Есть такая профессия: убивать в людях интерес⁠⁠1

Один знакомый профессор-востоковед турецкого происхождения, с которым я познакомился на сайте Академия (социальная сеть для научных работников) однажды прислал мне тестовую версию своего видео-курса по истории древнего Ирана. Я открыл видео и ужаснулся: куда девался интересно рассказывающий дядька, как он превратился в скучного, нагоняющего уныние гундоса? Я спросил его, зачем он делает такой скучной подачу материала, ведь он умеет рассказывать интересно. На это он мне ответил, мол, такая подача материала – академический стандарт. Я его переспросил: «То есть лучше убить интерес к теме, но остаться в рамках стандарта?», на что получил утвердительный ответ профессора.

Вот оно! Получается, в профессиональные обязанности научных работников вшита традициями негласная задача убить в слушателях интерес к теме, зато сами профессора могут потом с большим воодушевлением проводить скучные исследования и писать опусы, от чтения которых пропадает интерес к жизни и хочется сдохнуть. А тех, кто выбивается из этой массы профессиональных убийц интереса, единицы.

А то я ведь долго не мог понять, почему так резко менялось моё отношение к профессорам, докторам наук и академикам в течение жизни. Вначале хотелось заглядывать им в рот. Завкафедры в финансово-экономическом университете в Питере, где я учился, пообещал трудоустроить меня в крутой питерский банк, хотя я тогда учился только на 2ом курсе. Мне показалось это фантастикой – гопник из провинции будет работать в банке в северной столице. Да мои друзья и приятели лопнут от зависти.

Завкафедры обещал переговорить с председателем правления банка, когда тот приедет преподавать в университет, и сказал мне зайти на кафедру через неделю. Я пришел в назначенное время, отстоял часовую очередь из посетителей, т.к. к завкафедры всегда была очередь, а после часа ожидания услышал от него, что не удалось пообщаться с председателем правления банка в этот раз, но будет возможность его выловить на заседании правлении банка, куда завкафедры был вхож. Так что мне нужно было зайти через неделю. Настроение у меня немного испортилось, профессор побежал дальше по своим делам как будто немного взбодрившись за мой счёт. На следующей неделе повторилось то же самое – долгое ожидание, потом 30-секундное общение, очередное «не получилось переговорить, попробую в другой раз, зайди через неделю».

Сейчас бы я насторожился, что за фигня такая происходит. Но тогда я был совсем зелёным юнцом практически без критического мышления, а мечта работать в банке на 2ом курсе института была слишком заманчивой, чтобы от неё отказываться. Так что я стабильно раз в неделю обивал пороги кабинета завкафедры и получал всё те же ответы. Веры в исполнение мечты становилось всё меньше, а амплитуда эмоций всё мощнее – вначале накрутишь себя лишними надеждами, объясняя, что в этот раз точно должно выстрелить, не может такого быть, чтобы мне любимому не свезло, а потом ещё более сильное разочарование и обессиливание из-за очередной неудачи.

Понятно, что через несколько месяцев профессору надо было поменять пластинку, иначе я бы перестал надеяться и приходить к нему. И тогда он сказал мне, что переговорил с председателем правления банка, трудоустроить меня туда не получится, т.к. нет вакансий, но взамен завкафедры пообещал устроить меня на высокотехнологичный завод в Питере. Не банк, конечно, но мне показалось тоже круто. И вот мой дозор продолжился – раз в неделю как по расписанию у кабинета завкафедры в длинной очереди: куча надежд, а затем разочарование.

Этой сказочки хватило ещё на семестр обучения, а на 3м курсе я уже сам трудоустроился в знаменитый универмаг «Большой Гостиный Двор» вслед за своим дружбаном-однокурсником, вначале продавцом мужских костюмов на испытательный срок 2 месяца, а затем маркетологом после прохождения испытательного срока. Никакого серьезного опыта я там не получил, т.к. весь отдел состоял из таких зелёных молокососов, как я, предоставленных самим себе. Мне кажется, что нас держали больше для развлечения – в универмаге работало огромное количество старых тёток – и в управлении и в торговых секциях, и наличие молодых симпатичный парней в костюмах, с которыми можно было вовсю кадриться, поднимало тёткам тонус.

Но вернёмся к профессорам. Следующей моей реакцией на профессоров был натуральный шок, когда я попал на одну из профессорских вечеринок, организованных в расположенном неподалеку театре. Меня пригласила туда моя девушка, работавшая в то время лаборанткой в деканате заочного факультета. Удивило меня то, что эти «столпы науки», «ценители мысли» и т.д. и т.п. нажрались как свиньи и начали отвязно приставать к молодым лаборанткам. Этот шок я тогда никак не осмыслил, просто запомнил.

Возможность позаниматься научной деятельностью под руководством сколько-нибудь занимающихся исследовательской работой профессоров я упустил. Вначале подвёл одного научного руководителя ещё будучи студентом старших курсов, потом подвёл другого в аспирантуре, которую не закончил по собственному разгильдяйству. Затем так случилось, что я стал инфоцыганом, преподавал финансовую грамотность в формате онлайн-курсов, стал неплохо зарабатывать и принялся вовсю ругать университетских профессоров как бесполезных теоретиков, которые ничему реально полезному в жизни и бизнесе научить не могут. Ничего личного, просто если они мудаки, значит я красавчик.

Ещё я очень смаковал истории о профессорских домогательствах молодых симпатичных студенток. Одна из таких была моей девушкой и училась в скандально-известном дорогом частном ВУЗе в Питере. Учились там мажоры со всей страны. Их студенческое общежитие было похоже на европейскую тюрьму – комфортно и строго. И учебный процесс был строгий, никаких прогулов, не то что совмещать работу с обучением как в моём ВУЗе. Но посещать все лекции молодым разгильдяям и разгильдяйкам было невозможно, так что у многих возникали проблемы, вплоть до угрозы отчисления. Но можно было договориться. С молодых мажоров брали деньгами, а молоденькие красотки, судя по слухам, ходили отрабатывать долги по учёбе в сауну с профессорами из ближайшего окружения ректора, который сам был большим охотником до студенток. Свечку я не держал, конечно, но слухами земля полнится, и моя девушка говорила, что откосить от этих «обязанностей» ей помогла только протекция знакомого профессора – друга её семьи.

Так что у меня сложилось такое впечатление о большинстве профессоров – бесполезные старые развратники.

Отдельные исключения – профессора, которых я уважал – оказывались больше практиками, а в университете преподавали только по совместительству. Они только подкрепляли меня в моём презрении к так называемым теоретикам.

Но затем моё отношение к учёным резко поменялось под влиянием писателя-философа Меняйлова, чьи ролики я начал смотреть. Он сам вырос в среде докторов наук, членкоров и академиков, т.к. его отец был одним из основателей советской школы вулканологии, мать была заслуженным изобретателем СССР, всё его детство прошло в академгородке в Москве в районе ст. м. Академическая, где вокруг полно научно-исследовательских институтов. Меняйлов застал ещё сталинских докторов наук, членкоров и академиков, среди которых было много основоположников научных направлений, действительно что-то сделавших в науке, а не просто занимавших тёплые местечки. Так что его пиитет к научным работникам передался и мне.

Укрепили меня в этом мнении мемуары командира партизанского отряда времён Великой Отечественной Войны Игнатова Петра Карповича по прозвищу Батя, отца двух братьев - Героев Советского союза, Евгения и Гения.

Его книга называется «Записки партизана». Отряд Игнатова был необычный, он состоял из научных работников и инженеров и они специализировались на минном деле. Воевали они в предгорьях Краснодара всего полгода. Но их результаты просто ошеломляют, особенно на фоне того, что в отряде было всего 53 человека. Бойцам Петра Игнатова удалось пустить под откос 16 вражеских эшелонов с 392 вагонами, уничтожить более 40 танков и броневиков, 36 артиллерийских орудий, 100 полевых пушек, 113 грузовиков, 100 мотоциклов с люльками и даже один самолет, также на счету отряда «Бати» более 8 тысяч убитых немецких и румынских солдат, что делает его самым результативным во Второй мировой войне. Потери отряда за полгода – 3 человека.

Насколько же сталинские партизаны-научные работники из отряда Игнатова превосходили фашистов, демонстрирует такой отрывок из «Записок партизана»:

«У фашистов поистине какой-то квадратный ум: во всех случаях один и тот же примитивный штамп. И почти всегда можно предугадать их поведение…

…Еще до рассвета наша снайперская группа залегла метрах в трехстах пятидесяти от дзотов, недавно сооруженных немцами для прикрытия подступов к горе Ламбина.
Моросил дождь. С веток падали крупные капли. По небу ползли низкие свинцовые тучи. Холодно…

Все лежим неподвижно. Дзоты — как на ладони. В окуляр снайперской винтовки отчетливо видна даже трава на брустверах.
Партизаны лежат уже добрый час — немцы не показываются.
Но вот, чуть приподняв голову, из-за куста высовывается немецкий часовой. Он внимательно смотрит в нашу сторону. Цель идеальная — снять его ничего не стоит. Но наши молчат. Уж очень нестоящая дичь.

Ждем еще минут двадцать. Около бугорка, где расположен дзот, чуть правее его выступа, из-за кустов маскировки на какую-то секунду появляется офицерская каска.
Выстрел. Каска резко дергается назад: офицер убит.
К нему бросается несколько солдат. Гремят выстрелы — солдаты падают.
Мы уже знаем, что будет дальше: немецкие наблюдатели обнаружат нас, вступят в бой фашистские минометы. Быстро меняем позиции. В кустах, где мы только что сидели, уже рвутся мины.

Через несколько минут — снова тишина. Мы терпеливо ждем.
Проходит не меньше часа, прежде чем наши пулеметчики, сидящие на деревьях, увидели, как из двух крайних дзотов, по команде, вытянувшись цепочкой, идут с котелками за обедом десятка два солдат. Впереди — широкоплечий рыжий фельдфебель.

Две длинные пулеметные очереди сливаются в одну. Немцы падают — они уже никогда больше не будут обедать. Мы уходим в горы. На сегодня «охота» кончена. Завтра повторится то же, с некоторыми вариациями…» (П.К. Игнатов «Записки партизана»).

Сами понимаете, после таких примеров моё уважение к научным работникам, докторам наук, профессорам и т.д. возросло выше некуда. Я и сам начал мечтать о возвращении в аспирантуру и защите хотя бы кандидатской диссертации.

А потом началась многолетняя международная экспедиция писателя Меняйлова, во время которой мы познакомились с большим количеством иностранных профессоров и докторов наук (правда их докторская степень равна нашей кандидатской). Вначале Меняйлов с небольшой группой читателей прожил 2 года в Грузии. Я в это время уезжал в тайгу на охоту, вдохновленный знаменитым фильмом «Счастливые люди».

Вернувшись из тайги я не успел приехать в Грузию как начался коронавирус и закрыли границы. Пришлось подождать больше года, но после переезда экспедиции в Турцию и открытия границ мне удалось к ним примкнуть в 2021 году. В Турции мы прожили 1,5 года.

Меняйлов как один из самых известных в России биографов Сталина изучал в Турции древние религии (до христианства и мусульманства), в которых Сталин был большим специалистом, что позволяло ему подружить христиан, мусульман и буддистов в СССР. В Турции изучать древние религии очень удобно, т.к. осталось огромное количество храмов совершенно разных религий со всего античного мира – греческие, римские, персидские и т.д. Благо, турки после захвата этой территории не стали разрушать древние памятники, так что множество руин осталось и по сей день.

Разгадывая загадки древних памятников мы обращались за консультации к многочисленным профессорам, в основном переписывались через сайт Академия.эду – социальную сеть для научных работников. И с несколькими профессорами истории и археологии удалось общаться длительное время. Нас неприятно поразила в них какой то мещанско-бухгалтерский подход к работе. Взять, к примеру, развалины древнего города Сельге в 150 км от Анталии. Основателем города был бывший троянский жрец Калхас, перешедший на сторону греческого царя Агамемнона за несколько лет до начала знаменитой троянской войны. А жрецы обычно мыслят не так, как обычное население и оставляют после себя загадки.

Меняйлов при посещении Сельге и начал по своему обыкновению искать какую-нибудь странность, которая не вписывается в бытовую логику, чтобы за неё зацепиться и начать раскручивать тайну каждого места. Так вот в Сельге, основанном Калхасом, такой странностью был древний гипподром (не путать с ипподромом), который вплотную примыкает к театру. Фойе театра находилось через 5 метров от финишной ленты участников скачек. Казалось бы, это очень неудобно, ведь разогнавшиеся колесницы могут не успеть остановиться и влететь в стены театра. И места вокруг полно, строй где хочешь, но жрец Калхас распорядился построить гипподром и театр именно в такой близи друг от друга. Ясно, что в таком расположении кроется какая то загадка, разгадкой которой и занялся Меняйлов.

Но какие бы мы не смотрели книги по Сельге, с кем бы из профессоров-археологов не общались, их интересовало, грубо говоря, количество кирпичей, протяжённость дорог и водопроводов, высота зданий и т.п. бухгалтерские нюансы. Скукотища, да и только.

Небольшую надежду пробудил один историк турецкого происхождения, проживающий в Европе, который по случайности читал одну из книг Меняйлова и был его заочным почитателем. У них с Меняйловым состоялся один разговор по скайпу, где профессор рассказывал о том, какие древние храмы были уже раскопаны в начале 20 века, так что их мог посетить молодой Иосиф Джугашвили во время своего 2-летнего проживания в Турции. По пути профессор высказал очень интересную мысль, что Сталин ещё до начала войны с гитлеровской Германией понял ущербность их философии, их ориентацию на солнечные скандинавские культы, и понял, что сможет их победить. А то, по словам профессора, его много лет удивляло, как это Сталин мог с таким спокойствием противостоять фашистам даже в сложном 1941 году.

Но хватило профессора только на одну беседу. Дальше он стал избегать диалога с Меняйловым под всякими странными предлогами, хотя со мной охотно общался по скайпу. А дальше случилось его откровение по поводу профессиональной обязанности научных работников, о которой я писал выше. То есть убивая интерес в куче окружающих людей, подобные профессора по принципу маятника обеспечивают себе интерес пересчитывать в древних монументах количество кирпичей, километры дорог, водопроводов и т.п. хрень (здесь приведёны в пример история и археология, но в других науках ситуация та же), которая ничего полезного для жизни дать не может.

Хотя могли бы заниматься чем-то реально полезным для людей. Вспомнить хотя бы пример войны римлян с карфагенским военачальником Ганнибалом, который жёстко разгромил римлян в битве при Каннах, буквально порезал их как скот, практически без сопротивления. По древним пророчествам, победить Ганнибала можно было лишь перевезя из Малой Азии (нынешняя Турция) метеорит, посвящённый богине Кибеле, разместив его в специально построенном храме и основав богослужения этой богине. В процессе совершения жреческих ритуалов у участников что-то перещёлкивало в голове, в результате чего они переставали проседать под заднеприводным Ганнибалом, переставали бежать от него без оглядки. Была и ещё пара нюансов, позволивших укрепить боевой дух римлян.

И вот уже в битве при Заме на территории Карфагена (нынешний Тунис), где, казалось бы, родные стены должны были помогать Ганнибалу, войско «великого» полководца размотали при том же соотношении сил, что и при Каннах. Как так? Воины те же, численность примерно схожая. Но поменялся боевой дух солдат, что привело к такой оглушительной победе, после которой Ганнибал уже морально не оправился и до конца жизни собирал поражения, пока не покончил жизнь самоубийством.

Как по мне, изучать причины подобных примеров резкого взлёта и снижения победоносности войска или империи гораздо интереснее, чем считать количество кирпичей или длину канализаций. Но когда мы пытались вывести профессоров на обсуждение подобных вопросов, они прятались за своей стандартной отговоркой «это не научно» и продолжали плодить свои скучнейшие мещанско-бухгалтерские отчеты.

Особенно поражала негибкость их мышления, нежелание рассматривать несколько точек зрения на одну проблему, что критически важно для научного работника. Например, мы обратились к нескольким турецким археологам, проводившим раскопки древнего гипподрома в Силлионе (второй город, основанный жрецом Калхасом неподалеку от Сельге), с вопросом, зачем, по их мнению, в античности лошадей-победителей скачек убивали жрецы, а кровь этих лошадей отдавали девственным жрицам богини Весты. Турецкие археологи чуть не лопнули от негодования, почему «лучших» лошадей приносили в жертву, ведь все турки настолько помешаны на любви к лошадям, что даже не едят конину, хотя многие другие народы из тюркской языковой группы, т.е. родственные туркам, едят конину за милую душу. В общем, обсуждать причины такого загадочного отношения римских жрецов к первым лошадям те археологи отказались напрочь.

Но настоящий сюрприз в плохом смысле этого слова нас ждал в Африке, в особенности в Марокко, мировом центре колдовства (об марокканских колдунах я писал в соответствующей статье Рукож…пый горожанин в Африке. Часть 2. Магрибские колдуны).

Вначале мы попали в марокканскую академию наук в столице Марокко в Рабате, в институт истории. После простенького и грязненького Сафи нас поразила чистота и современность Рабата, но марокканская академия наук затмила всё. Это был настоящий дворец с огромными залами, бассейнами, картинами на стенах. А зелёным газонам могли бы позавидовать гольф-клубы. Мы встречались с директором института истории и парочкой его заместителей. Общались на английском. Вначале они приняли нас за представителей какого-то крупного ВУЗа или российской Академии Наук и начали дипломатическую беседу об установлении партнерских связей. Но когда Меняйлов дал им понять, что давно не работает в российской Академии наук и занимается исследованиями в частном порядке, они заметно расстроились. Но сразу выгонять нас было неприлично, так что им пришлось поддержать беседу.

Меняйлов начал делиться с ними результатами своих исследований в Марокко, задавать различные вопросы, на что академики немного оживились. Правда, никаких ответов от них мы не дождались, только встречные вопросы, откуда Меняйлов узнал это, откуда он узнал то. Но к концу 40 минут беседы директор института истории попытался сделать очередной дипломатический реверанс об общности марокканского и российского народов ещё со времен дедушки Ленина и озвучил один миф об истории тех времён. На это Меняйлов ему заметил, что этот миф – чистейшая выдумка, которую раздувают американцы, после чего академик подскочил как ужаленный и отбросив всякую дипломатию сообщил, что должен бежать и быстренько с нами распрощался. Хорошо ещё, что нам выделили служебный микроавтобус Мерседес, чтобы довезти до железнодорожного вокзала, а то путь был неблизкий.

Как мы поняли, главной целью местных академиков были не исследования, а сохранения своего рабочего места в таком пафосном учреждении, где у директора был кабинет размером с полем для мини-футбола. Чтобы сохранить такой кабинет, маму родную продашь, а уж тем более придумаешь любую теорию, подтверждающую мудрость местного правителя, которому советуют такие мудрые академики.

Но добило нас длительное общение с марокканским профессором антропологии Лозаннского университета (Швейцария), ушедшем на пенсию. Он заявил, что он является специалистом по традициям и обычаям рыбалки, пишет книги на эту тему, сам рыбачит по 3-4 раза в неделю, благо живёт в своём доме на берегу Атлантического океана в одном из самых популярных среди рыбаков Марокко месте.

Руководитель нашей экспедиции Меняйлов в числе прочих вопросов также изучает традиции и обычаи рыбаков, т.к. товарищ Сталин был очень матёрым рыбаком. Так что находка такого единомышленника и собеседника, да ещё и преподавателя знаменитого и престижного Лозаннского университета, показалась нам даром небес. Тем более, что он также как и Меняйлов изучал опыт океанических, морских, речных и озёрных рыбаков, также посещал рыболовную столицу Туниса группу островов архипелага Керкенна.

Но когда мы начали общаться глубже, приехали к нему на рыбалку, началась серия разочарований. На Керкенне он был буквально 3-4 часа, с тамошними рыбаками практически не общался. Его мысли о рыбалке казались примитивнее, чем те, которые высказывали обычные работяги-рыбаки из рыболовной столицы Марокко г. Сафи. Обучить нас особенностям местной рыбалки он не смог, так что на его фоне инструктаж от моего ровесника марокканца Рашида, о котором я писал в соответствующей статье, был на порядок глубже, с множеством деталей и нюансов.

В общем, реальная версия марокканского профессора оказалась сильно далека от его демо-версии.

Подробнее о рыбалке на Атлантическом океане в Марокко писал тут Рукож...пый горожанин в Африке. Часть 1. Рыбалка на Атлантическом океане в Марокко.

С тех пор мы стали относиться к большинству научных работников только как к энциклопедиям, от которых в процессе беседы можно получить какие-то интересные факты. Ну и ещё одна польза от такого разочарования – я перестал заставлять себя дочитывать скучные книжки, которые считал обязанным дочитать, раз уж начал. Открываю любую книжку или учебник – по истории, иностранным языкам или ещё какой-нибудь специальности – как только почувствовал скуку и напряжение, сразу закрываю. Это не только стало экономить мне кучу сил и времени, но и помогло лучше осваивать новые знания, те же языки. Например, если я изучал английский пару лет, насилуя себя всякими скучными книжками, учебниками и методиками (это при том, что ещё со школы и института осталась база знаний, т.е. мозг не бунтует от новой информации, как например, от китайского), то на французском заговорил на уровне А2 примерно за 4 месяца.

Так что сами стали избегать профессиональных убийц интереса и другим советуем. А ниже видеоролик с наглядной демонстрацией одного такой кучки «исследователей» из археологической экспедиции: