Генерал (2)⁠⁠

Часть вторая. Скорее всего, из семи.

Всю ночь капли барабанили в жестяной козырек подоконника, и утро выдалось непримечательным и каким-то хуевым. Пасмурно и сыро снаружи, сухо и ветрено внутри.

Дело было после завтрака – мы разобрали свои таблетки, ютившиеся, словно заключенные в лотке, разделенные фанерными скрещенными переборками. Мне достались две красных и белая.

Делать было нечего – начальник отделения был на совещании, а без его первичного осмотра мне никаких процедур не назначали. Я и таблетки не хотел пить, особенно красные. Вдруг он придет и посмотрев на меня, скажет:

- Ну, тут все понятно – главное, красных таблеток не давать ему.

И медсестры зашушукаются, тыкая друг в друга пальцами, а потом с тихой грустью перекрестят мою спину.

Пока все разошлись прогреваться, массажироваться и ультразвучиться, я направился в библиотеку. Больше двух книг на одно лицо было не положено, я взял Пикуля «Моонзунд» и «Крейсера». Пришлось даже пособачиться – в кожвен книги не давали. «Сфилитики, а туда же – окультуриваться!»

Когда вернулся, медсестры передавали дежурство. Заметил, что вновь заступившая (она стояла спиной) имела хорошую фигуру и ухоженные волосы. Это радовало, особенно на контрасте со вчерашней грымзой.

Полчаса меня никто не трогал – я валялся на кровати, погруженный в чтение. Дверь открылась, и я, не оборачиваясь ждал, когда старшина (кроме него вряд ли кто-то мог быть) скажет «эй бля!» или «ты бля!» или «ну че бля?»

Вместо этого кто-то назвал мою фамилию, вопросительно и женским голосом. Обернулся. Охуел.

Это была Марина. Говорить ничего не хотелось, да и не моглось. Я просто смотрел на нее, не веря. Будь она моим ротным, у нее не оставалось бы выбора кроме как сказать «И хуле ты лыбишься, дебил?»

Но она, видимо, никогда в жизни не командовала ротой, потому даже смутилась немного. Мне понадобилось секунд десять, чтоб понять, что никакая это не Марина. Но как похожа!

- Да, да, это я, - пришел в себя.

- Пойдем, - сказала она, и у меня не нашлось возражений. Она отвела меня к начальнику отделения. Тот осмотрел, периодически цокал языком и крутил ус. Я в охуительнейшем настроении даже пытался пару раз пошутить, но мой юмор пришелся ему не по душе. Да и любой юмор, как я потом выяснил. Да и никто ему не был по душе, злобному Аскольдовичу, насмотревшемуся хуев за свою жизнь.

До столовой приходилось ходить метров двести по территории. Правда, давали там такое говно, что эта двухсотметровка казалась самой бесполезной в жизни. Кинг бы назвал этот маршрут Зеленой милей.

После обеда попытался следить за злоключениями Панафидина на палубе «Рюрика» под проливным японским огнем, но получалось так себе. Все время тянуло на пост медсестры, ведь там ждала моя Марина. Потом осекал себя, что никакая она не Марина, но глаза-то видели, и передавали знакомую картинку в мозг. Ее звали Настя, и ждала она меня не больше, чем месячных. Но когда вам шестнадцать, и вы влюблены…

***

- Пойдем! – заглянула в палату Настя. Вечер, начало десятого, а потому предложение интриговало.

- Конечно, пойдем! – обрадовался Олег.

- Ты куда хочешь иди, - отмахнулась Настя, - мне ваш юнга нужен.

Это было хорошо, правильно, что я ей нужен. Нахуя только?

Выяснилось быстро, как спустились на половину пролета вниз по лестнице. Помещение не подразумевало двоякого толкования – кафель на полу и стенах, кушетка, ванна, унитаз. Такое укромное место, где люди готовятся к операциям, бреют себе все, что подлежит обриванию.

- Сам справишься? – спросила она.

Хуй его знает, с чем надо было справляться. Хорошо бы с ней, тогда да, помощники не нужны.

- Попробую, - неопределенно пожал плечами я. – Раздеваться?

Хотелось расставить точки хоть над чем-нибудь.

- Давай, я выйду сначала, - предложила Настя. – Клизма – вот. Ключ оставлю, как закончишь, закрывай. Потом в сестринскую занесешь.

Я почувствовал себя вкладчиком МММ, которому обещали золотые горы, а на выходе предлагают самостоятельно накачать себя водой через жопу.

С другой стороны, начинать отношения с того, что она мне будет что-то вставлять в задницу, а не я ей, тоже не хотелось.

- А давай лучше я тебе клизму поставлю?.. – перевел разговор в деловое русло. Я вообще, переговорщик серьезный, да и чем черт не шутит.

- Придурок! – засмеялась она, хлопнув дверью. Я выждал минуту, может, передумает.

Она не передумала, а я вспомнил, как утром доктор говорил что-то про фиброгастрохуястрошланг, который мне завтра глотать, поэтому вечером надлежало почистить желудок.

Вечерняя поверка прошла без происшествий и без меня.  

- Я ключ принес.

Настя сидела на посту, заполняла журнал. Ее грудь устало лежала на столе. Настольная лампа напоминала прожектор или рампу, освещающую пост будто декорации на сцене, среди которых играла свою роль самая красивая медсестра, главная героиня моего юношеского дрочерского спектакля. Так мне казалось из темного коридора, зрительного зала на одну персону.

Она, не поднимая головы, вытянула руку в мою сторону. Стало как-то грустно – так не поступают с такими охуенными парнями, как я. Захотелось расстегнуть ширинку и вложить в протянутую руку хуй.

Решил оставить на потом такой неожиданный ход, в качестве козыря, и вернул ключ.

- Спокойной ночи! – произнес я и зашаркал в палату. Вот сучка, думает, что слишком хороша для того, чтоб просто ответить.

- Чаю хочешь?

Огромным усилием воли я удержался от того, чтоб развернуться, запрыгать и заорать «Конечно, блядь, хочу!» Я ликовал. Последний раз я так хотел чаю, когда лет в двенадцать в лесу сломал лыжи в десяти километрах от дома, и пиздовал пешком по сугробам, чуть не отморозив руки и прочие атрибуты человека.

- С лимоном? – повернулся.

- Ну хочешь, с лимоном сделаю, - засмеялась она. Заразительно и душевно.

- Хочу, - сказал я.

Мы болтали, как старые приятели. Я узнал, что муж ушел от нее полгода назад, а ребенок, трехлетний паразит, совсем от рук отбился, и живут они в двушке с мамой, которая из трудов по психологии читала только «Мозгоебство, как самоцель». Ей было двадцать семь, а мне шестнадцать. Она была настоящей женщиной, которую я очень хотел, внезапно, бескорыстно и прямо сейчас. Она смеялась над моими шутками (не то, что Аскольдович, сука), и однажды ненароком накрыла мою ладонь своей, правда почти сразу убрала.

К шестнадцати годам я имел хоть и скудный, но багаж отношений с противоположным полом. Первая, Галя, училась на год младше, была симпатичной, из хорошей семьи, но в душе ее неокрепшей доминировал ген блядства. Возможно, от бабушки достался. Она спала со всеми, кого я знал. Если короткий послеобеденный перепих в ее квартире можно было назвать сном. У нас это случилось раз десять, и каждый раз, когда я одевался, она спрашивала, почему я с ней не гуляю. Ответить честно не позволяла врожденная тактичность, а врать я не хотел. Приходилось мычать что-нибудь невнятное и уходить. Вторая, Даша, была полной противоположностью – скромная, отличница, девственница. Огорчало только, что вся ее красота ушла на фигуру, потому лицо напоминало стручок фасоли на закате. Трахаться с ней было здорово, строить отношения – нет. Фундамент слабоват. В первый раз она краснела, стеснялась, закрывала писю руками, когда раздевалась, и выключила свет. Через неделю кричала, чтоб ебал ее еще жестче и обязательно кончил на лицо. Кончать на ее лицо было равносильно уничтожению инопланетных насекомых из бластера, как в «Звездном десанте». Так проходил процесс взросления. Мы с ней тоже не гуляли, но она писала мне письма в училище, на которые я постепенно перестал отвечать. Начиная с первого.

И вот теперь - другой уровень. Это не танцы с бубнами угловатых подростков, это настоящая женщина, и мне ничего не светило.

Перед сном решил отлить. 

Гальюн встретил запахами хлорки и мочи. И посреди этого великолепия курили сестры Зайцевы. Они были близнецами неприятной наружности – черные волосы, щетина, мясистые уши и рыбьи глаза. Тогда не было тренда на бородатых женщин, но сестры Зайцевы были натурально бородатыми младенцами. Их звали то ли Витя и Валера, то ли похуй как. Они были неприятными и крепкими ребятами, но глядя в глаза бородатым пупсам трудно принимать их всерьез.

- Ты не охуел, придурок? – спросил меня один из сестер, - Настьку клеишь, молокосос?

Он так сказал «Настьку», типа она его женщина, и он застукал нас за чем-то непристойным на деревенской дискотеке.

Ночью в туалете, да еще вдвоем, они были чертовски отважными, а я – наоборот. Вообще, той осенью в кожвенерологии мне не попадалось равнодушных людей.

Витя (а может, Валера) сделал шаг ко мне и попытался схватить за ворот. Это должно было усилить вопрошающие интонации в его голосе. Я оттолкнул его, но тут же получил болезненный удар от второго, Валеры (или Вити) в область правой почки. Это сейчас я понимаю, что бил он, как женщина, но тогда мне было больно, что пришлось согнуться. Как я забыл о том, что если ночью в сортире разговариваешь с двумя людьми, то и следить надо за обоими? Но так или иначе, я пропустил его аргумент. Я вообще тогда был не очень внимателен.

- Понял меня? – задал он следующий вопрос, не дождавшись ответа на предыдущий. Я хотел сказать, что не понял, что у него что-то с дикцией, но говорить совсем не хотелось. Именно в тот момент я уяснил, что ключевых ценностей НАТО – взаимоуважения и партнерства – между мной и сестрами Зайцевыми скорее всего не случится.

Дверь хлопнула, и я остался один. Даже странно – ушли не попрощавшись. То ли кто-то спугнул, то ли они все дела бросали на половине. Я умыл лицо холодной водой.