Анна Ахматова "Листки из дневника. Проза. Письма"⁠⁠

Добрый день, пикабушники и пикабушницы! Сегодня я хочу рассказать вам о сборнике прозы одного из моих любимых поэтов – Анны Андреевны Ахматовой. Заранее прощу прощения за длину поста, хотелось рассказать вам об этой книге как можно более подробно.

Что: Анна Ахматова «Листки из дневника. Проза. Письма».

О чём: История полной тревог и печалей жизни «царкосельской веселой грешницы» рассказанная ей самой. Книга состоит из небольших отрывков воспоминаний, которые постепенно складываются в единую картину жизни поэта. Вместе с Анной Андреевной мы совершаем путешествие сквозь время и расстояния и прогуливаемся вместе с поэтом по Санкт-Петербургу, Царскому селу, Москве, Парижу. Вот, например, воспоминания Ахматовой о Царском селе 1920-х годов:

«Царское в 20-х годах представляло собою нечто невообразимое. Все заборы были сожжены. Над открытыми люками водопровода стояли ржавые кровати из лазаретов Первой войны, улицы заросли травой, гуляли и орали петухи всех цветов… На воротах недавно великолепного дома гр. Стенбок-Фермора красовалась огромная вывеска: Случной пункт. Но на Широкой так же терпко пахли по осеням дубы – свидетели моего детства, и вороны на соборных крестах кричали то же, что я слушала, идя по соборному скверу в гимназию, и статуи в парках глядели, как в 10-х годах. В оборванных и страшных фигурах я иногда узнавала царскоселов. Гостиный двор был закрыт».

Много внимание в сборнике уделено переписке и воспоминаниям Анны Ахматовой о своих друзьях. Большой очерк посвящён Амедео Модильяни, известному художнику, автору знаменитого портрета Ахматовой, который она хранила всю жизнь.

Именно он в 1911 году открыл перед ещё совсем молодой Ахматовой Париж:

«То, чем был тогда Париж, уже в начале двадцатых годов называлось «vieux Paris’ или «Paris avant guerre» [«Старый Париж» или «Довоенный Париж»]. Еще во множестве процветали фиакры. У кучеров были свои кабачки, которые назывались «Au rendez-vous des cochers» [Встреча кучеров], и еще живы были мои молодые современники, которые скоро погибли на Марне и под Верденом. Все левые художники, кроме Модильяни, были признаны. Пикассо был столь же знаменит, как сегодня, но тогда говорили «Пикассо и Брак». Ида Рубинштейн играла Соломею, становились изящной традицией дягилевские Ballets Russes (Стравинский, Нижинский, Павлова, Карсавина, Бакст)».

Очень подробно Ахматова пишет и о своей дружбе с Осипом Мандельштамом, с которым она познакомилась ещё на самой заре своего поэтического творчества.

Эпизод ареста Мандельштама описан Ахматовой очень отрывочно, но он произвел на меня глубочайшее впечатление. При его прочтении невозможно не прочувствовать ощущение безысходности и страха, что царило в стране в те смутные годы.

«Ордер на арест был подписан самим Ягодой. Обыск продолжался всю ночь. Искали стихи, ходили по выброшенным из сундучка рукописям. Мы все сидели в одной комнате. Было очень тихо. За стеной у Кирсанова играла гавайская гитара. Следователь при мне нашел «Волка» («За гремучую доблесть грядущих веков…») и показал О. Э. Он молча кивнул. Прощаясь, поцеловал меня. Его увели в семь утра. Было совсем светло. Надя пошла к брату, я – к Чулковым на Смоленский бульвар, 8, и мы условились где-то встретиться. Вернувшись домой вместе, убрали квартиру, сели завтракать. Опять стук, опять они, опять обыск. Евг. Як. Хазин сказал: «Если они придут еще раз, то уведут вас с собой». Пастернак, у которого я была в тот же день, пошел просить за Мандельштама в «Известия» к Бухарину, я – в Кремль к Енукидзе. (Тогда проникнуть в Кремль было почти чудом. Это устроил актер (Театра имени Е. Б. Вахтангова) Русланов, через секретаря Енукидзе.) Енукидзе был довольно вежлив, но сразу спросил: «А может быть, какие-нибудь стихи?» Этим мы ускорили и, вероятно, смягчили развязку. Приговор – три года Чердыни, где Осип выбросился из окна больницы, потому что ему казалось, что за ним пришли (см. «Стансы», строфа 4-я), и сломал себе руку. Надя послала телеграмму в ЦК. Сталин велел пересмотреть дело и позволил выбрать другое место. Потом звонил Пастернаку. Остальное слишком известно».

В заметках о своих друзьях Анна Андреевна вспоминает встречи, разговоры, обсуждения новых книг, милые привычки знакомых, их особенные шутки, посвященные друг другу произведения искусства. Она не открывает тайн своих друзей, и в то же время говорит с читателем очень откровенно, не закрывается от него. Ахматова с гневом обрушивается на биографов, которые собирают сплетни и слухи о известных людях и публикуют их как непреложную истину:

«Вот что сделал Леонид Шацкий (Страховский) с Мандельштамом: у автора под рукой две-три книги достаточно «пикантных» мемуаров («Петербургские зимы» Г. Иванова, «Полутораглавый стрелец» Бен. Лившица, «Портреты русских поэтов» Эренбурга, 1922). Эти книги использованы полностью. Материальная часть черпается из очень раннего справочника Козьмина «Писатели совре менной эпохи» (М. 1928). Затем из сборника Мандельштама «Стихотворения» (1928) извлекается стихотворение «Музыка на вокзале» (точнее, «Концерт на вокзале») – даже не последнее по времени в этой книге. Оно объявляется вообще последним произведением поэта. Дата смерти устанавливается произвольно – 1945 г. (на семь лет позже действительной смерти – 27 декабря 1938 года). То, что в ряде журналов и газет печатались стихи Мандельштама, хотя бы великолепный цикл «Армения» в «Новом мире» в 1930 г., Шацкого нисколько не интересует. Он очень развязно объявляет, что на стихотворении «Музыка на вокзале» Мандельштам кончился, перестал быть поэтом, сделался жалким переводчиком, опустился, бродил по кабак м и т. д. Это уже, вероятно, устная информация какого-нибудь парижского Георгия Иванова

И вместо трагической фигуры редкостного поэта, который и в годы воронежской ссылки продолжал писать вещи неизреченной красоты и мощи, мы имеем «городского сумасшедшего», проходимца, опустившееся существо. И все это в книге, вышедшей под эгидой лучшего, старейшего и т. п. университета Америки (Гарвардского), с чем и поздравляем от всей души лучший, старейший университет Америки».

По письмам интересно наблюдать становление Ахматовой: как она из нервной девочки, которая пытается вешаться на гвозде и бьётся по несколько дней подряд в истерических припадках из-за несчастной любви, становится сильной женщиной, перенесшей с достоинством все трудности, выпавшие на её долю. При помощи этих писем мы можем ощутить страдания автора, который понимает, что интереса к его произведениям нет:

«Эта книга будет концом моего пути. В тот подъем и интерес к поэзии, который так бурно намечается сейчас, – я не войду, совершенно так же, как Сологуб не переступил порог 1917 года и навсегда остался замурованным в 1916. Я не знаю, в какой год замуруют меня, – но это не так уж важно. Я слишком долго была на авансцене, мне пора за кулисы.

Вчера я сама в первый раз прочла эту роковую книгу. Это хороший добротный третий сорт. Все сливается – много садов и парков, под конец чуточку лучше, но до конца никто не дочитает»

Как: В книге очень логично собраны проза Анны Ахматовой, её воспоминания, письма, две редакции «Поэмы без героя». Эти материалы публиковались и раньше, но именно при последовательном прочтении происходит полное погружение в ахматовскую эпоху. Тексты самой Ахматовой предваряются полным неподдельной любви и трепетного отношения к наследию поэта предисловия ахматоведа и писателя Михаила Кралина. После предисловия помещена краткая автобиография Ахматовой, она представляет собой некий стержень сборника, на который затем нанизываются ее разрозненные воспоминания и письма. В конце книги приведены обширные примечания, также в книге есть вклейка с фотографиями Ахматовой и её окружения разных лет.

Для кого: Для влюбленных в творчество «Анны Всея Руси», для желающих ощутить дух времени Ахматовой, увидеть глазами поэта её великих современников. Эта книга станет отличным подарком для тех, кто впервые прочувствовал гениальность поэзии Ахматовой и хочет открыть для себя и другие стороны этой выдающейся личности.