Предисловие

Семь часов вечера. Я сижу за пыльным столом перед экраном компьютера и, словно в кадрах замедленной съемки, наблюдаю, как мои тяжелые пальцы падают на серые клавиши русско-англоязычной клавиатуры, взбивая фонтанчики незаметной глазу, но такой надоедливой пыли. Я заболел гриппом.

Я заболел гриппом. И вместо того, чтобы, испив резко мятной микстуры, залечь в мягкую чистую кровать и наслаждаться своим выздоровлением, глотаю сухим ртом – нос забит до предела и лишь временами протекает незваной прохладой – пыль, состоящую, как доказали ученые, на 80 процентов из моей же собственной кожи, и с ужасом готовлюсь к очередному чиху. Мои ладони на время отрываются от бесконечных пассов над «доской», сжимают виски, и я в очередной раз умираю от чихания. Мозг мой при этом разрывается тысячами трещинок, и миллионы нейронов соскакивают с проторенных дорожек, взвиваются облаком под черепную коробку, плавно оседая в складках извилин. Постепенно я начинаю оживать вновь. Еще немного и мое серое вещество примет состояние сырого песка в дворовой песочнице. И снова пальцы опускаются на клавиши, и снова я пишу для тебя, милый читатель, эти строки, стараясь, мучительно стараясь, не обращать внимания на доносящийся из соседней комнаты шорох укладываемых моей женой в чемодан платьев, полотенец, бог знает чего еще... За моей спиной кроме шороха уже ничего нет. Мы расстаемся...

...Еще совсем недавно закончился мой бродяжий отпуск. Я вернулся домой. Семь часов утра. Короткий звонок в дверь. Делаю шаг в распахнувшийся проем, и в мои, распростертые для жгучих и радостных объятий, руки падает бесконечный вздох жены: ах, Лека, как же я тебя ждала... Если б ты знал, как же я тебя ждала...

Ее слезы просачивались через плечо моей походной куртки. Я понял, я ощутил это по дрожи каждой клеточки своего существа – произошло ужасное.

Беззвучно сползла с плеча на пол тяжелая сумка, и мы, как два барана на закланье, прошли в кухню.

- На сына опять завели уголовное дело. Он снова ограбил! – давясь от рыданий, произнесла Лена.

- Кого на этот раз?

- Я его не понимаю... ну как так можно: взяли в киоске с дружком по две пачки сигарет, по банке майонеза и не стали расплачиваться!!! Неужто в нашем доме нечего есть. Детство какое-то... Те вызвали милицию и их схватили. Теперь будут судить...

Сыну моему 18 лет. Два или три года назад (время для меня смешалось, и я в нем странник, не знающий пути) Сергей, единокровный сын мой, с тремя дружками избил и ограбил (взяли зимние шапки) двух подростков, мирно шедших к себе домой. Ему «светило» 7 лет лишения свободы в местах не столь отдаленных. Семь лет унижения и обучения воровскому закону. Что можно выжать из молодого человека, прошедшего российский «институт перевоспитания»? Вряд ли что-либо большее тухловатой водички с резким запахом обиды на все и на всех.

Каюсь. Чтобы не дать Сергею попасть под чертовы жернова, мне пришлось продать душу дьяволу. Или часть души (я так на это надеюсь!), если она делится. Громко сказано, я понимаю.

Первое, что я сделал, – нанял адвоката, и мы его вытащили из следственного изолятора. Господа, за одно это надо ставить памятник. День, проведенный (еще невиновным!) человеком в русском изоляторе приравнивается к ста в тюрьме. Бетонная душегубка, где воздухом являются пары испражнений и пота, где на одного подследственного меньше квадратного метра холодного пола(и это в лучшем случае!), а спать, о мой милый, трепетный сон, спать можно только по графику, сменяя друг друга... Где более сильный и наглый норовит тебя раздеть и разуть, а какая-нибудь скотина в образе получеловека - опидарасить. Где каждый вынужден хотеть опустить на колени ближнего, дабы на его согбенной спине подняться к заветному солнцу и греть потухшее лицо...

Следующим шагом я фактически купил председателя районного суда, пообещав взамен на условный срок по приговору содействие в аренде нового здания для его богоугодного заведения. Хотя, Иисус говорил: «Не судите, да не судимы будите». Мы ударили по рукам.

А затем я засунул свои доселе чистые ручки себе в ... брюки и пошел на поклон к одному из боссов местной мафии. Он через губу услышал от меня фамилию судьи, ведущего дело, и пообещал все уладить. Я сидел на стуле напротив него и слышал как яростно хлопает крыльями, уносимая кем-то, душа...

На суде прокуроршу было не узнать. После обязательных гневных слов в обвинение поступка, она умоляла судью дать обвиняемым условное наказание. Судья же, в свою очередь, в совещательной комнате перед оглашением приговора плакался на груди у моего адвоката, что, ну никак не может он дать меньше четырех лет условно, хоть убей! Иначе дело могут пересмотреть и уличить его в предвзятости. Я согласился и впервые за все это сумрачное время вздохнул полной грудью – сын спасен...

- Вот перед тобой твоя мать, которая спасла тебя. – Сказал я сидящему с опущенной головой сыну некоторое время спустя. – Ты ей обязан всем, имей это ввиду. В следующий раз мы тебя вытаскивать не будем...

Следующий раз не заставил себя долго ждать. Это моя карма - все события, действия, объекты в моей жизни обязательно повторяются! Почему так происходит? Кто испытует меня?

- Подонок должен сидеть в тюрьме. – Произнес я, тихо давясь смыслом собственных слов и удивляясь, что на слух они воспринимаются мною же чужими, отстраненными.

Жена, внутренне ожидавшая их от меня, тихо опустила скрещенные на груди руки, ее щеки посерели, и она вышла в залу. Я тенью проследовал за ней: ей нужна моя поддержка не словами, но хотя бы присутствием. Сколько уже было сказано слов, пролито слез, испито яда сыновней неблагодарности. Мне казалось, жена, двадцать лет прожившая со мной под одним небом, сможет согласиться с моими простыми вроде бы и от того такими горькими соображениями. Каждый преступник чей-то сын. И плоха та мать, которая не подаст руку помощи оступившемуся чаду. Но если это чадо, поднявшись, с ухмылочкой благодарствует и идет снова грабить - вправе ли родители и дальше защищать своего сына, сына – грабителя, от правосудия?

- Я теперь поняла: ты всегда любил только себя. Через нас ты можешь перешагнуть и предать. Это ты во всем виноват.

Я остановился как вкопанный посреди комнаты. Внезапно все во мне задрожало от возмущения и ужаса.

- Ты...ты...представляешь что ты говоришь? Нет, ты послушай себя, что ты говоришь! – Кричащим шепотом взорвалось мое сознание. – Это я заставлял его идти грабить людей?! Это я его учил избивать человека, просто так, от скуки?! Это я наплевал на своих родителей и делаю что хочу? Это... Как ты можешь такое говорить?

Я выбежал в кухню, подошел к зеленому и свилеватому, как в комнате смеха, окну и заплакал. Слезы сочились из глаз, спасая мое сердце от разрыва, – обида. Она сказала, что я предал их, отказываясь рассчитываться с дьяволом остатками души за очередное преступление сына. Она сказала - я. А сердце, медленно угасая, жалобно стонало: тебя, предали тебя...

(продолжение следует)