erohov

Это продолжение серии постов про то, как и что было устроено в позднеимперской России, ранее публиковались посты про университеты, паспорта, винную монополию, браки и разводы.

Теперь мы добрались до железной дороги. Это реально любопытная тема. Рассказ будет идти по отдельным пунктам и займет несколько постов. Темой является устройство железной дороги с точки зрения пассажира и получаемых им услуг. Если интересует что–то конкретное, заказывайте в комментариях, и ответ появится в следующем выпуске.

1. В старой России не было ни единого, ни поясного времени. В каждом конкретном населенном пункте действовало правильное астрономическое время, то есть астрономический полдень всегда происходил ровно в 12 часов дня, так что при передвижении в широтном направлении местное время непрерывно изменялось. Не будем даже комментировать, до какой степени это усложняло железнодорожные расписания. Не случайно, часы имелись не только на самом здании вокзала, но также и в каждом его помещении и на каждом перроне – иначе пересадочные пассажиры, приехавшие из города с другой долготой (и имевшие, следовательно, другое время на часах) могли бы прозевать свой поезд.

2. Железные дороги были отчасти казенными, а отчасти частными, к концу империи существовало 15 частных дорог. Несмотря на это, все они перевозили пассажиров и грузы таким образом, что существование дорог как разных организаций не было заметно пассажиру/грузоотправителю. С любой станции России можно было отправить груз на любую другую. Почти с любой станции России (за исключением разных мельчайших тупиковых веток) можно было купить единый пассажирский билет (разумеется, подразумевавший пересадки) на любую другую. Тариф был единым и зависел только от класса груза / класса пассажирского вагона и расстояния. Никаких наценок/скидок по сезону, оптовых скидок постоянным клиентам и т.п. вещей не было и не могло быть. Если маршрут пролегал через несколько железных дорог, то они делили выручку по своим правилам, не беспокоя пассажира, заплатившего единую цену за единый билет.

3. При этом существовало удивительное явление – именные железнодорожные жетоны (пример на КДПВ), маленькие ювелирные изделия (обычно их цепляли на часовую цепочку), дававшие право бесплатного проезда по конкретной частной железной дороге. Жетоны обычно выдавали директорам дорог (по–нашему это члены правления), а также и просто крупным акционерам, или же очень важным и состоятельным лицам, имеющим большие деловые и личные связи с основной группой акционеров. Жетоны были как бы орденами миллионера, это была верная примета випа и богача. Как всегда бывает, право бесплатного проезда доставалось как раз тем, для кого стоимость проезда ничего не значила.

4. Пассажирские вагоны (точнее, места в вагонах, было много вагонов микст, двух классов пополам) делились на три класса. Стоимость билетов в III / II / I классе всегда соотносилась как 2 –3 — 5. Ни в коем случае нельзя думать, что это было каким–то аналогом нашего плацкарта, купе и СВ. Все три класса, в смысле компоновки вагона, наличия купе, расположения и устройства мест могли выглядеть как угодно, в зависимости от возраста вагона, конкретной железной дороги и конкретного маршрута.

Например, в скорых поездах Петербург–Москва 1й класс отчасти был двухместным узким купе, отчасти привычным нам четырехместным купе, отчасти странным большим четырехместным купе, в котором на ночь проводник устанавливал перегородку, разделяющую его пополам (зачем?) – и это всё в одном вагоне и за одни деньги. Между тем, на всяких коротких тупиковых линиях в провинции пассажирам 1го класса могли подать маленький вагончик, обставленный как гостиная в жилом доме – с набором разных диванчиков и отдельных кресел, стоящих в едином пространстве и смотрящих друг на друга. Существовали и компоновки, очень похожие на современный сидячий поезд, с рядами кресел без купе и проходом посередине, были и решения, которые сейчас можно увидеть в Европе – купе с дверью, а внутри кресла напротив друг друга.

Наша типология железнодорожных вагонов наследует опыт Международного общества спальных вагонов. Это была частная компания, эксплуатировавшая свои вагоны и поезда из них (при тяге железной дороги), только I и II классов, на нескольких длинных маршрутах, наиболее популярных у обеспеченной публики. Эти вагоны/поезда очень любили, так как они были комфортнее всех прочих при единой с ними цене. Вот у них 1й класс был как современное двухместное купе СВ, а 2й класс был как современное четырехместное купе. Только самих купе в вагоне было меньше, так как он был короче. Откуда тогда взялся наш плацкарт? Такие вагоны тоже существовали в старой России (среди многих других вариантов), с жесткой дерматиновой обивкой это был бы 3й класс, а с мягкой, плюшевой – 2й. Вагоны 1 и 2 классов часто отличались чисто символически, в 1 классе обивка была из мягкой ткани и с оборочками. 3й класс всегда был заметно беднее.

5. Настоящая природа классов вагонов была социально–гигиеническая. 1 и 2 классы предназначались для чистой публики, в буквальном смысле слова чистой – нет вшей, вся одежда стираная, белье белое, обувь вычищена. Внутри этого можно было выглядеть как угодно. Старомодное «немецкое» платье пожилого провинциального купца было, в принципе, простонародным, но могло стоить дороже, чем пиждачная пара небогатого интеллигента. Главное, в первых двух классах была гарантия, что на тебя не перепрыгнет с соседа вошь. Это совершенно не значит, что в 3 классе все были вшивые. Напротив, небогатые интеллигентные люди в пиджаках и сюртуках там тоже встречались, даже некоторые скромные и простые богатые люди из принципа ездили в 3 классе. Это значит, что вшивого человека в обношенной одежде, раз он собрался куда–то ехать, из 3 класса не выгоняли, а всем соседям полагалось его терпеть.

Разница между 1 и 2 классами была не такая важная, как между ними обоими и 3м классом. Она ограничивалась лишь тем, что пассажиры 1го класса побогаче. Поэтому на станциях поменьше были общие залы ожидания первых двух классов — а вот 3й всегда отдельно, были вагоны микс 1 и 2 классов. В принципе, так сейчас выглядит разница между эконом — и бизнес — классами в какой–нибудь Люфтганзе при внутриевропейских перелетах на коротком плече — всё то же самое, только между классами занавеска, а тот же жалкий сэндвич принесут на фаянсовой тарелке.

6. Совсем богатые люди разъезжали в личных вагонах. У крупных миллионеров они были свои, а богачи попроще заказывали у дороги салон–вагон на каждую отдельную поездку. Кстати, цена была не особо большой — надо было оплатить столько билетов, сколько было мест в вагоне 1го класса того де поезда (от 16 до 22), так что большие компании людей (например, гости, едущие на свадьбу), привыкших ездить в 1м классе часто, заказывали салон–вагоны, не неся больших дополнительных расходов. Обычно салон–вагон цепляли к поезду последним, и его оконечность была остеклена, так что из гостиной вагона открывался перспективный вид. Дороги не держали салон–вагоны в ожидании богатых клиентов, они в норме предназначались для служебного разъездов всякого начальства по линии, отлично сохранившийся салон–вагон дирекции Владикавказской дороги, использовавшийся затем Сталиным, можно посетить в Гори.

Продолжение следует....

Этой мой традиционный пост, который я повторяю не в первый раз.

Так вышло, что я хорошо знаю Россию эпохи Николая II, знаю такие подробности, которые известны только специалистам. Знаю далеко за пределами содержимого Википедии или популярных книжек.

Если вас интересует эта эпоха (а она действительно интересная), то задавайте вопросы, на которые давно хотелось получить ответ, но он не находился в общедоступных источниках, а я постараюсь ответить. Спрашивайте то, что не лежит на поверхности, всякие необычные и редкие вещи.

Если интересно, почитайте мои старые посты, там уже много любопытного.

Только что Путин выступил перед нацией на фоне нового памятника, посвященного битве подо Ржевом: солдат, по стихотворению Гамзатова, превращается в журавлей. Одни удивлялись неприятному виду президента, но другие, более внимательные, заметили, что и солдат не слишком–то хорош. Почему? Я не скульптор и не искусствовед, но всё же я архитектор, а архитектура тоже искусство пластическое, так что я могу объяснить дело достаточно профессионально.

Поверхностные ассоциации: дементор

Многие заметили, что солдат живо напоминает зловещих персонажей саги о Гарри Поттере, дементоров, а также и назгулов из саги о Кольце. В чем дело? Их объединяет то, что они являются оболочками, принявшими форму человека, но на самом деле пустыми; не имея ничего видимого и ощутимого под слоем ткани, они как бы движутся зловещей силой. У дементоров и назгулов пустоту выдает то, что капюшон спереди приоткрыт, но лица за ним нет. У солдата всё еще хуже – фальшивая оболочка включает в себя лицо, и если бы солдат сидел в окопе, то трудно было бы понять, что перед нами нечисть; но как только солдат поднялся над землей, стало видно, что у него нет массивного тела – загляните в него снизу, и вы увидите внутреннюю сторону его оболочки. Кроме того, у нашего солдата нет еще и ног, вся нижняя часть его пустотелой фигуры–обманки распадается на отдельных журавлей. В общем, вид демонический и страшный.

Символический замысел и бестолковое исполнение

Ладно, отстанем от дементора. Представим, что пустотелые солдаты – это нормально. По исходному стихотворению, солдаты, с кровавых не пришедшие полей, не в землю нашу полегли когда–то, а превратились в белых журавлей.

На нашем памятнике всё наоборот. По общему художественному закону, когда какое–либо произведение изображает событие, разворачивающееся во времени, то все участники движутся от прошлого к будущему, то есть развернуты спиной к прошлому, лицом к будущему. Таким образом, если солдат превращается в журавлей, то журавли должны разлетаться от солдата. Но на нашем памятнике журавли летят наверх, глядя на солдата, причем по мере поднятия вверх они летят всё плотнее и плотнее. Таким образом,скульптор изобразил нечто противоположное: журавли слетаются и собираются в массу, превращаясь в огромного фальшивого, пустотного солдата.

Для примера посмотрим вот на этот памятник, весьма шаблонный и дурацкий. Даже его создатели знали, как в пластике выражается последовательность событий: если солдаты разных времен смотрят направо, то и время идет слева направо, то есть самый древний из солдат стоит слева. А вот авторы ржевского мемориала этих элементарных правил не уразумели.

Не меньше проблем и с тем, что в стихотворении много солдат превращается в много журавлей, то есть, по всей видимости, один солдат становится одним журавлем. Это почтенный сказочный мотив – вспомним хотя бы царевну–лягушку. Можно ли допустить, чтобы царевна превратилась во множество лягушек, а после целования всех лягушек они снова собрались бы в одну царевну? Как–то не верится.

А между тем, наш солдат воспроизводится (в кошмарном виде дементора) из нескольких десятков журавлей. Выходит, что множество солдат не в землю нашу полегли когда–то, а превратились в множество белых журавлей, а затем эти журавли собрались в одну огромную оболочку, имитирующую одного гигантского солдата. Видимо, чтобы призвать граждан РФ голосовать за обнуление.

Глубже: вербальная и пластическая идея

Если залезть в дебри искусствоведения поглубже, то мы заметим, что проблема не только в сходстве с дементором. Памятник буквально воспроизводит (опустим то, что это получилось кое–как) вербальную идею стихотворения Гамзатова – солдаты превращаются в журавлей, но в нем отсутствует специфическая для скульптуры пластическая художественная идея.

По существу дела, памятник является технической объемной иллюстрацией к стихотворению, не относясь к искусству скульптуры в той же мере, что картинки в инструкции по монтажу посудомоечной машины не относятся к художественной графике. Да, пропорции тела верные, да на солдата в целом похоже – ну так ведь и посудомоечная машина в инструкции тоже нарисована в верной пропорции. Искусство же заключается не в том, в нем есть нечто специфичное, что вне данного искусства существовать не может.

Если объяснить короче, то вербальную идею иногда можно выразить в скульптуре, но проще, понятнее и ярче она выражается словами. А пластическую идею, наоборот, иногда можно изложить словами, но она сильнее, понятнее выражается в трехмерном объекте, то есть в скульптуре.

Есть вербальные идеи, плохо передаваемые (или вовсе не передаваемые) пластическими средствами. Например, в бронзе тяжело изваять огонь, пар, дым, разноцветные объекты, полупрозрачные объекты. Увы, солдата, разлетающегося на отдельных журавлей, изобразить в бронзе можно, но выйдет плохо, лучше и не начинать - что мы и видим на примере ржевского мемориала. Вербальная идея (в принципе не обязательная для памятника) всегда должна быть такой, чтобы она была выразима доступными пластическими средствами.

Посмотрим, для примера, на памятник студентам Геттингенского университета, погибшим на Первой мировой войне. Вербальная идея есть: скорбящие соратники несут тело погибшего. Но это только малая часть того, что говорит нам памятник. Сколько в нем еще другого, важного, выраженного специфическими для скульптуры пластическими средствами! Как ярко, например, дан контраст между озверением несущих тело (переданным не только через мускулистость, но и через искажение пропорций фигур) и чистым, тонким, вдумчивым лицом того, кто повернулся к зрителю. Смерть одновременно показана не только как горе, но и как покой – в то время как фигуры живых пропитаны изнеможением. И это далеко не все пластические идеи, вложенные в памятник. Он открыт для интерпретаций, и каждый может увидеть в нем что-то свое, найти памятнику другое объяснение. Вы вдумываетесь в настоящее художественное произведение - и оно начинает раскрываться перед вами.

Всё это богатство художественных идей, сложность и неоднозначность интерпретаций напрочь отсутствуют в ржевском солдате. Он не более чем огромный дурацкий манекен, насаженный на основание вышки сотовой связи. Стыдно ваять такую дрянь.

Что делать? Рекомендую всем посмотреть великолепный фотопроект "Горе побежденных" (vova.pomortzeff.com/german/ru), посвященный немецким памятникам погибшим в Первую мировую войну. Это очень большое искусство, всё экспрессивно, свежо, эмоционально, весьма разнообразно. Я не думаю, что сегодня надо работать именно так, прошло 90 лет, искусство сегодняшнего дня должно быть другим. Но иметь таланты и уметь творить надо и сегодня.

Вчера в ленте новостей появилось необычное известие. В дачном поселке под Мурманском местная чиновница Лилия Хоруженко ехала по узкой асфальтовой дорожке на своем Тигуане. Вдруг с прилегающей тропинки ей наперерез выехал на велосипеде 12–летний мальчик Генрих Ширшов, ударился об ее автомобиль, поломал себе челюсть, выбил зубы, сотряс мозг, покорежил бампер и зеркало, поцарапал крыло и дверь, разбил лобовое стекло. Вызвали ГИБДД, в порядке административного разбирательства установили виновность велосипедиста. Через два года владелица Тигуана отсудила в районном суде у родителей мальчика возмещение нанесенного автомобилю ущерба в размере 120 тысяч рублей. Вот тут можно прочитать судебное решение, в котором история изложена довольно подробно.

Хотя решение было вынесено в марте, до СМИ оно дошло только в последние дни. Поднялась волна справедливого возмущения. Варламов, вполне мной уважаемый, по этому поводу отозвался в следующем тоне (link): «Если вы думаете, что знаете о наших чиновниках всё, что в процессе своего морально–нравственного падения они не только достигли дна, но и пробили его, попрошу вас не торопиться с выводами», «сбил ребенка на велосипеде – заработал денег». В принципе, вообще везде событие освещалось приблизительно в таком же тоне.

Напомним всем, кто ранее прочитал эту новость и повозмущался вместе с Варламовым и его многочисленными единомышленниками, следующие простые правовые идеи:

1. Гражданский суд восстанавливает нарушенные права лиц, а не широко понимаемую социальную справедливость. Перед судом не стоит задача создать своими решениями совершенный справедливый мир, в котором всякий добрый гражданин счастлив и утешен, добродетель вознаграждена, имущественное положение бедняка улучшено и т.п. Если права лиц по каким–то причинам вошли в противоречие с широко понимаемой моральной справедливостью, суд защищает права лиц, игнорируя справедливость. Генеральная общественная польза суда проявляется лишь статистически, в то время как отдельные решения (правосудные!) могут давать вознаграждение алчному богачу за счет трудолюбивого бедняка, мерзавцу за счет порядочного человека, здоровому за счет умирающего больного и т.п.

2. Имущественные права лиц не имеют никакой связи с их симпатичностью, моральным обликом, заслугами перед обществом, социальным положением и уровнем благосостояния. Если героический дед Запобед, живущий в нужде, нарушил правила дорожного движения и повредил машину депутата–единоросса–миллиардера, и теперь ему за поцарапанную дверь роллс–ройса надо выплатить свою двадцатилетнюю пенсию, то так тому и быть. Общественность, если ей жаль ветерана, может скинуться. То, что у депутата есть еще несколько сот миллионов долларов и эти деньги для него копейка, а равно и то, что он ехал в бордель прикупить кокаина, и то, что ветеран был изранен во время штурма Рейхстага, для суда значения не имеет.

Предположим, что в нашем случае автомобиль бы принадлежал не бывшей чиновнице Минобра (вот мерзость какая, даже выговаривать такое противно). Он принадлежал бы серийному убийце–педофилу, отбывающему пожизненный срок за убийство 138 маленьких девочек. А дама за рулем была бы его родственницей, управляющей автомобилем по доверенности. Знаете, что бы должен был сделать в таком случае суд? Присудить возмещение ущерба убийце–педофилу.

3. Гражданский суд может присудить лишь то, что стороны ищут, а рассматривает лишь то, что стороны суду сообщили. То, что стороны не донесли до понимания суда, суд не интересует. То, в чем стороны согласны, суд принимает как данность без исследования. Гражданский процесс состязателен, и суд оценивает то, кто лучше доказывает свое требование. Задачи понять и раскрыть дело до полнейшей глубины, если стороны не предоставили ему к тому достаточных сведений, суд не имеет. Разумеется, эти принципы дают преимущество красноречивым, умным, знающим законы, а также тем, у кого есть деньги на найм приличного адвоката. Бедолаги, одновременно обделенные и умом, и деньгами, часто не могут доказать в судах даже вполне законные требования. К сожалению, придумать более толковую альтернативу человечеству не удалось. Впрочем, определенная компенсация существует: прокурор может участвовать в гражданском процессе как бесплатный государственный адвокат в интересах частных лиц, если те больны, стары, недееспособны и т.п. Но в нашем случае родители мальчика не попросили прокуратуру защитить их интересы.

Всё вышесказанное является азами гражданского права. Наверное, было бы полезно объяснять такие вещи уже в старших классах школы. Однако же, общественная реакция на нашу новость показывает, что данные азы категорически не уложились в уме даже у таких взрослых и почтенных инфлюенсеров, как Варламов. Правовой нигилизм в нашем обществе зашкаливает. По существу, обвиняя современный суд в сословном правосудии, прогрессивная общественность требует суда, действующего на основании революционного правосознания, а не истинного права. Вместо суда, подсуживающего чиновникам, невзирая на законные права лиц, мы хотим видеть суд, засуживающий чиновников, по–прежнему невзирая на законные права лиц.

Заметим, что подобный суд мы уже однажды имели – это были старые добрые революционные трибуналы, учрежденные в 1917 году вместо царского суда, и действовавшая без законов (которые тоже отменили), по принципу революционно–классовой целесообразности. Без всякого сомнения, если бы сын революционного матроса врезался бы на велосипеде в автомобиль бывшего царского чиновника, то такой трибунал постановил бы конфисковать автомобиль у недобитого буржуя, потому как он классовый враг, не принимая в рассмотрение, кто кого должен был пропустить на дороге. Неужели именно такой суд мы желаем видеть в Прекрасной России Будущего?

В данном конкретном случае именно судья Свиридова в задрипанном Октябрьском районном суде Мурманска выступает как носитель идеи права. Судья плохо владеет пером, ее решение коряво и не демонстрирует высокую правовую культуру, но базовый принцип права она понимает правильно – нанесший ущерб должен его возместить.

Меня всё это наводит на грустные мысли. Как, черт возьми, мы можем надеяться хоть на какое–то усовершенствование суда, если сам суд, пребывающий в глубоком упадке, совершенствоваться не желает, а никакого внешнего носителя идеи права мы не видим? Как давление общественности, требующей от суда классового произвола (только не в его нынешнем варианте, а «правильного»), может помочь суду стать лучше?