Байкальские истории: очень яркое воспоминание
Белая слюда камней, которыми был устлан берег Байкала, даже ночью четко очерчивала берег, отделяя его от черной воды. Я шла, поспевая за черными сапогами деда. Такие большие они были, эти его болотники. Тихо поскрипывая в ночи, они блестели от попавшей на резину воды и я старалась не потерять их из виду.
Дед никогда не брал меня на рыбалку. Сколько я ни просила. То я маленькая у него, то вообще девчонка, а девкам там не место.
Ему, бывшему кочегару поезда, никакие доводы шестилетней пиголицы не были важны.
Дед рассказывал, что однажды на поезде ехал Брежнев и он его видел. Правдой это было или нет, но я безусловно верила ему.
И мечтала порыбачить таки на кораблик. Это же проще простого, это не удочка, отпускаешь его в море, разматывая потихоньку леску и ведешь вдоль берега. А там тебе и хариус и омуль сами мушки заглатывают. Легкотня.
А уж какие мушки дед делал, я часами сидела на подоконнике и завороженно разглядывала сияющие на солнце их тельца, сотканные из блестящих ниток и усаженные на кусок поролона.
И вот наконец дед сдался.
В одну из ночей, ближе к двенадцати, бабушка вынесла мне сапоги и тяжелый армейский подшитый ею плащ, повязала на голову косынку от голодной мошкары и отправила с дедом на берег.
Каков был восторг, вы сами понимаете.
Я еле успевала в своем обмундировании за широкой поступью деда в болотниках. Мы шли вдоль реки, а впереди чернел горбатый железнодорожный мост и за ним необьятные просторы Байкала.
Пройдя под мостом, мы свернули вправо, и нам открылась большая вода.
В моем шестилетнем мире она казалась огромной, невообразимо загадочной, будто вся вселенная сосредоточена здесь и я замирала всякий раз когда солнце садилось и черная вода сливалась с небом.
Я спешила за дедом по светящимся камням. Мы немного отошли от устья реки Выдринная и теперь по левую сторону был Байкал, а по правую - насыпь, вверху которой шли ж/д пути. Чуть достигнув места, где железная дорога немного отклоняется от берега, мы остановились.
Поезда уже не так пугающе разрывали своим бешеным ревом густую ночную субстанцию.
Было свежо, почти безветрено и тихо.
Дед достал рыболовный кораблик, осмотрелся. Много камней, белая пена воды. Он закинул кораблик в воду, постепенно разматывая леску, с которой свисали яркие самодельные дедовские мушки - наживка для рыбы.
Я все ходила за ним вдоль берега, туда и обратно, иногда сидела на камне, рыбалка не задалась, дед сматывал леску и закидывал снова.
Снова ходил. Всего пара омулей. Интересно, есть ли там омуль с икрой, - думала я. Большой удачей для меня было, когда дед ловил рыбу и разделывая ее, бабушка доставала икру, жарила ее тут же на сковороде, вот это деликатес, обьедение. Молоки я не любила, каждый раз в ожидании, только бы не молоки. Но они попадались чаще.
Дед их любил.
Он подумал, что я совсем загрустила и закинув в очередной раз кораблик в воду, передал мне бразды правления. Разматывать и идти вдоль берега. Я много раз видела как он делает это, а тут он доверил мне такое важное дело, и я, конечно же, светилась побольше слюды от счастья.
Я шла, взволнованно разматывая леску, волны чуть усилились, но дед шел за мной и мне было не страшно. Я гордилась собой и уже представляла себе как нас ждет огромный улов, а дед похвалит меня и теперь точно будет брать с собой всегда, зная, что его шестилетняя внучка та еще умелая рыбачка, дедова гордость.
Но моя мечтательность, а вдобавок к ней каменистый участок вблизи берега, в который попал наш кораблик, все это не дало планам сбыться. Кораблик уплыл в открытое море, леска порвалась об острый камень, торчащий из воды и в руках у меня остался лишь "руль корабля".
Принято было называть Байкал морем, рыбаки считали его морем, так и говорили: сегодня в море.
Волны усиливались, дед в болотниках бросился в воду, я плакала и кричала, а он заходил все дальше, пытаясь выловить уходящий кораблик.
Я бегала по берегу туда-сюда, слезы текли уже градом, я окрикнула деда, но мой голос растворился в реве ночного поезда, стремительно разрезавшего густую ночь... Эти поезда напоминали мне всегда каких-то гигантских червей, извивающихся и скоростных, громких, резких и пугающих. Наверное, из-за изгиба береговой линии и рельсов.
Дед шел обратно, а кораблик качался на волнах уже далеко от берега. Мы сели на камни и какое-то время под мои громкие всхлипывания наблюдали как он уходит в черную вселенную.
Дед не сказал ничего, он не был зол, что странно, на его лице была улыбка, и он предложил собираться домой. Мы молча побрели обратно.
В дороге я мысленно корила себя и вспоминала сказанные кем-то слова о том, что женщина на корабле плохая примета. В душе была буря эмоций, взрыв и крушение всех надежд.
Я подвела его.
Однако немного рыбы мы все таки поймали.
И то ли чтобы хоть как-то скрасить несбывшийся вечерний улов, то ли просушить одежду, промокшую в водной битве, дед сделал привал неподалеку от устья Выдринки. Насобирал веточек, березовой коры вдоль берега. Разжег костер. Я грелась у пламени, а он чистил омуля.
Пришла бабушка.
Видимо заждалась.
Закопала картошки в угли, ножом обстрогала пару веточек. Проткнула чищеную рыбу и насадила на палочки. Одну дала мне. Мы жарили рыбу на палочках и смотрели на пламя в кромешной ночи.
Я устала и глаза слипались. Помню, что сидела на коленях у бабушки и жевала мягкую, тающую во рту белую мякоть рыбы. Картошка дошла в углях и остывала поодаль. Кажется, я уснула и дед нес меня домой на руках сквозь черную байкальскую ночь.
