Жду новый пост

Серия «Зуб Дракона.»

- Тарышш прапаршшык, я – рядовой Чарыев, в Ваш распоряжэний прибиль.

Хайретдинов, то да сё, радиостанцию включил, с «Графиком» перебазарил, и, в ответ, Чарыеву:

- Молодец, товарищ солдат! Я рад, что ты прибыл. Я оч-чень сильно рад! Маршируй на «Третий точка» под командование сержанта Манчинского.

Примаршировал Чарыев на «Третий Точка» и затеялся знакомиться. А чё нам знакомиться? Рожи друг друга сто пятьдесят раз видели. Он вот-вот уже на дембель собирался пойти той осенью. Через месяц-другой можно было запускать в воздух осветительную ракету, орать в афганское небо: – «Дэмбэл давай!» Дембеля часто так делали, я даже видел, как они выкрикивали данную фразу на ракету, запущенную кем-то в стороне. Видимо, ими это воспринималось как маленькая частичка салюта в честь окончания срока их службы.

Офигенного знакомства с расшаркиваниями у нас не получилось. Мы расположились в тени под масксетью, взяли вонючие сигареты, закурили, - караван же пришёл, жрачки-курева притащил. Мы «кайфовали» и слушали Овезберди. Это такое имя у Чарыева. А чё, нормальное имя, туркменское. Пыхтел он в небо облачками дыма и самодовольно рассказывал:

- Я водытэл слюжу на кунг, которий батальонный кухня.

Прикол той службы заключался в том, что, даже если наш батальон уходил в горы на операцию, то в «располаге» всё равно оставалась приличная толпа народу: наряды, шмаряды, дневальные, хреняльные, хромые, косые. Их всех требовалось кормить, а повару практически без разницы, на пятьсот рыл готовить, или на пятьдесят. Палюбасу надо было встать ни свет, ни заря, воды в баки налить, сделать закладки, следить за процессом приготовления. А это обозначает, что повар не мог пойти в горы на боевую операцию. Если он уйдёт, то все хромые-косые будут сосать лапу, как мишка зимой в берлоге. Поэтому повар на войну не ходил. И Овезберди тоже. Куды ж он пойдёт-то? Батальонная кухня – это ответственный объект, а вдруг её надо будет перегнать куда-нибудь? Да и за ЗИЛом следить требовалось, ибо в армии всё, что не имело хозяина, бесследно растворялось. Сначала в неизвестном направлении растворялись катафоты, затем зеркала. В один из дней исчезали колёса. Так что от машины с батальонной кухней Овезберди нельзя было отлучать. А он зачем-то припёрся на Зуб Дракона. Что за фокусы? От нехрен делать, что ли?

- Каптан Суханаф знаи-и-ишь? – Ответил Овезберди на вопрос «что за фокусы?».

- Ну, да-а-а, замполит батальона.

- Я иму морда биль.

- Нахрена? С ума ты сошёл что ли, бить капитана по морде? – Я аж присвистнул от услышанного. Капитан Суханов в полной мере соответствовал своей фамилии, был сухонький такой, поджарый, неогромного такого росточка. Казалось бы, бей, не бойся, он тебя не одолеет. Но… НО!!! Он служил в капитанских погонах на должности замполита батальона.

- Слышь, братан, лучше бы ты мне по пятаку дал. Я бы дал тебе «отбратку» и нормально бы развлеклись. Зачем ты капитана бил? Заняться больше нечем на походной кухне?

- Э-э-э-э, нармалний! – Овезберди лежал в тени и улыбался. – Любой мужик мало-мало морда бьёшь, зафтр лючший друк будэт.

- То есть, ты так налаживал дружбу с замполитом?

- Канэчн. Вот пасмотрищь, он моя будэт оч-щен силно уважаешь.

- Ну, ты даёшь, Овезберди! Ну ты отчудил под свой дембель! Замполиту батальона врезал по пятаку! Хорошо, что он тебя всего-то на Зуб Дракона отправил, а не в сапёрную роту!

После прибытия Овезберди, к нам прилетел на вертолёте волшебник и скинул на пост несколько мотков колючей проволоки. Комендант Зуба Дракона осмотрел вновь прибывшие материалы и поставил задачу:

- Герасимович, Касьянов, хватайте моток проволоки и волоките к блиндажу. Там будем использовать его по прямому назначению. А пока вы этот моток туда притащите, остальные, кто не ведёт наблюдение на постах, те похватают лопаты и в темпе вальса наставят столбиков, на которые потом подвесим колючую проволоку.

Задача была понятна, даже, как бы, сильно понятна. Взяли мы с Бендером сапёрную лопату, просунули черенок в один из рулонов, и потащили с вертолётки к блиндажу.

Эта хреновина с проволокой оказалась тяжелой, как триста тонн тротила. Пока мы тянули её по вертолётке, очень задолбались, а когда слезли с более-менее ровной поверхности на косогор, поняли, что сейчас вообще погибнем на трудовом посту. На косогоре то один из нас оказывался выше, то другой ниже. Моток проволоки регулярно съезжал по черенку лопаты и со всей дури колбасил по рукам стальными колючками. Они торчали в торце рулона, как вилка в заднице, с разгона вбивались то в моё предплечье, то в Олегово. Мы периодически вскрикивали дурным голосом «ой», и смотрели, как из рук течет кровь. Через несколько десятков шагов бобина своими колючками изранила нам все руки. Мы наговорили ей некультурных слов и бросили на тропу прямо с лопатой.

В состоянии сильной физической и эмоциональной мобилизации я применил максимальную умственную мощность и вспомнил армейскую пословицу о том, что круглое можно катить. Мы установили моток проволоки на тропинку, я поставил на него обутую в армейский сапог ногу и толкнул по тропе на Бендера, который отошёл на несколько метров вниз. Мы решили, что бобина докатится до Олега и он её примет.

В этот момент из скал появился Хайретдинов, и давайте попробуем угадать, что же он увидел? А увидел он, как один балбес толкнул в сторону другого балбеса огроменную бобину проволоки. Та покатилась, набрала первую космическую скорость, и начала подскакивать на ухабах.

- Лови её! Лови! – Заорал Хайретдинов.

Ага! Поймаешь её. И поскакала наша бобинка в заминированный Мариштан.

Хитрожопый Бендер, растопырил было руки, как вратарь в воротах, но неожиданно вспомнил, что ему нету ещё и шестидесяти. Дабы не погибнуть в столь ранней юности, он перепрыгнул летящую на него бобину. Ясный перец, что она просвистела под Олегом, слетела с тропы на первом же повороте и самовольно покинула стационарный пост боевого охранения Зуб Дракона.

- Безмозглые папуасы! Вам ничего нельзя поручить! – Заорал Хайретдинов.

- Да мы, да она… - Залепетали мы с Бендером в ответ. – Да Вы видели, какая она тяжёлая?

- Так, всё похрен! Отставить! Сейчас пойдёте за ней вниз с двумя вещмешками!

«Никчёмная ты моя, горемычная, беспросветная жизнь», – пронеслось у меня в голове. Повесив гриву, я почапал на Третью точку за пустым вещмешком.

- Димон, ништяк! – Встретил меня на Третьей Овезберди. – Паехали Мариштан!

Так понимаю, водитель ЗИЛ-131 умел говорить «поехали» и не умел говорить «пошли». А в этом была некоторая разница. Потому что там, внизу, нас ждала бобина колючей проволоки.

- Ты с ума спятил, Овезберди! Как же мы эту проволоку сюда притащим?

- Паехалы, Димон! Там винаград, абрикос!  Фигня твой проволяка. Эт патом будэт. А сразу винаград будэм кушат Мариштан!

Угрюмо и набычено я потащил пустой вещмешок с Третьей точки к Хайретдинову. На ходу попытался сочинить какую-нибудь объяснялку, почему не надо ходить за этой гадской проволокой. Как же её нести-то? Вещмешок она проколет и вопьётся в спину своими колючками. Да она в вещмешок не влезет. Разматывать её из бобины внизу никак нельзя. Хрен скрутишь потом обратно.

- Димон, паехалы! – Восторженно бухтел мне вслед Овезберди. – Паехалы, не сцы!

Тем временем, ушлые душманы просекли движуху на нашем посту и решили дать нам под зад. Чтобы не повадно было.

Едва я спустился по тропе с Третьей точки на склон, обращённый к полку, из Хисарака начал долбить духовский ДШК. Если раньше духи стреляли одиночными, ну, максимум, могли запустить очередь в три патрона, то сегодня они разошлись не на шутку, и принялись колошматить длинными очередями. При таком плотном обстреле я подумал: - «Хорошо, что я свалил за склон. Хребет они не пробьют, меня здесь достанут». А духи творили что-то невообразимое.  

- Ту-ду-ду-ду-ду!!! Та-да-да-да-да!!! – гремело эхо по горам. А по посту лупили крупнокалиберные пули:

- Чпок-чпок-чпок-чпок!!!

Обкурились что ли, черти бородатые?

В процессе этого обстрела одна пуля смачно врезала по скале, отрикошетила от неё, закрутилась, как циркулярка, и пошла вертикально вверх над постом, завывая как вьюга в стихах Александра Сергеевича. Обычно пули после рикошета разлетаются горизонтально. Они улетают от тебя, воют в воздухе, и этот вой потихоньку растворяется в далёких далях. А данная пуля пошла вертикально вверх. Сначала её вой затихал, затем она перевалила верхнюю точку траектории и пошла вниз. С нарастающим воем.

- Нифига себе! Будто по чьей-то смерти поёт, – подумал я.

- Товарищ прапорщик! – С Третьей точки раздался голос Манчинского. – Чарыева убило!

Конечно же, теперь ни о каком мотке проволоки не могло быть и речи. Мы все, кто был свободен от дежурства, кинулись на Третью точку. Может быть, ещё не убило, может быть, ещё можно спасти?

Когда прибежали, то стало понятно – уже не спасти. Пуля от ДШК влетела в бойницу АГСа, стукнулась в скалу, закрутилась с бешеной скоростью и попала Овезберди в основание черепа. Позвоночник превратило в белую труху и раскидало мелкими белыми крошечками по внутреннему убранству СПСа. Весь СПС оказался забрызган кровью и засыпан крошевом от позвоночника. Овезберди лежал на песке с разнесённым затылком, из жуткой раны на песок вылилась огромная лужа густой тёмно-красной крови.

«Ну, жопа! Полная жопа!» - Других слов я не подумал, потому что их не было. Лучше бы я согласился «поехать» в Мариштан. Мы бы с ним ушли с Третьего поста и пуля бы в него не попала. Пусть бы мы замучились поднимать на Зуб моток проволоки, но Овезберди был бы жив.

Почти мгновенно прибежал Хайретдинов с автоматом, скомандовал:

- Так, взяли бинт и перевязали его!

- Зачем, товарищ прапорщик? – Мы выкатили на Хайретдинова удивлённые лучпарики. – Бинты мёртвых не воскрешают.

- Знаю. А в штабе этого могут не знать. Скажут – хрен оказали помощь солдату, и он погиб от потери крови. Так что, бинтуйте. А я пойду по рации докладывать.

Манчинский разорвал ИПП, начал прибинтовывать на место практически оторванную от человека голову, я взял лопату и пустой цинк от АГСовских гранат. Вы не представляете, как воняет на жаре свежевытекшая из человека кровища. На неё тут же стали слетаться мухи и осы.

В полном офигении я собрал кровь Овезберди, набрал полный цинк. То есть, за пару секунд из него вылилось 5 или 6 литров, даже если бы его немедленно положили на операционный стол в реанимации, то никакие врачи ничего не смогли бы сделать. Тем более никто не смог бы соскрести со скал разбитый в мелкое крошево позвоночник.

С цинком в руках я горестно потопал с поста. Надо было похоронить кровь боевого товарища. Не оставлять же её мухам и осам.

Пока хоронил за постом кровь Овезберди, нечаянно столкнул с горы небольшой камень. Он полетел по склону, сорвал поставленную на растяжку гранату. Хлопнул запал. Я понял, что произойдёт через четыре секунды и залёг за скалу.

- Крррак! - Разорвалась стоявшая на растяжке «эфка». По звуку я понял, что стояла именно она.

После разрыва я встал из укрытия, вытянул в сторону поста шею с головой и крикнул на всякий случай:

- Пацаны, не стреляйте! Это я сорвал гранату!

Потом крикнул ещё раз, после этого взял лопату, доделал печальное дело и двинулся с лопатой на пост.

- А ну, стой, гад! Руки вверх! – Заревел из камней голос, который в Хисараке знали все. Потому что, это был голос Хайретдинова.

- Товарищ Прапорщик! Не стреляйте! Это я! – Какое счастье, что Хайретдинов задумал взять душмана в плен, а не пристрелить его. Если бы не это обстоятельство, историю про Зуб Дракона рассказывал бы кто-нибудь другой.

- Химик странный, опять ты?! От тебя одни неприятности! Как ты уже задолбал! А я думал – вот он, мой орден, вот он, мой пленный душман!

Потом за Овезберди прилетел вертолёт.

Штабные работники снова написали в посмертной записке какую-то ерунду. Ущелье Пьявушт находилось от нас за рекой Панджшер, Овезберди погиб не там, а на Зубе Дракона. И я не знаю, на сколько боевых операций он сходил за свою воинскую службу. На Зуб Дракона он пришёл с должности водителя походной кухни. И погиб…

Не представляю, что должен был чувствовать после этой истории капитан, замполит батальона. Ссылка бойца-водителя получилась какая-то неоправданно надёжная и жестокая. Надёжней, чем в сапёры.

- Слушайте прикол, пацаны! Када я до армии учился в «путяге» (путяга – народное название ПТУ), у меня был друган Вовчик. Осенью меня с ним, и всю нашу группу, отправили на картошку в какую-то деревню, а руководителем была матушка его кобылы, поэтому нам было всё по колено. Как приехали, мы сразу же набрали в сельпо две авоськи «Агдаму» по ноль-семь, и в первый же попавшийся вечер начали его употреблять. Засосали по стакану, засосали по второму, и тут захотелось нам танцев. А в нашей группе не было девок, ну и хренля там танцевать, друг друга за задницы держать под музыку? Это позор какой-то. В общем, девок нам захотелось. За ними надо было ехать, а с водительскими правами был только я. После второго стакана зрение у меня обострилось до орлиного, и я заметил рядом с соседним домом трактор с огромным силосовозом. В том доме жил мужик, он на этом тракторе работал. Не бухгалтером, а трактористом. Ну и пошли мы к мужику за девками. Налили ему стакан. Он накатил. Налили второй. А у него внутри уже поллитровка самогонки плюхалась. От «Агдама» он, как сбитый «мессершмит», спикировал пятаком в подушку. Пока пикировал, мы с ним добазарились за этот силосовоз. Он успел промычать: - «Шоб утром был под забором», – и воткнулся рогами в наволочку. Я залез за руль, пацаны набились в кабину и поехали в соседнюю деревню за девками. Пока ехали, ещё «Агдамом» шлифанулись. Приезжаем, а девки тоже насосались какой-то фигни, тоже сделались пьяные. Такие все стали на рогах и на измене. А тут мы на плацкартном тракторе подкатили и орём: - «Айда на танцы в соседнюю деревню!» Девки аж завыли от восторга. Набились к нам в силосовоз и покатили мы по раздолбанной дороге, по лужам и колдобинам. Нас с пацанами в кабине так матляло, аж «Агдам» из стакана расплёскивался, только половину можно было наливать. А девки в силосовозе за нами кувыркались - ноги выше головы! Визжали так, что нас за версту было слышно. С шумом и гамом приехали мы в соседнюю деревню, в клуб. Припарковались со всем триумфом, завалили внутрь, а у них, вот же хрень какая, магнитофон сломался - плёнку рвёт, музыку не играет. Всё, засада, приехали, танцев не будет. А у нас же «Агдам» и девки! Разве можно вот так всё бросить и пойти домой? Никак не можно. Оказалось, у них гитара в клубе была. Взял я тогда гитару и ка-а-ак залился! Как соловей. Как начал орать песни из «Машины времени»: - «Во-о-от, новый поворо-о-от! И мотор ревё-о-от!!!» - Орёл метнулся, уселся на зелёный ящик и начал прихлопывать себя по коленкам ладонями, отбивать такт музыки: - «Что он нам несё-о-о-от! Омут или брод»!

Голос у Андрюхи оказался высокий и красивый, почти как у Робертино Лоретти. Правда, владеть им он не умел, но тексты песен кричал громко. Допускаю, что Андрюха смог бы перекричать Робертино, но перепеть – исключено. Хотя бы потому, что нотной грамоте обучен не был, аккорды брал примитивные, и к тому же на посту Зуб Дракона гитара не была предусмотрена штатным расписанием. Поэтому Орёл орал перед нами, как говорится: «без онсамбля».

После громкого исполнения песни Андрюха продолжил основную канву деревенской эпопеи:

- А мы же только что мотором на тракторе ревели на весь колхоз и девки верещали за версту. Дык в клуб сбежалась вся деревня: и пьяные, и сильно пьяные. Мы танцы такие устроили, такое буги-вуги, что вся деревня стояла на ушах. Как говорится, танцуй, будто никто не видит, пой будто никто не слышит. Через какое-то время я понял, что если буду петь достаточно долго, то умру. Короче, решил сделать перерыв. И тут все полезли ко мне со стаканом, захотели накатить с гитаристом. Девки на брудершафт, пацаны за уважуху. Тогда я второй раз ка-а-ак залился! Теперь уже «Агдамом». Со всеми девками пересосался, «Агдаму» набулькался, а ещё же домой надо было как-то возвращаться, а права были только у меня!

Слушал я Орла и удивлялся, зачем ему в таком состоянии потребовались права? Чтобы милиционерам отдать? В той ситуации лучше было их заранее спрятать и никому не показывать. А кроме того, у меня перед глазами всплыли картинки из моей собственной поездки «на картошку». Практически так всё и было, как рассказывал Орёл. «Фаустпатроны», девчонки, танцы, не очень исправный магнитофон в клубе.

«Фаустпатроном» в те времена называли толстостенные бутылки из тёмно-зелёного стекла емкостью ноль-восемь литра. Внутри находился напиток, в котором спирта содержалось столько же, сколько сахара.

Либо 16х16, либо 18х18. Такие напитки за формулу спирт-сахар называли термином «квадрат». Похмелье от «квадрата» приключалось страшное, поэтому нормальные пацаны впитали наставление старших поколений и полюбили пищевые продукты с низким содержанием сахара и высоким содержанием спирта. Вот Орёл и говорил про «Агдам». Очевидно, что в этом вопросе он был просвещен более, чем в ПДД.

С ранней юности я, как химик, понимал, что самую большую угрозу для моего организма представляют не жиры, не белки и не углеводы, а спирты. Как химик художникам, я вам скажу, чисто по секрету, что ещё в десятом веке Авиценна заявил: - «Не бывает ядовитых ядов и лекарственных лекарств. Яд и лекарство – это одно и то же, вопрос всего лишь в дозировке». В этом деле Авиценна является безусловным авторитетом по сегодняшнюю пору, и, между прочим, написал «Канон врачебной науки». С его подачи студенты химического факультета БГУ имени В.И.Ленина подошли к вопросу дозировки со всей полнотой ответственности. Для определения количества активных веществ, поступающих внутрь человека с пищевыми продуктами питания, мы разработали специальную единицу измерения «Лигорыл». Исчисляется она по формуле: количество литров этилового спирта умножается на его концентрацию в продукте, выраженную в объёмных процентах, затем полученное значение делится на количество пьющих рыл. Сокращённо Лигорыл выражается так:

Литр * Градус / Рыло (литр, на градус, на рыло).

Единица получилась весьма удобная и информативная. После небольшой серии лабораторных экспериментов мне удалось установить, что лично я от семнадцати лигорыл делаюсь пьяным, от восемнадцати пою, от двадцати хожу по синусоиде, а двадцать два лигорыла вызывают у меня полный отрубон. То есть, если я натощак в одно лицо откушаю поллитровую бутылочку водочки, то следующая рюмка объёмом 50 мл срубит меня с копыт. Эти знания стали революционным прорывом в жизни человечества, по значимости сопоставимым с изобретением колеса и приручением электричества. Без единицы «Лигорыл» все мучались в терзаниях и сомнениях.

В те времена в Советском Союзе у водки было всего два состояния: в магазине водка либо есть, либо её нет. Не могло быть так, чтобы студенты в общаге собрались скоротать вечерок и предложили бы: «Давайте накатим по три рюмочки «Столичной»? Этого невозможно было сделать, потому что ты мог прийти в магазин и не обнаружить там никакой «Столичной». Зачем ты будешь с дружбанами за неё договариваться? Однако советская торговля никогда не бросала нас на произвол судьбы, и мы точно могли рассчитывать, что не будем обречены вечером засыпать в трезвости и тоске. Что-нибудь советская торговля в магазин непременно должна была доставить. Загадка заключалась лишь в названии зелья. Легко можно было угодить в ситуацию, когда мы договорились испить по три рюмочки «Столичной», кто-то взял сброшенные в общак деньги, прилетел на крыльях любви в магазин, а там вступила в силу ситуация «водки нет». Водки нет, зато пиво есть. Или «Агдам». Или «Ркацетели». Что делать в такой ситуации? Бегать между магазином и общагой, метаться в нудных переговорах, договариваться по сколько рюмок пацаны захотят выпить «Агдаму»? А вдруг кто-то упрётся рогом и захочет испить кастрюльку пивка? Что в такой ситуации делать? По мобиле из магазина позвонить дружбанам было невозможно, потому что ни у кого в Союзе не было тогда мобилы, даже у самого Андропова. Тут и пришла к нам на выручку единица измерения «Лигорыл». С этого момента наступила полная прозрачность и ясность в этом вопросе. Переговоры по вечерам стали происходить в лёгкой и непринуждённой манере. Примерно так:

- Сколько брать?

- Давай, 20 лигорыл.

- Да, ну, не надо напиваться. Давай по семнадцать и по койкам.

- Тогда давай по восемнадцать. Поорём песен под гитару, а потом – по койкам.

После такой содержательной, насыщенной интеллектом беседы, любой сопляк шагал в магазин с карманом мелочи и сияющей улыбкой на устах. Он был твёрдо уверен, что вечер не пройдёт даром, даже если водки нет. Он пересчитает оговоренную цифру лигорыл либо в винный, либо в пивной эквивалент быстро, оперативно, почти без логарифмической линейки.

Пока я обдумывал всю эту важную научную информацию, Орёл устал махать руками, утёр рукавом гимнастёрки со своего подбородка слюни, набрызганные в порыве вещания, и удалился в СПС покемарить в отдыхающую смену. Саня Манчинский смахнул набежавшую от приступа ржачки скупую сержантскую слезу и полез похрапеть в другой СПС. Главное, чтобы подальше от Орла, иначе этот негодяй опять начнёт что-нибудь рассказывать, и тогда хрен уснёшь, а ночью на посту будешь спички себе вставлять в глаза, чтобы веки не закрывались.

После представления Орлова мне не хотелось смеяться, а грустно думалось в моей подстриженной башке, что, по большому счету, тут надо плакать. Что Орёл видел за свою короткую жизнь? Что он успел попробовать? Пять стаканов «Агдама» и пережмякать всех девок в деревне? Офигеть, достижение. А зачем это делать, какой в этом смысл, какое удовольствие? Он же был пьяный в зюзю, назавтра хрен вспомнил их имена. Да и женщина должна быть у пацана одна, и не взмыленная, а напомаженная.

После «представления» Орлова я подумал: - «Боже, кого в армию призывают - обнять и плакать». Пацан дожил до восемнадцати лет, а в его башке было пусто, как зимой в скворечнике. Он ещё не успел ничего ни понять, ни осознать, а его взяли в военкомате под белы рученьки и закинули на гору Зуб Дракона. Теперь он грязный, голодный и замученный постоянной жаждой ходит за водой по душманским минам и в него каждый день стреляет душманский ДШК, а когда он спустится с Зуба Дракона, его снова будут пинать узбеки. А впереди ещё полтора года горной войны. Доживёт он до дембеля?

10.00 - Обстановка без изменений.

11.35 - Через советника получены данные о выходе банды мятежников с ДШК и миномётами в количестве 200 чел. в районе "Лев-14,3", отм. 3405, для усиления имеющейся там группировки.

12.00 - Обстановка без изменений.

13.40 - Доклад с "Вершины-29". По посту работает снайпер.

14.00 - Возобновился миномётный обстрел ППД полка. Доклад с "Вершины-24". Обстрелян из ДШК и СО из района "Шакал" 0943 (7).

14.30 - Доклад "Вершины-23". Обнаружен замаскированный дом (Тигр 53.6). Ночью наблюдается движение.

14.40 - Доклад "Вершины-28". Обстреливается из миномёта из района "Тигр 25" сев. н.п. Карваше.

14.48 – В сторону Рухи движется колонна "зелёных".

15.13 - Доклад "Вершины-26". Обстрелян из ДШК, миномёта и СО из района "Слон 10.1".

16.00 - Обстановка без изменений.

18.00 - Обстановка без изменений.

18.25 - Доклад "Вершины-29". Колонна "зелёных" обстреливает 28 и 30 посты.

Командование полка отказалось терпеть подобное безобразие и поставило задачу в очередной раз «нагнуть» в Хисараке банду Саиб-Хана. Наш горнострелковый батальон взял под козырёк и приступил к реализации «воспитательных» мероприятий.

Один из прекрасных летних южных вечеров на Третьей точке застал меня в компании с Мишей Гидроквасом, и плавно перешел в тёмную ночь. Мы дежурили изо всех сил, не спали и почти не нарушали Устав гарнизонной и караульной служб, ибо нутром чувствовали, что вокруг нас что-то есть, и это что-то всегда где-то. На втором часу дежурства, как говорится, «Наташа Ростова почувствовала кружение головы, слабость в членах и лёгкое домогание». Кто-то явно намеревался домогаться к нам с Мишей, о чем свидетельствовали приглушенные звуки на склоне. Ниже нас по камням шаркали несколько десятков подошв. Нехилая толпа подбиралась к посту под покровом естественной маскировки. От такого ночного приключения у меня обмякли ручки-ножки и в голове промелькнула сказка про шапку-невидимку.

Необходимого головного убора старшина на наш пост не выдал, только каски, поэтому мне резко захотелось, чтобы там, в темноте, шаркали подошвами наши. Основания для такой мечты имели под собой определённый резон, полк же пошёл на операцию в Хисарак. А если это окажутся не наши, то не видать мне дембеля, как паровоза горе Санги-Даулатхан, ибо такое количество ног затопчет нас как медведь морковку.

Если долго вглядываться во тьму, то вначале ничего не произойдёт. И потом тоже ничего не произойдёт, - в кромешной тьме ты ничего не увидишь. Мы с Мишей эту особенность знали, поэтому молча переглянулись, я кивнул в сторону Второй точки, мол, метнусь к Коменданту, доложу обстановку, а ты держи ухо востро и автомат наготове. Миша проинтуичил мои мысли, кивнул в ответ и нахлобучил себе на башку каску.

Пока пробирался среди скал на доклад, я успел подумать: - «У кого есть в дружбанах такой пацан, который с кивка головы поймёт, что ты вернёшься и примешь вместе с ним бой против невменяемой толпы тех, кто внизу. И чтобы ты понимал, что друган не сдастся в плен, не сбежит, ты придёшь и застанешь его на боевом посту. Ты не окажешься один на позиции, рядом с тобой будет сражаться друг. И даже если придётся обоим сдохнуть, то он всё равно останется рядом. Есть у кого-нибудь такой друг? У меня есть».

В тишине и темноте мне не захотелось окликать Бендера из-за тех, кто двигался внизу, поэтому я наощупь молча пробирался среди скал и волновался, вдруг Олег услышит моё приближение и выстрелит. Из-за этой мысли я, внутри себя, жестко крыл матом чуваков, топотавших по склону, и планиды, сошедшиеся над Зубом Дракона. По их дурацкой прихоти я вынужден был щемиться на укрепления, построенные собственными руками, из которых меня могли пристрелить мои собственные друзья. Более неблагодарной участи придумать было сложно. Нам загодя следовало предусмотреть подобную ситуацию и договориться о совместных действиях, чтобы не поубивать друг друга, но мы не подумали заранее, и я оказался в обстановке, когда оставаться на Третьей точке было опасно для здоровья и идти на доклад тоже нехорошо. Вот она – горькая доля солдатская.

По итогу я прокрался на Вторую точку без эксцессов и стрельбы, как Чингачгук в лагерь гуронов, застал Хайретдинова в бодрствующем состоянии и доложил:

- Тарищ прапорщик, у нас под постом слышно движение. Видимо идут несколько десятков человек.

- Я понял. – Хайретдинов взял автомат. – Пошли, покажешь, кто там движется. Потом доложу по рации, если всё так, как ты говоришь.

Ну да, правильно, мало ли, кто чего докладывает командиру. Если есть возможность убедиться лично, нормальный военный должен пойти и убедиться. Кто-то из умных сказал: «Командир не должен доверять двум типам людей: первому и второму». Хайретдинов знал эту мудрость, прибыл на Третью точку, высунул голову через бойницу АГСа и послушал темноту. Затем втянул голову обратно на территорию поста, шепотом поставил нам с Мишей задачу:

- Смотрите тут в оба. Я мигом к рации, доложу и вернусь. Если эти, внизу, не кинутся на штурм, то огня не открывать. Они параллельно нашему хребту идут, не трогайте их, пока я не приду.

Классно сказал Командир! У меня от этого «не трогайте» распрямился позвоночник, я стал выше ростом и шире в плечах. А то крался, сгорбившись, к Бендеру на пост, трясся, как бы не «засветиться» перед чуваками и не подтолкнуть их к желанию проверить «какая группа крови у этого гринго». Или у этого кяфира, разница невелика.

Хайретдинов ушел между скал к радиостанции. Вернулся довольно быстро. Ну да, вряд ли захочется потравить с «Графиком» анекдотов, когда под постом движется несколько десятков человек.

- Должны быть наши. – Сказал мне и Гидроквасу Хайретдинов, затем снова высунул голову через бойницу АГСа и заорал вниз, в темноту:

- Эй, там, внизу! Стой, кто идёт! Пароль – три!

Если кто-нибудь в ущелье Хисарак попытается сказать, что не услышал голос Хайретдинова, не верьте в эту ерунду. Все, кому надо, всё услышали. Даже кому не надо, тоже услышали.

Внизу, под постом, сделалось тихо. Не стало ни шагов, ни шуршания камней… ни ответа на пароль. Притаились, детский сад, ей-богу! Как будто на склоне в 65 градусов можно спрятаться от нашего Прапора. На Зубе Дракона от Хайретдинова не уйдёшь!

- Эй, внизу, мать вашу! Я не на базаре, торговаться не буду! Если сейчас же не ответите, то впендюрю!

Внизу пацаны распространяли зловещую тишину. Хайретдинов сидел возле АГСа и прислушивался.

Через пару минут под постом снова зашуршали камни.

- С Хайретдиновым в кошки-мышки играть?! – Заревел Прапор через бойницу. – А ну, отозвались!

Внизу опять всё стихло. Прапор снял с предохранителя АКСУ, высунул в бойницу, направил вдоль склона.

- Ну, пацаны, вы сами себе подписали приговор, получайте!

- ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА! – Загрохотал АКСУ длинной очередью.

Со склона под постом, из двух разных точек, раздались два разных звука. Из середины колонны кто-то заорал душераздирающим воплем:

- А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!

Другой персонаж крикнул из головы колонны борзым командирским голосом:

- Прекратите огонь! Девятая рота движется!

Хайретдинов перестал стрелять, снова заорал в бойницу:

- А какого хрена Девятая рота не отвечает Коменданту поста? М?

- Мы звукомаскировку соблюдали! Теперь всё, конец звукомаскировке. Теперь к вам на пост будем подниматься, на ночёвку остановимся.

Пацаны снизу принялись карабкаться к нам наверх, а Хайретдинов пошёл по Зубу Дракона предупредить своих часовых. Ясный пень, что все всё слышали, но мало ли что, лучше пройти и предупредить.

Минут за десять пацаны закарабкались к нам на вертолётку, сорвали «сигналку», которую я выменял на испорченные сухари. Пацаны тяжело дышали и сильно потели от натуги, поэтому за «сигналку» мы почти не обзывались. Гранату же, поставленную на растяжку, мы сняли сами. Не столько её было жалко, сколько пацанов.

Через пару минут вновь прибывшие почти благополучно рассосались по территории поста. Было уже достаточно поздно, пацаны были очень задолбанные, они повалились где попало и моментально отрубились. А я подумал, что гораздо спокойнее чувствуешь себя на посту в горах возле Хисарака, если рядом спят семь десятков вооружённых амбалов. Всё сделалось совсем по-другому: жизнь стала легче, жить стало веселее.

Поутряни пацаны проснулись, жеранули сухпая, получили команду приготовиться к движению. Стало понятно, что они сейчас уйдут, поэтому мы быстренько стали расспрашивать, кто же орал в ночной тишине «А-А-А-А» после очереди Хайретдинова. Оказалось, одна из пуль попала в камень, тот покатился и зашиб молодому бойцу то ли руку, то ли ногу. «Салага» в темноте подумал, что очень сильно ранен огнестрельным ранением и принялся издавать предсмертные крики.

От радости за то, что все наши оказались по итогу целыми и здоровыми, мы с Мишей поржали. А потом поржали ещё раз. Теперь уже всем постом Зуб Дракона, потому что пацаны из 9-ой роты на полном серьёзе стали искать у нас на посту ДШК и говорить, что мы вчера в темноте их обстреляли именно из него. Громче всех заливался смехом Хайретдинов, на втором месте - мы с Гидроквасом, ибо мы втроём точно знали из какого оружия стрелял Прапорщик. Все остальные бойцы с Зуба Дракона ржали просто так, себе в удовольствие, ведь они знали, что ДШК у нас на посту отсутствует.

Пацаны из Девятой роты не поверили нам, походили по позициям, поискали ДШК. По итогу его не нашли, ничего не поняли и подались дальше воевать злых душманов в злом Хисараке, а у нас на Зубе Дракона после их ухода остался пулемёт ПК, снайперка и автомат с подствольником. Нормально, да?! Если семьдесят рыл после каждой ночёвки будут терять по три единицы стрелкового оружия, то посчитайте пожалуйста, дорогие мальчики и девочки, через сколько ночёвок 9-я рота сделается безоружной.