Чужое место⁠⁠

– Лучше бы это ты умерла, Жень, а не Кирилл.

Я подняла заплаканные глаза на мать. Наверное, стоило попросить прощения, но горло стиснули раскаленные тиски. Мать нависала надо мной, а из кармана рабочего передника торчали портняжные ножницы.

– Он бы никогда так не поступил! Он бы не стал мне врать!

Кирилл. Конечно, всегда Кирилл. Любимый сын, долгожданный, запланированный. С ним мать связала свои надежды, планы, собственное будущее.

А получила меня.

Тиски разжались, и я с трудом вымолвила:
– Прости, я не хотела…
– Не хотела, вот как? – внезапно мирно сказала мать. Через маску гнева внезапно проступило обычное, доброжелательное лицо.

Вообще, мама человек не жестокий. Она часами может выслушивать стенания своих клиенток про незадачливых мужей и поборы в школах, пока подшивает принесенную одежду или доводит до ума купленное в “секонд-хэнде” платье. За плохие оценки ругает, только если неудачно подвернуться под руку, а к не сделанным домашним делам относится скорее философски. Но иногда, внезапно, без какой-либо видимой причины, она начинает кричать, швыряться вещами, выворачивать мне руки и таскать за волосы.

Когда я была помладше, то пыталась спрятаться под столом или в шкафу, как стала старше – начала сбегать к дяде Андрею, маминому младшему брату. Мама потом приходила, била себя в грудь, что больше так не будет, умоляла вернуться. А дядя не особо любил со мной нянчиться, так что с легким сердцем возвращал меня обратно.

– Что молчишь? Сказать больше нечего?
Я подняла подбородок.
– Чего глаза вылупила, тварь неблагодарная? Надо было тебя в роддоме оставить. Кирюша бы выжил, если бы не ты. Так и сказали – осложнение, потому что близнецовая беременность. Если бы он выжил, и ты бы сейчас не стояла здесь. Лгунья, паршивая лгунья.
– Мам, мы просто вместе посидели и пиццу съели. Мы ничего не праздновали, правда!
– Да? А вот это что? – она вытряхнула на содержимое черного пакета с надписью “Хорошего тебе чего-то там”. На пол посыпались три поздравительные открытки, томик ранобэ, подаренный Катей, и аккуратно сложенная футболка с мемом “ЪУЪ”. – Сердца у тебя нет, Женя.

Про нашу семью стоит знать две вещи. Первое – Кирилл был бы самый лучший. Он бы раньше меня научился ходить и говорить. Он бы лучше меня учился, уважительно относился к нашей матери, помогал по дому и вообще был бы тем самым сыном маминой подруги. Красивым, высоким, умным. Как бы я ни старалась, никогда и близко не смогу приблизиться к пьедесталу, на котором лежит этот мертвый младенец.

Второе – мой день рождения – это день скорби, поскольку Кирилл умер именно в этот день, в 15:45 по Москве. Каждое шестое апреля в квартире траур, будто кто-то очень близкий умер накануне. За все пятнадцать лет своей жизни дней рождений я не видела. Меня никогда с ним не поздравляли, ничего не дарили, и только седьмого числа бабушка, дядя и двоюродная сестра втайне от матери подкидывали мне подарочных денег. Однажды они принесли мне куклу – скандал был такой, что соседи милицию вызвали, подумали, убивают кого-то.

Мать так им сказала, мол, убивают ее. Равнодушием, бессердечием, ведь у нее умер ребенок. Менты тогда даже извинились – им же не сказали, что ребенок технически никогда не жил.

Да и проблемы бы не было – встреться я с друзьями седьмого числа или восьмого. И если бы не было этих поздравительных открыток, а просто футболка и книга. Но я захотела именно сегодня, шестого числа. В день, когда умер мой брат.

– Мам, я больше не так буду, правда. Хочешь, я с тобой на кладбище завтра схожу?
– Нет, – мать бесцеременно вырвала провод у моего компьютера, нисколько не заботясь о сохранности устройства, – никакого интернета до конца месяца. Решила тут козни плести за моей спиной! Отпраздновать она день рождения захотела, подарочки получить.

Идея отпраздновать день рождения была Катина. Мы с ней дружили уже три года, и она никак не могла взять в толк, почему я никогда его не отмечаю, не устраиваю чаепитие после уроков, не зову в выходные домой, не хвастаюсь подарками. И почему вариант “попроси подарить на день рождения” в моем случае совершенно нерабочий.

– Ну, понимаешь, – сказала я, – у меня брат в этот день умер.
– Ой, а я не знала. А давно? А сколько ему было?
– Нисколько. Вот когда я родилась, тогда и умер.
– А почему в другой день тогда нельзя? Седьмого, например?
– Потому что это нечестно по отношению к Кириллу.
Катя удивлённо заморгала, глядя мне в глаза, и сказала:
– Мертвому-то какое дело?

Почему эта мысль мне никогда не приходила в голову.

Мы решили собрать компанию из пяти девчонок с нашего класса и именно шестого апреля, в день семейного траура, залезть на открытую крышу девятиэтажки и там отметить мое пятнадцатилетие. Мы даже притащили алкоголь. И стоило мне порадоваться, что все это так и останется маленьким секретом от мамы, как она возьми и получи сообщение от родителей Даши, мол, поздравляем с днем рождения Жени.

– Кирюша мне бы никогда не соврал! Он бы никогда, никогда…
Жар из моего желудка прорвался в горло будто лава во время извержения.
– Откуда ты знаешь?
– Что ты сказала?!
– Откуда ты знаешь, каким бы он был? Может быть, он в пятнадцать лет соль бы жрал по падикам или закладки искал по всем району? Или страшный был как двадцать лет строго режима за экстремизм? Откуда ты знаешь?!

Мать вцепилась в мои длинные волосы и потащила в ванную. Я брыкалась, пыталась укусить за руку, но все без толку.

– Ах ты тварь! Гребаная дрянь! Поговори мне еще тут!
Щелкнули ножницы для резки ткани.
– Мама, пожалуйста, не надо! – я попыталась защитить голову, но острые лезвия уже кромсали пряди волос, и они падали на сырой пол.

Я рыдала, умоляла прекратить, но мои мольбы только сильнее злили мать.
– Вот поглядим, кому ты такая страшная будешь нужна! – мать оттолкнула меня, и я больно ударилась спиной о бортик ванной. Прежде чем я успела встать, дверь уже захлопнулась, и я услышала, как тащат по линолеуму тяжелое кресло.
– Выпусти меня!
– Чтобы мои глаза тебя не видели больше! Как бы я хотела, чтобы это была не ты!

Лицо горело, а кожа чесалась из-за обрезанных волос. В глубине квартиры заработала швейная машинка – мама подшивала мужские брюки, которые ей принес студент из соседнего подъезда. Она вообще больше любила работать с мужской одеждой.

Я попыталась сдвинуть кресло, но мебель просто упиралась в стену и образовавшийся проем был слишком узким, даже чтобы просунуть руку.

Сев на бортик ванной, я до боли стиснула пальцы. А потом, наконец, решилась посмотреть на себя в зеркало. Обрубленные волосы торчали во все стороны, тушь и подводка потекли от слез, а под глазом красовался синяк. Мать умудрилась обрезать волосы самым уродливым способом – сделав мне челку штрих-кодом и обнажив мои растопыренные уши.

Я схватила лежавшие в луже воды ножницы и принялась отрезать остатки волос. Под самый корень. Жаль, нет бритвы. Потом ими же срезала длинные ногти и вскрикнула, когда задела ножницами кожу.

Сняла белый кроп-топ через голову и с такой же яростью изрезала его на куски. Приподнялась на пальцах ног и сдернула с бельевой веревки черную уродливую майку, в которой обычно спала.

Из зеркала на меня смотрело нечто, что скорее было мальчиком, причем из весьма неблагополучной семьи. Из крана медленно текла вода.

– Ну что, так бы ты выглядел? – зло спросила я. – А я ведь всегда жалела, что ты умер. А ты бы обо мне жалел? – с остервенением я ударила кулаком по зеркалу. По заляпанной поверхности пошла паутина трещин. На костяшках выступила кровь. – Ты бы обо мне жалел?!

Осколки стекла посыпались на мокрый, засыпанный отрезанными волосами, пол. Красные капли падали на раковину и образовывали тонкие ручейки.

– Ну так займи мое место! Задолбало жить с призраком! Все время ты! Кирилл то, Кирилл се! Гори оно все синим пламенем! – я опустилась на пол. Свет в ванной замерцал, и я вспомнила, что лампочку не меняли уже очень давно.

Послышался шум передвигаемой мебели. Через минуту пыхтения и скрежета дверь в ванную распахнулась.

– Ты чего? – голос внезапно прозвучал обеспокоенно. Я внутренне сжалась, ожидая еще одного удара. – У тебя же в крови все! Так, быстро, вставай.

Мама перевязала мне костяшки, приговаривая, что я дурная и с головой совсем не дружу. Но злости в глазах не было – и я порадовалась, что ее так быстро отпустило.

– И зачем ты это сделал, я понять не могу, – посетовала женщина, глядя куда-то сквозь меня. – Иди спать. Ты и так весь день шатался где-то, – она запнулась и с презрением оглядела меня. – Шаталась.

Я встала и заперлась в своей комнате, где упала на кровать. Станет маме легче, если я “роскомнадзорнусь”? Или она начнет оплакивать сразу двоих детей? А то и вовсе – забудет случайные наваждения с мертвым сыном, и слезы достанутся только мне?

Живот стянуло от голода. Я толком не обедала, ну а ужин мне, видимо, не полагался. Но от мысли, что надо выйти из комнаты, мне становилось страшно настолько, будто там, в коридоре, сидело чудовище.

В ванной включился кран. Мою комнату от санузла отделяла тонкая стенка, и мне всегда было сложно заснуть, когда кто-то лил воду. Я подождала десять минут, затем двадцать. Без интернета и смартфона было скучно, и я просто рассматривала трещины в потолке.

Когда вода не перестала литься и через полчаса, я осторожно выглянула в коридор. Ванная была заперта, и в темный коридор проникала узкая полоска света.

На цыпочках, чтобы мама не услышала, я пробралась на кухню. Открыла холодильник и пробежалась глазами по полкам. Да, негусто. Пара яиц, упаковка черного хлеба и сковорода. Из-под стеклянной крышки я разглядела две сосиски и макароны. Макароны выглядели как кучка холодных червяков. Я сняла крышку, чтобы переложить еду на тарелку.

– Ну и что ты делаешь?!

Я подпрыгнула от неожиданности, и пустая тарелка едва не выпала из рук.

Мать сидела в углу кухни со стаканом вина. Волосы спутанные, под глазами синяки – она снова плакала.

– Положи на место! Нечего по ночам жрать!
– Но кто… – я прислушалась. Вода в ванной больше не текла. Я сглотнула. Кто-то пришел? Может быть, новый мамин ухажер? Или припозднившаяся клиентка, обнаружившая, что свадебное платье слишком длинное?
– Марш спать!
– Я есть хочу.
– Утром поешь!

Желудок запротестовал, когда я закрыла холодильник. У двери ванной комнаты я остановилась. Внутри все еще горел свет, и я слышала, как на поверхность ванной капает вода. Коснулась ручки.

Не открывай, там что-то внутри, там что-то не так, не открывай!

Я распахнула дверь, и по глазам полоснул свет от лампы. На полу лежали осколки зеркала, мои собственные волосы и обломки крашеных ногтей.

По отражению скользнула тень. Мне показалось, что это игра света, или собственная усталость подкинула галлюцинации, но затем чернота вновь отразилась в зеркалах, и я спиной ощутила чужеродное присутствие позади меня.

Я замерла, глядя куда-то в пространство, стараясь не задевать взглядом зеркала. Нельзя подавать виду. То, что стоит сзади, чувствует мой страх.

Во всей квартире погас свет. Я закрыла рот рукой, чтобы не закричать, и зажмурилась, как в детстве, когда искала путь до кровати. Ведь если я не вижу чудовище, оно меня тоже не видит.

Я сделала шаг назад, готовая в любой момент упереться спиной во что-то стоящее сзади. Вжавшись в стену, я сделала шаг к своей комнате. Потом второй, третий, и наконец нащупала ручку двери.

На уроке биологии недавно рассказывали, что мы эволюционно так устроены, чтобы чувствовать на себе чужие взгляды. Поэтому нам часто не по себе в общественном транспорте, а еще мы физически чувствуем осуждение, когда входим в класс после начала урока.

И я точно знала, что на меня кто-то смотрит.
И это не мать.

Захлопнув дверь, я наконец открыла глаза. По комнате разливался теплый свет от ночника. Мне захотелось вымыться: спину кололи отрезанные и попавшие за шиворот волосы.

Но я ни за что не выйду в коридор, пока не закончится ночь.

Страх постепенно сошел на нет, и я нашла в себе силы отвернуться от стены. И закричала.

В углу комнаты стояла тень. Она переливалась, будто сделанная из мазута, а на месте глаз горело два красных огонька. Тень качала головой из стороны в сторону, как бы разминая шею. А затем встала ногами на мою кровать, будто намереваясь напрыгнуть, как кошка на добычу.

– Мама! – закричала я, – мама, помоги мне!

Снизу кто-то начал стучать по батарее.
– Хватит орать! Соседи полицию вызовут!
– Выпусти меня, мама, пожалуйста! Я больше так не буду, мама, я не буду тебя обманывать, помоги мне!

Тишина.

Может быть, я сплю? Вот сейчас я обернусь, и там никого не будет.

Черная тень положила мне руки на плечи. Я отпрянула в угол, а тень, чьи глаза были огнем, провела призрачной рукой по книжному шкафу.

Полки из дешевого ДСП вспыхнули, и комната наполнилась запахом гари. Книги – учебники, журналы, дешёвые фэнтези книги, одолженная у подруг манга – начали тлеть. Огонь перекинулся на шкаф с одеждой, оттуда на рабочий стол. Ветер из открытой форточки раздул пламя, и я стала задыхаться от дыма. Компьютер плавился в огне, и паленая пластмасса наполняла горячий воздух ядом.

Горели мои фотографии, моя кровать, школьный портфель. Стакан с водой раскололся от жара. Где-то запищала пожарная сирена. Соседи сверху, видимо, почувствовав запах дыма, принялись суетиться и бегать над потолком.

Я выбежала в коридор. Мать, кутаясь в халат, непонимающе глядела на огонь. Я схватила ее за руку и потащила к выходу.

Внезапно мамино лицо расплылось в улыбке. Она высвободила руку из моей хватки и направилась к жуткой черной тени, что занимала место в дверном проеме.

– Кирюша, я знала, что ты вернешься.

По лестничной клетке уже бежали соседи, вдалеке выла пожарная сирена.

Я плохо помню, что было дальше – знаю, что бежала в одних тапках по ночной улице, петляя между серыми пятиэтажками, будто надеясь сбить тень со следу. И мне казалось, что если я обернусь, то увижу как пылает весь микрорайон. И что потом долго звонила в домофон дяди, пока тот, спустя десять минут, не проснулся и не впустил меня.

С ним я прожила два дня – за это время мать госпитализировали, заодно обвинив в поджоге. Врачам и следователю она с улыбкой рассказывала, какой у нее замечательный сын и что он будет поступать в Высшую Школу Экономики. А когда ее спрашивали про меня, то она качала головой и сообщала, что у нее только один ребенок, а дочери никогда не было.

Потом меня забрала к себе бабушка. У нее мне нравится. Меня никогда не лишают ужина (даже за очень плохие оценки), всегда интересуются, как дела. Никогда ни с кем не сравнивают, а если и сравнивают, то в лучшую сторону. Иногда нам звонит мама, но никогда не спрашивает про меня, зато постоянно рассказывает про Кирилла. Бабушка с ней не спорит.

Но с прошлой недели я снова стала плохо спать. Тень с огненными глазами ходит за мной по пятам – я вижу ее новой в школе, за гаражами, когда сижу на фудкорте с новыми друзьями, когда убираюсь в кинозале, где работаю после уроков.

Только в квартиру тень не заходит. Словно что-то не дает ей перешагнуть порог. Но я всегда сплю с открытой дверью, чтобы успеть убежать и от огня, и от чудовища.

Она всегда где-то недалеко, смотрит на меня – и в этом взгляде не злость, не ненависть, а зависть.

Одно я знаю точно. Я в этой жизни занимаю чужое место.

И я его так просто не уступлю.

Автор: Анастасия Шалункова
Оригинальная публикация ВК