнях, я с изрядной сноровкой принялся разбирать спутавшуюся лесу. Подняв голову, я увидел, что Михалыч вышел из воды и идет в мою сторону. Подойдя, он оценил масштаб бедствия, положил свою удочку на камни и шагнул ко мне:

- Давай покажу как надо. Гляди, нужно просто ее растрясать, леса гладкая, цепляться ей не за что, и она сама расползется.

И Михалыч буквально за две минуты расправился с бородой, вызвав у меня сложные чувства. Мне было радостно от того, что вот так быстро он умеет разбираться с запутанной намертво леской. И досадно от того, что сам я до этого не догадался. А еще я злился на то, что Михалыч мне сразу не объяснил, что делать с бородой.

- А я хариуса поймал! – выпалил я, когда Михалыч стал складывать удочки.

- Ух ты! Молодец – похвалил он меня. – Похвались хоть.

Я подскочил и шагнул к тому месту, где в траве лежал пойманный мной хариус. И остановился. Потому что у моей рыбы деловито суетился какой-то зверек, небольшой, с темной блестящей шерсткой. «Соболь!» - полыхнуло в мозгу.

- Дядь Сереж – позвал я егеря.

Михалыч оглянулся и увидел, как зверек схватил мою добычу и забавными скачками помчался куда-то к воде.

- Стой! – я рванулся следом, но Михалыч меня остановил.

- Пусть бежит, норка это. У нее малыши, их кормить надо. Считай, что Алтай-батюшка тебе дозволение на рыбалку выдал – Михалыч заговорщицки мне подмигнул. – Тем более что на уху у нас с тобой рыбы точно хватит. Собери пока сушняка.

Я подумал, что Михалыч прав. И еще, что он заботится о зверях как о своих детях, а то значит, что он очень хороший человек. Сушняка я набрал быстро, благо его вдоль берега лежало много. Выбеленные солнцем и ветром сучья и целые деревья, застрявшие в камнях, дали богатую пищу для костра. Горел сушняк жарко и бездымно. Михалыч быстро почистил пойманных им хариусов и забросил их в висящий над огнем котелок. Туда же отправилась небольшая луковица. Мой живот требовательно заурчал, и я спросил:

- А долго уха вариться будет?

- Быстро, это ведь щерба.

- Щерба?

- Ну да, для щербатых. Жевать-то в ней нечего, картошки нет, а рыба… ну сам сейчас попробуешь.

Буквально через пять минут, когда от плывущего над берегом запаха я уже готов был есть щербу сырой, Михалыч забросил в котелок щепотку соли и такую же щепотку черного ароматного перца и снял котелок с огня.

- Пусть постоит пару минут, настоится – сказал Михалыч, заметив, каким голодным блеском сверкают мои глаза. Каюр, к слову, тоже преданно смотрел хозяину в глаза и умильно облизывался.

Ах какая это была уха! Вкуснее ухи я совершенно точно никогда не ел. Нежный аромат рыбы смешивался с тонким запахом синеватого дымка от сушняка, а крупно помолотый черный душистый перец делал уху просто невозможно вкусной. Мы хлебали уху, оглядывая окрестные горы и вслушиваясь в ровный гул красавицы Кокши. Я вдруг понял, что здесь очень красиво. До этого момента, поглощенный то распутыванием лески, то рыбалкой, я не особенно смотрел по сторонам. А сейчас величие окрестных гор отняло у меня дар речи.

- Красиво? – с улыбкой спросил Михалыч.

- Очень.

- Это что, брат, вот сегодня гроза ночью будет, вот где красота.

- А вчера вы тоже так говорили, а грозы не было.

- Это кто ж тебе сказал, что не было? Это в нашем углу не было, а в Артыбаше была, и какая! Доел? Пойдем тогда, нам с тобой сегодня еще маралов увидеть нужно.

- Маралов?! Ух ты! – я едва не запрыгал от счастья. Мне про маралов отец рассказывал, а тут я их увижу вживую!

Отдав остатки ухи Каюру, мы быстро зашагали куда-то к горам.

- Там тропа у зверья, к реке спускаться – пояснил мне Михалыч. – Мы по ней наверх пойдем. Глядишь, и встретим кого…

Вот уже час мы карабкаемся вверх по склону. Я пыхчу и обливаюсь потом, а Михалыч шагает легко, будто и не замечая ни крутого склона, ни палящего солнца. Каюр бежал то справа от нас, то слева, надолго скрываясь в зарослях. Внезапно Михалыч остановился, а через мгновенье откуда-то спереди раздался рык Каюра.

- Марал – повернувшись ко мне, одними губами прошептал егерь. Я осторожно, стараясь не хрустнуть подвернувшимся под ногу сучком шагнул вперед и замер. Да и как было не замереть? Метрах в десяти выше по склону стоял марал с развесистыми рогами. Он молча смотрел на Каюра, немного склонив голову вперед, а пес крутился вокруг, не делая ни малейшей попытки напасть. Михалыч взялся за фотоаппарат, большой красивый «Зенит», а я разглядывал величественного оленя и не мог придумать, с кем его можно сравнить? И вдруг меня осенило – с кедром! С молодым стройным кедром, стремящимся ввысь, к солнцу. Было в марале что-то такое же стремительное и красивое.

Услышав щелчок фотоаппарата, марал развернулся и в несколько могучих невесомых прыжков исчез в зарослях.

- И так всегда получается, убегают. Хорошо хоть Каюр его немного на месте подержал, пара кадров должна получиться…

Мы ходили по горам, пока солнце, коснувшись вершины горы, не залило все вокруг медовым теплым светом. Тогда Михалыч нашел местечко, с которого открывался вид на Озеро, уселся в траву на краю обрыва и похлопал ладонью рядом с собой:

- Садись, Димка, день проводим да домой пойдем.

Я с радостью рухнул рядом, долгая ходьбы вымотала меня окончательно. Ноги и спина гудели, в горле давно уже пересохло, и отдых был как нельзя кстати.

- А ты ничего, не жалуешься. Молодец, хороший таежник из тебя вырастет, вот увидишь – Михалыч хлопнул меня по плечу. Я ничего не ответил. Но вдруг отчетливо понял, что вот прямо сейчас мог бы еще столько же по горам пройти. Тайга вокруг вдруг притихла, и в абсолютной тишине был слышен только легкий шелест листьев на ветру и тоскливый крик коршуна в небе.

- Каждый раз так – задумчиво сказал вдруг Михалыч. – Тайга затихает на пару минут, будто с солнышком прощается. Как Бог создал этот мир таким? И почему мы-то такие некультяпистые? – он вздохнул. – Смотри, вон слева видишь, небо темнеет? Это гроза идет. Так что давай-ка поспешать, нам с тобой до грозы нужно на кордон успеть.

Он поднялся легко, пружинисто, будто и не было цело дня хождений:

- Ну что, Димка, врежем сапогами по бездорожью?

- Врежем – вздохнул я.

У подножия горы я вдруг явственно ощутил, как от Озера тянет холодом и влажностью. Небо хмурилось и грозилось басовитыми громовыми раскатами, но дождя пока не было. Озеро тоже хмурилось, враз потемневшая вода бугрилась коротким злыми волнами в белоснежных шапках пены, билась в берег, словно силясь смыть и валуны, и деревья, и сами горы.

- Низовка лютует – покачал головой Михалыч. – На «Шмеле» придется готовить.

- А что такое «низовка»? – завидев кордон, я зашагал с удвоенной скоростью. Уже очень хотелось разуться и растянуться на травке, давая отдых натруженной спине.

- Низовка-то? Это северный ветер, видишь, как Озеро раскачивает. Когда низовка дует, на воду не суйся.

Пока шли к кордону, небо над нашими головами затянуло почти черными тучами, ветер завыл с утроенной силой, вокруг стало темно словно ночью, и последние сто метров мы бежалb со всех ног. Успели! Только-только мы заскочили на крыльцо, как небо лопнуло с оглушительным треском. Мы оба застыли, заворожено глядя на безумное буйство природы. Тучи повисли плотным клубящимся черным пологом, и только над горами на той стороне Озера было светло как днем. Ветер вдруг стих, все вокруг испуганно смолкло, даже Озеро замерло в ожидании неминуемой катастрофы.

- Дядь Сереж, а что будет? – спросил я почему-то шепотом.

- Шторм.

И в этот момент небо над горами осветилось ослепительной вспышкой, по горам ударили огромные молнии, и грянул гром. Так грянул, что мы присели, и мне захотелось спрятаться в какой-нибудь угол. Щенок, все это время радостно крутившийся под ногами, взвизгнул и забился под крыльцо, а Каюр, прижав уши, яростно зарычал на небо. Взвыл ветер, моментально разгоняя на Озере огромные волны, молнии били одна за другой, оглушительный гром тяжко перекатывался по небу и бился о склоны гор. Озеро бесновалось так, словно хотело целиком выплеснуться на берег. И в довершение всего тучи разверзлись, обрушив на Озеро и горы плотные белые потоки воды. Тяжелые капли, гонимые бешеным ветром, хлестали по Озеру словно кнуты. Я высунул руку из-под козырька. Теплый! Дождь теплый! Я оглянулся на Михалыча и выскочил под дождь, моментально промокнув до нитки. Дождь хлестал меня по плечам и лицу, не давая дышать, а я скакал по мокрой траве и кричал что-то такое же сумасшедшее, как этот шторм. Каюр скакал со мной вместе, заливаясь оглушительным лаем. Я не устоял на ногах, когда молния ударила в воду совсем недалеко от берега, и гром шарахнул прямо над головой! В воздухе сильно запахло озоном, волосы на голове ощутимо зашевелились.

- А ну назад! – рявкнул Михалыч, и я бросился на крыльцо. Вовремя! Небо вдруг посветлело, и хлынул град. Не град, градище! С неба на землю падали кусочки льда размером с голубиное яйцо. Они с плеском били в Озеро, которое вмиг вскипело, с громким стуком били в стволы деревьев, в стены и крышу. «Как же там отец?!» - ошпарила меня мысль.

- Дядь Сереж, а как же батя сейчас?

- Не боись, тайга укроет – бодро ответил мне Михалыч, но особенной уверенности в его голосе я не услышал.

Небо над нами стало светлеть, тучи превратились в облака, ветер стих, град постепенно сошел на нет, оставив после себя плотный ковер из льдинок. Изрядно похолодало, и я поспешил в дом за теплой кофтой. А ведь как не хотел ее брать! Мол, лето же, зачем? Теперь вот с благодарностью вспомнил маму и то, как она с улыбкой молча свернула кофту и упрятала в мой рюкзак. Когда я вышел на улицу, Михалыч уже распалил большой костер.

- Димка, идем на берег. Сейчас кино будут показывать.

- Какое кино? – я даже с шага сбился.

- Увидишь – Михалыч подвесил над огнем котелок, быстро сходил в дом и вернулся с большим куском мяса.

- Ужинать будем вкусно – он опустил мясо в воду. – Если хочешь, чтобы бульон был наваристым, мясо всегда клади в холодную воду. А если хочешь, чтобы мясо было насыщенным, клади его в кипяток. Все, пойдем, сейчас начнется.

Мы поспешили на берег. Я думал, мы усядемся прямо здесь, рядом с вытащенной на берег лодкой, но Михалыч прошел мимо и целеустремленно зашагал куда-то вдоль уреза воды. Совсем скоро мы вышли на небольшой мысок, выдающийся в озеро метров на десять, не больше. на мыске было обустроено костровище и лежало большое бревно, выбеленное солнцем и ветром. Тут же лежал и небольшой запас дров, поэтому через пару минут мы уже грелись у небольшого костерка, над которым Михалыч пристроил закопченный котелок. В густеющих сумерках он прошелся по берегу и вскоре вернулся с пучком каких-то трав, которые тут же забросил в котелок.

- Ну все, теперь можно смотреть.

А посмотреть было на что. Перед нами развернулся целый небесный спектакль! Небо над Озером окрасилось в красновато-лиловые цвета, облака стали разноцветными, серыми, красными, белыми и даже фиолетовыми, горы почти скрылись в туманной дымке, стоящие невдалеке у самой воды высокие сосны выделялись на этом фоне резкими черными тенями. Но самым главным в этом представлении было Озеро. Оно отражало все это великолепие, и темно-синяя вода то и дело становилась то красноватой, то лиловой. Все это вместе жило, дышало, менялось…

- Дядь Сереж, оно ведь живое – потрясенно прошептал я.

- Живое, конечно. Алтайцы зовут его Алтын коль, Золотое озеро. А еще зовут Тайлёс коль, по имени народа тайлёсов или телесов, живших по его берегам. Здешние племена числили себя родами по разным зверям и птицам. Были роды лебедя, волка, медведя, ирбиса, козерога.

Я слушал Михалыча, открыв рот, и перед моим взором разворачивались картины древних стойбищ на берегах Озера. Как-то незаметно рядом с нами оказались Каюр со щенком, а чуть позже пришла и Муська. Все они устроились возле нас и тоже смотрели на Озеро.

- У алтайцев есть такие люди, кайчи, они хранят знания племени и рассказывают их своим соплеменникам. Такие рассказы называются «кай». Живет такой кайчи, запоминает важные события из жизни рода, подмечает какие-то интересные явления, узнает легенды. И обязательно должен передать все, что знает, следующему кайчи. А тот следующему рассказывает все, что знал его предшественник и что узнал сам за всю жизнь. Собирается вечером весь род на стоянке у большого костра, и кайчи рассказывает им поучительные случаи и легенды.

Михалыч замолчал, снял с костра котелок и отставил чуть в сторонку. Я смотрел на постепенно темнеющее небо и безмятежное Озеро, еще недавно так яростно хлеставшее берег волнами, и уносился мыслями на тысячу лет назад. Тогда какой-нибудь мальчишка из рода лебедя точно так же сидел на берегу, слушал кайчи и смотрел в такое же фантастическое небо. О чем он думал?

- А за отца не беспокойся, все у него хорошо – вдруг сказал Михалыч. Помолчал и добавил:

- Ты хороший сын. Каждому отцу нужно, чтобы о нем вот так беспокоились и ждали. Тогда можно жить…

Он вновь надолго замолчал, помешивая угли в костре. Небо окончательно потемнело, и над Озером взошла луна. Небо в разрывах туч сверкало мириадами сочных крупных звезд, луна заливала все вокруг призрачным светом, по Озеру протянулась лунная дорожка.

- Алтайцы верят, что душа человека по лунной дорожке может ходить в гости к Тенгри, их верховному божеству. У них есть легенда о молодых влюбленных, которых разлучила злая родительская воля. Девушка не выдержала горя разлуки и бросилась со скалы в Озеро. Безутешный парень хотел броситься следом, но шаман остановил его. Он рассказал ему о том, что его любовь ждет на том конце лунной дорожки, во владениях великого Тенгри. Но пройти по лунной дорожке может только человек с чистой светлой душой. «Ты попробуй» - сказал ему шаман. Парень был смелым и без страха ступил на лунную дорожку. И встретился со своей любимой. Так они и встречались. Лишь когда Эрлик, злой бог, нагонял на Озеро шторм и закрывал небо тучами, парень не мог попасть во владения Тенгри. И он поклялся убить Эрлика. Он ушел в его подземные владения, но вернуться не смог. С тех пор девушка так и ждет его у лунной дорожки. Красивая легенда, правда?

- Жалко их…

- Дурачок. У них же любовь была, ради этого только и стоило жить...

Продолжение следует

Фото Сергей Усик

Фото хариуса Закир Умаров