Чернила и Зеркала. Глава 24⁠⁠

Прикурил сигару, делая вид, что просто стою и размышляю, вдыхая едкий дым, а сам всем нутром, каждой порой ловил это странное, давящее ощущение. Внимание, пустое и ненасытное, словно взгляд слепого червя, исходило откуда-то сверху, из лабиринта почерневших крыш и тёмных, как глазницы, окон. Но точно указать конкретный источник было невозможно. Словно за мной наблюдала не сущность, а сама ночь, сама гниющая плоть города.

Я развернулся на каблуке и грузно зашёл обратно в бар. Джимми молча приподнял на меня бровь, продолжая водить затхлой тряпкой по краю бокала. Я задумчиво плюхнулся на шаткий стул у замутнённого окна, делая вид, что углублён в изучение своих каракулей, а на самом деле сканировал улицу через грязное стекло. И — да. Как только я ушёл с линии прямого обзора, превратившись просто в силуэт внутри помещения, то странное, давящее внимание исчезло, словно его и не было вовсе.

Снова вышел на прохладный ночной воздух. Оно вернулось почти мгновенно — холодным пятном между лопаток, ощущением, будто на меня смотрит нечто, у которого нет глаз. Я неспешно пошёл в сторону, поймал первое попавшееся такси с прогоревшим глушителем и велел ехать к Старым Заводам. Может, удастся нащупать след там.

Но среди ржавых корпусов, похожих на скелеты доисторических чудовищ, и зияющих пустотой окон царила лишь мёртвая, заброшенная тишина, пахнущая окисленным металлом и влажным камнем. Никакого «внимания» — лишь ветер гулял по пустынным проспектам. Я объездил на такси несколько точек в Сумерках, заходил в подозрительные бары, где свет был тусклым, а клиенты — угрюмыми. Местные завсегдатаи, мрачно хлебая мутный эль, подтверждали одно и то же: да, пропажи были. И да, полиция подняла бучу только когда испарился мажор с Холмов. Но конкретики — ноль. Лишь разводят руками и отводят взгляды.

В конце концов, я оказался у городской библиотеки — массивного, помпезного здания из почерневшего камня, отчаянно пытавшегося выглядеть древним и мудрым. Мысль, крутилась у меня в голове, была настолько абсурдна, что требовала хотя бы шаткого основания. Ведь не могло же быть такого в этом технологичном, хоть и прогнившем насквозь городе.

Как только я переступил порог, меня встретил запах старой бумаги, воска для полов и пыли. Ко мне подошла женщина с лицом, словно высеченным из гранита, и шишкой на орлином носу.
— Здесь не курят, — произнесла она, и её голос прозвучал как удар хлыста.

Я с удивлением обнаружил сигару у себя в зубах, потушил её о подошву ботинка, оставив на паркете чёрную полосу, и сунул окурок в карман.
— Мне бы что-нибудь… по зоологии, — сказал я, чувствуя, как её взгляд буравит мне затылок. — Особенно про ночную фауну.

Меня провели к дальнему стеллажу, забитому потрепанными томами с мистическими символами на корешках, пахнущими временем и забвением. Я погрузился в чтение. Одна книга, щеголявшая готическим шрифтом, живописала вампиров, вурдалаков и упырей — классический набор. Но все эти твари, по утверждению автора, предпочитали скрываться в толпе, пировать в салонах, что совершенно не соответствовало картине бесследных исчезновений из тёмных переулков.

Другая книга — более пыльная и гораздо скромнее — была посвящена оборотням и прочей родне. Это уже было ближе. Согласно пожелтевшим страницам, некоторые виды не просто убивали. Они наслаждались именно процессом охоты: выслеживали, загоняли жертву, доводили её до исступления, питаясь не только плотью, но и страхом, отчаянием, которые, цитата, «придают мясу пикантность, словно редкая специя».

Но парень из Холмов просто исчез. Никакой театральной охоты, никакого нагнетания ужаса. Точно так же, как и жертвы в Трущобах и Сумерках. Один и тот же сценарий: отошёл в тень — и растворился. Чисто, словно его стерли ластиком.

Я просидел в библиотеке до самого вечера, проглотив литры горького кофе из автомата и пару килограммов липких, приторных булок. Выходя на улицу, я погрузился в тяжёлые, словно свинец, размышления. В своём блокноте я оставил несколько пометок: «Оборотни? Атипичное поведение. Иная таксономия? Нематериальный способ похищения?»

Оставался один, крайне неприятный, но необходимый шаг. Я поймал такси, пахнущее чужими духами и табаком, и хрипло выдохнул адрес.
— Палаццо Ла Бруньеров.

Как бы мне ни хотелось этого, придётся лезть в самое гнездо и тревожить этого мажора, Эйдена. Если кто и знал грязные секреты золотой молодёжи, так это он.

Вряд ли меня ждали в палаццо этим вечером. Да ещё и в таком виде — без приглашения, с двухдневной щетиной и в плаще, пропахшем портовой гарью. Охрана у кованых ворот, получившая, судя по всему, исчерпывающие инструкции, преградила мне путь с каменными лицами.
— Господин Ла Бруньер выразил конкретное пожелание, детектив. Вы должны выглядеть... презентабельно. Хотя бы быть побритым, — изрёк один из них, и его голос был плоским, как удар лопаты о мёрзлую землю.

Я попробовал надавить, вставив пару изящных намёков на служебное положение и возможные последствия, но это было всё равно что стрелять из рогатки в броневик. Их лица оставались невозмутимыми масками. К счастью, в этот момент в глубине сада, подсвеченной фонарями, появилась знакомая сухопарая фигура Арнольда. Я крикнул ему, вкладывая в голос всю срочность: дело касается похищенного Питера Грэйвена, и каждая минута на счету.

Я не видел, но буквально ощутил кожей, как он внутренне, очень глубоко и устало вздохнул. Он скрылся в особняке, чтобы через пару минут появиться вновь. Подойдя к охране, он обменялся с ними тихими, отточенными фразами, и те, после едва заметной паузы, нехотя расступились, пропуская меня в святая святых.
— Пожалуйста, проследуйте за мной, детектив, — сказал Арнольд, и его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по сигарете в моих пальцах. — И… потушите её, пожалуйста.

Я с раздражением, с силой придавил тлеющий кончик о чёрное, уже застарелое пятно на мраморном столбике от моего прошлого визита, после чего сунул покривившийся окурок в карман плаща. Очень элегантно.

Внутри, в малом салоне, пропитанном ароматом полированного дерева и воска, меня уже ждали Харлан и его супруга Ирина. Она была ослепительна, словно ледяная скульптура — хрупкая, с волосами цвета спелой пшеницы, уложенными в сложную, безупречную прическу, и пухлыми, будто надутыми губами. Однако в её глазах, синих и прозрачных, читалась тревога, тщательно скрываемая под маской аристократического спокойствия.

Я тяжело опустился в глубокое кожаное кресло, даже не дождавшись приглашения, с удовольствием ощущая, как дорогая обивка принимает мою уставшую спину.
— Вообще-то я пришёл к вашему сыну, Эйдену. По делу о пропаже его друга.

Ирина мягко улыбнулась, но в улыбке не было ни капли тепла, лишь вежливая, отточенная до автоматизма усмешка.
— Боюсь, это невозможно, детектив. Он пошёл гулять со своей подругой. Молодость, знаете ли.

— Что ж, — с раздражением начал я, чувствуя, как накатывает усталость от этих светских игр, — тогда, возможно, вы проинформируете его, когда он соизволит вернуться, что в городе завелось нечто. Нечто, что бесшумно похищает людей. Началось с Трущоб, затем перекинулось на Сумерки, и вот теперь добралась очередь и до ваших Холмов.

Харлан, до этого молча наблюдавший с видом человека, терпящего неприятный, но необходимый визит, холодно парировал, его пальцы постукивали по набалдашнику трости:
— Мой сын, детектив, уже маг первого ранга. Я уверен, он вполне способен постоять за себя и свою спутницу.
— Наверняка, так же, как и Питер Грэйвен, — парировал я, поднимаясь с кресла, которое с облегчением вздохнуло. — Что ж, раз я приехал сюда впустую… приятного вам вечера.

Я вышел, не оглядываясь, спиной чувствуя их тяжёлые взгляды. У самых ворот, уже закуривая свежую сигарету, услышал за собой быстрые, почти бесшумные шаги по гравию. Обернулся — Арнольд.

— Детектив Арчер, прошу вас, задержитесь на мгновение.

И тут из дверей палаццо, срываясь с привычной орбиты спокойствия, вышел сам Харлан. Без пальто, лишь в тонком дорогом пиджаке, с изящной тростью в руке. Лицо его было бледным, словно полотно, а в глазах, обычно таких холодных и расчётливых, плясали отблески настоящего, неконтролируемого страха и ярости.

Он быстрым, резким шагом подошёл ко мне, и от него пахло дорогим коньяком и адреналином.
— Едем сейчас же. Вместе.
Я хмыкнул, выпуская струйку едкого дыма в прохладный ночной воздух.
— Пока не знаю, что это за тварь. Но искренне надеюсь, что ваши отцовские опасения напрасны.
Мы сели в его роскошный автомобиль, где пахло кожей, дорогим деревом и страхом. Харлан бросил взгляд на мою сигару.
— Потушите.

Я посмотрел на него, потом на то, как он сдержанно, но заметно сморщился от дыма и чихнул. Медленно, не сводя с него глаз, я затушил сигару в предложенной водителем хрустальной пепельнице и снова убрал бычок в карман. Машина тронулась с едва слышимым шуршанием шин.

В салоне повисло гнетущее молчание, нарушаемое лишь тихим гулом мотора. От Харлана исходили почти осязаемые волны раздражения, злости и того самого, тщательно скрываемого ужаса за сына. Внешне он был собран и холоден, как всегда, но сжатые кулаки выдавали его с головой.

Мы ехали в гробовом молчании, окутанные гнетущей тишиной. За бронированными стёклами мерцал ночной город, зловеще укрытый тьмой и словно вылизанный до блеска холодным ветром. Тени зданий надвигались угрюмо, отражаясь острыми силуэтами в глазах прохожих. Гул мотора едва пробивался сквозь вязкую пустоту внутри салона, лишь усиливая ощущение скрытого напряжения и неизбежной опасности, таящейся в каждом переулке и скрытом поворотах улиц. Город будто дышал вокруг нас, чувствуя чужой страх, впитывая тревогу, становясь всё ближе, грознее и тише.

Остановились у одного из тех ресторанов с позолоченным фасадом и швейцаром в ливрее, где даже воздух казался дорогим и безвкусным. Я остался снаружи, прислонившись к холодному камню стены, пока Харлан почти вбежал внутрь, бросив на ходу короткие, отточенные фразы швейцару. Вернулся он быстро, его шаги резкими ударами отзывались по мостовой, и в каждом движении, в сжатых кулаках чувствовалась стальная, сдержанная напряженность. Мы вновь погрузились в кожаную глубину лимузина и отправились в парк — следующее логичное место для ночных прогулок влюбленных парочек.

На этот раз я вышел вместе с Харланом. Инстинкт, натянутый как струна, подсказывал, что моё присутствие может пригодиться за пределами автомобиля. Парк был погружён в зыбкий полусумрак, где круги света от фонарей боролись с густеющим мраком. В их бледных ореолах ни Эйдена, ни его спутницы не было видно. Но я заметил их первым — они сидели в ажурной беседке, утопавшей в глубокой тени столетних дубов, в идеальном укрытии от посторонних глаз.

Харлан, не разглядев в темноте сына, уже начал разворачиваться к машине — его плечи были напряжены от бессилия. Но он замер, услышав, как я чиркаю спичкой о наждак коробка. Резкий запах серы на мгновение перебил аромат влажной земли. Он посмотрел на меня, и в его взгляде читался немой вопрос. Я медленно потушил горящую спичку, меланхолично швырнул её в кусты и предложил:
— Просто позовите его.

— Что?! Мы должны найти моего сына, детектив, а не стоять здесь! — в его голосе прозвучала сдавленная надежда, смешанная с растущим раздражением.

— Возможно, они просто нашли местечко поуютнее, — пожал я плечами, — где их не будут ослеплять фонари и осуждающие взгляды почтенных граждан.

Харлан сделал шаг вперёд, и его голос, усиленный магией и отцовским страхом, обрушился на спящий парк, раскатистый и громоподобный:
— ЭЙДЕН!

Звук был физически осязаем, он заставил вздрогнуть листву на ближайших деревьях. Я видел, как в глубине беседки метнулась тень — Эйден испуганно вскочил, что-то быстро и смущённо прошептал своей спутнице, и они, поспешно оправляя помятую одежду, вышли на свет, словно актёры, застигнутые врасплох посреди сцены. Эйден выглядел виноватым, как гимназист, пойманный за курением, но под этой наигранной виной клокотало яростное раздражение из-за бесцеремонно прерванной встречи.

Харлан, увидев сына живым и невредимым, сдержал любые проявления чувств. Ни объятий, ни вздоха облегчения. Но от него хлынула такая мощная, почти тепловая волна облегчения, что она мгновенно смыла раздражение даже на меня.
— Немедленно возвращаешься домой, — его голос снова стал ровным, отполированным и холодным, как лёд. — Машина ждёт.

Я решил не становиться свидетелем их предстоящего семейного разговора, судя по лицу Эйдена, обещавшего быть малоприятным.
— На этом мы, пожалуй, закончим, — бросил я, поворачиваясь к выходу. — Доберусь сам. Мне ещё в пару злачных мест нужно наведаться.
Харлан, уже усаживая сына и его спутницу в автомобиль, обернулся:
— Я вас подвезу.
— Не стоит, — отказался я, делая шаг в сторону темноты. — Мне и тут недалеко. Пешая прогулка прочистит голову.
Он замялся на секунду, его взгляд скользнул по моему лицу, затем коротко, почти небрежно кивнул:
— Благодарю вас, детектив.

Я в ответ лишь дотронулся пальцами до полей шляпы и зашагал прочь, спиной к роскошному автомобилю, увозившему аристократическое семейство и смущённую девушку от парковых страстей и родительского гнева.

Но как только огни лимузина скрылись за поворотом, растворившись в потоке городских огней, я развернулся и вернулся в парк. Подошел к тому самому месту, откуда ранее так явственно ощущал этот самый «голод», эту самую холодную, бездушную опасность. Она была здесь, я был в этом уверен. Только направлена она была вовсе не на меня, а на них. На Эйдена.

Теперь здесь было пусто. Ничего, кроме ночной прохлады, шелеста листьев под ветром и далекого гула города. Действовать открыто при аристократах я не мог — слишком много вопросов, на которые у меня не было внятных ответов, лишь смутные предчувствия. Ещё раз тщательно, уже в полном одиночестве, прошелся по парку, выискивая малейшую зацепку — оброненный предмет, странный след на земле, остаточное эхо чужой магии. Но ничего. Тварь, что бы это ни было, оказалась предельно аккуратна и не оставила видимых следов.

В конце концов, поймав такси с прогоревшей выхлопной трубой, я поехал домой, ощущая тяжесть бесплодных поисков.

Сидя за своим рабочим столом в свете единственной настольной лампы, я снова и снова перечитывал записи в дневнике, строил и разрушал хрупкие теории словно карточные домики. Взгляд вновь и вновь цеплялся за кремовый конверт, лежавший на самом краю стола — на границе света и тени. От него почти не осталось запаха её духов, лишь призрачный, едва уловимый аромат цветов и горечи. Но вскрыть его… вскрыть я пока не решался. Не знал, что найду внутри — прощение, обвинение или прощальное письмо, которое поставит точку в истории, к которой я ещё не был готов. Поэтому просто откладывал этот момент, как откладывал признание в том, что охота в этом городе только начинается, а враг, возможно, вовсе не тот, кого я ожидал увидеть среди фальшивых, сверкающих улиц.

Зашёл на кухню словно лунатик, машинально потянулся к поваренной книге и поймал себя на мысли: коль сон никак не идёт, отчего бы не занять руки да голову творческим процессом? За несколько часов половину продуктов отправил в царство кухонных отходов, будто следуя тайному рецепту очищения души, зато пару шедевров создал — пусть скромных, но вкусных. Теперь живот наполнен, сердце спокойно, душа умиротворена.

Читать далее