Почему я плохой отец
Я не так планировал написать этот пост. Я продумывал структуру, основные тезисы, наполнение... Но так вышло, что сижу вночи со стаканом неплохого ирландского виски и испытываю желание написать именно этот пост внезапно и не по плану.
Какое-то время назад я написал пост, суммировавший разбросанные тут и там по комментам сведения о том, какой я охуенный в целом, и какой отличный отец в частности. Настала пора написать о том, насколько как отец я плох.
...Мы нашлись внезапно и случайно, в ЖЖ в комментах. Издалека, с первого слова, увидали родственность, интересность друг другу. Стали переписываться. Проявили интерес. Доходило до мистики — я просыпался как от толчка, проверял почту и видел очередное сообщение в личке от неё... Написанное минуту назад. И сейчас, через семь лет совместной жизни, мы иногда пытаемся сказать друг другу какие-то не очень очевидные вещи одновременно. Мы были одни, и нашлись, заполнив пустоту друг друга.
А потом прилетели друг к другу в гости, сперва она ко мне в модный Питер, познакомиться в живую, потом я к ней, в сибирскую Тюмень, нанести визит вежливости.
...Не к ней, к ним.
Их было трое. Две девчонки, 11 и 13 лет, я даже не знал, как к ним подходить, с чего начать. Начали они.
— Как нам его называть? Как надо? Он же теперь у нас глава семьи...
Я навсегда запомнил эту реплику.
Мне паталогически надо быть полезным, осознавать свою нужность. А тут — целый выводок, одни, без стены, за которой можно спрятаться. Идущие за матерью, сильной женщиной... Которой бы уже присесть и отдохнуть от необходимости быть сильной.
У меня не было выбора.
Я разрешил называть себя просто по имени, ибо не хотел лезть и навязывать статусы.
Я обещал хранить и защищать. В первую очередь, обещал себе.
Мы жили вместе в Питере. Время шло. Дети взрослели. Я учил их водить машину, правда, мало, о чём жалею сейчас. При случае учил рыбалке, как насаживать червя и вовремя подсекать. Как ставить палатку, рубить дрова и разводить костёр. Рассказывал, как устроен этот мир, от теории струн до идиотизма связей между взрослых. Защищал от несправедливости, когда мог и когда знал. Однажды одна охуевшая училка толкнула нашу младшую в столовой, вылив на её блузку суп. Влезла без очереди в толпу детей и толкнула нашу, как раз отходившую с супом с раздачи. После чего развела ор до небес, вырвала из рук технички швабру и попыталась заставить нашу младшую вытирать пролитый суп с пола. Когда та по пояс в этом же супе.
Охх, я чеканил тогда шаг, идя на встречу с директором, и демоны ада боялись заглядывать в мои глаза. Меня перед самой приёмной перехватила завуч, утащила в свой кабинет и долго рассказывала о том, что виновный преподаватель получил общее осуждение и выговор. Меня не интересовал выговор, мне нужна была её голова на пике перед школой.
В итоге, мы сошлись на том, что, так как дело было в апреле, данный препод дорабатывает учебный год, а вот в следующем я её в школе не вижу.
Она уволилась в октябре. Волшебные слова «РОНО», «жалоба» и «вот я уже всё написал, мне только до них доехать, хоть щас и мне насрать, что вас, как завуча, тоже уволят» сделали чудо. Ну и демоны ада помогли, конечно.
Дети доверяли мне. Дети советовались со мной. Дети поменяли свои фамилии на мою в соцсетях. Дети знали, что я всё знаю, на всё отвечу и от всего спасу.
Я уверовал в то, что я - охуенный отец, я расслабился...
А потом пришёл возраст сепаратизма сепарирования.
Я вообще люблю находить логические связи, и мне нравится сводить сложные психологические паттерны поведения к более примитивным животным реакциям. Я вообще люблю находить связи индукционные и дедукционные, это моя маленькая слабость. Потому мне примерно понятно, что от животного стремления вывести молодь из стаи для поиска партнёра, не связанного родственными генетическими связями, в момент полового созревания ослабляется социальная связь с соплеменниками. Молодёжи надо быть против предков, возражать. Такова архитектура проекта. Ребёнок сперва запрограммирован на роль ведомого, впитывает всё, что получает от родителей и прочих взрослых, всю информацию, работает только на запись. Потом подключается анализ. А потом — антагонизм.
Что бы ни говорил родитель, это воспринимается в штыки. Любая просьба, любой комментарий — воспринимается, как попытка влезть в личную жизнь, продиктовать, как думать, как быть, уничтожить уникальность и идентичность. Даже если родитель говорит, что за бортом минус пятнадцать и надо бы надеть шапку так-то.
Вот тут хочу отдельно заострить внимание на многочисленных историях типа «у меня был офигенный отец, но когда мне стало 14-15-18 он стал странным, ему стал нафиг нужен ребёнок со своим мнением фуфуфу». То есть, устоявшийся, многое переживший мужик под сорок поменял своё мировоззрение внезапно и бесповоротно, а не набитый под макушку гормонами подросток порвал все возможные связи с любящими его родственниками, да? Во всех этих историях очень много общего, один или два родителя внезапно предают подростка именно в возрасте перелома и сепарации. Интересно понаблюдать, как потом эти обвиняющие родителей люди взрослеют и уже своих детей обвиняют в неадекватности.
Но о нас.
Мы старались быть лояльными родителями. Мы не лезли в музыкальные интересы детей, о том, что они слушают, читают и смотрят, отзывались сдержанно и всегда ставили ремарку — это наше мнение, они имеют право на своё. Я насаждал в семье культ длинных волос — мне не нравятся короткие женские стрижки, и естественной красоты, но когда дети захотели подстричься по-другому, мы дали денег на парикмахера. Как и позже, когда они захотели покраситься.
Первой в отрицание сорвалась, что логично, старшая.
Любое замечание вызывало недовольное фырканье и обиду. Когда деточка зарывалась и дерзила, осаживали. Младшая объясняла старшей, где та не права, что в этот момент взрослые требуют не того, чего она хочет не из-за вредности, а потому, что на это есть причины. Старшая остывала, приходила мириться, они с женой плакали иногда, я просто радовался тому, что мир снова в семье. Я занял место злого полицейского, но это не значит, что меня радовали скандалы. Каждая разборка, каждый «карательный» разговор вызывал во мне боль. Каждый чёртов раз, когда старшая дерзила матери, та приходила в комнату в слезах, а я, видя это, вставал с кресла, со словами: «Так!» вырезан чёртовым сапожным ножом в моей памяти, прямо по извилинам височных долей.
Но ни разу — ни разу! — я не ударил детей во время разборок. Единственный раз, когда я позволил себе затрещину, это было, когда младшую зажевало револьверной дверью в одном ТЦ в Петрозаводске, когда мы в очередной раз проводили каникулы в Карелии. Ей было отдельно сказано, что надо быть внимательной в ближайшую минуту, деточка кивнула, и тут же, считая ворон, чуть не была защемлена чёртовой створкой. Молниеносно вставляя между косяком и автоматически движущейся створкой руку, и выдёргивая деточку из опасной зоны второй рукой, я пылал гневом — есть у меня такая парадоксальная черта. Беспокоясь о родных, попавших в опасность по собственной глупости, я сперва импульсивно сержусь на них потому, что они подвергли опасности дорогих мне людей — себя. Я занёс руку, собираясь отвесить подзатыльник спасённой деточке, но... Не смог. А рука уже двигалась в разящем ударе. Остановить было невозможно, я смог только перенаправить леща — вместо затылка по заднице. После этого я был в шоке часа три и всё это время извинялся за произошедшее.
— Аааа! — Скажут всякие там дивные девы и юношки при прочтении этого, — Значит, физически не бил, а измывался морально!
Конечно. Вопрос в том, что считать моральным, психологическим насилием. Газлайтинг, манипуляции, что там ещё есть?
Это всё недостойно воина.
Я всегда стремился в «карательных» разговорах изложить свою точку зрения, почему мы с матерью семейства злы и сердиты, что нас вывело из себя и почему. Ребёнку при этом давались полные дискуссионные права, можно было (и нужно! мы акцентировали внимание на этом) высказывать свои аргументы или контр-аргументы к нашим аргументам. Давить авторитетом лично я всегда считал низким приёмом в риторике.
Старшая через пару лет снова повернулась к нам лицом. Сейчас мы с удовольствием беседуем на любые темы, она рада нашему общению, мы рады ей. Я откладываю любые свои компьютерные игры, когда она приходит к нам с разговором, пусть и пустячным.
Но пришла пора младшей.
Я вообще имею теорию, что из-за того, что старшая всегда доминировала в детстве, а младшая всегда была ведомой, всё сложилось так, как сложилось.
Старшая, часто шпынявшая младшую почём зря, привыкла к тому, что одёргивания со стороны взрослых — просто коррекционный момент. Младшая же всю детскую жизнь играла роль ведомой в играх, на это наложилось то, что в семье биологического родителя, по словам жены, было принято поощрять лидерство старшей и гнобить младшую. Комплекс вины у младшей был настолько виден, что анекдот про слепую девочку и пельмени стал у нас семейным.
То самое правило:
Жила-была одна слепая девочка. Ей казалось, что мама с папой ее не любят
и во всем обделяют, особенно в еде. Родители не знали, как вылечить ее недуг
и обратились за советом к психиатру. Тот посоветовал ради демонстрации любви
к слепой девочке сварить ей целый тазик пельменей, поставить перед ней, и тогда
она поймет, что родителям для нее ничего не жалко. Мама и папа выполнили пожелание
врача, подвели девочку к тазику дымящихся пельменей. Дочка обвела руками тазик
и сказала: "Представляю, сколько же вы себе пельменей сварили!".
Мы, как могли, вытягивали её из этого болота. Хвалили, воспитывали чувство значимости своего мнения. Когда выяснили, что простая похвала воспринимается, как рутинная, типа просто так, стали стараться акцентировать, охуели, когда в очередной раз донесённая до деточки похвала вызвала слёзы, ибо она сама считала себя гораздо хуже, провели очередную беседу о том, как мы их любим, вывели стратегию адресной похвалы и...
И, видимо, прозевали момент. Деточка, ощутив значимость своего мнения, пришла к выводу, что только её мнение и заслуживает внимания в этом мире. А возраст сепарации накинул дров в топку этого вентилятора, и теперь любое наше мнение начало провоцировать возникновение у деточки мнения, альтернативного нашему. Если мы кого-то критикуем, деточка тут же начинает генерировать оправдательные тезисы, выводя на конфликт. Мнение, альтернативное нашему, формируется в момент озвучивания нашего мнения. До этого момента всем пофигу, но как только мы высказались, возникает непреодолимое желание высказаться поперёк. И пофиг на аргументы, они высасываются из пальца и берутся с потолка, лишь бы возразить нам. Как следствие, сформировалось мнение, альтернативное «общему осуждению», то есть, надо защищать всех якобы ущемлённых, от ЛГБТ до БЛМ. Ссылки на то, что лично мы не угнетали негров ни в каком поколении, что лично у нас есть семейная подруга «из этих», ни к чему не приводят, мы недостаточно сочувствуем угнетённым. Были даже попытки ввести в вокабуляр термин «эн-слово», но тут уж я, как местный патриарх семейства, не утерпел. Окей, если слово «негр», нормальное для русского языка, кое-для кого звучит грубо, не будем его употреблять. Но и всякие там прозападные уродства тоже идут боком. Это — компромисс, как я его понимаю, обе стороны идут на уступки, останавливаясь на решении где-то между начальными позициями сторон. Но нет, мне было заявлено, что компромисс — это когда мы принимаем её точку зрения, ибо когда мне это нужно будет, я тоже могу принять эту точку зрения.
Кстати, между делом, мне было предъявлено, что вышеозначенный комплекс вины не растёт из детства, а выращен мной всего за полгода после того, как деточка проебала вступительные экзамены в ВУЗ, причём, исключительно из-за собственной безалаберности — деточка забыла, что надо сходить на экзамены.
Но ты же наверняка морально забил ребёнка — скажет либеральный читатель. Конечно забил. Сел напротив, строго сказал, что так делать не надо и спросил, каковы дальнейшие планы. Мы решили, что год деточка готовится к следующему поступлению, раз уж просрала нормальные вузы, абы куда лезть лишь бы поступить смысла нет, но при условии — этот год она готовится и зарабатывает на курсы. Прям моральный психопат какой-то, да?
Работу она нашла с нашей подачи спустя три месяца. Самоподготовкой занималась ровно... ноль дней. А зачем — я ж заработаю на курсы, а там оно само подготовится. Как заработаю? Ну, само как-нибудь заработается...
Ребёнок отделяется от нас, от меня, от её матери и от старшей сестры, в какой-то момент ребёнок требует, чтобы стиль общения в семье был такой же, как среди её друзей, ведь ей так комфортно. Ребёнок не считается с мнением и интересами прочих членов семьи. Не пытается вести себя тихо, когда полуношничает после работы на кухне. Она возвращается с подработки после десяти, а её сестра уже отправляется спать, ибо ей вставать в полшестого. Пофиг на сестру — младшая может греметь тарелками, микроволновкой и дверьми полвторого, когда уже и мы с женой спим. Загонять её ремнём спать после одиннадцати — взрослого восемнадцатилетнего человека — я не считаю возможным. Но утром, когда она спит, все стараются вести себя тихо, а она... Причём, это — не нарочно, человек просто не думает. Просто закрывает дверь, звякая защёлкой, когда можно сначала повернуть ручку, потом прикрыть дверь, потом отпустить ручку мягко, как делают все члены семьи, когда кто-то спит. Все, кроме неё.
Бамм. Бахх. Вжжжух — это в соседней комнате, «детской», выдвинут ящик комода, резко, хотя можно сделать это мягко и почти беззвучно. Вжжжух-бамм! Это задвинут. Старшая два часа как спит в той же комнате — плевать. Мы — полчаса как погасили свет в нашей — тем более плевать.
Делаешь замечание: «А, дада, извините».
Это «извините» стало разменной монетой. Что бы не сделала деточка — ей ничего не будет, мы — либеральные родители. Достаточно сказать «извините», и всё пройдёт. Делать выводы на будущее не надо. Думать о том, что близкие огорчены поведением и надо его корректировать — не надо. В этот раз огорчила мать — «извините». В другой раз — то же самое. Давно уже договорились о том, что мать — немного истеричка, потому мы не требуем поминутных отчётов, но в тёмное время суток неплохо бы быть дома или хотя бы писать сообщения, мол, вышла из пункта А в пункт Б, а потом — пришла в пункт Б благополучно. Да, немного наседочно, но — немного. А с учётом того, какие по вечерам ходят маргиналы в некоторых районах Питера, я бы даже сказал, что нихрена не наседочно. Да пофигу, мать как-нибудь переживёт то, что дочь собралась на часик в магазин, а пропала на четыре. Прекрасно знает,что мать в нервах, но порыва написать и успокоить даже нет. Я подчеркну — это не злой умысел, это... Просто пофигизм. Наплевательство. Равнодушие.
Как следствие равнодушия, в семье ребёночек ведёт себя серо и кисло. В разговоры не вступает, стоит в стороне в закрытой позе, смотрит в сторону, зрительный контакт не поддерживает. При этом, в соцсетях пишет, что этот год самый радостный и всё круто. Значит, всё круто вне семьи. Казалось бы, вот оно — проявление сепарационного возраста, и мы даже готовы не мешать, а просто любить и ждать, но...
Но это вся сопровождается бытовым хамством. От пренебрежения к чуткости сна, описанного выше, до прочих мелких проявлений. Игнорирование просьб, игнорирование очевидных нужд близких: «ой, а вы не говорили». Да, не говорили, что если с девяти утра у меня рабочий день, то завтрак я должен закончить до этого срока, это ж так сложно вычислить. Просто плевать на семью.
И да, это всё — мелочи но их много, они накапливаются, и рано или поздно находится та соломинка, что переламывает хребет не то что верблюду, но и такому матёрому терминатору, как я.
Обескураживает то, что человек подменяет в своём сознании ситуации на те, которые ей выгодно. Неоднократно ловили на том, что при обсуждении некоторого вопроса приходим к одному выводу, а через месяцок-другой выясняется, что ребёночек уверен, что я придерживался вывода радикально противоположного. Просто тогда выгодно меня выставлять мерзким тираном.
А я да — тиран. Патриарх. Семейный узурпатор власти. Я помню первую реплику тех, кто нуждался в моей защите.
Но я помню заповедь тирана, сформулированную лордом Витинари, героем цикла произведений Терри Пратчета: Тиран должен издавать такие тиранические законы, которые будут учитывать интересы «угнетаемого» народа, только тогда он проживёт долго.
Потому мы долго к этому шли, и вот, к моим скорби и стыду, пришли.
Сегодня деточка в очередной раз проигнорировала мнение и интересы семьи, возжелав провести праздники со своей подружкой, а не с родными, при этом, родным не был задан вежливый вопрос, мол, не обидитесь ли вы, а была постановка перед фактом: я пошла на ночёвку в подружке. Мать, готовившая подарок, возрыдала, я разразился гневной речью. Мелочь, казалось бы, мелочью. Но когда таковые мелкие пренебрежения интересами семьи сыпятся, как из рога изобилия (из ведра, из ведра изобилия)...
И наступил тот момент, когда стало озвучено: мол, если ты приходишь домой только для того, чтобы быть обстиранной и накормленной нахаляву, может, настала пора кому-то съехать? Мне лично, как тому, кто защищал её от злой училки, будет больно, но чувствовать себя изо дня в день сырьевым придатком без малейшего эмоционального отклика — больнее. Но я даже готов оплатить три месяца съёма комнаты. Если уж ребёночку мы настолько чужие стали, что ей плевать на всё.
Да, человек растёт. Да, должен создать свою семью, своё гнездо. но при этом — не делая больно близким. Не игнорируя их. Не хамя. Не наплевав на интересы близких.
Сегодня я практически выгнал дочь из дома. Без пяти минут.После ссор со мной, как с плохим полицейским, деточка всегда перед сном приходила таки прояснить отношения (с матерью они по-женски всё это проворачивали ещё быстрее). И примириться.
Но не сегодня.
Но, правда, есть одно «но».
Даже сейчас я всё ещё цепной пёс семьи. Даже если часть этой семьи думает, что она уже не с нами. Я всегда буду ждать и сделаю всё, что могу.
Я обещал.