История болезни: глава 1⁠⁠

Выдали его мелочи.
Новый халат, свеженький, только из стирки. Сорочка. Не её, больничные. Хотя, пара сменных в тумбочке всегда была. Казённые вещи маме не нравились и она всё время пыталась их сдернуть или испачкать.
Зато носки те, что я надевал, с овечками. За пару дней что я проболел, их никто так и не сменил.
И ещё её руки.. чистые. Очень чистые.. Чёрт, да он даже ногти ей подстриг! На ногах, значит, оставил, а на руках обрезал… Коротко,до мяса. Никогда я так не делал. С детства знал, как это больно. Хотя удобно, да, особенно если человек завёл привычку копаться у себя в памперсе и размазывать фекалии везде, куда в силах дотянуться.. Жуть, да?
Раньше, когда ей было скучно, она слушала радио, или ругалась с телевизором, или выносила мозг мне, а теперь ковырялась в собственном дерьме.. Инсульт, ага.

Почему я никому не рассказал? Нормальный человек поступил бы именно так. Ключевое слово тут «нормальный». А я уже таким не был и довольно давно. Впрочем, как и большинство здесь. Нормальные в госпитале Святой Екатерины не приживались. Уходили, а кто задерживался, становились адекватными месту и ситуации. Профдеформация, ничего не поделать.
Когда ежесуточно видишь больных людей, поневоле съедешь на их колею. Многие черствеют, воспринимая пациентов просто как случай, болезнь, материал для манипуляций. Не самый плохой вариант, на самом деле.
Будем честны, чтобы поставить укол, капельницу, принести судно или подмыть засранную задницу, эмоции не требуются, даже наоборот. Пациенту не станет легче, если медик будет трепетать над каждой манипуляцией. Хирург видит только операционное поле и фронт работ, не беззащитный человеческий живот. Уролог пихает свой палец в чужой зад не для собственного удовольствия, а проводя необходимое исследование.

Да, в идеале, за всем этим должно стоять желание помочь, облегчить страдания, вернуть человека в жизнь. А на практике, мы просто делаем свою работу, кто как умеет. И не так уж это плохо, на самом деле! Я часто видел, как профессионализм с успехом заменяет сострадание, а вот с обратным, признаться, не сталкивался.

Для себя, медиков я делю на три лиги. Высшая – врачи, ординатор. Как по мне, выгорают быстрее всего. Слишком многое зависит от их решений, умения видеть картинку целиком, просчитывать ходы болезни и свои в ответ. Их работу я бы сравнил с шахматной партией. Включение в пациента требуется от них ситуативно, при общении с самим больным и его родными.

Вторая – средний медперсонал. Медсестры, медбратья, ассистенты, лаборанты.. Те, чьё дело текущие манипуляции, требующие специальных знаний и навыков. Часто для больного неприятные и болезненные. Сострадание тут требуется куда чаще, но удержать его в себе не менее просто, чем врачам. Воткнуть иглу, зонд, или катетер в живого человека, тут нужны хладнокровие и решительность. Постоянно причиняя боль и неудобство, пусть и во благо, быстро привыкаешь к чужим страданиям.

Третья, низшая лига – санитары, люд низкой квалификации. На нас – вся чёрная работа. Побрить, подмыть, сменить бельё, покормить, убрать. Доставить пациента допроцедурной, а иногда и до морга. Изменить в состоянии пациента мы мало что можем, зато в наших силах сделать его нахождение в больничных стенах более пристойным и комфортным. Сочувствовать больным нам проще, потому как ни ответственность, ни врачебная этика на нас не давят. Отстраняться от личности, чтобы увидеть картину болезни нам не требуется. Но и в непарадном виде пациентов мы видим чаще, чем прочие, длительней взаимодействуем с ними, а на социальной лестнице больницы стоим ниже всех. Мы ухаживаем за ними, слышим их стоны и крики, терпим их капризы, выходки, дурное настроение, вспышки гнева и благодарности. Иногда привязываемся, иной раз струдом подавляем неприязнь, встречаем и закрываем за ними дверь. Иногда входную, а случается и морга.

Что объединяет все три лиги, и что все частенько игнорируют, вернее, не любят об этом задумываться – жизнь и здоровье пациента. Которое каждый представитель каждой лиги держит в своих руках.

Вот врачи.. Их ответственность видят и понимают все, у кого в голове мозг, а не каша. Они лечат, спасают жизни. Но могут и навредить больному, причём практически безнаказанно. Роковое стечение обстоятельств, дохлый не поддающийся лечению организм, упущенное время..
Объяснений смерти или ухудшения состояния пациента можно найти массу. А косяки самого врача если вдруг и всплывут, неправильный диагноз там, или врачебная ошибка, а может, некорректное лечение, так то поймут. Врачи тоже люди, а люди ведь не боги, это все кто в теме учитывают. Без внимания случившееся конечно не оставят, обсудят на внутреннем разборе. Попьют крови коллегиально, так сказать. То ещё удовольствие, но не тюрьма, однозначно. Так-то и правильно. Если бы за каждый летальный осуждали или с концами отстраняли, лечить было бы некому и некого.

Средний персонал влияет на жизни и здоровье больных уже косвенно, они ведь только выполняют протокол лечения. Впрочем, возможностей причинить зло, намеренно или по оплошности, у них едвали не больше. Бдят пациента именно они. И все медицинские манипуляции среднего порядка, выполняют тоже они. Поставить катетер, укол, зонд можно по-разному. Медленно ввести лекарство, или быстро? Разница есть, поверьте. Попасть точно в вену или переставлять капельницу раз за разом? Развести препарат новокаином или делать укол на живую?
А дозировки? Ставить препарат в вену, или мышцу? Нет, их контролируют, конечно. И пациент или его близкие если вдруг что, всегда могут задать вопрос, а то и подать жалобу. Если в состоянии. И родным не плевать. И они понимают, что именно не так. Начальство их выслушает, да. А может даже, и отреагирует. Уволит нерадивого работника вряд ли, потому что профсоюз, и нехватка кадров, но внушение сделает.

Низшая лига считается самой «условно безобидной». Ведь теоретически, ничего сложного нам не поручают. На деле, мы имеем почти свободный доступ к беспомощным, часто в изменённом состоянии сознания людям. Пациентам после операций, на аппаратах, в деменции, забытьи, немощным. Знаем где и какие лекарства хранятся и как работают. Кто из нас не ленится и заинтересован в дальнейшей медицинской карьере, может и укол поставить, а то и катетер с зондом. Средний персонал этим пользуется, конечно. В меру собственной ответственности. Когда завал там, или сестре недосуг, на ночных дежурствах, санитаров иногда просят помочь. Убрать капельницу, переставить в ней лекарство, поставить клизму, покормить через зонд… рутины всегда хватает.
Уволить нас особых усилий не требуется. Как, впрочем, и нам найти новое место. Потому как младшего медперсонала по стране не хватает. Зарплаты с гулькин нос, а работа тяжёлая и грязная.

Конечно, большей части персонала и в голову не придёт нанести больному вред. Специально, точно. Вконце концов, рано или поздно, больницу никто не минует. Медики не исключение. Люди болеют, лечатся, выздоравливают. Это норма. Бояться медучреждений глупо, всё равно что думать что машины на улице хотят тебя убить. Но если по честному… из каждого правила есть исключения, правда? Не все медработники одинаково полезны…

Я попал в госпиталь Святой Екатерины случайно, из-за мамы. Никогда не собирался работать санитаром. Мечтал стать авиатехником…. Самолёты, они такие красивые. Колледж, понятное дело, после школы мне не светил, но я рассчитывал, что за год или два, смогу накопить на обучение. Днём работал мойщиком посуды в Маке. Платили не особо, зато я здорово экономил на еде. Вечером дежурил на заправке. Мыл машины. В сезон, стриг газоны. Домой приходил только поспать, сменить одежду, да выстирать старую. Маму видел не часто.

Тётя, мамина сестра, говорила что это я виноват. Если бы больше временипроводил дома, следил за мамой, этого бы не случилось. Ей помогли бы раньше, и мозг не пострадал бы так сильно… Может быть. А может и нет. Я ведь и так был с мамой на связи едва ли не двадцать четыре часа в сутки. И следил, как мог. Когда не работал.
Работал, правда, много. На колледж копил. И маме на лечение. Нормальное, в хорошей психиатрической клинике. Так что да, слышал я маму чаще, чем видел. Но и этого «немногого» мне выше крыши хватало! И, я её предупреждал! Ещё после первого раза как она попала в больницу, внушал - эти игры плохо кончатся. Нельзя скупать и пить все таблетки подряд, потому что тебе кажется, что они помогут! Алкоголь и антидепрессанты не друзья! Хватит себя гробить! Бесполезно. Иногда мне казалось, она специально себя убивала. Быстро у неё не получилось, вот она и выбрала другой путь…

Началось это всё, когда я учился в старших классах. С мамой мы уже не ладили, но не фатально. В смысле, я видел, что раздражаю её и всё такое, но думал, это норм. Подростки же всех раздражают. Тем более, я никогда не был таким, как ей хотелось. Не красавчик, и учился средне. В социуме, опять же не блистал. Так массовка. Не из тех у кого куча друзей и везде зовут. Но я думал, она всё равно меня любит. Мелкого же любила, так что могло измениться сейчас?
Все мамы любят своих детей, это аксиома. А что бесится по любому поводу и мозг выносит, так это от жизни. Здоровье слабое, пособие ровно чтоб не сдохнуть, большая часть жизни позади, а из близких рядом, я да тётя Лиззи. Тут у любого характер испортится.

Что-то неладное я начал подозревать, когда мама заходила по врачам. Она ходила, а у неё ничего не находили. Обычный её хронический набор из гастрита, язвы и холецистита конечно был на месте, но беспокоили её совсем другие симптомы.
От звуков болели уши. Свет резал глаза. Волосы на голове вдруг стали мешать. Кожа сделалась болезненной и сухой. Череп будто сдавливал железный обруч. Вкусовые ощущения и запахи смешались.
Врачи качали головами. Ни лор, ни дерматолог ничего по своему профилю не нашли. Невролог назначил антидепрессанты и посоветовал обратиться к психиатру. Терапевт рекомендовал выпивать на ночь бокал вина и думать о хорошем.

Мама возмущалась ужасно. Ни нормальные анализы, ни результаты других исследований убедить, что с ней порядок, её не могли. Ей было плохо, и всё! И первое время я ей верил. В конце концов, полдетства провёл, наблюдая приступы язвенной болезни, панкреатита и холецистита.
Сомнения зародились, когда я увидел, как она сама выщипывает волосы у себя на голове и протирает кожу спиртом, а иногда и просто антисептиком для дома. Ещё она стала носить только хлопоки обязательно повязывала голову банданой.
Есть мама почти перестала, зато алкоголь вдруг стал заходить на ура. А ведь раньше, даже пиво на дух невыносила. Вино пила только по праздникам. Я и пьяной то её до всего этого видел завсе мои шестнадцать лет, один раз, на Рождество! А теперь…

В голове не укладывалось, как родной человек мог за каких-то полгода так измениться. Она ведь ещё и злой стала, как собака. Истеричной. Язык у неё всегда был острым, но помимо гадкого, она замечала в людях и хорошее. Была справедливой. Умела выслушать и утешить. Кучу всего знала, на любую тему могла рассказать интересную историю. Гордая была. Ненавидела, когда её жалели. А сейчас.. У меня уши сворачивались в трубочку, когда я её слушал.
Что это могли быть признаки психического расстройства, до меня дошло потом. Мама, помню, в прах разругалась с тетей Лиззи и битый час грузила меня рассказами о её похождениях. Якобы и с неграми та была не прочь, и с женщинами, да и собаку себе завела исходя из плотских соображений. Одним словом бред. Особенно было обидно за Бучера, тетиного чихуа. Старенького, ослепшего на один глаз, взятого тетей из приюта два года назад. Самое жуткое, говорила мама с полной убеждённостью. Она и про соседей всякое сочиняла, про моих школьных учителей, а уж смешать меня с дерьмом стало любимой забавой.