https://nplus1.ru/news/2017/05/15/mp3

В моей жизни, с начала лихих 2000-х, определенное и весьма большое место занимает Вера Полозкова. Поэтесса, писательница, безумица, вечная творческая жилка, искатель счастья и, наверное, филантроп (но, это не точно). Тогда еще мне удавалось мило общатся с ней в ЖЖ, пару раз высылать ей полет неверных мыслей, облаченных в творчество и пристально следить за ее карьерой. Издалека, потому что на концерты мне попасть так и не удалось, так же как и встретится со своей дурной музой, что бы сказать короткое "Спасибо" и больше никогда не искать встречи. Давно еще, она написала рассказ о своих мыслях на тему старости и желаний, которые ее преследуют. Он переодически всплывал в памяти и сети, настойчиво преследуя меня через карму, нашептывая что-то....в общем я сдался.

Я нечестно взял образ и костяк ее произведения, фразы, слова и манеру подачи текста и НАВАЯЛ то, что чуть ниже.

Прости меня Вера, я все прое*ал))

PS - гоните меня, насхмехайтесь надо мной.

_________________________________________________________________________________

Я тут задумался, дело идет к 30! И наверное, все это можно расценить как размышление на тему – “а если”

Ты можешь не поверить, но рано или поздно – Я состарюсь.

Я могу стать классическим джентльменом новый эпохи. В костюме тройке, животом, пышной шевелюрой с пробором, строгим взглядом сквозь очки в тонкой оправе, и двумя телефонами. Много говорить, крутится по встречам и фуршетам, страдать от отдышки, давления и прочих “деловых” болезней. У меня будет подтянутый и резкий мальчик-помощник, которого я буду любить как сына, рвать как врага и иметь планы как в долгосрочную инвестицию.

Либо, стану сухим, угрюмым, вечно недовольным правительством, людьми, футболом и жизнью – мужичком. Узловатыми пальцами жать кнопки на пульте и грызть севшие батарейки. Ожидать выход на пенсию, мечтать о теплице на даче, ждать вестей от сына-контрактника и лелеять больную жену, которая не то, что бы смотрит с укором, но вздыхает так, что зубы крошатся, а рука тянется к заныканной среди пельменей в морозилке – бутылке.

Но больше всего мне хочется, оказаться в последствии поджарым таким, бодрым хипстером за полтос. С проницательным взглядом и ироничной улыбкой, с коротко выстриженными висками, зачесанной назад гривой, густой бородой и все это должно быть тронуто благородной, почти аристократической сединой. Вести бровью саркастически и отпускать желчные комментарии сквозь вкусный вишневый дым, глубокомысленно покусывая мундштук длинной, как у Гендальфа, трубки. У меня будет такая девица, лет тридцати, с гривой огненно-рыжих волос, бледной кожей, стройная и хищная, как барс; веган и фитнес-инструктор, которая будет смотреть на меня и мой стейк, как на врага народа, предателя партии, изменника короны, но забывать обо всем, когда я буду крепко сжимать ее руку и шептать – не рычи! У нас будет схожий мерзкий смех, общие дурацкие шуточки, мы наградим друг друга короткими прозвищами: Нихт, Ро, Зло, Эн, Кей, что-то такое. Общаться мы будем на характерном влюбленно-матерном наречии, убивать друг друг водяными пистолетами с текилой, и ни до кого нам не будет дела.

Вероятно, у меня будет сын Роберт, тот самый, лет двадцати пяти; может случится что рыжую девочку я отобью как раз у него, мне рассказывали, что такое возможно. Он, впрочем, будет не особенно в обиде, учтет урок, намотает на ус и скорее будет преподносить это как пикантный семейный анекдот. Будут такой красивый, рослый раздолбай с ирокезом на голове, покатыми плечами, горячим сердцем и холодной, разумной головой. Иногда даже слишком разумной, если вспомнить меня, в его годы. Я буду его страшно любить и страшно же стебать, он у меня вырастет тот еще знаток болевых точек на душе, но хорошее воспитание будет мешать пользоваться этим по полной программе.

Быть может, он как-то приедет ко мне, неожиданно серьезный, немного бледный, в под горло застегнутой рубашке и с Ней под ручку. Будет что-то объяснять не своим голосом, старательно отводя глаза, а меня сложит нежность и ужасом, такой большой сын у меня, черт, ну надо же такой большой и отныне мне совершенно не принадлежит.

- Зло! – Буду тыкаться я потерянно в затылок своей подруге. – Зло!, он женится же, этот идиот. Зло! Какое я старье. Она ведь даже ни разу не засмеялась при мне, что он в ней нашел! Разве это мой сын! Мой острый как стилет и сильный как титан. Я же всегда ему говорил, что нельзя спать с человеком, который не может тебя рассмешить.

И даже, хотя скорее всего, я позвоню его матери, фактурной такой женщине лет пятидесяти двух, наполовину цыганке, большой и страстной любви зрелой молодости, с которой мы хорошо когда-то пожили пару лет, даже не успели друг другу опротиветь, произвели на свет новую жизнь и по-людски разошлись. Я буду курить в трубку с балкона и вопить, и наверняка буду звать ее по отчеству, как боевую подругу, или же по фамилии, потому что так получилось, что у сына ее фамилия.

- Баркан! Ты можешь себе представить! Ее зовут Юля и она вся просвечивает и светится. Баркан! Это наш с тобой сын вообще? Разве у тебя или меня в двадцать три года была такая постная рожа, как у этой пигалицы? Да я был порох! Ты была огонь! У нас стекла вылетали, ну, ты же помнишь! Я не понимаю всего этого Баркан! Он тебе покажет ее, ты только совладай с лицом.

Но в принципе и в общем, вида особого не подам; благословлю. Юля, вполне возможно, может быть и так далее – окажется славной девушкой. Роберту просто не нужна в семье еще одна веселая безумица, как мать, или прямой и мерзкий юморист, как отец; вот он и ищет омут потише да поспокойнее.

Внуков своих, не представляю совсем. Знаю только, что буду много думать о собственных родителях, которых скорее всего уже не станет и жалеть, что нельзя им показать этакой красоты.

Буду, вполне возможно медийной личностью, вещать на радио для души, решать серьезные вопросы в несерьезной обстановке, меня будут звать на открытие баров, клубов и борделей. Привычно ловить взгляды узнавания от таксистов-продавщиц-полицаев, и пользуясь всем этим, смогу устроить внучку в какой-нибудь престижный лицей с творческим уклоном, где директором окажется старый друг, скажем Смирнов. Мою внучку будут периодически притаскивать в его кабинет на переменах и жаловаться; а Смирнов будет устало на нее смотреть поверх очков половинок и вопрошать:

- Баркан, Вы полагаете , Ваша семейка мне попортила мало крови. ..?

Уверен, у него к тому моменту то же будут внуки, но знакомить нас он не спешит, и верно на это есть свои причины.

И может быть, каким-нибудь душным, плавящим асфальт августовским полднем, ярким, дрожащим в глазах от солнца и пыли, я сяду где-нибудь в центре, в одной из нескольких любимых веранд, хлопнуть пару мохито или джина с вишневым соком, ледяных настолько, что бы свело зубы; буду ждать звонка-отмашки перед нужной встречей, развалившись в удобном плетеном кресле, рассматривать свои белые кроссовки, отряхивать джинсовые бриджи и щурится, неосознанно наблюдая за входом. И вдруг увижу ее. В цветастой в пол юбке, легкой тунике, с высокой сложной прической смоляных волос. Входящую на веранду, не отрывающую взгляда от какой-то книжки.

- Как я соскучился по тебе цыганская шельма! - громко скажу я в воздух и словно мимо, глядя на край бокала, и периферическим зрения отмечу, как она вздрогнула, осмотрелась, выпрямилась и села за пару столиков от меня.

- Какие отъела ты себе красивые щёки, – небрежно совру я - видимо Он все еще печет тебе отличные пироги.

- И не говори – хохотнет женщина за два стола и поднимет в мою сторону стакан с холодным чаем. Я отвечу ей тем же маневром.

- Пригласила бы разок, на пироги-то

- Да ты отобьёшь меня обратно, старая тварь – глупо хихикнет Она и хитро вытянет губы. – а я слишком стара для таких приключений.

А прошло ведь уже почти тридцать лет, подумаю я, тридцать гребанных лет. У тебя вон кондитерский цех и целый выводок кареглазых спиногрызов следующего поколения. А у меня вот-вот сын женится. Тридцать лет – Боги! А у тебя те же ямочки на щеках и прищур медовых глаз, которыми ты могла столько сказать и о стольком промолчать.

- Даже не думай – как бы между делом процедит она, моя “айнанэ”, которая с годами станет проницательной как ведьма. – Если он тебе увидит, он потом мне всю печень выгрызет и пустит на фуагра.

- Ромалэ, ты же знаешь, я так больше так не играю, ты же видела мою Зло

- Зло не Зло, а глаза у тебя, Ковалев, блядские.

Тут я, конечно, буду смеяться. Потом расплачусь за оба счета и надену такие, солнечные очки, как у братьев Блюз или человека по имени Рэй и фамилии Бэн.

- Зараза! – прошипит Она резко, припомнив, что именно такие я носил когда-то очень давно, той весной, когда впервые подошел к ней. Встанет из-за стола, подставит мне щеку, на мгновение приобнимет, обдав запахом полевых цветов и сойдет по ступенькам веранды, направляясь к машине, что предусмотрительно припарковала на углу.