Гончие Красного Креста ч.1⁠⁠

Если Вы дорожите своей душой, не читайте этот текст.

Автор

I

У Стасяна было плохое настроение. Он резко свинтил крышку с пол-литровой бутылки «Беленькой» и, плеснув водку в гранёный стакан, указательным пальцем пододвинул его в мою сторону.

— Вот скажи мне, Антоха, как тут не забухать? – начал он, наливая порцию спиртного себе в треснувшую кружку с полустёртым принтом «Любимый муж и самый лучший папа».

Вопрос явно был риторический, поэтому я просто ждал продолжения, подпирая щеку кулаком, рассматривая выцветший линолеум и отклеивающиеся обои. Кухня определённо нуждалась в капитальном ремонте, да и вся жилплощадь соседа в целом была в запущенном состоянии. Сам хозяин квартиры балансировал на качающемся табурете, стараясь сфокусировать мутный взгляд на собеседнике, что после недельного запоя было очень непростой задачей.

— Ну, за хороших людей, нас так мало осталось, – невнятной скороговоркой пробубнил он и, стукнув кружкой по моему стакану, опрокинул содержимое в бездну широко открытого рта.

Пришлось последовать его примеру. Водка мягко скользнула в пищевод и взорвалась в желудке, распространяя приятное тепло по всему телу. С опаской посмотрев на блюдце с потемневшими ломтиками колбасы в компании сморщенного малосольного огурца, я решил после первой не закусывать. Стас же находился на той стадии запоя, когда закусывать уже нет ни сил, ни желания, поэтому он просто замер на несколько секунд, зажав рукой рот и закрыв слезящиеся глаза.

Пока сосед всеми силами пытался удержать в себе проглоченную дозу спиртного, вздрагивая от рвотных спазмов, я распахнул окно и закурил. Морозный воздух ворвался в давно не проветриваемое помещение, и снег, скопившийся снаружи на отливе, порывом ветра смело́ на подоконник. Вечерний город лениво шумел и светился фонарями, вывесками и окнами многоэтажек. Меня охватило неясное чувство тревоги. Глубоко затянувшись последний раз, я щелчком отправил окурок в сгущающуюся темноту и захлопнул окно.

— Рассказывай, чё случилось?

Стас окинул меня подозрительным взглядом и, неожиданно выпучив глаза, негромко пропел:

— Случилось стра-а-а-шное-е-е…

— Матери кровь пролил сын обезумевший! Всемирная история. Банк «Империал», – продолжил я. — Надеюсь, ты не собираешься мне всего «Ореста» исполнять?

— Оре… что?

— Был такой драматург в Древней Греции по имени Эврипид, он написал трагедию «Орест», строку из которой ты мне сейчас виртуозно исполнил. А в девяностых малоизвестный начинающий режиссёр Тимур Бекмамбетов снял серию псевдоисторических рекламных роликов для банка «Империал». В одном из них римский император Нерон как раз исполняет этот…

— Вот ты душнила, – перебил меня Стасян. – Как ты дожил до тридцати лет с такими коммунитив… комникив… ком-му-ни-ка-тивными навыками?

— До тридцати двух.

— Душнила и есть, – он качнулся на табурете. – Давай ещё по одной.

— Наливай.

Нетвердой рукой мой собутыльник разлил водку и закурил.

— За родителей! – провозгласил он твёрдо.

— Да я и не спорю, давай за родителей.

Мы выпили ещё.

— Слушай, ты чего темнишь? - я осторожно надкусил огурец. — Тост за родителей, песня эта… С Верой Николаевной всё в порядке?

— Во-о-о-т, - протянул Стасян, подняв указательный палец. — С Верой Николаевной не всё в порядке.

Он оглянулся на дверь и, с заговорщическим видом придвинувшись вплотную, быстро прошептал мне в ухо, благоухая перегаром:

— Месяца два уже не в порядке.

— Погоди. Как так? Я же в недавно у вас был. Комп тебе от вирусов чистили. Забыл? Всё нормально вроде было, — я отодвинулся от Стаса, стараясь не дышать.

— Ш-ш-ш-ш! – сосед ткнул скрюченным пальцем мне в губы. — Не шуми. Она услышит.

— Кто?

— Она, – товарищ мотнул головой в сторону дальней комнаты.

Там располагалась спальня его матери. Дверь в комнату была плотно зарыта, и оттуда не доносилось ни звука.

Веру Николаевну, как и Стаса, я знал с детства. Наши семьи жили на одной лестничной площадке ещё с конца восьмидесятых годов прошлого века. Дядя Миша и тётя Вера были частыми и желанными гостями в нашем доме, большинство праздников мы отмечали вместе. Стас родился на два года раньше меня и принял на себя роль старшего брата, которого у меня никогда не было. Он заступался за меня во дворе и в школе, таскал с собой на рыбалку, научил плавать и ездить на велосипеде. С возрастом разница в два года кажется несущественной, но в детстве дружба со «старшаком» значительно поднимала авторитет мелкого шкета в глазах одногодок. Конечно, иногда я этим пользовался, но не злоупотреблял. В старших классах школы мы общались уже не так близко, но сохранили тёплые товарищеские отношения.

Шли года, вскоре после возвращения из армии Стасян женился на однокласснице и переехал в другой город. Четыре года назад не стало дяди Миши, и Вера Николаевна осталась жить одна в трёхкомнатной квартире. Спустя год после похорон отца мой товарищ развёлся. Оставив всё недвижимое имущество бывшей жене и сыну, блудный сын вернулся в отчий дом. С тех пор он делил жилплощадь с матерью, устроился токарем на завод и жил спокойной жизнью обычного работяги.

Я за это время успел окончить институт, поработать по специальности, получить второе высшее, открыть небольшой сервис по ремонту компьютеров, дважды жениться и развестись. Родительскую квартиру я сдавал. После их смерти находиться там долго было тяжело. Иногда приезжал проверить состояние жилья, но большую часть времени за квартирантами присматривали соседи. Им же передавали ключи съезжающие квартиросъёмщики.

Как раз сегодня, заехав за ключами от квартиры, я и обнаружил друга детства в столь плачевном состоянии. Из его бессвязной речи я с трудом понял, что он уже неделю находится в отпуске и всё это время пребывает в глубоком запое.

— Так, дружище. Давай по порядку, – нахмурился я. — Тётя Вера заболела?

— Ещё как!

— Давно? Что-то серьёзное?

— Серьёзнее не бывает. В октябре сердце прихватило. Скорую ей вызывал.

— И?

— В больницу увезли.

— Ну, бывает. Возраст уже такой, сам понимаешь.

— Ага. Вот только вернулась оттуда уже не она.

— В смысле?

— Не знаю я, как объяснить. Я в первый же день почуял неладное. Понимаешь, внешне она не изменилась, но это совсем другой человек, а может, и не человек вовсе.

— Это ещё что значит?

— Она не ест. Совсем ничего не ест. Накладывает еду в тарелку, уносит к себе в спальню, а потом я эту еду в мусорном ведре нахожу. Несколько раз видел, как она её в унитаз вываливает. Ещё она не спит. Я когда заподозрил неладное, ночью к ней в комнату заглянул, а она стоит спиной к кровати и смотрит прямо на меня. Кровать застеленная, она даже не раздевалась. Четвертый час ночи был. Я чуть не заорал от неожиданности. Потом ещё несколько раз проверял, всё время одно и то же.

— Может, она днём спит, а еда ей просто не нравится. Не хочет тебя обижать, вот и делает вид.

— Вот именно, что делает вид. Делает вид, что человек, а сама… Не знаю, что там с ней сделали в этой больнице, но вернулся оттуда кто-то другой. Это не моя мать. Я себе в комнате замо́к врезал, на ночь запираться стал.

— Слушай, друг. Я не врач, но у тебя, похоже, серьёзные проблемы с головой на фоне употребления, – я кивнул в сторону бутылки. – Алкогольный параноид. Может, в больничку?

— Сам ты параноид. Так и знал, не поверишь, – насупился Стас. – Про больницу даже не заикайся, кто оттуда вместо меня вернётся, неизвестно. Я с прошлого Нового Года не употреблял почти. Пару раз пивка с мужиками после работы бахнул без фанатизма. Неделю назад только забухал серьёзно. Да ты сам знаешь, я не большой любитель этого дела.

Действительно, Стасян не был большим поклонником Бахуса. Пил он достаточно редко и умел вовремя остановиться. Даже после развода с женой в запой не ушёл. Последний раз пьяным я видел соседа на поминках его отца. Тем удивительнее было наблюдать его сейчас в таком состоянии. Недельные возлияния, конечно, оставили свои следы на его внешности, но было ещё что-то трудноуловимое в глазах, речи и поведении, говорящее о том, что человек сдался. Когда люди ломаются, это обычно видно сразу.

Стас с юных лет имел богатырскую внешность, при том, что его родители не отличались статью. Вера Николаевна вообще была миниатюрной женщиной и частенько сетовала на то, как тяжело ей пришлось во время родов. Даже при моём росте в сто семьдесят девять сантиметров друг смотрел на меня сверху вниз. Повзрослев, он отрастил густую бороду, а голову стал брить налысо, поэтому часто его принимали за байкера. У меня его образ больше ассоциировался с растолстевшим рестлером, хотя я знал, что при решении конфликтов Стасян избегает применять силу.

Сейчас же этот добродушный великан как-то ссутулился, осунулся и, казалось, стал меньше ростом и у́же в плечах. Что-то грызло его изнутри. Что-то, что он пытался залить алкоголем, но это плохо ему удавалось.

— Я камеры дома установил, – глухо сказал сосед. – Я не сумасшедший. Хочешь, сам посмотри. Все записи за месяц на комп скинул. Ухожу на работу – включаю, прихожу – проверяю.

— И что там? – я поправил съехавшие на переносицу очки.

— В том-то и дело, что ничего. Она даже из комнаты не выходит, пока меня нет. Понимаешь, Антоха? Она не ходит в туалет, в ванную, не ест, не пьёт. Вообще ничего не делает. То есть, возможно, что-то и делает, но не выходя наружу. В комнате установить камеру незаметно у меня возможности не было, поэтому чем она там занята всё это время, я не знаю.

— Бред какой-то.

— Ага, но это ещё не всё…

Дверь дальней комнаты со скрипом отворилась, и в проёме показалась тётя Вера. Она окинула меня внимательным взглядом и сухо произнесла:

— Здравствуй, Антон.

— Здравствуйте, Вера Николаевна, – отозвался я и, поднявшись со стула, шагнул ей навстречу. – Как ваше драгоценное здоровье? Сто лет вас не видел!

— Всё хорошо, Антон, – она отступила вглубь комнаты, прикрывая дверь. – Я неважно себя чувствую, наверное, простыла. Лучше не подходи близко, могу заразить.

— Ну, выздоравливайте, – я вернулся за стол. – Был рад вас видеть.

— И я тебя, – глухо раздалось за закрывшейся дверью.

Стас смотрел на меня с плохо скрываемой иронией:

— Ну, видал? Ничего не смущает?

— Болеет человек, эка невидаль.

— Ты хоть и в очках, а очевидные вещи не видишь, – он тяжело вздохнул. – Когда она тебя Антоном последний раз называла?

Действительно, тётя Вера всегда всех называла уменьшительно-ласкательными именами. Сын для неё всегда был Стасиком, муж Мишуткой, а ко мне обращалась – Антошка, реже Антоша. Сейчас, вспоминая свой последний визит к соседям, становилось очевидно, что она вела себя как-то отстранённо, но тогда я не придал этому значения.

— Ко мне, знаешь, как теперь обращается?

— Ну как?

— Станислав. Скажи, она меня так когда-нибудь называла?

Я покачал головой. Это и правда было странно.

— Помнишь Игоря Зелёного?

Игоря я помнил, это был коллега Стасяна. Прозвище «Зелёный» он получил лет двадцать назад, когда устроился ещё молодым фрезеровщиком на завод. С тех пор неопытный пацан превратился в солидного дядьку с ленинской лысиной и густыми усами, но прозвище приклеилось к нему намертво.

— Ну.

— Баранки гну. Он мне ещё год назад похожую историю про свою жену рассказывал. Я ему тоже не поверил тогда. А теперь, где Игорь?

— Где?

— А никто не знает. С завода уволился, номер недоступен. В квартире другие люди живут, куда бывшие хозяева делись, понятия не имеют. Накатим?

Мы сидели со Стасом ещё пару часов. Он рассказывал, как ходил к Игорю домой, как искал новое место жительства его семьи, но так и не нашёл. Чем меньше оставалось водки в бутылке, тем путанее и мрачнее становился его рассказ. После безуспешных поисков коллеги, мой друг полез во всемирную паутину. Прошерстил все местные паблики и флудилки за несколько последних лет и понял, что происходящее в его семье далеко не единичный случай. Истории во многом были похожи и различались только в мелочах. Всё начиналось с госпитализации члена семьи, а затем близкие начинали замечать странности в поведении вернувшихся родных. Причём было непонятно, по каким критериям происходит отбор. Изменения в поведении были замечены как у мужчин, так и у женщин. Возрастной диапазон изменившихся тоже был весьма широк. Ни один человек с похожей историей не ответил Стасу на сообщения, хотя он писал каждому, чьи рассказы хоть немного походили на случившееся с ним.

— Мы с ней почти не разговариваем, – с горечью проговорил сосед. – Зато у неё появилась непонятная тяга к тактильным контактам. Посиди со мной, говорит. В руку вцепится, молчит и смотрит в глаза. Так и сидим молча, а взгляд у неё становится пустой и бессмысленный. Как будто в бездну смотрю. Я после таких посиделок ни рук, ни ног не чувствую, слабость во всём теле и башка раскалывается. Стал избегать, так она сама норовит прикоснуться, вроде случайно, но я же всё понимаю.

— Жесть.

— Не. Самая жесть ещё впереди, – он опасливо покосился на дверь в комнату матери. – Она ночью ко мне в комнату ходить стала. Просыпаюсь как-то среди ночи, а она на кровати сидит и за руку меня держит. Я чуть не поседел. Увидела, что я проснулся, молча встала и вышла. Потом ещё несколько раз подобное повторялось. Утром делает вид, что ничего не было. Вот тогда я замок и врезал, теперь дверь на ночь запираю.

— Сюр какой-то.

— Вот-вот. В местном чате тётка какая-то про сына своего шестнадцатилетнего писала. Всё один в один, как у меня. Она думала, что пацан на наркоту подсел, ну и устроила шмон у него в комнате. Наркотиков не нашла, зато обнаружила листок с непонятными закорючками. Какие-то слова на незнакомом языке, символы и знаки. Тётка листок сфотографировала и картинку в чат скинула, думала, кто-нибудь подскажет, что за язык.  Не нашлось специалистов среди местных форумчан, а потом она и сама на сообщения перестала отвечать. Я картинку себе скопировал в телефон, хочешь глянуть?

— Ага, – я протянул руку.

— Ща, – Стас копался в приложении. – Где же она? Ага! Вот, смотри.

Я с интересом уставился на фотографию. Письмена на картинке напоминали символы знаков зодиака. Некоторые располагались близко друг к другу, другие разделяли пробелы. Несомненно, это был осмысленный текст. Однако предположений касательно того, на каком языке был написан текст, у меня не было.

— Перешли, это мне, – я достал свой телефон. – Покопаюсь в Интернете, может, что-нибудь нарою. Думаешь, есть какая-то связь?

— А вот ты сейчас сам посмотришь и скажешь мне, есть связь или нет, – Стасян тяжело поднялся с табуретки и, покачиваясь, направился в сторону комнаты матери. – Пойдём.

Я двинулся следом. Перед закрытой дверью он остановился и молча ткнул пальцем в верхнюю часть дверной коробки. Неприятный холодок пробежал у меня по спине. На светло-синей поверхности чернели знакомые закорючки. Я сверился с изображением в телефоне. Хоть знаки и были расположены в другой последовательности, но это были те же символы, что и на картинке.

Я сфотографировал дверь и убрал телефон в карман.

— Слушай, дружище. Слишком много странной информации ты на меня сегодня вывалил. Пойду я, пожалуй. Завтра вставать рано, заночую в родительской хате. Может, тоже у меня упадёшь?

— Не, я дома. Там водка ещё осталась, – он махнул рукой в сторону кухни. - Допью.

— Ну, как знаешь. Если что, шуми.

— Давай, – друг протянул мне свою громадную лапу.

II

Мы попрощались, и сосед захлопнул дверь за моей спиной. В подъезде царил полумрак. Лампочка на этаже не горела, но света с верхнего пролёта хватило для того, чтобы попасть ключом в замочную скважину. Ввалившись в прихожую, я щёлкнул выключателем и, присев вполоборота на трельяж, уставился в зеркало.

— Чего загрустил, Антон Сергеевич? – мой голос прозвучал неестественно громко в пустой квартире.

Отражение не ответило. Худой очкарик в зеркале немного двоился после выпитого, но в целом выглядел неплохо для своих лет. Я взъерошил рукой густую шевелюру, с раздражением отметив, что седина всё более заметно пробивается сквозь тёмные волосы на висках, скинув ботинки, побрёл в спальню. Отмечая на ходу, что квартиранты оставили после себя относительный порядок и много времени на подготовку квартиры к следующей сдаче не потребуется, я плюхнулся на кровать, не раздеваясь.

Рассказанное Стасом казалось абсурдом или какой-то нелепой шуткой. Справедливо рассудив, что такие вещи нужно обдумывать на трезвую голову, я провалился в пьяное небытие.

Разбудили меня дикая жажда и головная боль. Светящийся циферблат электронных часов на прикроватной тумбочке показывал 03:38, а это значило, что спал я не больше четырёх часов. Мне срочно нужна была жидкость, желательно холодная и безвкусная. С трудом приняв вертикальное положение, пошатываясь, направился в сторону кухни. В квартире было темно, но на кухне горел свет, и, хотя я не помнил, как включал его, это меня не насторожило. Сухость во рту и пульсирующая боль в висках не позволяли думать ни о чём-то другом. Я схватил стакан, наполнив его холодной водой из-под крана осушил жадными глотками.

— Антон! - раздался сзади скрипучий голос.

Я резко обернулся, и выпавший из рук стакан разлетелся вдребезги от удара об пол. В дверном проёме стояла Вера Николаевна. Она смотрела на меня безумными глазами, а на лице расплывалась жуткая улыбка. Меня будто парализовало, слова застряли в горле. Щуплая старушка медленно подняла руку и направив на меня указательный палец, заговорила нараспев на незнакомом языке:

«Са́мак да́рам сурабе́ль кара́мека мура́мас.

Икото́с ма́рет форти́н ране́руг.

Херика́рамонус да́леринте иратайзингер.

А́ксарот ма́лэкэт.

Каа́н эки́т фиота́нда.

Иафи́к скал фида́ лиди́.

А́за оци́ фар канн о́снотр сва».

Голос её звучал всё громче и громче:

«Риверта́тур чи́нис эд фо́нтем виве́нтум

ит джерми́нит арбо́рем ви́та ин принчи́пио эт ин фи́не

пер а́льфа ит оме́га су́нте ин спи́риту Бафомэ́тэ.

Уншпетиро́с!»

Она визгливо выкрикнула последнее слово и, внезапно схватив воздух перед собой вытянутой рукой, прижала её к груди. Мои ноги тут же подкосились и приложившись головой о раковину, я рухнул на пол. В глазах потемнело, и сознание покинуло тело.

Когда я пришёл в себя, за окном было светло. Адски болела голова, а в памяти всплывали безумные картины ночных событий. Осторожно поднявшись с кровати, я крадучись направился в сторону кухни. Остановившись за полшага до входа, медленно заглянул внутрь. Естественно, там никого не было. Представив, как глупо выгляжу со стороны, я фыркнул и подошёл к раковине. Никаких осколков на полу не было. Считать количество целых стаканов не имело смысла, это была величина переменная, так как квартиранты постоянно оставляли свою или прихватывали с собой мою посуду. Возможно, мне всё приснилось? Коснувшись затылка, я резко отдёрнул руку, втянув воздух сквозь сжатые зубы. Как раз на том месте, которым я ударился о раковину, выросла приличная шишка. Пройдя в прихожую, проверил замок. Дверь была закрыта. Однако уверенности в том, что я закрыл её, вернувшись от Стаса, не было. Присев на стул, я стал обдумывать дальнейшие действия. Обдумывалось плохо. Очевидно, единственным правильным решением на данный момент было нанести визит соседям, а на месте действовать по ситуации. После принятия душа и завтрака лапшой быстрого приготовления, оставленной квартиросъёмщиками, я почувствовал себя психологически готовым к, возможно, непростому разговору со Стасом и Верой Николаевной.

Звонок пронзительно, но безрезультатно верещал в квартире соседей. Уже понимая, что события развиваются не по намеченному мной сценарию, я всё же предпринял ещё одну попытку и начал громко стучать кулаком в дверь. Справа раздался скрип несмазанных петель, и в образовавшейся щели возник любопытный глаз всезнающей Зинаиды Петровны.

— Чего шумишь? Нету у них дома никого.

— А где они? – я повернулся на голос.

— Антоша! – соседка распахнула дверь. – Не узнала тебя со спины, богатым будешь.

— Это вряд ли, – я хмыкнул. – Так куда Смирновы делись?

— В больнице, наверное, – Петровна изобразила печаль. – Стасика утром увезли. С сердцем что-то вроде. Вера с ним поехала. Надо же, молодой такой, а уже с сердцем проблемы. Не бережёте себя совсем.

— А в какую больницу, не знаете?

— Кто же мне скажет? В третью, поди. Она ближе всех, и кардиолог там хороший. Я вот давеча…

— Ясно, – прервал я настроившуюся на долгий разговор соседку. – До свидания, Зинаида Петровна.

— До свидания, – недовольная упущенной возможностью посплетничать, бабка захлопнула дверь.  

Происходящее нравилось мне всё меньше. Вернувшись в квартиру, я расположился в спальне и, достав из сумки ноутбук, вышел в Интернет. Все намеченные на сегодня дела отменялись. Надо было разобраться, что за чертовщина творится, и понять, как действовать в этой странной ситуации.

Первым делом я зашёл на известный российский сайт, где обитали люди всевозможных профессий и увлечений. Там, при определённой удаче, среди «троллей» и «мамкиных специалистов по любым вопросам» можно было встретить действительно знающих людей. Хотя надежды на положительный результат было мало, я всё равно набросал просьбу объяснить значение непонятных символов и, прикрепив обе фотографии, опубликовал пост.

Затем я обзвонил все больницы нашего города. Никакой информации о госпитализации Смирнова Станислава Михайловича у них не было. Возникла мысль обратиться в полицию, но, представив, как безумно прозвучит моя история, отказался от этой идеи. По крайней мере, пока.

Копаться в местных чатах я даже не собирался. Во-первых, Стас уже тщетно пробовал искать в этом направлении. Во-вторых, я даже представить не мог, какой объём данных пришлось бы перерыть в поисках хоть сколько-нибудь полезной информации. Однако всё же описал случившееся анонимно, от третьего лица и опубликовал на всех доступных местных площадках. Может, кто-то и откликнется с похожей историей.

На этом идеи кончились, дальнейшие действия представлялись весьма смутно. Выйдя на балкон, я закурил, пытаясь успокоиться, и именно тогда понял, что мне следует предпринять. Решение, безусловно, не самое лучшее, но других у меня не было.

III

Бывало, в детстве, а иногда и в юности, когда кого-то из нас запирали дома в качестве наказания, мы пользовались альтернативным выходом. Балконы у нас со Стасом были смежные, и при должной сноровке перелезть с одного балкона на другой не составляло большого труда, чем мы и пользовались. Уже из квартиры товарища можно было сбежать на улицу, главное, успеть вернуться тем же путём до прихода родителей. Оба балкона были застеклены, вот только отец незадолго до смерти отделал наш балкон пластиком, а Смирновы свой оставили в первозданном виде.

Я прекрасно помнил, в каком месте нужно стукнуть деревянную раму соседского балкона, чтоб створка окна сместилась, позволяя достать до крючка снаружи любым инструментом с достаточно тонким лезвием. Вооружившись широким кухонным ножом, я осторожно перебрался на балкон соседей. Сердце бешено стучало, ветер трепал волосы и холодил спину, забираясь под свитер, а пальцы немели толи от страха, толи от холода. Падение с пятого этажа в теории оставляло небольшой шанс на выживание, но испытывать удачу именно сегодня не хотелось. Я стукнул по раме в привычном месте, но ничего не произошло. Паника охватила меня на секунду, но поняв, что створка просто примёрзла, я немного успокоился. Поковыряв ножом наледь, я снова стукнул, в этот раз сильнее.  Образовалась щель, достаточная для того, чтобы можно было поддеть крючок лезвием ножа, что я и сделал.

Рухнув через окно внутрь захламлённого балкона и обессиленно привалившись спиной к стене, хрипло и часто дыша, я думал о том, что в детстве этот манёвр не отнимал так много сил. Когда дыхание выровнялось, мне стало ясно, что дверь в комнату открыть некому, а значит, придётся импровизировать. Обмотав локоть найденными тут же тряпками, я высадил стекло. Получилось немного шумно, но отступать было поздно. Щеколда послушно скользнула в сторону. Квартира Смирновых встретила меня враждебным полумраком. Минуя осколки, я медленно направился в комнату Веры Николаевны. Задержавшись перед дверью, ещё раз внимательно рассмотрел символы над входом, коснулся их рукой, на пальцах остался черный след, как от сажи. Осторожно переступив порог и осмотревшись, я приступил к поискам. Не имея ни малейшего понятия, что именно ищу, перетряхнул ящики стола, порылся в шкафу и прикроватной тумбочке. Не обнаружив ничего подозрительного, заглянул под кровать, поднял подушку, матрас и замер. Под матрасом в изголовье кровати лежала книга. На черной кожаной обложке красовался выдавленный красный крест, нижним основанием опирающийся на вершину равнобедренного треугольника, в центр которого было вписано изображение восходящего солнца. Страницы книги покрывали всё те же непонятные символы. Стало ясно, что это именно то, что я искал.

Изображать человека-паука повторно не было никакого желания, поэтому покинуть квартиру соседей я намеревался через дверь. Изнутри замок открывался без ключа, и нужно было только выскользнуть максимально бесшумно, не потревожив вездесущую Петровну.  Прислушавшись к звукам за дверью, я решил заглянуть в дверной глазок и тут же отшатнулся, еле сдержав крик. Напротив двери стояла тётя Вера. Казалось, она смотрит прямо на меня своим пустым бессмысленным взглядом, растянув губы в безумной ухмылке. Медленно пятясь от двери, понимая, что убежать через балкон уже не успею, я шмыгнул в шкаф с одеждой, стоящий в коридоре. Звук ключа, поворачивающегося в замке, заставил моё сердце замереть. Сжимая в одной руке кухонный нож, а в другой похищенную книгу, я затаился, стараясь не дышать и не шевелиться.

Дверь открылась, Вера Николаевна вошла в квартиру и, не разуваясь, неспешно двинулась по коридору. Шаркающие звуки шагов раздавались всё ближе. Сквозь приоткрытую дверцу шкафа я видел, как она замерла напротив и медленно повернула голову в мою сторону. Непроизвольно сжавшись, я приготовился атаковать, решив применять нож только в крайнем случае. Несмотря на своё довольно скромные габариты, задача сбить с ног щуплую старушку не должна была вызвать у меня больших трудностей.  Однако я смотрел много фильмов про одержимых и психологически готовился встретить активное сопротивление. Соседка развернулась к шкафу всем корпусом и протянула руку к дверце шкафа. Улыбка не сходила с её лица. Я глубоко вдохнул…

— Вера, – раздался голос Петровны. – Чегой-то у тебя двери нараспашку?

Вера Николаевна опустила руку и повернулась на голос.

— Стасик как? Что врачи говорят? – не сбавляла обороты любопытная соседка. – Пойдём, расскажешь. Замёрзла небось с улицы? Сейчас согреешься. Горячий чай самое оно с мороза. Я вот конфет принесла, чайник ставь.

Петровна подхватила тётю Веру под локоть и потащила на кухню, засыпая вопросами. Облегчённо выдохнув, я подождал ещё пару минут и осторожно покинул шкаф. Стараясь не шуметь, выскользнул за дверь. Юркнув в свою квартиру, я запер дверь, закрыл окно на балконе и опустился на кровать. Руки тряслись, а сердце колотилось в бешеном ритме.

Продолжение следует...