denisslavin

Выйдя на улицу, Антон закурил сигарету, которая должна была помочь ему отвлечься от чуть было не начавшейся ссоры. Он огляделся. Мимо шумно проносились машины, за одну только минуту проехало несколько фур - эта дорога вела на федеральную трассу. Невдалеке протекала река, сразу за мостом через которую была установлена белая табличка. Черные буквы на ней сообщали о границе родного города Антона. «И правда, зачем я уехал?» - подумал Антон. – «Всё было гораздо проще, пока я жил здесь». Эта мысль была обманчива в своей наивности. С момента, когда Антон перебрался в Москву, прошло уже почти десять лет, и, конечно же, сквозь время прошлое казалось лучше настоящего. Антон вспомнил, как два года назад он, Шкец и Миша гуляли на свадьбе Вити и Наташи. С ними тогда ещё была и Юля, к тому времени уже бывшая девушка Антона. Славно прошло торжество, самым неприятным моментом которого было расставание с Юлей. И то, решение было обоюдным – и их романтические отношения, как это чаще всего и бывает на расстоянии, закончились. Наверное, они могли бы остаться друзьями, если бы не обстоятельство, открывшееся Антону спустя ещё полгода. Решив не развивать неприятные размышления, Антон сплюнул горькую от никотина слюну и бросил окурок в урну.
Видимо, когда Антон вернулся к остальным, Миша как раз закончил рассказывать очередную свою байку.
- Фу! – сморщила лицо Наташа. Она вообще отличалась брезгливостью. – Сестру???
- Вот тебе и рукопожатия, - ошарашенно пробормотал Витя.
- Да уж, охуеть, - сказал Шкец.
- Ну, она ж не родная, троюрдная, - как-то робко заметил Миша.
- И что??? – воскликнула Наташа.
- Я, кажется, что-то важное пропустил, - заметил Антон, садясь на своё место.
- Но они же всё равно родственники? – поинтересовался Шкец, внимательно глядя на Мишу.
- Да нет же, говорю вам, - ответил тот. – Ну, вообще-то да, но не кровные. Батя, дядька этого пацана, четыре года назад женился на бабе с детьми от первого брака. Вот эта девчонка и…
- Четыре года назад, - задумчиво повторил Шкец. - А ты неплохо осведомлён о жизни своего человека, которого даже в глаза не видел…
- Ну, - замялся Миша. – Мне это всё знакомый рассказывал…
- И нервничаешь что-то больно за него. Как будто заступаться пытаешься…
- Ну…
- Сдаётся мне, что это тебе не пацан с района рассказывал… Не ты ли сам Миша свою троюрдную сестру выебал?
Все уставились на Мишу. Тот аж приподнялся на месте, словно возмущённый столь серьёзным обвинением. Он, казалось, вот-вот даст неопровержимые доказательства всей глупости предположения Шкеца, но на деле он вдруг как-то осел, сдулся, одним словом, и выдохнул лишь тихо:
- Бля-я-ять.
- О-ху-еть! – по слогам произнёс Шкец.
- М-м, - промычал непонятливо Витя. А Наташа так и вовсе молчала, испуганно глядя на Мишу.
- Вы проигнорировали мой предыдущий, поэтому я его повторю - произнёс Антон. – Я что-то интересное пропустил?
- Миша выебал свою сестру, - ответил ему Шкец.
- Я не выебал свою сестру, - возразил Миша, но как-то неубедительно.
- Нет-нет, - с постепенно растягивающимися в улыбке лицом сказал Шкец. – Не пытайся отмазаться. Ты выебал свою сестру. Это правда. Я тебя раскусил.
- О чём речь вообще? – всё ещё не мог понять Антон.
- Миша ебёт своих сестёр, - Шкец, выразительно посмотрел на Антона. – А потом ест коней.
- Да пошёл ты! – воскликнул Миша.
На следующие полчаса ребята впали в кураж от шутливого издевательства над товарищем. Антон в какой-то момент поймал себя на мысли, что всё это напомнило ему о прежних временах. Кто-то из них совершает оплошность, глупость, а остальные едкими и колкими фразами подтрунивают над ним. Как это ни странно, подобное сближало всех членов этой компании.
Наконец, принесли их заказ.
- В оправдание Миши, сам Эйнштейн был женат на своей двоюродный сестре, - надломив использованную зубочистку, сказал Антон. – Ну и вообще, чисто технически, это - не инцест. Миша и эта девчонка - не кровные родственники. С другой стороны, росли и воспитывались они не вместе, и знать друг о друге не знали. То есть, никакой эмоциональной связи между ними не было. Не эмоциональной, не физической. Так что, вся эта ситуация лишь на первый взгляд кажется странной и…
- И отвратительной, - подсказала Наташа.
- Ну да, - согласился Антон. – Странной и отвратительной.
- И мерзкой, - добавил Витя.
- Точно, - кивнул Антон. – Странной, отвратительной и мерзкой.
- Бля, ребя-я-ят, - устало протянул Миша.
- Но! – поднял палец вверх уже слегка запьяневший Шкец и произнёс, подражая Антону. – Это лишь на первый взгляд. А если задуматься, то-о-о…
- То, что? – спросил с надеждой Миша.
- То это полный пиздец, - ответил Шкец и ребята снова взорвались смехом.
- Да пошли вы, - только и огрызнулся Миша. Видно было, что реакцией товарищей он недоволен постольку-поскольку, а на деле, ему стало легче от того, что никто из них по-настоящему его не осуждает. Возможно, Миша и разговор-то этот затеял только для того, чтобы узнать их мнение на этот счёт.
- Слушай, Антох, - обратился к товарищу Шкец.
- Чего?
- А как ты думаешь, кто будет свидетелем?
- Свидетелем чего?
- Ну, свидетелем на свадьбе Миши и этой…, - Шкец обернулся к Мише и, щёлкая пальцами, словно пытался что-то вспомнить, спросил. – Как, ты сказал, твою сестру зовут?
- Ты заебал уже, - выдохнул Миша.
- А, кстати, - сказала Наташа, обращаясь к Шкецу. – Вы-то с Юлей уже решили, кто у вас на свадьбе свидетелями будет?
Антон словно физически ощутил, как вмиг улетучилась едва установившаяся дружелюбная атмосфера.

Продолжение в комментариях

День сорок второй
От стен несло сыростью, но Антону приходилось почти вплотную прислоняться к слизкой поверхности лицом. Цепляясь за выемки в каменной кладке, он медленно поднимался наверх. Тяжелее всего приходилось работать руками: уже в конец обломанные ногти противно саднили, а костяшки пальцев при каждом усилии пронзала острая боль. Человек, строящий этот колодец, отнёсся к делу весьма ответственно. Антон потратил немало времени - возможно, несколько дней, он не мог знать наверняка - чтобы, орудуя небольшим язычком от пряжки, расширить щели между камнями. Так, проделывая себе путь наверх, он несколько раз срывался, но теперь ошибки допускать было нельзя – с высоты метров в семь падение выйдет очень болезненным и, что немаловажно, шумным. Если Антон, находясь на дне колодца, отчётливо слышал звуки шагов наверху, то, стало быть, и грохот внутри не останется незамеченным снаружи. Думать и не хотелось, какое наказание придумает Очкастый, если застанет Антона в момент попытки побега. Впрочем, о побеге рано было говорить - ещё предстояло узнать, закрывается ли люк на замок. Если нет, значит Антон сможет в этот же день вылезти из проклятого колодца. А если да? «Придумаю что-нибудь», - Антон прогнал прочь от себя дурные мысли. Сейчас он был почти под самым потолком – так высоко он ни разу не поднимался, поэтому ещё предстояло обработать новые выемки. Ухватившись одной рукой за готовый уступ, другой Антон достал изо рта язычок пряжки, кончик которого уже заметно зазубрился, и стал карябать узкую полоску между камнями. Эта опора должна была стать последней – её хватало, чтобы подтянуться к самому люку. Там Антон должен был развернуться спиной к стене – что, к слову, тоже было нелёгкой задачей, - и тогда он смог бы ухватиться проверить открывается ли люк изнутри. Когда дело было сделано, Антон перевёл дух и невольно глянул вниз – сквозь темноту он всё равно не смог бы увидеть заранее расстеленные им на полу одеяла на тот случай, если в очередной раз не сохранит равновесия. До крышки было, в буквальном смысле, рукой подать, но попробуй сделать это, пытаясь одновременно удержаться на скользких стенах пальцами ног и одной руки. И всё же долго колебаться было нельзя, Антон потянулся рукой к люку и стал шарить по потолку, пытаясь на ощупь найти какой-нибудь проём между шершавыми, вероятно, от ржавчины металлическими пластинами. Он уже чувствовал, что теряет равновесие, когда наткнулся на узкую щель, в которую можно было просунуть почти всю кисть. Он попробовал сжать руку в кулак, чтобы таким образом приподнять крышку, но та не поддалась. Это вовсе не означало, что наверху установлен замок, поэтому, поразмыслив совсем немного, Антон потянулся и второй рукой к люку, и ею попытался сдвинуть крышку. Та заметно приподнялась. Антон почувствовал, как сердце его заколотилось в бешенном ритме. Ещё попытка – и он смог поднять люк чуть выше. Образовавшегося пространства хватало, чтобы протиснуть туда всё тело Антона, существенно исхудавшего за полтора месяца заточения. Антон повис на пластине, надеясь, что ржавчина ещё не успела разъесть её. Долго держаться он бы не смог – сил после долго подъёма наверх почти не оставалось – поэтому следовало поторапливаться. Антон сделал рывок и, ударившись головой о крышку – боли он, впрочем, даже не заметил – смог её приподнять и немного протиснуться наружу, и тут же - ещё один рывок, и он, руками секунду грабастая по бетонной поверхности, ухватился за какой-то выступ. В тот же момент Антон зажмурился - свет он видел он уже давно не видел. Пока его глаза привыкали к непривычной яркости, Антон переводил дух, но вдруг почувствовал, как спину обдало лёгким ветерком, и тут же исчезла тяжесть от крышки люка.
- Я уж думал, ты никогда не выберешься, - насмешливо произнёс уже ставший знакомым голос. – Часа полтора тебя жду.
Антон выдохнул, застонав от досады.
- Давай спицу свою, - спокойно потребовал Очкастый.
Антон никак не отреагировал на просьбу и получил лёгкий удар по щеке.
- Спицу, - повторил Очкастый.
Антон выплюнул язычок пряжки, тот коротко звякнул, ударившись о раму люка.
- Так-то лучше, умница, – как будто ласково, проскрипел голос Очкастого. – Обратно сам спустишься или тебе помочь?
В этот момент Антон грудью упирался на борт колодца, а ноги его всё ещё свисали внутри. «Почти», - горько подумал он.

Продолжение в комментариях

Тридцать первого декабря Митька проснулся с утра пораньше. И ладно повод был хороший - что-нибудь к предстоящему празднованию надо было бы ему подготовить – так нет же, у Митьки попросту разболелся зуб. Разболелся так сильно, что прервал Митькин сон. Митька поднялся с кровати, поморщился и тут же прикинул, что если ему из своей деревеньки придётся к стоматологу в город ехать, то времени и, самое главное, денег потратит он уйму. Возможно, и Новый Год толком отметить не успеет. Митька вспомнил, что где-то у него на всякий случай был припасён анальгин. Нашёл кое-как, выпил, да и стал прислушиваться, типа, к собственным ощущениям. Боль не проходила, а кажется, только наоборот усиливалась.
Митька стал думать: машину можно у Соседа попросить, до города часа два езды, тысячи две за зуб стоматолог возьмёт точно, если не больше. А ведь стоматолог может уже и не работать, праздники всё-таки начинались. Ну, а какие другие варианты? К местному фельдшеру идти смысла не было – максимум что тот по зубной части мог бы сделать, так это ещё каких обезболивающих выписать. Хотя вспомнил Митька, что можно было бы за помощью обратиться к Машке Сивоглазой - так звали местную бабку, то ли знахарку, то ли колдунью. Сам Митька во всю эту ерундистику мистическую особо не верил, но некоторые мужики поговаривали, что их жёны к Машке обращались с целью мужей своих от алкоголизма отвадить. При том, что говорили они это, по привычке застольничая дома у холостого Митьки, Машка со своей задачей не больно-то справлялась. С другой стороны, знал Митька и то, что к Машке даже из города ездили, некоторые даже по нескольку раз. Так что, чем чёрт не шутит, рассудил Митька, может, и поможет ему старая ведьма.
Жила Сивоглазая на отшибе деревеньки – ну, как собственно, и водится среди уважающих себя колдуний. Добрался до её домишка Митька, уж было собрался в двери стучать, да так и застыл на пороге.
«А как к ней обращаться-то, - задумался Митька. – Не Машкой же мне её величать. Женщина-то всё-таки в возрасте. Сколько ей? Поди лет восемьдесят на вид».
Решилась эта загадка самым волшебным образом. Так и недожавшаяся стука от Митьки дверь сама отворилась, а из глубины дома послышался голос старухи:
- Так Машка и зови. Что ж меня зря, что ли, вся деревня так именует? Ну давай же, не стой на пороге, проходи и дверь за собой закрой. Холодно.
Последнее было сказано строго и ворчливо, потому Митька поспешил выполнить указания.
- Ну, чего пожаловал? – посмотрела своим серо-зелёным взглядом Машка на Митьку. – Что ж ты потерпеть со своим зубом не мог? Хотя бы до завтра?
- Никак не мог, - ответил Митька испуганно, дивясь тому, что бабка всё уже знает.
- Какая я тебя бабка! - возмутилась Машка. – Ишь ты какой! Сам за помощью пришёл, да ещё и обзывается!
- Извините, - только и смог пробормотать Митька.
- Ла-адно, - протянула недовольно Машка. – Садись давай. Сейчас мы твой клык поправим.
Митька покорно сел на софу.
Посмотрела Сивоглазая на него, да вдруг как шлёпнет ладошкой Митку прямо по щеке. Митька аж зажмурился от удивления.
- Ты что, …, творишь? – выругался он.
- А ты что хотел? Думал, совсем без боли обойдётся? Ругается ещё, хоть бы спасибо сказал.
- Это за что? - возмутился Митька.
- Зуб-то болит ещё? – мерзко улыбнулась Машка.
Митька прислушался. И правда, зуб теперь совсем не болел. Митька ещё пару раз для уверенности провёл по нему языком и даже надавил на него пальцем.
- Ну, спасибо тебе! – восхищённо произнёс он.
- Одним спасибо не отделаешься, - проворчала старуха.
- Дык ясен пень. Сколько?
- Что сколько?
- Ну, денег сколько?
- На кой мне твои бумажки? Ты это, вот что, шампаньского мне бутылку принеси. Знаю я, стоит у тебя дома.
Митка снова изумился. Действительно, дома, в холодильнике, стояла у него бутылка шампанского, специально припасённая на тот случай, если муж Любки уж сильно загуляет и та в гости к Митьке пожалует. А Любка-то баба манерная, кроме вин и не пьёт ничего, так что не захотелось Митьке с бутылкой запросто так расставаться.
- Так ей цена сто рублей, - сказал Митька. – Давай я тебе денег дам.
- И куда я с ними пойду! – возразила Машка. – Было б твоё шампаньское в ларьке, я б и сама себе взяла. Так там нет ничего, раскупили уже всё. А мне на праздник так хочется. Ну, давай, хлопчик, не пожалей для старушки.
«Ишь ты какая! – подумал Митька. – Сначала на бабку обижалась, а теперь вдруг старушкой стала. На жалость давит».
- Нужна мне больно от тебя жалость, - обиделась Машка. – Только вот знай, должок за тобой. А в Новый Год, все знают, с долгами нельзя. Ну? Принесёшь бутылку?
- Ладно, - сказал Митька, сам понимая, что шампанское он бабке не отдаст. Самому пригодится.

Продолжение в комментариях

Валера сидел в отцовском кабинете, где под письменным столом, в коробке из под сапог ютились четверо маленьких котят. Рядом с ними же, сохраняя предельную бдительность, лежала кошка по кличке Шуша – даже когда её собственный хозяин тянул было руку, чтобы погладить одного из котят, она тут же недовольно фыркала. Валера не обижался. В свои одиннадцать лет он, конечно, уже понимал, что Шуша просто оберегала покой своих детёнышей. Тем более, что одного котёнка мама Валеры уже отдала соседям.

А вот для остальных котят хозяев найти не удалось.

Кажется, время уже подходило к часам десяти вечера, когда, наконец, пришёл папа Валеры, Эдуард Михайлович, для дворовых мальчишек просто - дядя Эдик. Мальчик не сразу понял, что его отец был, что называется, подшофе, потому что никогда прежде не видел того в состоянии алкогольного опьянения. Родители Валеры о чём-то шёпотом переговорили, и затем дядя Эдик, пошатываясь, зашёл в гостиную и хмуро посмотрел на сына.

- Иди в свою комнату, - сказал он.
- Что ты собираешься делать? – спросил Валера испуганно.
- Иди. В. Свою. Комнату.
Тон отца очевидно не предполагал никаких возражений, но Валера набрался смелости, чтобы ответить: «Нет».
- Валерик, - заглянула мама в комнату. – Иди к себе. Иди, пожалуйста.
- Нет, - повторил мальчик.
- Как знаешь, - пьяно произнёс дядя Эдик. Будь он трезвым, он ни за что бы не позволил малолетнему сыну остаться.

Мама Валеры ещё пыталась как-то уговорить сына уйти, но тот стоял на своём. Кто знает, зачем? Может быть, не хотел оставлять свою любимицу Шушу в нелёгкий для неё час. Может быть, надеялся, что это остановит его отца. Но скорее всего, в тот момент он попросту не верил в то, что скоро должно было произойти, и хотел лично убедиться, в своей правоте: папа не сможет убить безобидное существо. Напрасно, мальчик так думал.

Один за другим котята, которым Валера уже успел втайне дать имена, огромными руками дядя Эдика были погружены в принесённое в комнату ведро с водой. Один за другим: Черныш, Тиша, Шлёпа и Шнурок – это воспоминание навсегда отложилось в уме Валеры. И ещё мальчик хорошо помнил то чувство отвращение, которое внушал ему своим видом дядя Эдик. В тот момент собственный отец казался Валере самым ужасным монстром, какого можно было себе только представить.

- Как же так? - всхлипывал мальчик после произошедшего. – Как же так? Ты же сам говорил мне, что мы в ответе за тех, кого приручаем.
Дядя Эдик на это ничего не ответил. К слову, тот день был единственным, когда он показался дома выпившим.


Валера сам рассказал мне эту историю спустя почти двадцать лет, в тот день, когда привёз ко мне своего старого, уже измученного болезнями пса, которого я должен был усыпить.
Я нередко встречал столь сердобольных людей – к своим питомцам они относились как к родным и готовы были тратить на них все свои деньги. Но, когда финансы, как известно, имеющие свойство заканчиваться, уже не позволяли облегчить муки животного, оставалось, пожалуй, одно только решение, и хозяевам оно давалось нелегко.
Вот и Валера был явно не в себе - он, как когда-то и его отец, изрядно набрался спиртным перед визитом в нашу клинику. Уверен, тогда Валера понял, наконец, чего в действительности стоит человеку ответственность перед теми, кого он приручил.
Провожая Валеру, я обеспокоенно поинтересовался у него, как он станет добираться до дома – до этого он сообщил мне, что приехал на машине, и пустить его в таком состоянии за руль я себе позволить не мог.
- Да не, не, всё нормально, - пробормотал Валера. – Меня отец привёз.

«Смерть хачам от ноги», - произносит вслух Абдул надпись, выведенную белой краской на стене котельной. Окна комнаты Абдула выходят прямо на эту котельную, и вот который уже год он, выглядывая на улицу, видит это послание.
«Смерть хачам от ноги», - повторяет задумчиво Абдул и непроизвольно бросает нервный взгляд на шкаф. Он пытается понять, что находится в той сумке, которую вечера вечером принёс ему Аммар.
- Пусть у тебя побудет недолго, - сказал Аммар. – Я в долгу не останусь.
- А что там? – спросил Абдул.
- Тебе лучше не знать, - был ответ.
В сумке могут быть наркотики, Абдул почти уверен в этом. Может быть, оружие. В любом случае, ничего хорошего. Про тёмные делишки Аммара ходили слухи. Да и он сам частенько предлагал Абдулу работу.
- И не стыдно тебе, здоровому мужчине, за копейки на стройке горбатиться с таджиками всякими, - однажды укорил своего непутевого земляка Аммар.
Абдулу было стыдно. Но не потому что он работал на стройке, напротив – Абдул всерьёз верил в то, что физический труд укрепляет дух человека. Абдулу было стыдно, что заработанных денег едва хватало на то, чтобы прокормить себя с матерью и сестрёнкой Амаль. Раньше, когда папа был ещё жив, они всей семьёй торговали фруктами на рынке, и даже одиннадцатилетний Абдул был при делах. Счастливое было время. Папа иногда жаловался на милиционеров, которые выжимали из них деньги при каждом удобном случае, да порой задирали местные, но это ещё было ничего. Хуже стало, когда папы не стало. Средь бела дня его забили до смерти двое русских ребят, надеясь добыть себе деньги на наркотики.
«Смерти хачам от ноги», - бормочет Абдул.
Поначалу им удавалось как-то сводить концы с концами, но потом, когда плату за аренду места на рынке стали требовать ещё и бандиты – свои же земляки, дружбу с которыми водил Аммар - пришлось спешно избавляться от оставшегося товара и искать новую работу. Мама устроилась уборщицей в продуктовом магазине, над ней смеялся весь двор, лишь некоторые помогали их семье в те времена. Абдул, ещё не окончив школу, нашёл себе работу заправщика на бензоколонке, но долго там не продержался – не все клиенты хотели, чтобы к их машине приближался «чебурек».
«Смерть хачам от ноги», - трудно не ненавидеть тех, кто мог это написать.
Став достаточно взрослым, Абдул пошёл на стройку, там руки всегда нужны. Пока мама не заболела, их общих денег хватало на то, чтобы жить более-менее нормально. Последней большой покупкой в их семье стало платье, в котором Амаль до сих пор ходит в школу, за полторы тысячи рублей. Когда Аммар учился в школе, русские дети нередко дразнили его за чернявость и акцент. Теперь Амаль дразнят другие приезжие за то, что она бедно одевается.
«Смерть хачам от ноги», - читает Абдул и поглядывает на шкаф с злополучной сумкой. Откажись он помогать Аммару, случится могло всё, что угодно. Кому потом жаловаться? Милиции? Это если ещё повезёт, и Абдула оставят живым. А что потом станет с мамой и Амаль?
А может, в этой сумке и нет ничего особенного. Так, что-нибудь несерьёзное. «Ну, да, конечно», - ухмыляется Абдул, стыдясь своих малодушных мыслей. Раньше с такой просьбой к ним никто и сунуться бы не посмел – папа зорко следил за тем, чтобы Абдул не связался ни с каким криминалом.
«Где бы ты ни был, Абдульхади, - часто говорил ему отец. – На своей ли земле, на чужой, живи так, чтобы тебя почитали за своего».
«Смерть хачам от ноги», - так, наверное, думали случайные прохожие, видя, как двое избивают азербайджанца.
Ну и пусть полежит себе эта сумка. Завтра Аммар её заберёт, денег у него, конечно, Абдул не возьмёт. Хотя, почему бы и нет? Лишними не будут.
«Конечно, - проносится в голове у Абдула. – Деньги, которые Аммар получил, торгуя наркотиками».
Ну и что? Это чужие проблемы. Абдула это не касается.
Но эту мысль уже не остановить, и Абдул вдруг ясно себе представляет, как его папу бьют ногами. Папа пытается укрываться от ударов, но скоро теряет сознание. Сволочи ищут в его куртке деньги. Деньги, которые они потом отнесут Аммару.
«Смерть хачам от ноги», - произносит Абдул.

- Абдул, ты куда? – кричит из своей комнаты мама, слыша, как сын возится в прихожей.
- Мусор, пойду выкину, - отвечает ей Абдул. В руках его та самая сумка.
- Может, заодно сотрёшь эти ужасные каракули? Сам же говорил, что тебя они раздражают.
- Ничего, мам. Пусть будет. Это не про нас.

Тем же вечером Аммара арестовали, но, так и не предъявив обвинения, выпустили на свободу. А спустя пару дней Абдула нашли недалеко от строящегося дома, в котором он трудился. Я не знаю, что стало с его семьёй – может быть, они уехали. Может быть, нет. Но белые буквы до сих пор красуются на стене котельной.
«Смерть хачам от ноги».

- Михаил. Можно просто Миша, - представился Сергеев. Лицом к лицу мы виделись впервые.
Помню, каким он был год назад: не красавец, конечно, но хоть на человека был похож. Теперь многое изменилось. Время, проведённое за решёткой, ему на пользу не пошло. Щёки впали, плечи ссутулились, костяшки на пальцах сбились. А, самое главное, глаза. Искорка в них, что ли, погасла.
Мы сели за стол. Конвоир косо поглядывал нас – его присутствие было обязательным, иначе мне не удалось бы поговорить с Сергеевым. А поговорить было о чём.

Примерно два года назад восемнадцатилетний мажор на «Тойоте», изрядно накидавшись вискарём накануне, снёс двоих людей. Снёс насмерть. Женщину и трёхлетнюю девочку. Жену и дочь Сергеева. Был суд: адвокат усердствовал, прокурор не мешал, судья пару раз щёлкнул молоточком – условные четыре года. Потом была апелляция, ещё одна, и ещё, но первое решение оставалось неизменным, и мажор остался на свободе. Впрочем, ненадолго. Нашли его застреленным на пороге собственной квартиры, которую ему на совершеннолетие подарил щедрый папа. Сергеев даже отпираться не пытался. Те, кто его задерживал, говорили, что дверь квартиры Сергеева была открыта, а сам хозяин тихо пил на кухне водку. На столе лежал пистолет. И опять был суд. Восемь лет.
Когда Сергеев выйдет, ему будет тридцать два года. Это, конечно, если выйдет ещё.

Помню, как меня удивило спокойствие, с которым Сергеев выслушал свой приговор.
Вот и сейчас я предполагал увидеть отчаявшегося человека, но нет. Сергеев смотрел на меня уверенно. Только глаза. Глаза без искорки.
- Считаете ли вы вынесенный вам приговор справедливым? – спросил я.
- А чего нет-то? – улыбнулся одними губами Сергеев. – Я всё-таки человека убил. От шести до пятнадцати.Это мне повезло ещё.
- Ну, этому же предшествовали особые события.
- Особые события? – задумался Сергеев. – Это ж закон, какие тут особые события могут быть? Нарушил закон, добро пожаловать в камеру.
- Но ведь до этого Пискарёва, Ваню Пискарёва ну…, - я немного замялся, но от меня не укрылось, что Сергеев отвёл на секунду взгляд, когда я назвал фамилию человека, который погубил его семью. – Его приговор вы считаете справедливым?
- Так потому я и здесь, что как раз его приговор я справедливым не посчитал. Какой же то приговор? Так, шутка какая-то.
- Думаете, отмазался он от суда?
- От суда – да, - жёстко ответил Сергеев.
- А от вас, стало быть, нет? – я пристально посмотрел в его глаза. Глаза без искорки.
Сергеев промолчал.
- Можно? - медленно потянулся он к пачке сигарет, специально выложенную мной на стол.
- Конечно, угощайтесь.
- Спасибо.
Я помог прикурить ему.
- Некоторые люди, - начинает Сергеев. – Нарушив закон, пытаются откупиться от суда, избежать правосудия. Они думают, что закон – их главная проблема. Они не понимают, что закон на их стороне. Закон призван защитить их от самосуда. Не пытался бы этот пацан отмазаться, получил бы свой срок, я бы смирился. Беды бы моей это не решило, родных бы моих не вернуло, но я бы смирился. Такова жизнь. Но Пискарёв решил отказаться от услуг правосудия, тем самым оставив за мной право самому решать меру его наказания. Я забрал его жизнь. По-моему, это справедливо.
- Тогда зачем вы взяли деньги? – спросил я.
- Деньги? – вздрогнул Сергеев. – Какие деньги?
- Деньги, которые передал вам Пискарёв-старший, отец Вани, вы зачем взяли?
- Так вы про это знаете? – удивлённо посмотрел на меня Сергеев.
Я знал, но никак, ни взглядом, ни жестом, не ответил на его вопрос. Впрочем, Сергеев, кажется, и так всё понял. Он минуту-другую заинтересованно рассматривал меня, моё лицо, а я смотрел на него, смотрел, как его взгляд снова наполняется радостью. Жизнью, что ли.
- А я на эти деньги, - произнёс, наконец, Сергеев. – Пистолет купил.
Сказав это, он растянул губы в широкой улыбке. Глаза его немного увлажнились и заблестели. Спустя секунду он начал смеяться, а спустя другую – вовсю хохотал. Конвоир увёл Сергеева, но даже из коридора до меня доносился его смех.

Я всё так же сидел за столом в комнате свиданий и думал о том, каким причудливым способом я погубил собственного сына. Вложил оружие в руки его убийцы. Но даже не это главное. Сергеев сделал то, что я должен был сам сделать давным-давно – наказал Ваню. И наказал меня.

Мне страшно, но я не боюсь. Дыхание ровное, сердце бьётся размерено. Помню, будучи ещё ребёнком, я порой просыпался посреди ночи, разбуженный финалом кошмарного сна. Когтистые лапы монстров ползли за мной по потолку. Казалось, вот-вот, и они заграбастают меня. Это, конечно же, были всего лишь тени, сквозь окно отбрасываемые ветками деревьев. Но, даже понимая это, я дико пугался и с головой прятался под одеяло. Шептал молитву, которой когда-то научила меня мама, до тех пор, пока не засыпал снова. Но теперь всё по-другому. Теперь мне не от кого ждать помощи, не в кого верить: ни в Бога, ни в чёрта. Я точно знаю, что скоро за мной придут. Я сижу здесь, в старом обшарпанном кресле, придвинутым вплотную к столу с компьютером, я окутал ноги пледом, потому что из форточки немного тянет холодным воздухом, и пишу это. Периодически я перестаю печатать, чтобы треск клавиатуры не мешал мне прислушиваться к тому, что творится во дворе. Пока там тихо, но мне кажется, они уже здесь. Вглядываются в мои окна и ждут. Ждут наилучшего момента для нападения. Они хотят сделать всё без лишней суеты. От этой мысли я едва подавил нервный смешок - войди они прямо сейчас в мой дом, я бы не стал оказывать никакого сопротивления. Какой в этом смысл? Они всё равно сделают то, за чем пришли. Они сказали мне, что я должен сделать выбор, но я-то знаю, они просто дали мне время. Время, за которое я накручу себя до состояния полного помешательства. Да, им бы этого хотелось. И я не знаю точно, удалось ли им задуманное. Я не скачу от ужаса, не кричу от страха, но вряд ли моё поведение можно назвать адекватным. В преддверие неминуемой гибели я просто сижу здесь и пишу это. Может быть, я действительно сошёл с ума. Мне страшно, но я не боюсь. Чувство страха окутало меня и затуманило ум, не оставив в моей голове места для мыслей о спасении. Я сказал «затуманило», но сейчас мен кажется, это не совсем так. Напротив, теперь мне всё ясно. Чувство страха вытолкнуло из меня всю ту дрянь и ерунду, которые заботили меня прежде. Память освежилась. В одно мгновенье пред моими глазами предстала вся картина событий. Я увидел всё так чётко, словно всё, что было за прошедшую неделю, действительно случилось в одну секунду, в один короткий миг.
Я приехал сюда, в это место, про которые говорят, что их позабыл сам Бог. Помню, когда впервые я услышал название этого посёлка, я потратил уйму времени, чтобы отыскать его на карте, но так и не смог этого сделать. Ближайший населённый пункт, который я смог найти заочно, в Сети, располагался на расстояний почти двухсот километров отсюда. Если бы я вышел прямо сейчас, возможно, к вечеру следующего дня я был бы уже там. Если бы.
Помню, как Данил, встречавший нас от редакции, помог мне добраться до нашего временного жилища. Одноэтажный добротный домик в посёлке: спальня, зал, кухня. Наташа, моя жена, обратила внимание на то, что пол последней комнаты был покрыт старыми паркетными досками, которые скрипели при малейшем на них давлении.
«Починим», - сказал тогда Данил.
«Не стоит, - ответил я. – Мы здесь не задержимся».
Я оказался и прав, и нет. Я надеялся, что мы переедем в дом получше.
На следующий день они нашли Мишу Самойлова. Мальчика прибило волной к берегу. За те двадцать часов, что его тело провело в воде, оно успело основательно вспухнуть. Помню, как отец Миши смотрел куда-то вдаль, как будто хотел разглядеть что-то на той стороне широкой реки. В тот момент я и представить не мог о чём он думает, но теперь, кажется, понимаю. Ничего. Иной раз ужас опустошает всё нутро.
Миша пропал вечером, его искали всем лагерем: заведующая, четверо вожатых, повар и несколько детей постарше. Утром двое ребят решили искупаться и обнаружили Самойлова.
Что произошло? Никто не знал точно. Можно было лишь предположить, что Миша отбился от своей группы, пришёл к реке, где не рассчитал своих сил и утонул. Я счёл виновным в этом заведующую. Конечно, доля ответственности лежала и на вожатой, но что взять девчушки, которой лишь накануне исполнилось восемнадцать лет. Заведующая должна была учесть возраст своего сотрудника.
Потом эти мальчишки, которые нашли тело Миши, начали путаться в показаниях. А ведь я лишь спросил, почему они ушли из лагеря в то время, как остальные искали их пропавшего товарища. Один сказал, что заведующая им разрешила, второй, что они не спрашивали ни у кого разрешения. Один сказал, что они пришли когда начало светать, второй, что они пришли почти в десять часов утра. Он даже показал мне свои наручные часы, стараясь убедить меня в правдивости своих слов. И я ему поверил. В некотором смысле я поверил им обоим – я не ожидал от них лжи, я думал, ребята просто растерялись, просто нервничали. Тем более, это лишь утвердило меня в мнении о некомпетентности заведующей.

*Продолжение в комментариях*