Клетка для танцев. 8. Иштар⁠⁠

Вечером следующего дня мы уезжаем в город. Каким-то чудом удается избежать дополнительных столкновений. Но обстановка не самая приятная, и мне кажется, все испытывают облегчение, когда приходит пора расстаться.

Прощаясь, я ловлю себя на некотором недоумении. По большому счету я так и не поняла, зачем отцу надо было звать меня на дачу. Просто чтобы поучить жизни?.. Он не сказал ничего нового, ничего, что я бы уже не слышала. Странно.

Зато у меня в телефоне новое сообщение, которое направляет мои мысли совершенно в другую сторону. «Приходи сегодня, что-то покажу». Отправитель – Ник.

Ник – мой одноклассник. Когда-то мы очень дружили, тусовались в одной компании. Со временем компания распалась, но мы все еще продолжали общаться… Отчасти по инерции, а отчасти потому, что в самом деле друг друга хорошо понимали. Мы оба были немного сдвинутые, он – на музыке, я – на искусстве и отношениях.

К тому же Ник жил по соседству, практически через два дома.

Надо сказать, ему удалось меня заинтриговать. Нет, вряд ли у него было что-то действительно интересное… но все же, все же…

В любом случае поход в гости – это было лучше, чем одинокий вечер в пустой квартире. Что угодно было лучше. Так что я даже заходить к себе не стала, сразу отправилась к однокласснику.

В отличие от Листовского Ник педантизмом не страдал, но отсутствие порядка почему-то меня не раздражало. Может быть, я просто привыкла…

– Привет, рад видеть, – Ник, кажется, и в самом деле был рад. – Ты будешь есть? Если что, можно пожарить картошку с салом…

– Нет, спасибо. Я от отца. Накормили.

– А пить? Есть джин-тоник…

– Пока нет. Так что ты хотел показать?

– Иди сюда.

Он зовет меня в свою комнату.

– Так, нужно задернуть шторы… Ложись на ковер.

– ?

– Ложись, ложись. Не стесняйся.

Шторы у Ника плотные, в комнате становится почти темно. Я без раздумий делаю так, как он сказал. Вытягиваюсь на старом советском ковре. Ник подходит к какой-то штуке, похожей на игрушечный маяк, нажимает кнопку… и потолок расцвечивается узором из движущихся созвездий. Проектор. Вон оно что.

– Подожди, это еще не все.

Он включает музыкальный центр, ставит диск (да, Ник тот самый странный человек, что в наше время покупает диски), и по комнате плывет бесконечно прекрасный голос Майи Котовской… «Канцлер Ги». Я знаю эту группу. Но не эту песню…

– Слушай, слушай…

Ник ложится рядом со мной. Он ужасно худой и длинный, но когда мы лежим рядом, разница в росте как будто исчезает. Его физическое присутствие так близко немного тревожит меня… но все же впечатление от песни и изменчивого космоса над головой сильнее.

Вы знаете, мой друг,

Бывает, как сегодня,

До странности легко

Строка целует лист;

Трепещет в клетке рук,

Как птичка, вечер поздний,

И мысли далеко,

А разум странно чист.

Я вам пишу письмо,

Зачем мне повод лишний?

Перо бежит само

Извивами строки,

А дома по весне

Цветет шальная вишня,

Роняя, будто слезы, лепестки.

Цветущих вишен обманный рай,

Воспоминаньям сказать «прощай»

Я не сумел, скомкал слова,

Сердца усталый бег.

Их возвращенья не запретить,

Память, как пряха, ссучила нить:

Лица, слова… Дрогнут едва

Окна закрытых век.

Поймете ли меня,

Решите ль удивиться,

Мне право все равно,

Я нынче свой двойник…

Но вы, тоску кляня,

Способны хоть напиться,

А я уже давно

От этого отвык!

Что холод, что жара –

От вас вестей не слышно;

Шпионы нагло врут,

Не зная ничего,

А в комнатах с утра

До ночи пахнет вишней,

Надолго ли – спросить бы у кого!

Цветущих вишен густая тень –

Неразличимы и ночь, и день;

Я не сказал все, что хотел,

Кончен запас чернил.

Следом за вами лететь вперед…

Время жестоко, но хоть не врет:

Короток век мелочных дел

И человечьих сил.

Вы знаете, мой друг,

Я извожу чернила,

Чтоб просто в цель попасть,

Как свойствено друзьям.

Похоже, всех вокруг

Изрядно утомила

Что ваша страсть,

Что холодность моя.

Огонь свечи дрожит

И саламандрой пляшет,

И помыслы мои

Заключены в слова:

Не дай вам Бог дожить,

Когда победы ваши

Усталостью на плечи лягут вам.

Цветущих вишен влекущий яд,

Воспоминаний зовущий ряд,

Я не сказал все, что хотел,

Краток подлунный срок.

Сонная ночь залита вином,

То, что не завтра, всегда потом…

Все, что сказать я не посмел,

Увидите между строк…

Когда песня кончается, я уже почти плачу. Это слишком прекрасно… слишком прекрасно, чтоб можно было удержаться от слез. Почему в мире есть такие песни… такая музыка… такие удивительные слова, которые словно разрывают изнутри… выворачивают наизнанку… рассекают скальпелем душу, чтобы вложить в нее что-то новое, что-то, чего там прежде не было, вложить, а потом зашить и отправить в мир. Жить дальше, скучной, пошлой, обычной жизнью. А как, если внутри уже все иначе, все изменилось – навек – и ничего не вернешь назад…

– Тебе понравилось? Ты почувствовала?! – Ник не скрывает восторга. – Я знал, что ты поймешь. Поэтому и позвал. Я хотел, чтоб ты услышала… Именно так… Лежа на полу, под звездами… Я знал, ты поймешь. Ты все понимаешь!

– Поставь еще, – прошу я. – Поставь на повтор. Здесь нужно слушать слова. Слушать и вникать…

– Да, конечно… – он делает так, как я сказала. – Это «Романс Квентина Дорака»… По роману Веры Камши… Ну, неважно… потом…

И мы лежим рядом и слушаем, слушаем. И я знаю, это точное попадание. Редкое, точное и бесспорное. И теперь я не успокоюсь, пока не выучу песню наизусть… пока она не осядет в моей голове, не поселится там на веки вечные, так, чтобы в любой момент, стоит захотеть, зазвучать, электрическим импульсом заглушив внешние звуки.

Поймете ли меня,

Решите ль удивиться,

Мне право все равно,

Я нынче свой двойник…

Да, именно так! Да любила ли я вообще Элли, или все это было только вечным поиском своего двойника?.. Кого-то, столь похожего на тебя, что прощать ему слабости ничего не будет стоить, ведь его слабости будут и твоими… И все это было только от одиночества, от внутренней пустоты, от потребности себя занять… Как жесток, сам того не замечая, Квентин Дорак. А я?.. Я сама не была ли жестока? Разве всегда я была с Элли честна и вполне откровенна?

Да и возможна ли в принципе между двумя абсолютная честность? И нужна ли она?.. Может быть, вовсе и не нужно всегда говорить правду…

Огонь свечи дрожит

И саламандрой пляшет,

И помыслы мои

Заключены в слова:

Не дай вам Бог дожить,

Когда победы ваши

Усталостью на плечи лягут вам…

О, как жестоки, как тяжелы были мои победы! Каким неподъемным одеялом накрывали они меня порой… Как я мечтала освободиться от этого всего, стать наконец совершенно независимой ото всех. От мужчин и от женщин, и от людей вообще. И все же была не в силах, меня, как щепку, вечно пригоняло к каким-то чужим берегам, где ждали новые обиды и разочарования.

А разочарований просто не могло не быть – я слишком многого ждала от отношений. Наверное, я искала того, чего вовсе на свете не бывает – абсолютного принятия, абсолютного понимания. А люди несовершенны, и они не могут совсем понимать и вечно обижают, и мучают друг друга…

Как же другие живут на свете? Неужели все тоже так сходят с ума?..

– Боже, Ник, как я устала! Как я устала ото всего этого…

– От чего?..

– Ото всего… В моей жизни творится черт знает что… Представляешь, на днях я едва не переспала с Марго… ну, ты помнишь… и этого не произошло только потому, что она сама не захотела… Так стыдно…

– Ну… ну что ты… Не плачь…

– Это ужасно… почему я попадаю в такое… другие не так…

– Ну… ты не виновата… просто ты такая… ты как Иштар… богиня плодородия…

– Какая на фиг Иштар, Ник…

Ник хороший. Ник меня понимает. Ник не очень нормальный, но он меня понимает – наверное, потому что со мной тоже что-то не так. И, учитывая это все, даже странно, почему мы никогда… Возможно, потому, что даже сейчас, когда он обнимает меня, прижав к себе, я почти ничего не чувствую. То, что так крепко, крепче ипотеки, связывало нас с Листовским, в Нике еле теплится…

В школе он встречался с моей подругой, потом у него тоже была какая-то девушка, но я даже не знаю, дошло у них там до чего-то или нет. Все, что было, у Ника уходило в музыку. И иногда он делился со мной своими тихими радостями, своими нежданными открытиями, как сегодня. Делился, потому что знал, я пойму его, и потому что никто не хочет быть совершенно одинок.