Жду новый пост

Серия «Зуб Дракона.»

Двадцать второго июня, в день начала войны, душманы напали на наш пост и устроили «начало войны» всем нам. Они затащили пулемёт на единственную горку, нависающую над постом, дождались утра и такого положения солнца, при котором оно будет светить нам в глаза из-за их спины. А тут ещё и вертолёт прилетел. Это была очень заманчивая цель, чтобы попытаться поразить её прямо на нашей разгрузочной площадке. Душманы открыли огонь по нашему посту вместе с приближающимся вертолётом.

В полузабытьи, сквозь сон, я услышал свистящие плевки, как будто кто-то свистел и выплёвывал горошины одновременно со свистом. Оказалось, если в тебя стреляет пулемёт, то пуля начинает свистеть сразу же, как высовывается из ствола. Сквозь эти звуки раздался крик Бендера:

- Товарищ прапорщик, Губина ранило!

Этот крик поднял меня на карачки в СПСе, я потряс башкой. Подумал, что может мне это сниться? Может, если как следует потрясти башкой, то я проснусь, всё плохое исчезнет, «пусть всегда будет солнце» появится. Для этой цели я ещё раз потряс башкой, но ничего хорошего не получилось. Отвратительная враждебная обстановка не захотела никуда пропадать. Пули вокруг свистели, цокали по скалам, издавали противный визг рикошетами. Это был не сон, это была явь. Какая-то совершенно новая и очень страшная.

Сквозь свист пуль и грохот стрельбы над постом Зуб Дракона всколыхнул воздух рёв Хайретдинова. Он матюгами докладывал «Графику» о том, что нас обстреливают сверху. Шум стоял такой, что я сначала подумал, будто прапор докладывает без рации, то есть орёт с Зуба Дракона прямо в штаб.

В такой не располагающей ко сну обстановке я решил, что мне срочно нужен пулемёт. Из спального СПСа на карачках прополз в свою башенку, но пулемёта на штатном месте не нашел. Кто-то его уволок. Что за дурацкая привычка хватать чужое оружие?!

- ЧПОК! ЧПОК! ЧПОК! ЧПОК! ЧПОК! ЧПОК! – По скале ударил плотный рой пуль. В воздухе завыли осколки и базальтовая крошка, полетела пыль. Инстинктивно я уткнулся носом в стреляные гильзы, рассыпанные на полу в башенке. Вроде как бы залёг. Успел подумать, что это бьёт не пулемёт. То есть, не только пулемёт, но и автоматчики вместе с ним. Они лупили с нескольких точек. С перекошенным от мужества лицом я поднялся с пола, попытался выглянуть в бойницу. Вроде бы по моей башенке не попадали, значит убить меня не должны. Но страшно было, аж пипец, от того, что в воздухе выло много твёрдых предметов. Кое как я заставил себя выглянуть через бойницу. Надо было понять откуда стреляют враги и куда делось моё личное оружие.

В это время «График» сообщил шедшему к нам вертолёту, что у нас идёт бой. В вертолёте летуны всё поняли, совершили боевой доворот машины. Направили на наш хребет подвешенные к вертолёту кассеты с ракетами НУРС-80.

Вместо душманов и своего пулемёта я увидел через бойницу вертолёт и Герасимовича. Олег бежал по базальтовой ступеньке на фоне скалы. В этот момент вертолёт выпустил четыре ракеты. Дымные следы от них потянулись к Герасимовичу.

Через несколько мгновений две ракеты взорвались возле Олега. Одна ниже и левее, другая выше и правее. Две других разорвались рядом с укрытием Ефремова.

Олег остановился, развернулся фронтом к вертолётчикам, выхватил пиропатрон оранжевого дыма и зажег его. Он стоял на скальной ступеньке в полный рост, одной рукой размахивал оранжевым дымом, а другой рукой крутил пальцем виска. Летуны видели этот жест. До них было метров 50-70.

Скорее всего, это было единственно правильное решение. Если бы Олег не обозначил себя, если бы попытался убегать, то летуны ещё раз надавили бы на гашетку и сделали бы из Олега фарш. Однако, летуны не надавили. Оранжевый дым обозначил для них, что мы – «свои». Ну, раз вы свои, то это – вам, получайте! Вертолётчики открыли дверь грузового отсека и начали выбрасывать через неё огромные ящики с сухпайком.

Получателем оказался Маламон. Он полз между скал с моим ручным пулеметом. Картонный короб с сухпайками грохнулся прямо перед его головой, разорвался со страшным треском, как миномётная мина, консервные банки и упаковки с галетами веером полетели над Маломоном. От такой подачи он бросил в пыль пулемёт, обхватил голову руками, прижался к земле.

Из вертолёта выбросили второй ящик. Тот рухнул в скалы в стороне от Маламона, лопнул. Жратва полетела на минное поле, на котором подорвался Ызаев. Вертолёт завалился на бок, начал виражом уходить от поста. Выкинул из своего пуза третий ящик. Тот свалился конкретно, на минное поле.

Из окопа Бендера выскочил Андрюха Шабанов с автоматом наперевес. Длинная пулемётная очередь легла вдоль поста. Шабанов, сгорбившись, поскакал на другой скат хребта, чтобы не подставляться под пули. Заскочил за скалу, разогнулся в полный рост, побежал к блиндажу. Там, рядом с блиндажом, собрался народ. Старший лейтенант Ефремов с радиостанцией, Маломанов и ещё бойцы. Ефремов по радиосвязи запрашивал артиллерию, он был занят, а пацаны толпились, не могли решиться, что им делать (так мне показалось). Бойцы, прижавшись к скале, ждали распоряжений. Шабанов выскочил к ним на пяточек, крикнул: - “Делай, как я!“ - перекинул автомат за спину, схватился руками за край скалы, подтянулся, залез наверх и побежал на Третий пост. За ним хрен кто побежал.

Все эти действия я видел через бойницу. Длилось всё считанные секунды, события неслись с бешеной скоростью, я не успел ничего подумать. Просто с открытым ртом смотрел на то, что происходит. Оружия у меня не было, что мне делать было не понятно.

На третьем посту Шабанова застала новая длинная пулемётная очередь. Он, как бежал, так с разгона и шлёпнулся под стенку СПСа. Выждал время, чтобы прекратилась душмаская очередь, заскочил в СПС. В соседнем СПСе Саня Манчинский из автомата вёл огонь по душманам.  Он затыкал то одну огневую точку, то другую. Точек было несколько. Шабанов окликнул Манчинского, поделил между ним и собой зону обстрела. У Манчинского – слева направо по гребню, вплоть до высоты 3070. У Шабанова – с середины Саниного участка, (чтобы сектора перекрывались) потом – вправо по гребню, и правый склон хребта.

Из скал с ручным пулемётом высунулся Орлов. Дал очередь по склону с душманами.

- Орлов, не стреляй! – Заорал Шабанов.

- С какого хера?

- Мы отстреляем все магазины, духи могут рвануть в атаку. Держи свой пулемёт наготове. Наши с Саней магазины набивай!

Орёл врубился в тему, подтащил вскрытый цинк патронов, очень резво принялся управляться с магазинами.

В это время Ефремов связался по рации с дивизионом самоходок. Он определил расположение и характер цели, передал целеуказания на батарею.

- Шабанов! Наблюдай за пристрелочным выстрелом! – Заорал Ефремов сквозь грохот стрельбы и вой пуль.

Внизу, со стороны полка, шарахнули самоходки. Одновременно с выстрелами над нами просвистели два пристрелочных снаряда.  Один улетел за гребень, с которого по нам мочили душманы, другой лёг около макушки горы в сотне метров правее по гребню. Шабанов крикнул Ефремову о результате пристрелки. Ефремов ввёл корректировку цели, запросил залп.

Наш пост возвышался на траектории полёта снарядов, он являлся гребнем укрытия места цели. Поэтому, когда дали залп, снаряды прошуршали прямо над нашими головами. Миллиметраж был – на грани циркового номера! Если бы Ефремов допустил ошибку, то самоходки перепахали бы снарядами Зуб Дракона вместе с нами. Мало было душманской стрельбы, тут ещё через нас шандарахнули «летающими чемоданами». Если бы всё это случилось после завтрака, велика вероятность, что я захотел бы наложить в штаны. Выстрелы самоходок и свист снарядов заставили меня инстинктивно сжаться, я присел в своей башенке от неожиданности. А Ефремов спокойно и уверенно отдавал распоряжения, передавал данные корректировки. Как будто снаряды и пули летали только надо мной, как будто он не находился на этом простреливаемом хребте.

В тот момент я понял, как надобно вести себя нормальному мужику, отлип от бойницы, выскочил из башенки, побежал к Бендеру, решил, что надо помочь перевязывать другана, надо хоть что-то полезное сделать, раз Маламон спёр мой пулемёт.

Артдивизион стрелял, снаряды летали над нами, ложились в цель. Ефремов командовал и выполнял свою работу. В этот момент на связь с Ефремовым вышел капитан Курлыков, командир батареи «Град». Запросил возможность нанести удар по позициям душманов залпом реактивных установок. Ефремов скорректировал огонь «Градов». Направил залп на склон, с которого по вертолёту лупили два душманских ствола. Батарея Курлыкова дала залп по склону. Через наш хребет полетели трёхметровые ракеты, набитые тротилом. Хорошо, что я не позавтракал.

После залпа «Градов» с одного из склонов больше никто не стрелял. Не то, чтобы по вертушке, оттуда, вообще, никто никуда не стрелял.

На бегу я услышал, как прапорщик заорал в рацию вертолётчикам:

- Куда, гады?!! У меня боец ранен, а вы драпаете! Расстреляю при попытке к бегству!

Летунам было запрещено пилотировать машины над хребтом, через который летают «чемоданы» и реактивные снаряды, поэтому они сказали в рацию, что уходят. Хайретинов выматерился на весь Зуб Дракона, заорал по связи, чтобы его соединили с ШестьсотДвадцатым (с Командиром). На связь вышел Конев.

- У меня ранен лучший солдат! А летуны бросили всё и удирают! - Орал Хайретдинов Коневу. - Если летуны не заберут раненого, я ночью сниму с поста своих головорезов и разнесу весь штаб к херам собачьим! Им похер в кого стрелять, я, ссука, всех там положу, если не заберут моего бойца!

После этих слов Хайретдинов с размаху хрястнул наушниками об радиостанцию, схватил автомат, выскочил из СПСа, закарабкался на скалу. Он скакал по скале в полный рост с голым торсом. Бил себя кулаком в голую волосатую грудь. Второй рукой размахивал и грозил летунам автоматом.  

- Садись!!! Садись, падлы! – Орал Хайретдинов и очень красноречиво показывал автоматом как летунам надо садиться. Пули свистели, душманский пулемёт строчил, «чемоданы» летали, а на верхушке скалы прыгал голопузый небритый человек и орал в синее небо вертолёту, чтобы забрали раненого солдата.

В этот момент я добежал до Герасимовича. Душманский пулемёт лупил по нашим скалам длинными очередями. На одном склоне «Грады» зачистили территорию от огневых точек противника, а на другом склоне кипела бурная деятельность: с нависающей высотки по нам продолжал бить пулемёт, с гребня вели огонь несколько автоматчиков. Душманы маскировались, стреляли из укрытий, Шабанов и Манчинский вели по ним огонь на подавление, они не пытались стрелять «белке в глаз», а засыпали пулями ту позицию, с которой душман сделал несколько выстрелов.

Герасимович спалил оранжевый дым, побежал по скальной ступеньке к СПСу, в котором находились перевязочные пакеты ИПП и Мишка Мампель. Мишке с головы пулей снесло панаму. Понятно, что в панаме образовалась дырка, а Мишка с бледным лицом оказался в СПСе.

- Мампель, дай ИПП! – Бендер стоял возле стенки СПСа и кричал внутрь, во вход.

В этот момент по скальной ступеньке добежал до них я. Мишка высунул руки со стопкой ИПП из СПСа наружу. Руки у него тряслись. Он выронил стопку, все пакеты полетели со скалы вниз.

- Мампель, ИПЭПЭ-Э-Э-Э!!! – Бендер заорал почти как Хайретдинов, но немного тише, потому что по званию до прапорщика не дотягивал.

Мишка подал ещё одну стопку, три или четыре пакета. Бендер схватил их, побежал, я побежал за ним. С разбега мы проскочили Третий пост, выскочили на крайнюю позицию. В невысоком СПСе лежал Серёга на плащ-палатке лицом вниз. Грудь у него была в крови, отчетливо были видны два пулевых ранения. Правая рука выше локтя была прострелена.

Мы запрыгнули к нему в СПС, чтобы укрыться от бьющих по скалам пуль. Бендер подсунул под Серёгу руку, попытался его приподнять.

- Ы-ы-ы-ы-х-х-х-х-Ы-ы-ы-х-х-х! - Засвистела одна из дырок.

Правое лёгкое у Серёги было прострелено, он застонал.

- Серёга, что ты чувствуешь? – Бендер приблизил своё лицо к Серёгиному. Лицо Бендера оказалось неестественно смуглым рядом с бледным Серёгиным.

- Трудно дышать. – Прошептал Серёга.

- Коли промедол! – Крикнул мне Бендер, а сам зубами вцепился в прорезиненную упаковку перевязочного пакета.

Пока я вытаскивал шприц-тюбик, Олег разорвал ИПП, смачно плюнул на резиновую упаковку, припечатал её к свистевшей дырке, растёр плевок по коже. Я воткнул в ногу Серёге шприц-тюбик, выдавил содержимое. Серёга даже не дёрнулся. Игла была очень толстая, укол должен получиться болезненный, а Серёга его не почувствовал. Было похоже, что одна из пуль задела позвоночник.

Олег обхватил Серёгину грудную клетку, выдавил из него воздух. Поднял лицо на меня.

- Мотай бинтом! Резину к дырке приматывай. Чтобы воздух не входил. Бинтами сдавливай его!

Олег приклеил Серёге на пулевые отверстия резиновые упаковки от ИПП, выдавил из Серёги воздух, который попал между лёгкими и рёбрами. Я примотал резину бинтами.

- Я увидел, что он мертвеет. Понял, что он задохнётся. И тогда я побежал за пакетами. – Олег, пригибаясь за стенкой СПСа, положил перевязанного Серёгу на плащ-палатку. Трескотня перестрелки не стихала. То и дело над нами пролетали снаряды, били по гребню, на котором находились душманы. Однако, стрельба не унималась. Видимо, душманы укрывались за гребнем, а затем снова высовывались и стреляли по нашему посту.

В этой суматохе я выхватил из-под своей петлицы второй шприц-тюбик, всадил толстую иглу в правое плечо Серёги. Два укола сразу после ранения, это – нормально, это по инструкции.

В это время Хайретдинов матом и автоматом убедил летунов вернуться за Серёгой. Вертолётчики всё поняли, вертушка стала заходить на вертолётку, стала опускалась между нами и душманским пулемётом. На такой дистанции, метров 300-400, пулемёт должен был сделать сито из дюралевого МИ-8. Более того, вертолётам категорически запрещено летать там, где работает артиллерия, но командир экипажа повёл машину в самое пекло, чтобы забрать раненого бойца, хотя он даже имени его не знал! Видимо, поступок Хайретдинова с прыжками по скале подтолкнул командира экипажа к рискованному манёвру. Экипаж вертолёта пошел на верную смерть.

Манчинский выскочил из СПСа с дымящимся автоматом, перебежал немного в сторону, залёг за камни, открыл огонь по духовской позиции. Вертолёт закрыл ему духов, пришлось перебежать.

В СПС с раненым Серёгой запрыгнули Шабанов и Орлов. Шабанов схватил один из углов плащ-палатки.

- Ну, кому сидим? Чего ждём? Делай как я!

Вертолёт завис над вертолёткой, его болтало и мотало, вокруг свистели пули душманов и Манчинского. Мы подхватили за углы плащ-палатку с перевязанным Серёгой: я за левый передний, Олег за передний правый. Он так резво хватал этот угол, что свалил со стены СПСа несколько камней. Один из них закатился в плащ-палатку и ударил Серёгу по голове.

- Что ж вы творите?! - Простонал Серёга.

- Во, ништяк! Говорит! Хорошо замотали! – Бендер выкатил камень из плащ-палатки, потянул её за угол вверх.

Мы побежали к вертолёту.

Вертолёт болтался над землёй с открытой загрузочной дверью, я оказался со своим углом плащ-палатки ближе всех к нему, протянул руку, чтобы взяться за низ грузовой площадки. Туда же протянул руку Андрюха Шабанов. В этот момент нас с Андрюхой ударило разрядом тока. Возникло ощущение, как будто по рукам с размаха ударили дубиной. Это сработала электростатика. Вертолёт ещё не успел коснуться колесом земли, весь заряд статического электричества прошёл через Андрюху и меня. Я чуть не упал, отшатнулся от вертолёта. Андрюха устоял, схватился за полик.

- Ты чё-о-о-о?! – Внутри вертолёта мужик в лётном шлеме перекосился на меня зверской гримасой. – Подавай! Не тупи!!!

В грохоте стрельбы, рёве движков и лопастей я не мог услышать слова летуна. Видел только его перекошенное лицо и шевелящиеся губы. Это одна из моментальных картинок боя. Я зажмурил глаза, второй раз протянул руку к вертолёту, подумал: - «Вдруг и второй раз, то же»! Но, не ударило. Я схватился за вертолёт, потянул вверх плащ-палатку. Серёгу закинули внутрь. Изнутри на нас выкинули АГС. Вертушка завалилась на бок, пошла вдоль склона в сторону полка. Летуны пытались прижаться к склону, чтобы как можно быстрей уйти от обстрела в «мёртвую зону». Командир летунов явно шарил, он был герой без всякого сомнения.

Мы побежали в укрытия.

По позиции душманов долбила артиллерия.

На Третью точку ворвался Хайретдинов:

- Манчинский! Докладай, все целы?!

- Все. Только, Бурилов.

- КРАК!!! – По духовской позиции ударил залп. Скалы заволокло черным тротиловым дымом.

- Что с Буриловым?

- Жить будет. Оболочкой от пули в ногу получил и весь бой под масксетью валялся.

- Хм. – Хайретдинов перестал сверкать глазищами. От известия, что солдат будет жить, Хайретдинов улыбнулся. – Хм! Во, мужики! Вот, кто всех наегорил!

- КРАК- КРАК- КРАК!!! - По духовской позиции молотила артиллерия.

- Раненый! Остался на боевом посту! – Хайретдинов в улыбке сверкнул зубами на ширину приклада. - Это тебе не фунт изюму! Это Орден Красной Звезды! Или нет, нет! Это м-м-м, это Орден Сутулого Третьей Степени*! А-а-а-а-Ха-Ха-Ха!!! Бурилов! И почётное звание –  Помощник Героя Советского Союза!!! А-а-а-а-Ха-Ха-Ха!!!

Обстановка была разряжена. Только что все бегали под пулями, падали, прятались, стреляли. А теперь душманов накрыла артиллерия, вертолёт они сбить не смогли, в атаку на пост не пойдут потому что не прорвутся сквозь разрывы снарядов. Душманам ничего хорошего не светило, им оставалось лишь тикать со своих позиций и как можно быстрей.

Мы повалились на землю, стали покатываться от смеха из-за шуточек Прапора. Ржали, как неделю не ржавши.

- Товарищ прапорщик, а Вас духи на скале почему не застрелили? Из-за бороды? Подумали, что это свой душман в тылу врага?!

- А-а-а-а-Ха-Ха-Ха!!!

Минут двадцать из нас выходил адреналин, гарнизон поста Зуб Дракона катался в горной афганской пыли, хохотал до изнеможения. Потом Хайретдинов проржался, встал на ноги, утёр слёзы умиления и разогнал нас всех по штатным постам. Чтобы все вели наблюдение и держали ухо востро. Война началась. А это тебе не фунт изюму.

* Орден Сутулого Третьей Степени – это выдуманное название несуществующей награды. Типичный пример армейского юмора.

В такой обстановке Андрюха Шабанов, со своим «боковым зрением», то есть, со своим чутьём разведчика, задвинул мысль. Он сказал, что настал прекрасный момент для похода за водой. Источник, который нашел Ызаев, находился под позициями душманов. После залпа «Градов» душманы должны были оставить свои позиции и разойтись мелкими группами, в этом состоит тактика их действий. Через какое-то время они либо вернутся на оставленные позиции, либо направят туда наблюдателя. И тогда поход за водой станет невозможным, душманы перестреляют всю экспедицию, как куропаток. Пока душманы не вернулись, вылазка за водой должна получиться дерзкой и красивой.

Для того чтобы получить разрешение на вылазку, пацаны решили направить к Хайретдинову «переговорщика». Манчинский знал дорогу к источнику, логично было бы отправить к прапорщику именно его. Но Саня сказал, что разговаривать с прапорщиком не пойдёт, потому что прапорщик его расстреляет.

Мне очень понравилась идея Шабанова. Она была безумная, от этого показалась мне очень здравой. Душманам не могла прийти в голову мысль, что «шурави» такие дураки, полезут с поста прямо под позиции, с которых только что стреляли автоматчики. За такую красивую идею я был готов «рискнуть здоровьем» и пойти на доклад к Коменданту. Для Хайретдинова я всё равно являлся «Странным Химиком», в репутационном плане терять мне было нечего. Поэтому предложил пацанам, что скажу прапорщику будто знаю, где добыть воду, мол мне сержант-сапёр рассказал.

Пацаны согласились, я поднялся, пошёл к Хайретдинову. Андрюха Шабанов и Олег полезли по скалам со мной.

Хайретдинов выслушал меня, сморщился. Через щетину небритости было видно, как по его лицу перекатились желваками душевные терзания. Мы-то хоть мутной воды позавчера попили, а он – нет. Мы не зажали для него воду, мы просто не посмели сказать ему, что нарушили приказ и уходили с поста. Поэтому Хайретдинов, вымученный жаждой, измотанный боем, в буквальном смысле умирал от обезвоживания. Он слушал мой доклад, сидел, боролся с собой. Если бы не такая жажда, то он, однозначно, запретил бы поход. Но, мы не просились бы за водой, если бы не такая жажда.

По иссушенному лицу коменданта буграми бегали желваки. У него на посту только что душманы завалили бойца, а теперь какой-то балбес предложил отправить ещё пятерых под душманские пули. Этим тупорылым малолеткам, этим девятнадцатилетним дуракам, ещё не понятно, что такое жизнь. Они готовы рискнуть своими жизнями. А он не мог их отпустить. Он – взрослый человек, он отвечает за них и за пост. Кто будет оборонять пост, если душманы завалят ещё и этих пятерых?! Как их вытаскивать, если зажмут духи?! А приказ Командира Полка? Что, забить болт на приказ, послать людей на гибель, сдать духам пост?

Но жажда была жуткая. Если не принести воды, то люди помрут все, а пост, опять же, захватят душманы. Получалось, что надо «забить болт» на приказ.

Несколько минут Хайретдинов боролся сам с собой, но побороть не смог. Засушенный, замученный человек не нашёл в себе сил нарушить приказ.

- Так. Пошли к старшему по званию! – Хайретдинов поднялся на ноги и пошёл к СПСу в котором сидел Ефремов с радиостанцией.

- Товарищ старший лейтенант! – Хайретдинов очень официально обратился к Ефремову. – Обстановочка у нас…

- В чём трудности? – Ефремов кривился от боли, держался двумя руками за забинтованную голову. В неё во время боя угодил булыжник после разрыва НУРСов, запущенных с вертолёта.

Фраза «в чём трудности?» прозвучала очень по-домашнему, Хайретдинов «сдулся», выпустил из себя внутреннее напряжение.

- Воды нет. Последнюю воду отдали Губину. Вот бойцы собираются в поход за водой. Что скажешь?

- Приказывать не могу. Риск большой… и запрет Кэпа. Если пойдут добровольцами, то отпущу.

- Согласен! – Хайретдинов просиял лицом, повернулся ко мне, погрозил перед моим носом пальцем. - А ты смотри мне, с-сту-дент! Если духи убьют, то лучше не приходи тогда. И на глаза мне не попадайся!

- По красной ракете каждый возьмите. Если в засаду попадёте – запустите. Не сможем оказать помощь, так артиллерией накроем. – Ефремов посмотрел на снайперку Олега. – Герасимович засядет в той точке, где начнёте спуск. И смотреть там в оба. Особенно, на обратном пути.

Через три минуты сборов мы потопали через Третью точку, к вертолётке. Перешагнули поставленную на растяжку гранату, зашли на вертолётку. Душманский пулемёт не стрелял. Мы потопали в сторону духовской позиции.

Буквально пять минут тому назад по нам с этой высотки долбили из пулемёта и нескольких автоматов. А теперь мы шагали под эту высотку в колонну по одному. Если сказать, что было не по себе, то это значит ничего не сказать. Расстояние до душманских позиций было небольшое, резвым шагом мы преодолели его за несколько десятков секунд, а мыслей в голове промелькнуло столько, что хватило бы на толстую тетрадь нецензурной брани.

Единственное, что хоть как-то радовало, это то, что Ефремов дежурил возле радиостанции, держал связь с артдивизионом. Высотка была пристреляна артиллеристами, если душманы начали бы нас убивать с неё, то артиллеристы достаточно быстро с ними поквитались бы.

Когда я в детстве был ребёнком, мне довелось на уроках пения разучить песню красноармейца из кинофильма «Кортик». На тропе под сопкой я вспомнил слова из неё:

- «А если я погибну, пусть красные отряды, пусть красные отряды отплатят за меня».

Вспомнил я эти слова, подумал, что их автор, Булат Окуджава, был либо пророком, либо «накаркал». Но, помирать в девятнадцать лет мне всё равно не захотелось. Даже если Ефремов отомстит. По этой причине я шел на нервах, постоянно крутил головой, шарил взглядом по возвышающемуся перед нами бугру на предмет наличия противника, затем кидал быстрые взгляды вправо-влево чтобы выбрать место, в которое надо метнуться, если начнут стрелять. Затем быстро переводил взгляд себе под ноги чтобы наступать в следы прошедших впереди товарищей.

Впереди шел Манчинский, за ним Шабанов, Бендер, затем я, Орёл и Мишка Мампель. Десять минут тому назад с этой сопки Мише прострелили панаму на голове, но он пошел с нами.

Саня Манчинский показывал дорогу. Если душманы открыли бы огонь, то Саня лёг бы первым. К прапорщику на «переговоры» не пошёл, а под сопку пошёл.

На наше счастье, «боковое зрение» сержанта Шабанова сработало на сто процентов, душманы отсутствовали на позициях. Прав оказался Андрюха и голова у него оказалась светлая. Причем, в прямом и в переносном смысле одновременно. Не зря умный Ефремов таскал его с собой по горам, получается, сумел разглядеть бойца. А с первого взгляда Андрюха не создавал впечатление «сурового и опасного». Внешность очень часто бывает обманчивой.

Без физических потерь, но с высоким моральным износом, наша группа дошла по тропе до скал, в которых начинался спуск. Бендер по огромным валунам залез в груду булыжников, занял позицию.

Мы начали спуск вниз. Достаточно быстро дошли до края огромной скальной воронки.

- Вон там! – Манчинский показал пальцем в огромный каменный мешок.

Мы заглянули за край. От места, где мы стояли, вниз шла узкая тропинка. На дне воронки она упиралась в яркую зелёнку, туда показывал Манчинский.

В воронку полезли трое. Двое осталось прикрывать сверху, ждать, пока вернётся первая группа.

Первая группа спустилась вниз, обнаружила целый ручей воды. Вдоль ручья наросла зелёнка, от неё шел такой аромат трав, что мне чуть не сорвало башню. В тот миг я понял, что такое красивая природа в горах. Это там, где есть вода. А где нет воды, там – терпилище адово.

- Мужики, гляньте, на гребне торчит чья-то башка!

Мы трое, как по команде, задрали лица вверх. На фоне бездонного неба вырисовывался непонятный силуэт. Дистанция до него была большая, а ещё светлое небо засвечивало, досконально разглядеть без бинокля не получалось. Но было точно видно, что это не скала, а живое существо. «Кстати, немцам – про рентген: никогда не надо перелезать через гребень. Полезешь, и вот так же засветишься.» - подумал про себя я.

- Может, это варан? Или орёл сидит на скале?

- А может, духовский наблюдатель, у которого Бендер матрас спионерил. Шляется теперь по горам горемычный, мается в неуюте.

- Давай ему башку прострелим? Шоб не мучился?

- Не надо, пацаны. – Спокойно сказал Шабанов.

- Почему?

- Даже, если это духовский наблюдатель, то духи нас пока не видят. А если варан или орёл, тем более, не видят. Если выстрелим, то засветимся. Если засветимся, то нас здесь зажмут и наверх не пустят, только если вниз уйдём. А тогда наши останутся на Зубе без воды, им настанет жопа. Не тот расклад для нас, чтобы залупаться. Давайте сначала выполним одно заданье, потом возьмёмся за другое. Сперва принесём нашим воду, потом будем ненашим простреливать бошки.

Аргументация была железобетонная, залупаться мы не стали, принялись выполнять поставленную задачу, то есть набирать воду. Струя воды в ручье была толщиной в руку. Мы быстро наполнили фляжки и РДВ-12 (рюкзак для воды на 12 литров). Затем все умылись. Вода была прозрачная, ледяная. После этого наша группа полезла из каменного мешка наверх.

Виды снизу на Зуб Дракона буквально завораживали. Стены скал уходили почти вертикально надо мной. А я, маленькая такая букашечка, полз, карабкался наверх, а над головой в прозрачном небе орёл кружил. Без мата никто не сможет описать всю мощь и красоту тех горных пейзажей, будь они трижды неладны, как они задрали, я же высоты боюсь!

Мы вылезли из каменной воронки, засели в скалах. Вторая группа полезла вниз. Мы изо всех сил вели наблюдение, прикрывали спустившихся вниз, водили стволами по всем роскошным пейзажам. Но всё нормально обошлось, душманы на нас не рыпнулись.

Когда мы без потерь вернулись на пост, Хайретдинов нас чуть ли не обнимал. Орал на весь Зуб Дракона:

- Молодцы! После боя ещё и за водой сходили! Под высоту, на которой был противник! Буду в роту по рации «звонить», скажу, чтобы представили к наградам. Вплоть, до ордена!

Конечно же, Хайретдинов сдержал своё слово. Он всегда говорил, что делал и делал, что говорил. Это тебе не балабол-маламон какой-нибудь.

При докладе нашему ротному Рязанову, Хайретдинов выставил ситуацию так, что я оказался самый офигенный герой. Ну, правильно, я же пришел к нему на доклад и затолкнул Андрюхину мысль. На мне же не было написано чей план я ему излагаю. А Хайретдинов – мужик конкретный. Если он видел что-нибудь собственными глазами, то потом его никто ничем не сможет переубедить. Соответственно, он доложил обстановку Рязанову, а Рязанов тоже оказался конкретным мужиком. Он всегда говорил: - «В горах – это не в тылу, это не на уборке урожая. Если солдат совершит в горах отважный поступок, значит будет награждён».

После доклада Хайретдинова Рязанов взял и представил меня к награждению самой уважаемой солдатской медалью «За отвагу». Ему же сказали «вплоть до ордена», а после этой медали по статусу идёт «Орден Красной Звезды». Как говорится: сказано – сделано.

Конечно же, когда мы собирались за водой, я меньше всего думал о наградах. Все думали, как выжить, и я тоже. Но в результате самое развитое «боковое зрение» оказалось у меня. Так что, берите на заметку, пацаны, развивайте силу, ловкость и боковое зрение. Понятно, что я сказал это с иронией, однако, как говорится, в каждой шутке - есть доля шутки.

- Ы-гы-гы! – Бендер улыбнулся набитым фасолью ртом. – Это он из ложки сделал АКСУ (автомат Калашникова складной укороченный), чтобы в горах не стать горбатым.

Мы дружно заржали над шуткой юмора, наша жизнь наладилась ещё больше. На этой весёлой ноте к нам в СПС завалился Ефремов со своей порцией фасоли с краской. Он культурно зашел на карачках, потому что по-другому в СПС проникнуть невозможно, вежливо произнёс:

- Приятного аппетита!

Мы поелозили попами, освободили пятачок места на матрасе, Ефремов разместился на нём, затем спросил, как бы у всех присутствующих:

- Вы поняли, что сегодня произошло?

Мы перестали звякать ложками об котелки, зафиксировали внимание на Ефремове. Он продолжил мысль:

- Вчера душманы пальнули в Бузрукова, затем обстреляли Орлова. В ответ мы обстреляли душмана и Хисарак. После этого надо было ждать «обратку». Душманы всегда, всегда-привсегда «дают сдачи». У них это в крови, они выросли с этим. У них месть – это закон, «мой дом – моя крепость» - закон. А правительство в Кабуле – это нихрена не закон. И тук-тук-тук, откройте дверь, я Ваш участковый – это тоже не закон. Афганец будет яростно защищать свой дом с оружием в руках, призовёт на защиту всех своих сыновей, братьев, дядьёв, они все готовы погибнуть при защите своего дома. Они будут сражаться с участковым насмерть, но в дом его, вооружённого, не пустят. Даже, если они не имели ничего против участкового, или против Бабрака Кармаля. Не в этом дело. Не в Бабраке. Всё дело в Законах, по которым они живут, по которым жили их предки. Если ты выстрелишь в афганца, то он возьмёт автомат и выстрелит в тебя. Он не будет писать заявление в милицию, он сам себе участковый, судья, прокурор и исполнитель приговора. Он возьмёт автомат и пойдёт мочить тебя своими собственными руками. Каждый мужчина афганец – воин, он сам отвечает за свою семью и за свой дом. А мы вчера стреляли по его Хисараку. Дык чего нам следовало ждать? «Обратку». Вот и дождались.

Этнографический экскурс от Ефремова произвёл на меня впечатление. Мне расхотелось ржать, я сопел носом, сосредоточенно выковыривал из «лобио» зелёную краску, отслоившуюся от цинка. В очередной раз думал на тему «Блин, куда я попал? В Страну Беззакония.»

После приёма пищи Хайретдинов собрал нас и сказал, что необходимо зафиксировать в медицинском учреждении факт получения ранения рядовым Буриловым. Чтобы он смог получить Орден Сутулого Третьей Степени с закруткой на спине. Для достижения этой цели раненого в нижнюю конечность Бурилова следовало снести вниз. Потому что медсанчасть расположена внизу, а вертолёт с Зуба Дракона уже улетел и в ближайшие дни вернуться не обещался.

Для переноски раненого товарища Комендант выделил плащ-палатку и четыре воина-спортсмена, которые не ходили за водой, а теперь ещё напитались супом и набрались сил. С подачи Коменданта Сёмин, Маламанов, Фарид, и Бузруков взяли за четыре угла плащ-палатку, уложили в неё будущего Помощника Героя Советского Союза, и потащили всё это счастье вниз.

Переносить раненого по горам – это одна из самых трудных задач. Почва в горах кривая, пацаны проваливались с уровня то один, то другой, плащ-палатка постоянно дёргалась, стукала раненым об камни и скалы. Он из-за чего-то стонал. Поэтому, пацаны корячились, тянули вверх каждый свой угол, но руки у них не железные и плечи - не домкраты. А крутизна на спуске с Зуба большая, максимальный уклон - 56 градусов причем, среди скал и булыжников. Это была не эвакуация, а тихий ужас.

Пацаны корячились, корячились, тащили плащ-палатку с Буриловым, тащили, но световой день, зараза, закончился. В сумерках эвакуационная бригада ввалилась в Дархейль. Раненого потащили по заминированному кишлаку. Пока тащили, стемнело так, что стало вообще ничего не видно. В темноте пацаны напоролись на какой-то хлам, разбросанный по территории из окон домов. Хлам загремел. На Тринадцатом посту услышали шум и потянулись к пулемёту ДШК. На беду эвакуационной бригады Комендант Тринадцатого поста Старцев уехал в отпуск и не мог дать пинка своим бойцам, чтобы те поорали в темноту «Стой, кто идёт!». Поэтому, часовые не поорали, малёха трухнули, молча выкатили ДШК и открыли огонь в сторону звуковых сигналов.

Пацаны с плащ-палаткой стали удирать от этого огня, в темноте заблудились, проскочили мимо подвесного мостика, влезли в какие-то буераки и нашумели пуще прежнего. В ответ на это на Тринадцатом посту развернули миномёт.

Хайретдинов, как мог, «вёл» эвакуационную команду по рации. Он сообщил в полк «Графику», сообщил в наш батальон, что направил вниз группу с раненым товарищем, предупредил, чтобы их встретили. Он беспрерывно дежурил возле рации, изо всех сил «болел» за наших, но миномёт на Тринадцатом посту был ему не подконтролен. Он выстрелил в ночи глухой, и по Закону Глобального Западлизма попал почти куда надо, вернее, куда очень ненадо. Лучше бы миномётчики промахнулись на километр-полтора, но они, как на зло, сделались Зоркими Соколами, меткими до неприличия, и с первого выстрела положили мину чуть ли не за забором от эвак-команды. Вот тут Бурилов проявил чудеса исцеления, пулей выскочил из плащ-палатки и побежал. Сильно утомлённые пацаны побежали за ним. Чтобы догнать и избить. Полдня они корячились, тащили его, а он оказался в состоянии бегать.

Если бы пацаны догнали Мишку на этом этапе бега с препятствиями, то был бы ему Орден Красной Звезды. Посмертно. Но он был отдохнутый, а пацаны усталые. Это была нечестная гонка.

После того как миномёт перешел на беглый огонь, Хайретдинов по рации устроил бучу. По его требованию из боевого охранения выкатили БТР с фарой-искателем, подогнали к обрыву над подвесным мостиком. Водила БТРа принялся шарить лучом света по темноте Дархейля. Бурилов разглядел этот луч, догадался, куда ему надобно убегать и внёс корректировку в направление движения. Остальные пацаны так вымотались за день, что им было уже без разницы, куда бежать. Лишь бы догнать эту сволочь.

Бурилов на рысях пронёсся по мосту через реку, вскарабкался на обрыв и побежал мимо БТРа в санчасть. Он сдуру подумал, что врачи не выдадут его верным боевым товарищам. Поэтому он вломился в Санчасть, закрыл за собой дверь и потребовал защиты от Красного Креста и полумесяца.

Усталый дежурный военврач поднял на Мишу взгляд, полный грусти, тоски и желания поспать, грустно спросил:

– Зачем ты сюда прибежал? У нас здесь военные медики живут, а не спортивные. Бегать иди в своё подразделение.

Бурилов ему:

- Раненый же я!

Доктор в ответ:

- Раненых сюда на плащ-палатках приносят.

Тогда Мишка взмолился человеческим голосом:

- Не прогоняйте меня! С той стороны двери находятся мои боевые товарищи. Они меня убьют.

Врач:

- Зачем же им тебя убивать? Ранение у тебя не мучительное, добивать тебя не требуется. Если не будешь бухать и много курить, то доживёшь до почтенных седин, как сержант Бузруков.

Завершилось данное словоблудие тем, что упитанный фельдшер, намазал Мишку зелёнкой и выставил за дверь учреждения по назначению доктора. Соответственно, запись о ранении в книгу учёта никто заносить не стал. Зелёнка – это не тот размер, чтобы делать запись. А раз так, то Миша получил не орден, а выговор с занесением в грудную клетку. Ввиду этого обстоятельства я не могу сказать, что в результате эвакуации раненого никто не пострадал. Хорошо хоть, что никого не убили.

Прапорщик Хайретдинов получил это известие на посту №12, посчитал на пальцах потери в личном составе, прикинул тангенту к носу и принялся орать на «Графика», что для восстановления боеспособности гарнизона необходимо возместить потери личного состава, нанесённые злым противником и добрым Начкадром. А заодно, чтобы не тянуть резину в долгий ящик, пусть бы направили под командование Хайретдинова хотя бы одного санинструктора. Чтобы в следующий раз не тащить Бурилова вниз на плащ-палатке, а намазать зелёнкой, не отходя от СПСа.

Через пару дней после этого инцидента, рано поутру, посредством радиосвязи «График» сообщил нам, что на наш пост выдвинулся «караван». У душманов караваны всегда катались на верблюдах и ослах, а в Советской Армии караван сформировали из ос… э-э-э…  из осознавших всю глубину исторического момента солдат и сержантов срочной службы. Командиры нашего горнострелкового батальона отловили пацанов, которые гонялись за Буриловым по ночному Мариштану, добавили из нашей роты Серёгу Кондрашина, Петьку Слюсарчука, Саню Мазыка, Мишу Гнилокваса, прикомандировали к ним из состава Восьмой роты санинструктора младшего сержанта Колю Диркса и каких-то дембелей.  Дембелей я не знал никого, они должны были туда-назад на Зуб Дракона сгонять, тяжести наверх затащить, погулять по ржавым минам денёк, а потом всех, кто доживёт, Начкадр пообещал отправить по следам Бузрукова в Союз на дембель.

После завтрака всем пацанам из каравана вручили на горб по вещмешку с патронами, жрачкой и прочими взрывоопасными предметами, и направили на Зуб Дракона. Причем нагрузили всех так, что у бойцов от натуги выпучились глаза. В принципе, это очень даже хорошо, потому что поднялись на Зуб они после захода солнца. Если бы глаза не были выпученными, в темноте они хрен бы чего разглядели. А так они залезли на самую кручу, под Зуб, и присели передохнуть.

В это время Хайретдинов перемещался по посту. Он преодолевал препятствия в виде булыжников и скал, кряхтел и громко ругался матом по-русски, чтобы в темноте часовые не приняли его за душмана. На подходе к Первой точке он окликнул часовых:

- Эй, урюки! Эй, кто там, не стреляйте – своя идёт!

- Што слючилься?! – Из темноты раздался голос Азамата Султанова.

- Караван к нам идёт. Если ночью на вашу точку выползут, то не перестреляйте их, сначала в ночник посмотрите. Ясно?

Из темноты раздалось пронзительное шипение. Прапор мгновенно отпрыгнул за скалу. В небе хлопнула и залила всё ядовитым ярким светом осветительная ракета.

- Султанов, это караван. Не постреляйте их! – Прапор выскочил из-за скалы и, пока ракета светила, побежал на Вторую точку.

На Второй уже все были на ногах, то есть в полной боевой готовности.

- Герасимович, слушай! – Хайретдинов спрыгнул со скалы возле окопа Бендера. Ракета, описав крутую дугу, ткнулась в склон и погасла. – Слушай, надо наших встретить. Давайте, со Студентом, сходите? – Хайретдинов, скорее просил, чем приказывал.

- Димыч, слышь? – Окликнул меня Олег.

- Слышу. Сходим, конечно.

- Только так, тарищ прапорщик. Если свистнем, то осветительную ракету запускайте. А если что… Ну, там, что-нибудь такое, то тогда мы красную запустим.

- Добре, мужики. Давайте, с Богом! – Хайретдинов залез в окоп Бендера. – Я сам вот здесь, на твоём посту буду. Так что, не сцыте, не замочим.

Перед выходом навстречу каравану я скинул с себя бушлат, сунул в карманы штанов две гранаты РГД-5 (ручная наступательная граната РГД-5), вытащил из бойницы пулемёт, осторожно пошагал вниз, скрежеща в темноте камнями.

Караван мы нашли под Зубом, на каменной ступеньке, нависающей над распадком. Олег громко свистнул в тёмное небо, с поста запустили осветительную ракету. Она хлопнула над нами и залила скалы пульсирующим светом.

- Здарова, мужики! Кому стоим? – Я спрыгнул на ступеньку с огромного валуна.

- О, Димыч, здарова!

Ракета погасла, в навалившейся темноте кто-то схватил меня в охапку.

- Это я! Шура Мазык!

- Здарова, Шура. А тут землячок твой!

- Кто?!

- Конь в пальто! – Бендер отобрал у меня из объятий Мазыка, принялся его жмякать. – Здоровеньки булы! Що ж ти такий вгодований а по горах ходити не можеш як той сдихлік? Ладно, я пожартував, давай сюди свій гадский вещмешок.

- И я здесь. – За спиной Шуры раздался приглушенный голос. – Миха Гнилоквас. Вода есть?

- На посту есть. С собой нету.

В темноте я пообнимался с Михой, как сумел, тесно же было на узкой ступеньке. Миха оказался худющим, как велосипед, он тяжело дышал и едва держался на ногах. После того как я выпустил его из объятий, он сел на стылую тропу.

Караван, с Бендером во главе, двинулся на пост, нагруженные бойцы один за другим проходили мимо меня и Миши. Замыкающим шёл Фарид.

- Ну сдароф, горные волки. – Фарид прошёл мимо нас, остановился. – Не засиживайтесь тут. Не самое удачное место.

- Здравствуй, Фарид. Ты там предупреди, что мы сзади идём, чтобы нас не пришили.

- Хоп. Скажу.

Миха достал из кармана хэбчика сигареты, спички. Закурил.

- В роте бардак такой. А я заболел как раз, гепатит где-то подхватил. Ротный хотел меня в госпиталь отправить, а я с БТРа уходить не хотел, чтобы потом в пехоту не загреметь. Но всё равно всех водил с техники сняли, стали на точки направлять. А списков, кто на каком посту, нету, мне сказали, что ты на Тринадцатом. Я на Тринадцатый поднялся с караваном, недельку там посидел, меня колбасило всего, я коменданту поста сказал, что в госпиталь пойду. Он меня с Тринадцатого отпустил, а я не в госпиталь пошёл, а вот сюда, на Зуб. Сказали, что ты здесь.

- А чего не в госпиталь?

- Да ну его, там дедовщина и заразы только больше нахватаешься. Чем они там лечат – глюкозой? Ну, буду сахар жрать. Какая разница.

- Докуривай, Мих. Пойдём. Не в кайф здесь сидеть двоим. Давай вещмешок.

На пост мы с Мишей поднялись достаточно быстро. Весь караван Хайретдинов загнал на Третью точку к Манчинскому, разрешил им ночевать лёжа с открытым ртом. Для несения ночной службы их привлекать не стали, на постах расставили тех, кто не таскал Помошника Героя Советского Союза. То есть Манчинского, Герасимовича, Султанова, Орлова и меня.

Ночью на посту я загнал в патронник сорок шестой патрон, переключил пулемёт на автоматический огонь. Палец держал на спусковом крючке с таким расчетом, что даже если вдруг на меня со скалы спрыгнут душманы, то я успею дать очередь и тем поднять тревогу. А дубак ночью установился редкостный и ветер разыгрался, как на экскурсии в аэродинамическую трубу.

Часа в два ночи на Третьем посту прогремела очередь. Потом жахнула граната, эргэдэшка. К тому времени я уже приловчился отличать по звуку разрывы разных гранат. Эфка рвётся с характерным треском «КРРРАК!», потому что она чугунная. А эргэдэшка рвётся со звоном и свистом осколков, потому что она жестяная, и в ней есть побитая на сегменты осколочная рубашка. По звуку я понял, что разорвалась эргэдэшка. Потом ещё одна. Затем раздался крик Орла:

- ДУХИ! ДУ-У-У-УХИ!

От всех этих громких звуков я начал водить стволом пулемёта и высматривать духа пожирнее. В него попасть будет проще в темноте, а тощего не видно же нифига!

Через несколько десятков секунд раздался топот, к нам Вторую точку галопом прискакал Орлов. Весь запыханный, взъерошенный и возбуждённый. Предстал перед Хайретдиновым и заорал, как ушибленный:

- Тарищ прапорщик, духи напали! Я одного из пулемёта срезал и побежал к Вам на доклад. А тут ракету запустили, я оглянулся, а там ещё один дух ползёт! Я пару гранат в него кинул и к Вам добежал.

Хайретдинов внимательно выслушал Орлова, вдохнул побольше разреженного горного воздуха и ка-а-ак рявкнул на весь Зуб Дракона совместно с ущельем Хисарак:

- Приготовиться к бою! Пленных не брать! Самим жрать нечего! Мочи их, ребята! Наградных всем хватит!

После такого боевого клича мы стали готовы штыками и прикладами растерзать кого угодно. Даже если бы на нас напало стадо озверевших бронтозавров. Мы бы голыми руками порвали их за нашего Командира. Но, тут вспомнили, что нам же с караваном принесли боеприпасы. Взялись мы за них и тут понесла-а-ась кривая в щавель! Гранаты полетели в скалы, снайперки начали жахать! А куда они без батареек жахали – хрен его знает. Ночью в прицел не видно же ничего. А ещё Фарид АГС развернул. Он раньше в Гардезе был АГСчиком. Это потом его в водители перевели. Он с желтухой загремел в госпиталь, из госпиталя его киданули к нам. На должность водителя. Но мастерство-то не пропьёшь! Тем более, что не много питья было на Зубе.

Дальнейшие несколько часов ночь удалась на славу: АГС шмалял, автоматы строчили, снайперки шпинделяли. Фейерверк образовался такой, что его должны были увидеть и услышать в Баграме: пули высекали из скал искры, осколки в разные стороны летели снопами, как электросварка, темнота вокруг выла и свистела.

В середине устроенного нами звукопредставления в рацию заговорил «График». Начал интересоваться, что за хрень там у нас приключилась. Хайретдинов ему доложил:

- Веду бой, отбиваю ночное нападение противника. Двух духов уже уложил, в настоящий момент остальных на куски терзаю.

В общей горячке боя я выстрелил из своего пулемёта в никуда. Потом подумал: - «Что я делаю? Прапорщик так громко и страшно заорал, что все душманы должны были наложить в свои широкие кальЦоны и разбежаться курить чарз в Хисараке. Зачем я тут пыль пускаю»?

Посидел я десяток минут, подумал всякую ерунду про всех. Они все увлеклись, раскочегарились, стреляли, как неделю не стрелявши. А мне грустно сделалось. Обнял я свой пулемётик и пополз в наш СПС прикорнуть под шумок. Когда ещё такое счастье выпадет, чтобы за меня в ночную смену дежурил весь гарнизон Зуба Дракона, да ещё приданные дембеля из восьмой роты. Самый подходящий момент был, чтобы улечься на пыльный матрас, тем более, что он оказался свободен.

Проснулся я после рассвета из-за того, что Ефремов сказал Шабанову засунуть два пальца в рот. И свистнуть. Шабанов свистнул, я подпрыгнул, как ужаленный, а наши только тогда прекратили стрелять. То-то вчера пацаны с караваном засветло не смогли подняться. Попробуй, затащи на гору столько боеприпасов, чтобы на всю ночь хватило воевать!

После того, как пальба утихла, на утренний доклад к Хайретдинову прибыл сержант Манчинский, принял перед Комендантом подобающую стойку и доложил:

- Товарищ прапорщик, за время ночного дежурства случилось происшествие. На вверенную мне Третью точку напали душманы и утащили с поста санинструктора Колю Диркса.

Хайретдинов грязно выругался. Сказал, что если хоть один из душманов, подстреленных Орловым, ещё жив, то он его выпотрошит. Затем подал команду:

- Орлов! Ко мне бегом марш!

Примчался Орлов с закопчённой рожей. Он ею всю ночь об раскалённый пулемёт тёрся, духов мочил длинными очередями. Орёл встал рядом с Манчинским, доложил Коменданту о своём прибытии.

- Иди, показывай своих душманов, которых ты ночью завалил.

Орлов развернулся, как положено по команде «кру-гом», пошагал в сторону минного поля, на котором подорвался Ызаев.  Мы, злые, пошли за ним искать недостреленных душманов.

Достаточно быстро Орёл привёл нас к скале, сказал, что с неё снёс душмана очередью из пулемёта. Душман упал в темноту, на минное поле. Мы осторожно полезли вниз по валунам, наступали лишь на огромные камни, так как в песке между ними были установлены нажимные мины ПМН-2. Я осторожно перепрыгивал с камня на камень, пытался себе представить, как выглядят душманы, подстреленные Орловым. Наверное, они одеты в стёганные халаты? А может в традиционные одежды, пируханы с широченными штанами? А возраст какой у них, молодые они или старые и бородатые? А как прапорщик собирается потрошить душмана, если тот ещё жив? Прямо ножом в пузо что ли? Но он пошел искать душмана без штык-ножа, только автомат с собой взял. А простой нож на всём Зубе Дракона имелся лишь у меня. Мне Фарид подарил большой складной афганский нож.

Хайретдинов моим ножом что ли собрался потрошить душмана? А что будет, если он мне прикажет использовать мой же нож? Какой ужас!

В этот момент мы дружно вылезли по булыжникам к небольшой «полянке» среди скал. Там, на песке, лежал на спине …

……..

… Коля Диркс. Он выглядел совершенно целым, только струйка запёкшейся крови застыла под носом.

- Ни-хре-на себе! – Удивленно произнёс Шабанов. – Как он здесь оказался?

Мы в полном офигении остановились на булыганах вокруг «полянки». Куда же мы стреляли всю ночь? Ни убитых душманов, ни следов волочения, ни луж крови – ничего нигде не было. Только убитый санинструктор лежал.

- Вот, засада, что я «Графику» скажу?! – Хайретдинов угрюмо смотрел на погибшего. - Дали мне санинструктора, а я его не сберёг. Он у меня на посту даже до утра не дожил.  

Потом мы принесли с поста сапёрный щуп, проложили им через минное поле тропу к убитому. Он лежал на плащ-палатке. Мы взяли её за углы, потащили наверх. Я шел и недоумевал, получается, что душманы убили Колю и тащили его на плащ-палатке куда-то? Куда? И почему не дотащили, почему бросили среди скал?

Когда мы вернулись на пост, Хайретдинов по радиосвязи доложил «Графику» о случившемся. Тот выслушал доклад, сказал, что вертолёта не будет, поэтому погибшего следует с караваном отправить вниз. Дембеля из Колиной роты, которые принесли сюда дополнительные боеприпасы, подняли плащ-палатку с погибшим и пошагали по тропе в сторону Дархейля.

Хайретдинов проводил Колю взглядом в последний путь:

- Хана ихнему Хисараку. Сожгу! С землёй сравняю, с дерьмом смешаю за моего бойца!

- Вот, смотри. – Ефремов затянулся, выпустил дым струйкой вверх. – Душманы ночью напали на пост. Утащили с поста солдата. Но потащили его не на сторону Хисарака, а зачем-то, поволокли на скат, обращённый к полку. Да ещё на минное поле! Там два подрыва уже было. Зачем они туда пленного потащили?

- Ну, да. Странно как-то. – Хайретдинов принялся чесать себе обросшую бородой репу.

- Потом убили его и бросили на минном поле. Зачем? Чтобы мы полезли за ним и подорвались? Дурость редкостная! Проще убить, и труп заминировать. Кстати, наши разведчики частенько так поступают с душманскими трупами. Но, он-то был не заминирован.

- Ну да. Не был.

- Значит, так. Вызывай сюда Орлова. Зададим ему пару вопросов.

Орёл воплотился из пыли точно так же, как я. Быстро, оперативно и слаженно. А как ещё должны воплощаться солдаты у Хайретдинова? Это тебе не «Сёма! – Чаво?… Ага… Пойди, обмани Командира Полка от моего имени». Боевая единица должна быть боевой единицей. Это же – боевая единица!

Орёл воплотился, оттарабанил, зачем пожаловал, затем принялся сбивчиво отвечать на поставленные перед ним вопросы. Из его бормотания получилось, что он стоял на посту. Очень сильно не спал. Потому что, он вообще никогда не спит на посту. В самый разгар дежурства он увидел какое-то движение со стороны минного поля. А сильный ветер поднялся, звуков не было слышно, лишь движение в темноте можно было разобрать. Орёл метнулся к пацанам, сказал: - «Дайте ночной бинокль!». Пацаны дали. Он навёл резкость в темноту и увидел, на скале душмана. На нём ветер развевал эту ихнюю накидку, похожую на халабуду.

- Точно душман стоял? – Ефремов придвинул свои глаза к грязной Андрюхиной роже.

- Так точно, товарищ старший лейтенант. С ножом в зубах. Стоял и оглядывался – кого бы из нас зарезать.

- Поня-атно. Ну, нож в зубах – это обычное явление. Когда часовой от страха в штаны наложил. Ну ладно, идём, покажешь, где он стоял с ножом в зубах.

Ефремов, Хайретдинов и Орлов потопали на «Третий точка». Я тоже пошагал туда, мне же Хайретдинов про АГС дал распоряжение.

Через пару минут мы дошли до Третьей точки. Позицию я не начал делать, открыл рот и подошёл к командирам поближе, чтобы лучше слышать. Потому что мне тоже хотелось узнать, что приключилось тёмной ночью.

- Вутут! – Орёл показал на огромный валун. – Тут стоял душман.

Ефремов забрался на указанную Орловым скалу, заглянул ей за край, вниз.

- Гакил, глянь! Вот там погибший и лежал.

- Так точно. – Хайретдинов забрался к Ефремову на скалу, заглянул за край. – Там и лежал.

- Получается, что санинструктор вылез со стороны минного поля, закутанный в плащ-палатку. Холодно же было и темно. Он стоял, озирался, а ты, Орлов, из пулемёта его срезал.

- Как, я?! – Орёл сделал шаг назад, открыл от удивления глаза вместе со ртом.

- Лучше б ты спал сегодня! – Ефремов насупился. - Нахрена я позавчера ходил твой пост проверять!

- Как, я?

- Что «как я, как я»! – Хайретдинов повернулся к Орлову. – Красную Звезду теперь на тебя писать надо. Когда часовой на посту своего убивает, то теперь, либо Красная Звезда, либо, красная …  короче, либо – в тюрьму.

- Да, ну нафиг, товарищ Прапорщик! Как это, я?!! Я же… Нет… Не может быть! … Я не мог своего… – Андрюха отвернулся от Хайретдинова и побежал, хрен пойми куда.

Оставался один непонятный вопрос – как Коля оказался на скале перед позицией Орлова? От пацанов, которые пришли с «караваном» и заночевали на Третьей точке, я узнал, что дембеля из Восьмой роты после подъёма отдышались на посту, отпились водой, затем усердно «пыхнули» для полного поднятия настроения. То есть они покурили чарз, сделались дураками и отправили Колю в блиндаж за консервами «Глобус». Потому что по обкурке их «пробило на хавчик». Коля подчинился и пошел по незнакомой территории искать в ночи блиндаж с консервами. Поднялся-то на пост он по темноте, где находится блиндаж он не видел и не знал, ему рукой указали направление, как говорится, неведомо куда. Естественно, Коля блиндаж не нашел, заблудился среди огромных валунов и скал. Единственным ориентиром для него было понимание направления вверх или вниз. После того как он заблудился во время спуска вниз, он решил вернуться и начал подниматься наверх. А поскольку его послали, по сути, воровать консервы из блиндажа, то он поднимался молча, не кряхтел, как Хайретдинов, не ругался матом по-русски, и не кричал: - «Не стреляй, своя идёт»! Если бы он покричал, то Хайцретдинов услышал бы и вынес взыскание за самовольное оставление поста. Поэтому Коля не покричал, молча вылез на скалу, пытался в темноте разглядеть где находятся позиции, с которых он ушел. И Орлов тоже не покричал. Согласно положений «Устава постовой и караульной службы» он обязан был выкрикнуть: - «Стой, кто идёт!», затем повторно крикнуть: - «Стой, стрелять буду!», после этого дослать патрон в патронник, произвести предупредительный выстрел в воздух и лишь после всех этих мероприятий он имел право стрелять в приближающегося человека. Но это всё теория. А практика оказалась такова, что данный Устав караульной службы был нарушен с самой первой буквы «У» и до последней точки в тексте. По Уставу солдат не может быть назначен в караул (на пост) без отдыха, чётко расписанного в тексте Устава. Все эти положения были нарушены с самого первого дня, когда Хайретдинову дали под командование смехотворно маленький гарнизон. Для несения службы на трёх «точках» Зуба Дракона, согласно норм Устава, требовалось назначить в караул 20 человек в первую ночь и столько же на следующую ночь. Потом их следовало менять через сутки. Для организации такой службы Хайретдинову требовалось 40 человек, а ему выделили всего лишь 10. Поэтому с самого первого дня каждый боец «переслуживал» на посту сверх всякой меры. Часовые стояли на своих позициях в едва вменяемом состоянии из-за усталости, причем у каждого такого полуживого солдата патрон находился изначально в патроннике. В силу всех перечисленных причин произошло следующее: Коля молча приблизился к посту, никого не окликнул, Орлов неожиданно увидел его, из-за нервного напряжения тоже не окликнул, молча выстрелил в упор очередью. Потому что очень испугался.

Это был очень несправедливый и жестокий поворот событий. Такой безжалостный «сюжет» мог придумать только один драматург -  Жизнь. Выстроенные ею конструкции всегда сложнее и страшнее сюжетов, выдуманных сочинителем. Жизнь - это самый жестокий и непредсказуемый драматург. Никто не мог додуматься, что первый убитый человек в жизни девятнадцатилетнего пацана Орлова окажется не душман, не боец противника. И даже не отвратительный «дед», который пинал и унижал Орлова. Первый человек, которого солдат застрелил на войне, оказался другом по несчастью. До подъёма на Зуб Дракона Коля Диркс служил в 8-ой роте. По сроку службы он был «черпаком», но «молодых» гонять не желал. За это «деды» из 8-ой роты гоняли его самого по принципу: не бьёшь молодых, получай сам. Он часто «ныкался» (прятался) куда-нибудь из расположения роты от старослужащих негодяев, убегал в какое-нибудь укромное местечко, скажем, за кочегарку, или на кладбище разбитой техники. Туда же обычно удирал от «дедов» 7-ой роты Андрюха Орлов. Коля и Орлов, «черпак» и «душара», часто курили одну на двоих сигаретку, неспешно обсуждали горькие будни солдатской «духанской» жизни. Они почти скорешились, понимали друг друга от «а» – до «я», как друзья по несчастью.

А сегодня ночью Орёл убил Колю из пулемёта.

- Бли-ин. Надо же, какая херня получилась. – Хайретдинов вёл блуждающим взглядом по окрестностям. Довёл взгляд до меня.

- О! Да! Насчет АГСа. Ничего не отменяется насчёт АГСа. Ты с ним управляться-то умеешь?

- Справлюсь, товарищ прапорщик.

- Тогда, выполняй!

В Советской Армии не существует ответа «справлюсь». На вопросы старшего по воинскому званию положено отвечать: «есть», «так точно», «никак нет». Всё, больше никаких вариантов не предусмотрено, а я ответил «справлюсь». Потому что не умел обращаться с АГСом, но собирался справиться, то есть научиться незаметно от Хайретдинова. Потому что душманы «всегда-привсегда дают сдачи» (с). А раз так, то и мы должны вести себя аналогичным образом. С волками жить – ружьё носить, гласит народная мудрость, придуманная мною. Если мы не отомстим, то это будет воспринято противником как проявление слабости. А такие дела приведут исключительно к тому, что душманы оборзеют и пойдут на нас ещё раз. Поэтому требовалось дать им решительный отпор. Пусть Колю Диркса убили не они, но моего друга Серёгу Губина прострелили из пулемёта точно они, а не Орлов. Их база находилась в Хисараке, а женщин, детей и стариков там не было. Потому что власти Афганистана эвакуировали мирное население из Панджшера несколько лет тому назад. Личными своими ногами я прошагал по населённым пунктам Руха, Карашаст, Дархейль, Баранхейль, Мариштан, а позже прошагал и по Хисараку. Собственными глазами я видел, что в этих населённых пунктах не было ни женщин, ни детей, ни стариков и даже не было овечек и коз. И это логично, потому что на эти существа не действуют методы убеждения, их невозможно научить ходить след-в-след за сапёрами, а кишлаки были плотно заминированы. Жить в них не представлялось возможным, передвигаться там могли лишь специально обученные дисциплинированные военные. Причем, наше командование имело достоверные данные о том, как этих военных зовут, какова их численность и чем они вооружены. Наше командование знало, что в Хисараке функционировала развед-школа противника и была расположена материально-техническая база боевого подразделения «непримиримых» Масуда. Возглавлял это подразделение Сахиб Хан. В июне 1984-го года его группировка насчитывала 30 «штыков», на вооружении у них состояли: пулемёт ДШК, пулемёт КПВТ, британский миномёт L16 калибр 81 мм, реактивная установка 107 мм.  Именно поэтому я сказал Хайретдинову: - «Справлюсь». Вражеский пункт постоянной дислокации, расположенный в Хисараке, должен был получить достойный ответ за наших ребят. Справится с этой задачей я хотел изо всех сил.

Разведданные о бандформированиях мятежников в уезде Панджшер провинции Парван,

01.1986-04.1986гг.

Назиф Хан 120 бойцов (ущелье Парандех);

Размамат 30 бойцов; Азим 50 бойцов (ущелье Хазара);

Мансур 27 бойцов (ущелье Парандех);

Награт Мир 35 бойцов; Сафир Ахмад 30 бойцов; Мулла Мирмамад 15 бойцов; Достали 15 бойцов; Кераман 60 бойцов; Джерали Мираджедин 80 бойцов; Домуло Вадуд 40 бойцов; Саид Ага 50 бойцов (ущелье Шуфа);

Камол 20 бойцов; Дауд Шах, 40 бойцов (ущелье Фирадж);

Нур Ахмад 20 бойцов; Пана Хан 250 бойцов (до 25 отд.групп и расчётов (ущелье Шутуль);

Довоп Хан 30 бойцов; Попо Хан 20 бойцов; Муссаид Хан 20 бойцов; Шаидан 20 бойцов.

Отрядов и групп – 20 (до 45); численность 972 чел.

Бандформирования мятежников в уезде Панджшер провинции Парван, 04.1986-09.1986гг.

Ущелье Шутуль: Хаким 60 бойцов, 2 ДШК, 6 РПГ, 4 мин; Саид Гафур 40 бойцов, 2 ДШК, 5 РПГ, 2 мин.

Ущелье Дарбанди-Фирадж: Абдул Вахид 34 бойцов, ЗГУ, 3 ДШК, СО (к-к Хирмансанг).

Ущелье Тавах: Мир Ого 40 бойцов, б/о, 2 ДШК, 4 РПГ, 3 мин (р-н горы Арзу); группа Мир Ого, ДШК, мин, РПГ, ЗГУ (р-н горы Тавах).

Ущелье Пьявушт: Исмаил 45 бойцов, 2 ДШК, мин, ЗГУ (к-к Душах); группа Исмаила 60 бойцов, ДШК, ЗГУ, мин, РПГ (к-к Чимальварда).

Ущелье Хисарак: Сахиб Хан 30 бойцов, ДШК, мин, РС (к-к Хисарак).

Ущелье Пини: Халиль 30 бойцов, ДШК, 2 мин, РПГ (к-к Пини).

Ущелье Парандех: Джаландар 150 бойцов, 2 б/о, 2 мин, 15 пул, ЗГУ, 2 АГС;  Мамад Афзали  30 бойцов, ДШК, РПГ, пул, 26 СО; Худойнур 15 бойцов, ЗГУ, 15 СО (к-к Долана); Ашрат Хан 15 бойцов, ДШК, 2 АГС, 16СО (к-к Долана); Нафиз Хан 30 бойцов, ДШК, пул, 28 СО (к-к Кальтари); Нурулло 14 бойцов, 2 б/о, мин, СО (к-к Долана).

Ущелье Маласпа: Муслим 30 бойцов, б/о, ДШК, мин, РПГ (к-к Чангарам).

Ущелье Тальхана: Тозагуль 30 бойцов, 2 ДШК, СО (к-к Тальхана).

Ущелье Даштак: Азим 40 бойцов, 2 ДШК, ЗГУ, мин, РПГ (к-к Даштак).

Ущелье Хазара: Роз Мухамад 30 бойцов, 2 ДШК, б/о, мин, РПГ (к-к Малима).

Ущелье Аушаба: Тахир 40 бойцов, ДШК, мин, РПГ (к-к Нарма).

Ущелье Кираман: Шах-Сулейман 45 бойцов, ДШК, мин (к-к Кираман);

Суфи Мухамед ДШК, мин, РПГ;

Наджим 50 бойцов, 2 ДШК (ущелье Парандех);

Кари Камол 60 бойцов, 5 ДШК, 2 РПГ; Навоб Мухамад 46 бойцов; Абдул Рауф 60 бойцов;

Шамсулак 30 бойцов, 3 ЗГУ (ущелье Хазара);

Сабур 30 бойцов; Абдул Кадыр 40 бойцов, 2 РПГ.

Отрядов и групп - 29; число бойцов 1124; ЗГУ-10; мин-24; ДШК-35; б/о-7; РПГ-28; АГС-4; ПУРС-1; пул-17.

(Камол,Кари Камол-он же Кари Камолутдин,Кари Камоллудин,Кари Камалуд-дин;

Пана Хан,Пано Хан-он же Мухаммад Пана Хан,Мухаммад Панах, Панах-хан, Мухаммад Панах Амин;

Хаким-он же Абдул Хаким;

Абдул Вахид-он же Абдул Вахед , Абдул Вахид Самад ,Абдул Вахед- Хан; Абдул Фахид Самат;

Нафиз Хан,Назиф Хан-он же Нафис Хан;

Азим-он же Абдул Азим;

Муслим-он же Ахмад Муслим,Муслим-хан;

Размамат-он же Размамад.)

Повесть у Быкова получилась замечательная (кто б сомневался) я вышел к доске, развернулся фронтом к одноклассникам и принялся излагать. А в классе, как говорится, немая была тишина. Было слышно, как на коридоре муха билась башкой об стекло. Смысл повести Быкова таков: в самом начале Великой Отечественной Войны наш стрелковый взвод оборонял от фрицев железнодорожный переезд и развилку дорог. Первую атаку фашистов наши отбили, вывели из строя вражеский бронетранспортёр. Командир взвода приказал солдату по имени Пшеничный снять с подбитой машины пулемёт. А тот ответил: – «Я не умею». А сам подумал: - «Если возьму пулемёт, то командир в бою потребует огня, а это опасно». Очканул, короче, Пшеничный. Сначала он пайку зажал от товарищей, потом отказался взять пулемёт, а потом и вовсе предал своих, самовольно оставил позицию, сдался фашистам а они его грохнули. Всю эту историю на уроке белорусской литературы я рассказал, а это обозначает, что тему я прочитал, пережил внутри себя и запомнил. Я усвоил, что советский солдат не должен уподобляться персонажу Пшеничному, не должен отказываться от выполнения боевой задачи. Если, вдруг, солдат чего-то не умеет, то обязан напрячься, мобилизоваться и научиться. По этой причине я не мог и не хотел ответить своему командиру: - «Я не умею управляться с АГСом». А ответ «Умею управляться с АГСом» был бы ложью. Обманывать старших некрасиво, а старших по званию – вредно для долголетия, поэтому я ответил: – «Справлюсь». Так что, занимайтесь, дети, изучением Белорусской литературы, а там сами поймёте, кому чего она прививает. Мне, например, привила способности к АГСу. Не без помощи Фарида, конечно же. Потому что на Зубе Дракона он единственный, после Хайретдинова, кто «шарил» в этой технике.

В глубоком трудовом порыве, за несколько часов напряженного труда, я оборудовал позицию, затащил на неё АГС, пристроил почти не криво и пошёл к Фариду, попросил развить во мне умения в вопросе эксплуатации АГСа. Фарид на тот момент был «дембель», по логике неуставных взаимоотношений мог послать меня подальше и ещё подзатыльник отвесить. Но Фарид не послал, спокойно пошёл со мной на пыльную, раскалённую позицию, показал, как разобрать АГС, как собрать. Рассказал про технические особенности этого оружия:

- Смотри, тут есть такая трубочка, она может быть установлена вот так, а может оказаться перевёрнута на 180 градусов. Но установится, будто так и надо. У тебя всё соберётся, всё закроется, только АГС стрелять не будет.

- А какого хрена завод-изготовитель не предусмотрел на эту трубочку ПДУ (противо-дураковое устройство)? Почему не сделал так, чтобы трубочка только правильным образом могла быть установлена, чтобы неправильной стороной не влезала? – Сказал внутри себя я, но Фариду не озвучил. Потому что не он подписывал проект, не он клал кабель. Это не его ответственность, как говорится, не его песня, не его битва.

Потом Фарид показал мне как пользоваться таблицей для навесной стрельбы, как перевернуть прицел, чтобы из АГСа получился миномёт.

После прочтения теоретической части Фарид перешел к «лабораторным» занятиям. Он выбрал в горах несколько целей, сказал, чтобы я навёл на них оружие, затем проверил точность наводки. После этого поставил задачу, чтобы я десять раз разобрал-собрал АГС. По окончании всех манипуляций сказал:

- Ну, нормально. Можешь докладывать Командиру.

А я тогда подумал:

- Хорошо, что Фарид не убился со столитровой РДВшкой. Как бы я осваивал АГС без его помощи? Другого «дембеля», ефрейтора Маламанова, попросил бы что ли? Нет, конечно же. Маламон за два года службы научился только горлопанить и бахвалиться своим «высоким» дембельским званием. Такое поведение обычно происходит исключительно из-за тупости. Фарид вырос толковый и при этом тихий, спокойный и обстоятельный, ему не надо было кричать, его и так все уважали. А Маламон постоянно шумел, как толпа бакланов, и пустота в его башке эхом разносила резонанс по окрестностям. Опять же, Фарид на РДВшку грудью кинулся, а не Маламон. Недаром говорят, что первыми погибают самые лучшие. В этом весь смысл.

После привития способностей к АГСу, я поднялся, обтряхнул штаны от горной пыли, метнулся через скалы докладывать командиру о моей боеготовности. Дело было к вечеру, в горах уже наклёвывалось потемнение, поэтому я, как Конь Тыгыдымский, прискакал к нашему СПСу (тыгыдым-тыгыдым-тыгыдым), возник перед Хайретдиновым и доложил. Тот мне в ответ:

- О! Пойдём, пока темнота не навалилась. Хватай кассету с гранатами и бегом за мной!

Хватанул я кассету с лентой на 29 гранат и потянулся за РГДшками. Хайретдинов:

- Отставить! До Хисарака ты их не докинешь.

- Если АГС будет колбасить, Конев подумает, что мы по Хисараку самовольно херачим. А если ручные гранаты пару раз жахнут, то у него будут все шансы подумать, что мы верой и правдой обороняем пост «Зуб Дракона».

- Убедил. Засчитываю. А теперь бегом марш! Занимай место Первого Номера за гранатомётом.

Прибыл я на позицию, полез к гранатомёту. Фарид мне много чего рассказал, а что выпендриваться не надо - не сказал. Не подготовленный в этом теоретическом аспекте, я решил выпендриться перед Хайретдиновым, уселся за АГС, закинул ноги на две задние лапы станины, как самый офигенный в нашем подъезде «ремба», стал изображать будто давным-давно умею стрелять из АГСа по душманам.

АГС нам прислали абсолютно новый, гашетка у него и так-то туго нажимается обычно, а у нового вообще была непродавливаемая. Я подумал, что если с первого нажатия АГС не выстрелит, то это будет позор всем джунглям. Нельзя было допустить такой ситуации, поэтому я навалился на АГС «всем салом», вдавил гашетку двумя большими пальцами чуть ли не внутрь ствольной коробки.

АГС дал очередь. В силу ряда понятных причин она оказалась длинной, на половину ленты. Когда АГС даёт, то есть стреляет, он подпрыгивает очень сильно, высоко и резко. А у него на лапах располагались мои ноги.

ТА-ТА-ТА-ТА!!! – Загрохотал АГС и по моим ногам снизу, под коленки мне, - БАЦ-БАЦ-БАЦ-БАЦ!!!

Да больно так! У меня аж искры из глаз полетели. От неожиданности и боли я заорал:

- А-А-А-А-А!!!

Хайретдинов перестал смотреть на Хисарак. Поднял брови, стал смотреть на меня. Наверное, искры мои привлекли.

АГС продолжал стрелять и прыгать, я продолжал давить всем салом на гашетку и орать. А ноги мои подлетали на лапах станины, как у тёти в интересной позе.

После того, как я догадался отпустить гашетку, АГС успокоился, перестал стрелять и подпрыгивать. Хайретдинов с поднятыми бровями восхищённо выдохнул:

- Ну ты им дал!

А я согнул ноги коленками к груди, обхватил их снизу обеими руками и принялся кататься по остывающей афганской земле. Тихо скуля.

- А представляешь, что сейчас в Хисараке делается, если тебе так хреново?

Хайретдинов немного постоял надо мной, попытался оценить требуется ли мне медицинская помощь. Пришёл к выводу, что требуется. Но, не его, а психиатра. Поэтому решил закрепить пройденный только что материал:

- Вообще-то, я являюсь командиром взвода АГС. У меня целый взвод АГСчиков. Но, вот такого чуда я вижу в первый раз. Нет, не возьму тебя к себе в гранатомётчики. – Сказал Хайретдинов и пошагал с позиции.

А я валялся на тёплой афганской земле и думал:

– Какое счастье, что мне не придётся таскать по горам эту штуковину на своём горбу. Пусть я облажался, пусть ушибся… шестнадцать раз подряд. Зато дальнейшая моя служба будет не с АГСом по горам. Пять минут позора и тридцать два синяка – не сильно огромная плата за такой кайф.  

Поэтому, Хайретдинов уходил и ржал, а я лежал и ржал. Гранатомётчик из меня не получился. Всё ништяк!