Навязчивые мысли, повторяющиеся действия - это признаки обсессивно-компульсивного расстройства.
Главного героя сериала "Теория большого взрыва" объединяет с главным героем фильма "Авиатор" то, что оба страдают ОКР.
Если бы Шелдон пришел на психотерапию, то ему бы порекомендовали следующее:
В этой статье приведены 4 динамических конфликта порожденных такими сущностями как смерть, свобода, изоляция и бессмысленность. Как на Ваш взгляд они проявляются в жизни?
Приведите примеры неадаптивных/адаптивных способов жить вместе с каждой сущностью. Ваш собственный опыт также будет интересен.
Какая связь между этими конфликтами и потребностями / влечениями(неосознанными желаниями) ?
Экзистенциальная психотерапия. Что это такое? Как она работает?
Невозможно объяснить в 2 словах, и это не удивительно, т.к. экзистенциальная ориентация имеет глубоко интуитивный фундамент.
Начну с того, что «Экзистенция» - одно из основных понятий экзистенциализма, означающее способ бытия (житья) человеческой личности и является центральным ядром человеческого «Я». Экзистенция – это не сущность человека, которая заранее дана и определена, а напротив, «открывающая возможность стать тем, кем ты можешь, должен стать».
Экзистенциальная терапия – это динамический психотерапевтический подход, фокусирующийся на базисных проблемах существования человека.
Термин «динамический» в общем смысле означает «иметь силу, власть», но не над другими, а над собой, что указывает на энергию или движение, существующее внутри человека (внутренние ресурсы).
Психодинамика человека включает разные действующие в нем осознаваемые и неосознаваемые силы, мотивы и страхи, которые конфликтуют между собой. Установление характера глубинных индивидуальных внутренних конфликтов не бывает легкой задачей. Зачастую клиенты предъявляют невероятно сложную картину симптомов, в то время как, первичные проблемы глубоко погребены под многослойной коркой, созданной вытеснением, отрицанием, смещением и другими психологическими защитами.
Согласно экзистенциально-гуманистическому подходу в психотерапии, основной конфликт обусловлен конфронтацией человека с данностями существования.
Что же это за данности? Это конечные факторы, являющиеся неотъемлемой, неизбежной частью бытия человека в мире (смерть, изоляция, бессмысленность, свобода).
СМЕРТЬ. Наиболее очевидная, наиболее легко осознаваемая конечная данность – смерть. Сейчас мы существуем, но наступит день, когда мы перестанем существовать. Смерть придет, и от нее никуда не деться. Это ужасающая правда, которая наполняет нас «смертельным» страхом. Говоря словами Спинозы, «все сущее стремится продолжать свое существование»; противостояние между сознанием неизбежности смерти и желанием продолжить жить – это центральный экзистенциальный конфликт.
СВОБОДА. Другая конечная данность, мене заметная и очевидная, - это свобода. Обычно свобода представляется однозначно позитивным явлением. Не жаждет ли человек свободы и не стремится ли к ней на протяжении всей письменной истории человечества? Однако свобода как первичный принцип порождает ужас. В экзистенциальном смысле «свобода» - это отсутствие внешней структуры. Повседневная жизнь питает утешительную иллюзию, что мы приходим в хорошо организованную вселенную, устроенную по определенному плану. На самом деле индивид несет полную ответственность за свой мир – иначе говоря, сам является его творцом. С этой точки зрения, «свобода» подразумевает ужасную вещь: мы не опираемся ни на какую опору, почву, под нашими ногами – ничто, пустота, бездна. Открытием этой пустоты вступает в конфликт с нашей потребностью в почве и структуре. Это также ключевая экзистенциальная динамика.
ИЗОЛЯЦИЯ. Третья конечная данность это не изолированность от людей с порождаемым ею одиночеством и не внутренняя изоляция (одиночество). Это фундаментальная изоляция – и от других созданий, и от мира, - скрывающаяся за всяким чувством изоляции. Сколько бы ни были мы близки к кому-то, между нами всегда остается последняя непреодолимая пропасть; каждый из нас в одиночестве приходит в этот мир и в одиночестве должен его покидать. Порождаемый экзистенциальный конфликт является конфликтом между сознаваемой абсолютной изоляцией и потребностью в контакте, в защите, в принадлежности к большему целому.
БЕССМЫСЛЕННОСТЬ – четвертая данность существования. Мы должны умереть; мы сами структурируем свою вселенную; каждый из нас фундаментально одинок в равнодушном мире – какой же смысл в нашем существовании? Почему мы живем? Как нам жить? Если ничто изначально не предначертано – значит, каждый из нас должен сам творить свой жизненный замысел. Но может ли это собственное творение быть достаточно прочным, чтобы выдержать нашу жизнь? Этот экзистенциальный динамический конфликт порожден дилеммой, стоящей перед ищущий смысла тварью, брошенной в бессмысленный мир.
Про данности написано из книги «Экзистенциальная психотерапия» Ирвина Ялома – я лучше бы не написала.
В ходе терапии, длительной и глубокой работе, человеку удается, преодолевая и осознавая, ряд своих психологических защит, наладить контакт со своими чувствами и реальностью мира. Клиент может добраться до глубины переживаний конечных данностей. Это переживания особенные, человек должен вынести тяжелое испытание отчаянием и ужасом, вызванное с границами своего существования, осознаванием конечных данностей бытия: смерти, свободы, одиночества, бессмысленности и необходимости принятия на себя ответственности за свое существование.
Процесс обращения и соотнесения себя со своим бытием, со своей «переживаемой самостью» - есть процесс экзистенциальной самоидентификации (аутентичность). Быть аутентичным, значит принимать экзистенциальную ситуацию своего бытия.
Вытесненные переживания данностей бытия становятся источником невротизации человека и неподлинного модуса существования. До той степени, до которой человек постигает свое бытие, до такой степени этот человек аутентичен.
Аутентичное существование - это позиция в отношении жизни, в основании которой лежит осознавание конечных данностей бытия. Чтобы перейти от неаутентичного существования к аутентичному, человек должен встретится с переживаниями, которые лежат далеко внутри нас, о которых мы даже не подозреваем, пряча их за бесполезной суетой и часто выдуманными жизненными проблемами, не дающими нам по-настоящему включится в жизнь.
С уважением и любовью
Ваш психолог, психотерапевт
Кузнецова Ульяна
Статья взята отсюда: b17.ru/article/41925/
Этот пост - попытка отделить мух от котлет, давайте вместе разберемся что такое нарциссизм а что проявления характера или другие симптомы, не связанные с этим явлением?
В справочнике психиатрических болезней DSM-5 нарциссизм определяется по таким симптомам:
A. Значительные нарушения функционирования личности, которые проявляются:
1. Нарушения в собственном функционировании (а или б):
а. Идентичность. Чрезмерная опора на других при самоопределении и регуляции самооценки; Неадекватная самооценка, которая может быть завышенной или заниженной, а также колебаться между крайностями; эмоциональное состояние отражает колебания самооценки.
б. Опора на себя. Целеполагание основывается на получении признания от других; Личные стандарты неоправданно завышены для ощущения себя как исключительного, либо занижены, на основании чувства, что человеку все что-то должны; Зачастую не осознают собственных мотивов.
И
2. Нарушения межперсонального функционирования (а или б):
а. Эмпатия: Нарушенная способность признавать или идентифицироваться с чувствами и потребностими других; чрезмерно настроены на реакции других, но только если они воспринимаются как имеющие отношение к себе; пере- или недооценка собственного влияния на других.
б. Близость: Отношения по большей части поверхностны и нужны для обслуживания регуляции самооценки; Взаимность ограничивается небольшим истинным интересом к другому и преобладанием необходимости личной выгоды.
B. Патологические черты личности в следующих областях:
1. Антагонизм, характеризующийся
а. Грандиозностью: Чувство, что тебе все что-то должны, явное или скрытое; эгоцентризм; уверенность в собственном превосходстве; снисходительное отношение к другим.
б. Привлечением внимания: черезмерные попытки привлечь внимание и быть в его центре; поиск восхищения.
C. Нарушения в функционировании личности и выраженные черты личности стабильны во времени и проявляются в разных ситуациях.
D. Нарушения в функционировании личности и выраженные черты личности не могут быть лучше поняты как нормальные для стадии развития или культурной среды.
E. Нарушения в функционировании личности и выраженные черты личности не связаны с физиологическими эффектами от веществ (лекарства, ПАВ) или общим медицинским состоянием (например, серьезные травмы головы).
Вопросы для обсуждения:
- Находили ли Вы в себе что-либо из перечисленного выше?
- Есть цельные характеры (шизоид, истероид, паранояльный, эмотив, гипертим, эпилептоид) и двойственные/тройственные характеры. Как будет проявляться нарциссизм в разных характерах на Ваш взгляд?
- По каким критериям Вы отделяете проявления нарциссизма от нормального проявления характера? Часто путается истероидность и нарциссизм к примеру. Как их отделяете друг от друга?
- Какие способы на ваш взгляд будут эффективны, чтобы уменьшить симптомы нарциссизма?
Источник перевода DSM-5: википедия
Сколько раз я слышал такие слова: «Я этого не переживу!», «я не могу этого терпеть!», «сколько можно быть одиночестве, я устала, я целый месяц остаюсь одна!»… Сам проваливался в бездну нарциссического стыда, когда после какой-то неудачи все пространство словно схлопывается в черную дыру, и остается только твое собственное ничтожество, отчаяние от бессилия что-то сделать с ним, мучительно-тянущая тоска в груди, ощущение бесполезности и бессмысленности своего существования… Кто-то дрожит от вины, испытывая дикую тягу начать искупать свой грех, готовность чуть ли не в ногах валяться, лишь бы получить прощение/искупление, и сбросить этот неимоверно тяжелый камень с груди, спины и головы, притягивающий тело к земле. Неконтролируемый, беспредельный страх перед смертью разворачивается в паническую атаку, в которой даже вздохнуть бывает тяжело, и не за кого ухватиться, не к кому обратиться за помощью… Тягостное одиночество перерастает в дикую тоску, когда кажется, что невозможно вернуться обратно в пустой дом, и ощущается желание во что бы ни стало кого-то найти, иначе будешь выть от отчаяния и тоски на луну – ты одна во всей Вселенной… Горе от утраты близкого, которое затопило с головой, и целый день видишь только потолок, и нет больше будущего, потому что какое тут может быть будущее, когда она… он… его/ее больше нет…
Есть множество переживаний, которые кажутся непереносимыми, причем настолько, что нужно сделать все, чтобы их избежать, не сталкиваться в будущем и предотвратить их появление в принципе. Наиболее «популярны» в этом списке переживаний одиночество, страх, стыд, вина и горе, и степень их интенсивности нередко обозначаются через слово «боль». Как и в случае с физической болью, мы стремимся избегать соприкосновения с психологической «болью» (а точнее – с очень интенсивными чувствами), причем как на сознательном, так и на бессознательном уровне.
Однако, к сожалению, с этими чувствами придется иметь дело, если цель - выбраться из того угла, куда забился, избегая встречи с ними. По грубоватому, но меткому выражению психолога А. Смирнова, «выход из "жопы" есть почти всегда, просто странно надеяться, что он окажется широким, чистым, коротким и на пути не встретится ни одного сфинктера». И одним из «номеров» программы является встреча с «трудными» чувствами. Но в чем заключается «трудность» стыда или, например, одиночества? Безусловно, все это очень неприятные явления, но насколько они действительно непереносимы или что делает их таковыми?
Те или иные чувства становятся «непереносимыми», если в их переживании присутствует один важный феномен: полное слияние человека с его переживанием, «ныряние» в него с головой. И тогда происходит утрата контакта человека с любыми ресурсами, используя которые, он мог бы выдержать сильное горе, страх отвержения, нарциссический стыд, тягостную вину и многое другое. То есть, если с головой ныряешь в чувство, то происходит следующее:
А) Утрата контекста происходящего. Все наши чувства связаны с конкретными ситуациями или фигурами, выступающими из неопределенного фона. Если мы не можем точно назвать объект/ситуацию, вызывающие те или иные чувства, это еще не означает, что их нет – их трудно разглядеть, выделить. Но пока объект наших переживаний не выделен из общего фона разномастных переживаний, чувств, событий, процессов, мы ничего не сможем сделать с этим объектом и, следовательно, с ситуацией. И тогда чувство раскручивается и раскручивается, оно начинает существовать «само по себе», бегать по кругу (кому из нас не знакома эта нисходящая спираль мыслей/чувств!). «Я сегодня провалился на выступлении… Что думали зрители? Это позор… Я никогда не смогу от него отмыться… Люди наконец-то поняли, что я из себя представляю – ничто, ноль без палочки, пустышка, самозванец… Ужасно… Выходить на улицу невозможно… Такое ощущение, что все вокруг уже все знают…».
Б) Утрата ресурсов совладания с ситуацией. Дело в том, что если теряешь из виду то конкретное, что вызывает чувство, то становится крайне проблематичным хоть что-то с этим сделать. Словно оказался в густом тумане, где вообще ничего не видно, и непонятно, куда идти или за что хвататься. Если оказался глубоко под водой, самое главное – определиться, где поверхность, а человек, которого «накрыло», становится похож на водолаза на глубине в полной тьме, который потерял всякую ориентировку в том, где верх, а где низ, и непонятно, куда плыть, чтобы выбраться. Представили его ощущения?
в) Исчезновение временной перспективы (это – навсегда). Ощущение того, что нынешнее состояние будет вечным и никогда не закончится, нередко сопутствует сильным негативным переживаниям. То есть это та же утрата берегов и ориентиров, только во времени, а не в пространстве. «Я одинока, и мне кажется, что это навсегда…»; «он умер, и мое горе будет всегда таким же сильным»; «я полное ничтожество, и уже никогда мне эту ситуацию не исправить»; «он никогда меня не простит, я всегда буду виновата…» - такие мысли могут не осознаваться, но очень даже четко ощущаться.
Вот он контекст непереносимых переживаний: непонятно, никто и ничто, навсегда. Человек зависает в полном НИЧТО, пустоте, непроглядном белесом тумане или под чернейшей водной толщей, и непонятно, что делать и куда бежать. Вне времени и вне пространства… Накрывает паника, и, как следствие ее - импульсивные действия из-за потери из вида берегов, отсутствия спасательных кругов и ощущения того, что все, это – до (скорого) конца жизни. Непереносимый страх одиночества толкает к импульсивным знакомствам, беготне по людям и событиям; стыд – на отчаянные попытки как-то «раздуться», срочно за чей-то счет восстановить чувство собственной значимости – или же на самоубийство; вина – в автоматическое, импульсивное оправдание и самоуничижение; горе/боль от того, что бросили, направляет к бутылке или к попыткам «взять себя в руки»… И так далее. Главное – хоть что-то сделать, чтобы не чувствовать, не зависать в этой абсолютной пустоте и мраке, безысходности и отчаянии. Отсюда очень популярный вопрос к психологам: «что делать?! Вы мне скажите, что делать-то, чтобы этого не переживать! Я так устала бороться!».
Эмоцию может усилить еще и такое явление, как переживания из-за переживаний. Стыд собственного стыда; вина из-за вины; страх страха. Ты не просто стыдишься чего-то, но и испытываешь стыд за то, что испытываешь стыд, а это неправильно, психологи много чего написали про стыд, а ты, ничтожество, не можешь ничего сделать с этим неправильным стыдом. Уфф. В общем, и без того непростые переживания утяжеляются.
Однако спасение – не в том, чтобы «не чувствовать». Если вернуться к метафоре с водолазом, то импульсивные, лихорадочные действия – это, например, плыть не разбирая направления, лишь бы плыть. Хотя иногда – когда есть ресурс – достаточно посмотреть, в какую сторону начали подниматься пузыри от выдыхаемого углекислого глаза. Но для это важно замедлиться, и тогда поток чувств не унесет в «глухую и мрачную даль». «И уносят меня, и уносят меня в глухую и мрачную да-а-аль/ Три черных коня, три страшных коня:/Ничто, никогда и никто!» (экспромт).
«Спасение» в том, чтобы сделать чувства переносимыми, и тогда уже что-то делать с тем, что их вызывает. Тема эта необъятная, и я обозначу несколько важных моментов, помогающих в этом деле.
А) Вернуть контекст происходящего. Для начала – вернуться в собственное тело. Лучше всего – ощутить собственную задницу, сидящую/лежащую на чем-либо. А потом – все тело. Когда «уносит», мы теряем из виду телесные ощущения, а именно они «заземляют», и позволяют осознать реальный источник наших переживаний – наш организм. Возвращаясь в тело, мы начинаем ощущать чувства как конкретные телесные проявления. Стыд –как ощущение провала в груди, например. Вину – как тяжесть на груди, плечах и шее, из-за которой трудно дышать. Страх – как обжигающий комок в животе или слабость в руках/ногах… И так далее. Это уже не глобально-вселенская катастрофа, а физическое явление. Если удается воспринять эмоцию как конкретный процесс в теле – это отлично, потому что происходит присвоение чувства и обретение границ и контекста. Важно только при всем этом дышать, а не задерживать поток кислорода.
Второй момент – оглядеться и ответить на вопрос, «где я прямо сейчас и что прямо сейчас происходит». Увидеть комнату/улицу; проходящих мимо людей; услышать звуки. Тоже помогает рассеять тотальный туман и вернуть себя в реальный мир из засасывающей воронки.
Б) Обретение ресурсов, способствующих переживанию, а не избеганию. Очень важно связать конкретный эмоциональный процесс в теле с конкретной (!) ситуацией, связанной с эмоцией. Не глобально-обобщенно «я ужасно одинока, потому что мужчины месяц на меня не смотрят, а не смотрят потому, что со мной что-то не так», а «я чувствую себя одинокой, потому что мне не удалось сегодня никого найти».
Знание о себе самом или о том, что это за чувство и зачем оно, помогает структурировать и осознавать собственное переживание. Знание того, зачем нужно горе и каковы его стадии и длительность, помогает принять это горе и дать ему возможность «поработать» (да, горевание – это целая работа). В прошлом за это отвечала традиция (с ее поминками, памятными датами и временем траура), в настоящем, увы, на это «нет времени» или нет знаний. Знание особенностей нарциссического стыда позволяет принять его как характерное проявление своих пока что автоматических реакций. Осознание себя как, например, человека, склонного к циклотимии (чередованию эйфорически-маниакального и депрессивных настроений в рамках нормы), способствует более спокойному восприятию очередной смены настроения. Осознание особенностей собственного характера и того, что твоя реакция отчасти обусловлена не реальной ситуацией, а этим самым характером, часто снижает интенсивность переживаний. То есть не «ситуация ужас-ужас-ужас», а «я, в силу своего характера, ощущаю эту ситуацию как ужас-ужас-ужас… Нет, пожалуй, уже просто как ужас».
Позволяет структурировать свои переживания и рассказ о них вслух (необязательно кому-то, можно и себе самому). По словам М. Спаниоло-Лобб, «суть бытия схватывается не тогда, когда «мы позволяем себе жить», а когда создаем свой собственный рассказ, который всегда вытекает из опыта определенной ситуации..». Поиск подходящих по смыслу слов, метафор, описывающих состояние, помогает сконцентрироваться на смысле этого состояния, вплести его в контекст собственной жизни. «Человек, который знает, «зачем», вынесет почти любое «как».
Итак, переносимыми становятся такие переживания, которые осознаются нами как связанные с конкретным контекстом (внешней ситуацией и особенностями нашего характера); как ограниченные во времени и в пространстве (находящиеся в теле), и как обладающие смыслом.
Источник: Блог психолога Ильи Латыпова
Интересуют Ваши мысли по поводу этой статьи.
Я как-то давно уже писал об Эллиоте — финансисте, который после операции по удалению доброкачественной опухоли мозга остался абсолютно нормальным человеком, за одним исключением: он больше не мог принимать решения. Никакие. Он мог потратить несколько часов на изучение ближайших ресторанов, вплоть до составления схем залов и изучения освещения столиков, но так и не мог решить, в каком из них пообедать. В ответ на предложенные врачом две возможные даты следующего визита он на час углублялся в подсчёт плюсом и минусов каждой из них, уходя во всё более мелкие детали, но так и не мог выбрать ни одну. На работе он прекрасно справлялся со сколь угодно сложными финансовыми данными и документами, но если утром перед ним клали сразу два документа — до вечера он пытался решить, с какого из них начать рабочий день.
Опухоль и последующее хирургическое вмешательство убили у Эллиота участок мозга, известный под названием «орбитофронтальная кора». На первый взгляд, по сравнению с многими людьми с опухолями мозга Эллиоту повезло — он полностью сохранил моторные и речевые функции, его IQ не уменьшился ни на единый пункт (причём по уровню IQ он попадал в верхние 3 %), да и вообще абсолютное большинство психологических тестов он проходил без запинки и демонстрировал в них результаты совершенно здорового человека. Вот только больше он не испытывал эмоций — и не мог принимать решений.
У меня тогда многие спрашивали, как вообще он после этого жил, но до подробного ответа я так и не дошёл — а вот сейчас хочу потратить полчаса и исправиться. Ну и да, ещё слишком самоуверенные люди сообщали, что решения можно принимать абсолютно без эмоций, но это обсуждать неинтересно (желающие могут попробовать полностью логически описать процесс принятия любого решения, в котором не останется вообще ни одного неотвеченного вопроса «а почему именно так?»).
Начну практически с конца, с эксперимента, который поставил известный нейрофизиолог Антонио Дамасио, занимавшийся случаем Эллиота. Это была карточная игра: перед участником клали две колоды карт, а он должен был поочерёдно тащить карты из любой из них, на свой выбор; на каждой карте была обозначена некая сумма денег, положительная и отрицательная. В первой колоде лежали карты с небольшими выигрышами и небольшими проигрышами, в итоге дававшие положительный итог, а во второй — с большими выигрышами, но ещё большими проигрышами, и эта колода уводила участника в минус. Делать какие-либо пометки в ходе игры было запрещено, а карт в колодах были десятки — то есть, сознательно удержать в голове информацию по каждой колоде было невозможно.
Кроме того, у каждого участника непрерывно измерялось сопротивление кожи — для фиксации КГР, кожно-гальванического рефлекса: при изменении эмоционального состояния человека у него меняется влажность и, соответственно, сопротивление кожи, и наоборот — изменение сопротивления означает, что человек испытывает какие-то эмоции, отсутствие сопротивления — что не испытывает. КГР нельзя обмануть ни сознательно, ни бессознательно, поэтому он является объективным критерием. Кстати, КГР используется в детекторах лжи — считается, что необходимость сознательно соврать меняет эмоциональный фон (из этого же следует, что детектор отделяет не правду от лжи, а то, что сам человек считает правдой, от того, что он считает ложью).
Результаты оказались весьма интересными. Как нормальные люди, так и люди с повреждениями иных, чем у Эллиота, областей мозга, на первых 20 картах испытывали краткие эмоциональные всплески при виде выигрыша или проигрыша — и чем больше была сумма, тем сильнее был всплеск. На третьем десятке карт картина менялась: эмоциональная реакция появлялась до того, как человек возьмёт карту — в момент выбора им колоды; с этого момента люди начинали чаще брать карты из колоды, в итоге приносящей выигрыш — но не могли объяснить экспериментатору, почему они так делают. И лишь после 7—8 десятков карт они уже могли с уверенностью сказать, что одна колода лучше другой.
У Эллиота, как ни странно, поведение на первых двадцати картах не отличалось — увидев сумму выигрыша или проигрыша, он испытывал краткий всплеск эмоций. Разница появилась дальше: ни после двух, ни после трёх, ни после пяти десятков карта у Эллиота практически ничего не изменилось: у него не выработалось устойчивой реакции на колоду, он по-прежнему эмоционально реагировал только на конкретную карту и демонстрировал слабую и быстро исчезающую реакцию на колоду, из которой эта карта была взята. Начав с 2000 долларов, к середине колоды Эллиот вынужден был занимать деньги у экспериментатора, и хотя по окончании игры (оставшись в глубоком минусе) он мог объяснить, что проиграл из-за колоды, в которой большие выигрыши сочетались с большими проигрышами, повторение игры через неделю приводило ровно к тому же результату.
Для объяснения этого эффекта Дамасио предлагает теорию соматических маркеров. Как известно, условно в мозгу можно выделить две части, регулирующие наше поведение — рациональный мозг и эмоциональный; первый представляет собой процессор общего назначения, оперирующий с помощью логики, второй — очень мощный, но ничего не знающий про логику сопроцессор, миллионами лет эволюции натренированный на быструю оценку поступающей информации. Эмоциональный мозг — это такой чёрный ящик, на входе которого информация, а на выходе — её оценка по 5-бальной шкале и перечень предлагаемых действий. Логика его работы снаружи не видна, из-за чего эмоциональный мозг может быть опасен — в новых для него ситуациях он может выдать абсолютно неверное решение; с другой стороны, он не только крайне быстр, но и способен переваривать огромные количества информации. Эмоциональный мозг учится приспосабливаться к новым ситуациям — в основном на ошибках: несовпадение его предсказаний с результатом даёт ему толчок к перестройке внутреннего алгоритма (но опять же, мы не знаем, каким именно этот алгоритм будет, мы его не контролируем). Обучить эмоциональный мозг можно только в реальных условиях (впрочем, он легко путает достоверно выглядящий тренажёр с таковыми), чтение учебников ему глубоко до лампочки.
Рациональный мозг, напротив, открыт — он оперирует понятными логическими конструкциями, всегда может взвесить «за» и «против», а также объяснить, почему он пришёл именно к такому результату. К сожалению, он крайне медлителен и неглубок — он неспособен оперировать одновременно более чем семью объектами (объём т.н. рабочей памяти, функция которая эквивалентна регистрам у компьютерного микропроцессора) и при большом количество входящих данных буквально захлёбывается, выдавая в итоге на выход во-первых, чушь, во-вторых, через полчаса после того, как уже стало поздно.
Разграничение деятельности рационального и эмоционального мозга из этого описания вполне очевидно: почти мгновенные действия эмоционального мозга дают его обладателю лишние пять минут жизни, иногда достаточные, чтобы рациональный мозг придумал решение проблемы. Например, при виде несущейся на вас машины именно эмоциональный мозг даёт команду «Отпрыгни!» (которая также практически сразу транслируется в соответствующие мышцы), что даёт возможность рациональному понять, что это машина, а также решить, откуда тут она, в какую сторону бежать дальше и нужно ли бежать вообще, и так далее. Если бы эмоциональный мозг эту команду не дал, то его владелец был бы раздавлен раньше, чем пришёл бы к логическому умозаключению о необходимости совершения незамедлительного прыжка вправо на расстояние не менее полтора метров. Хотя, разумеется, есть и обратный эффект: при серьёзной опасности эмоциональный мозг вырабатывает такую волну нейротрансмиттеров, что ей захлёстывает всё и вся, лишая человека способности рассуждать рационально минимум на несколько минут — из этого, в частности, следует колоссальный разрыв между тем, как человек представляет свои действия в критической ситуации и тем, как он в ней в итоге действует: как я уже писал, силой воображения натренировать эмоциональный мозг не получается, а в случае реальной опасности управление перехватывает именно он (да, здесь я хочу передать большой привет участникам сообщества ru-guns, который как-то приходили ко мне хором рассказывать, как они будут останавливать преступников прямо на улицах, стоит только дать им короткоствол — воображение их сильно, но к объективной реальности, увы, имеет мало отношения: человеку, не имеющему опыта реальных действий в критической ситуации, лучше заранее на всякий случай спилить мушку, причём независимо от того, сколько книг по теме он прочитал и семинаров прослушал).
Другой недостаток эмоционального мозга — он знает только о «здесь» и «сейчас». Это машина, заточенная на немедленные действия, она не умеет просчитывать их отдалённые последствия и не умеет проигрывать воображаемые ситуации (Кстати, вы в курсе, что человек, расплачиваясь кредиткой, а не наличными, склонен тратить в магазине в среднем на 20 % больше денег? Потому что передача своих денег в чужие руки вызывает автоматическую негативную реакцию эмоционального мозга, а при расплате кредиткой вы, с его точки зрения, ничего не теряете — вам же кассир её возвращает. То же самое касается покупки в кредит, да и вообще любых финансовых операций, в которых вы не несёте немедленных материальных потерь).
К счастью для нас, наш медленный и маленький рациональный мозг научился использовать большой и быстрый эмоциональный в своих корыстных целях. То, как он это делает, как раз и описывается гипотезой соматических маркеров: получив задачу по обработке новых данных, рациональный мозг первым делом просто передаёт их в полном объёме в эмоциональный, чтобы тот их переварил по своим алгоритмам и промаркировал: хорошо, плохо, делай вот так, делай не так. Эта информация возвращается в рациональный мозг, и тот из всего объёма данных и возможных реакций на них выбирает и дальше обрабатывает те, которым проставлен наивысший рейтинг.
Вам не требуется применять логику ко всему диапазону возможных вариантов. Преселекция уже проводится для вас, иногда незаметно, иногда нет. Биологический механизм, проводящий эту преселекцию, рассматривает всех кандидатов и допускает к финальному экзамену лишь немногих. Надо, конечно, отметить, что это предположение я осторожно ввожу только для персональной и социальной сферы, в случае с которыми у меня есть подтверждения, в то время как размышления Пуанкаре свидетельствуют, что оно может быть расширено и на другие области.
(Antonio Damasio, «Descartes’ Error», перевод автора)
Очередное лирическое отступление: как абитуриент, сдавший ЕГЭ на 30 баллов, вообще не попадёт на экзамен к профессору МГУ, так и идеи, которые эмоциональный мозг посчитал самыми плохими, вообще не будут рассматриваться рациональным. Поэтому в различных ситуациях решение, которое кажется абсолютно очевидным одному человеку, другому может просто в самом прямом смысле не придти в голову — ну, если под головой понимать кору лобных долей. Он просто не будет подозревать о его существовании.
Так вот, вернёмся к картам. Две колоды по несколько десятков карт — это катастрофически много для рационального мозга, он с его семью регистрами не может собрать статистику и сделать какие-то выводы по такому объёму информации. Поэтому он просто сгружает всю поступающую информацию в эмоциональный мозг и одновременно спрашивает у него о реакции на планируемые действия. Первые два десятка карт эмоциональный мозг просто копит данные — пока не наберёт достаточно статистики, чтобы начать различать колоды и выдавать позитивную или негативную эмоциональную реакцию на планируемое действие, информацию о котором ему также передаёт рациональный мозг. В результате человек чувствует (хотя ещё долго не отдаёт себе в этом сознательного отчёта), что одна колода для него почему-то стала привлекательнее другой. Он не знает, почему: эмоциональный мозг — чёрный ящик, который выдаёт на выходе только маркеры «хорошо-плохо», но не объясняет, почему они именно таковы.
Орбитофронтальный кортекс же — это отдел мозга, осуществляющий связь между рациональным и эмоциональным мышлением. Нет его — нет связи. Эмоциональный мозг по-прежнему работает и нормально реагирует на события, происходящие здесь и сейчас (то есть, в случае с карточной игрой, на выигрыш и проигрыш по каждой конкретной карте), но рациональный больше не может передать в него воображаемую картинку и получить реакцию на неё. Всё, точка. Каждая конкретная карта вызывает у Эллиота эмоции, но до того, как он её перевернул, обе колоды для него абсолютно равнозначны.
То же самое касается для него всех сторон жизни. Если человек с поражением орбитофронтального кортекса хочет есть и видит еду — это немедленный стимул, возбуждающий эмоциональный мозг, который, в свою очередь, даёт команду «взять и сожрать». Если он сейчас не голоден, а лишь планирует, где поужинать — стимулов нет, вся еда и все рестораны для него абсолютно равнозначны. Любые события из собственного прошлого для него эмоционально никак не окрашены — в здоровом человеке они реконструируются и передаются в эмоциональный мозг, который отвечает той или иной реакцией, но у Эллиота эта функция больше не работает. Точно так же для него не имеют эмоциональной окраски изображения или тексты: он может сказать, какие эмоции он должен испытывать, глядяна картинку, но в реальности он их не испытывает — для эмоционального мозга картинка является лишь разноцветным клочком бумаги, который не требует никакой реакции. Реакцию требует «живая» реконструкция представленной на картинке сцены, но эмоциональный мозг такими вещами не занимается — а с теми, кто занимается, он общался через отсутствующий ныне орбитофронтальный кортекс. По сути, рациональный мозг подготавливает информацию для эмоционального, представляя её так, как будто описываемое ей событие только что произошло в реальности — и эмоциональный мозг это проглатывает.
Разумеется, это распространяется и на будущее. Эллиот, например, в прошлой жизни бывший успешным финансистом, в новой полностью обанкротился, затеяв общий бизнес со, скажем так, людьми с сомнительной репутацией. В нормально работающем мозгу рациональная его часть оценила бы потенциальных компаньонов, нарисовала бы не очень радужную картинку последствий и передала бы её в эмоциональный мозг, который выдал бы резко негативную реакцию — но у Эллиота этот механизм больше не работал, поэтому никаких опасений по поводу судьбы предприятия он не чувствовал. Точно так же он бы мог согласиться на предложение сейчас взять сто долларов, чтобы завтра вернуть двести: на вид зеленоватой бумажки эмоциональный мозг реагирует положительно, слова «завтра» для него не существует, а картинку, представляющую, как будто завтра уже наступило, он больше не получает. Результат очевиден: такое предложение вызывает у пациента чисто позитивную реакцию, в то время как у здорового человека на первоначальную позитивную сразу наложилась бы вторая, негативная.
В общем, дети, без эмоций с голоду вы не умрёте. Но, однако, и больших успехов в жизни не достигнете — так что десять раз подумайте, прежде чем мечтать о настолько холодной голове.
В первой части статьи было описание понятия "травля", рекомендации о том, что лучше НЕ делать.
В этой заключительной части будут даны рекомендации о том что можно сделать.
От себя хочу добавить, что в комментариях было много эмоциональных обсуждений, это действительно неприятно вспоминать, не важно были ли мы участниками травли, жертвой или сторонними наблюдателями.
При воспоминании обычно всплывают те-самые эмоции - ужас бессилия, справедливый гнев, иногда они не притупляются со временем -(
На мой взгляд были и защиты - обесценивание личности собеседника, его слов, перенаправление агрессии с там-и-тогда на первого-подвернувшегося-под-руку, попытки объяснить, что это нормально-так-должно-быть.
Возможно эта статья будет помощником, в процессе чтения-обсуждения Вы сможете найти опору для себя в таких ситуациях или пересмотрите свои взгляды на травлю.
Предлагаю теперь сравнить наши мнения с мнением психолога Л. Петрановской и обсудить это в комментах.
Что можно сделать
Конечно, ситуации очень разнообразны, это общие принципы и шаги.
Назвать явление
Никаких «У моего сына (у Пети Смирнова) не ладится с одноклассниками». Когда ребенка намеренно доводят до слез, согласованно и систематически дразнят, когда отбирают, прячут, портят его вещи, когда его толкают, щипают, бьют, обзывают, подчеркнуто игнорируют — это называется ТРАВЛЯ. Насилие. Пока не назовете своим именем, все будут делать вид, что ничего особенного не происходит.
Дальше нужно понять, кто готов взять на себя ответственность за прекращение этого дела. Признак того, что готов — как раз готовность назвать травлю травлей. Идеально, если это сразу учитель. Если же он продолжает петь песню про «Ну, он такой» — придется идти выше. Надо найти того, кто назовет происходящее своим именем. И с него начинать работу. Если это руководитель, пусть отдаст распоряжение и отследит выполнение, или сделает сам, раз подчиненные не способны. Обращаться во внешние инстанции — крайний вариант, но если нет другого выхода, тянуть не надо. В нашем случае только с уровня директора пошли изменения. Директор тоже попыталась играть в игру «а что же вы со своим ребенком не поработали», но после вопроса «То есть вы расписываетесь в том, что ваш педколлектив с травлей ребенка в классе справиться не может?» быстро сменила стиль разговора и мы обо всем мило договорились.
Дальше тот взрослый, кто взял на себя ответственность, для простоты будем называть его учителем, хотя это может быть школьный психолог, вожатый в лагере, тренер, завуч и т. д. должен поговорить с группой, в которой происходит травля и НАЗВАТЬ явление группе.
Дети не осознают, что именно делают. У них в голове это называется «мы его дразним» или «мы так играем» или «мы его не любим». Они должны узнать от взрослого, что когда они делают так и эдак, это называется вот так и это — недопустимо.
Бывает, необходимо описать ситуацию с точки зрения жертвы. Мне, как ни странно, потребовалось делать это для педагогов. Иначе не получалось вытащить их из «подумаешь, дети всегда друг друга дразнят». Я им предложила представить себе: «Вот вы приходите на работу. Никто не здоровается, все отворачиваются. Вы идете по коридору — сзади смешки и шепот. Вы приходите на педсовет, садитесь. Тут же все сидящие рядом встают и демонстративно отсаживаются подальше. Вы начинаете контрольную — и обнаруживаете, что заранее записанное на доске задание кто-то стер. Вы хотите заглянуть в свой ежедневник — его нет на месте. Позже вы находите его в углу туалета, со следами ног на страницах. Однажды вы срываетесь и кричите, вас тут же вызывают к директору и отчитывают за недопустимое поведение. Вы пытаетесь пожаловаться и слышите в ответ: нужно уметь ладить с коллегами!» Ваше самочувствие? Как долго вы сможете выдержать?»
Важно: не давить на жалость. Ни в коем случае не «представляете, как ему плохо, как он несчастен?». Только : как было бы ВАМ в такой ситуации? Что чувствовали бы ВЫ? И если в ответ идут живые чувства, не злорадствовать и не нападать. Только сочувствие: да, это всякому тяжело. Мы люди и нам важно быть вместе.
Иногда первого пункта и хватает, если только-только началось.
Дать однозначную оценку.
Люди могут быть очень разными они могут нравиться друг другу больше или меньше, но это не повод травить и грызть друг друга, как пауки в банке. Люди на то и люди, разумные человеки, что они способны научиться быть вместе и работать вместе без того, чтобы. Даже если они очень-очень разные и кто-то кому-то кажется совсем неправильным. Можно привести примеры, что нам может казаться неправильным в других людях: внешность, национальность, реакции, увлечения и т. д. Привести примеры, как одно и то же качество в разные времена и в разных группах оценивалось по-разному. Есть еще классная ролевая игра про кареглазых и голубоглазых, но ее должны проводить профессионалы. А мозги хорошо прочищает.
Конечно, все это получится, только если сам взрослый так искренне считает. Это должна быть проповедь, а не нотация.
Обозначить травлю как проблему группы
Когда на людей наезжают, предъявляя им моральное обвинение, они начинают защищаться. В этот момент их не интересует, правы они или нет, главное — оправдаться. Дети не исключение. Особенно дети, зачинщики травли, потому что очень часто это дети с нарциссической травмой, абсолютно неспособные переносить стыд и вину. И они будут драться, как гладиаторы за свою роль «супер-пупер альф». То есть в ответ на называние травли насилием, вы услышите: «А чего он? А мы ничего.. А это не я.» и все в таком духе. Понятно, что толку от обсуждения в таком ключе не будет. Поэтому не надо его вести. Не надо спорить о фактах, выяснять, что именно «он», кто именно что и т. д.
Нужно обозначить травлю как болезнь ГРУППЫ.
Так и сказать: есть болезни, которые поражают не людей, а группы, классы, компании. Вот если человек не моет руки, он может подхватить инфекцию и заболеть. А если группа не следит за чистотой отношений, она тоже может заболеть — насилием. Это очень грустно, это всем вредно и плохо. И давайте-ка вместе срочно лечиться, чтобы у нас был здоровый, дружный класс. Это позволит зачинщикам сохранить лицо и даже предоставит им возможность хотя бы попробовать примерить роль недеструктивной «альфы», которая «отвечает за здоровье класса». И, что особенно важно, это снимает противопоставление между жертвами-насильниками-свидетелями. Все в одной лодке, общая проблема, давайте вместе решать.
С детьми постарше можно посмотреть и обсудить «Повелителя мух» или (лучше) «Чучело». С маленькими — «Гадкого утенка».
Активизировать моральное чувство и сформулировать выбор
Результат не будет прочным, если дети просто прогнутся под формальные требования учителя. Задача — вывести их из «стайного» азарта в осознанную позицию, включить моральную оценку происходящего.
Можно предложить детям оценить, каков их вклад в болезнь класса под названием «травля».
Допустим 1 балл — это « я никогда в этом не участвую», 2 балла — «я иногда это делаю, но потом жалею», 3 балла — «травил, травлю и буду травить, это здорово». Пусть все одновременно покажут на пальцах — сколько баллов они поставили бы себе? Если это не подростки, «троек» не будет, даже у самых отпетых агрессоров. В этом месте ни в коем случае нельзя пытаться уличить: нет, на самом деле ты травишь. Наоборот, нужно сказать: «Как я рад, у меня от сердца отлегло. Никто из вас не считает, что травить — это хорошо и правильно. Даже те, кто это делал, потом жалели. Это замечательно, значит, нам будет нетрудно вылечить свой класс». Так моральная оценка травли становится не внешней, навязанной взрослым, ее дают сами дети.
Если группа очень погрязла в удовольствии от насилия, конфронтация может быть более жесткой. Я описывала прием с «Гадким утенком» в книжке, перескажу здесь коротко. Напомнив детям тот отрывок, в котором описана травля, можно сказать примерно следующее: «Обычно, читая эту сказку, мы думаем о главном герое, об утенке. Нам его жаль, мы за него переживаем. Но сейчас я хочу, чтобы мы подумали о вот этих курах и утках. С утенком-то все потом будет хорошо, он улетит с лебедями. А они? Они так и останутся тупыми и злыми, неспособными ни сочувствовать, ни летать. Когда в классе возникает похожая ситуация, каждому приходится определиться: кто он-то в этой истории. Среди вас есть желающие быть тупыми злобными курами? Каков ваш выбор?».
Этот же прием может помочь родителям осознать, что если травят не их ребенка, а наоборот, это тоже очень серьезно. Их дети находятся в роли тупых и злобных кур, а такие роли присыхают так крепко, что начинают менять личность. Они этого хотят для своих детей?
Для индивидуального разговора с ребенком, не понимающим, что плохого в травле, это тоже подходит.
Сформулировать позитивные правила жизни в группе и заключить контракт.
До сих пор речь шла о том, как не надо. Ошибкой было бы остановиться на этом, потому что, запретив детям прежние способы реагировать и вести себя и не дав других, мы провоцируем стресс, растерянность и возвращение к старому.
Момент, когда прежняя, «плохая» групповая динамика прервана, раскрутка ее губительной спирали прекращена, самый подходящий, чтобы запустить динамику новую. И это важно делать вместе.
Достаточно просто вместе с детьми сформулировать правила жизни в группе. Например: «У нас никто не выясняет отношения кулаками. У нас не оскорбляют друг друга. У нас не смотрят спокойно, если двое дерутся — их разнимают». Если дети постарше, можно разобрать более сложные ситуации, например, то, что люди по-разному чувствительны, и то, что для одного — дружеская борьба, для другого может быть больно. Это может найти отражение в таком, например, правиле. «Если я вижу, что невольно задел и обидел человека, я прекращу делать то, что я делаю, немедленно». Но слишком много, тонко и сложно не надо, по крайней мере, для начала.
Правила выписываются на большом листе и за них все голосуют. Еще лучше — чтобы каждый поставил подпись, что обязуется их выполнять. Этот прием называется «заключение контракта», он прекрасно работает в терапевтических и тренинговых группах для взрослых, и с детьми тоже вполне эффективен. Если правила кто-то нарушает, ему могут просто молча указать на плакат с его собственной подписью.
Мониторинг и поддержка позитивных изменений
Это очень важно. В нашем случае это была главная ошибка: я поговорила с директором, та кого-то приструнила, вроде стало лучше и мы не стали дожимать, надеясь, что все постепенно выправится. А оно притихло, но тлело, как торфяное болото.
Очень важно чтобы взрослый, который взялся разруливать ситуацию, не бросал группу. Он должен регулярно спрашивать, как дела, что удается, что трудно, чем помочь. Можно сделать «счетчик травли», какой-нибудь сосуд или доску, куда каждый, кому сегодня досталось или кто видел что-то, что было похожее на насилие, может положить камешек или воткнуть кнопку. По количеству камешков определяется, хороший ли сегодня был день, лучше ли на этой неделе, чем на прошлой и т. д. Да множество есть всяких фишек, тренеры и игротехники их знают. Можно ставить спектакли, сочинять сказки и делать коллажи про «хронику выздоровления», сделать график температуры! и т. д.
Суть в том, что группа постоянно получает заинтересованный интерес от авторитетного взрослого и по-прежнему считает победу над травлей своим общим делом.
Гармонизировать иерархию
Вот теперь пора думать про популярность. Про то, чтобы каждый имел признание в чем-то своем, мог предъявить себя группе, быть полезным и ценным в ней. Праздники, конкурсы, смотры талантов, походы, экспедиции, игры на командообразование — арсенал богатый, гуляй-не хочу. Чем дольше группе предстоит прожить в этом составе, тем этот этап важнее.
Признак гармоничной групповой иерархии — отсутствие жестко закрепленных ролей «альф», «бет» и «омег», гибкое перетекание ролей: в этой ситуации лидером становится тот, в той — другой. Один лучше всех рисует, другой хохмит, третий забивает голы, четвертый придумывает игры. Чем больше разнообразной и осмысленной деятельности, тем здоровее группа.
Ну, это уже из серии «совсем хорошо». Даже если так прям не получается, достаточно мирного, спокойного сосуществования, а реализовываться дети могут в других местах.
Конечно, есть множество осложненных ситуаций, например, агрессивное поведение жертвы, или устойчивая виктимность, или поддержка травли родителями. Но это уже надо вникать и думать, как быть в данном случае. А общую стратегию я примерно описала.
Предлагаю обсудить этот текст, приветствуются Ваши мысли по поводу прочитанного, а также Ваши истории из жизни или Ваших знакомых.
Почему возникает травля?
Такова потребность возраста. Детям надо быть в стае, надо осознавать себя через противопоставление другим, надо полностью ощущать принадлежность. Всем, кроме ярких индивидуалистов, жизненно нужно чувство групповой сплоченности. Если есть какие-то позитивные основания, чтобы эту сплоченность чувствовать, все хорошо, травля не нужна. Если дети чем-то заняты, у них общая цель, общие интересы. В современной школе этого нет совсем. Все атомизировано: пришли — отучились — разошлись. А оно надо.
И рано или поздно случается открытие: можно сплотиться ПРОТИВ кого-то. Тогда наступает вожделенное. Многие в комментах отмечали особое упоение, удаль, веселье, эйфорию, которые охватывают участников травли, потому что они — ВМЕСТЕ. И они — ХОРОШИЕ. Не так важно, что в это вкладывается, высокие или красивые, или умные, или модные, или, наоборот, бравые двоечники. Важно, что с ними все ОК, потому что еще уверенности в себе нет, собственной сформированной самооценки нет, а быть ОК очень хочется.
Чем больше ребенок неуверен в себе, чем больше зависит от оценки окружающих, тем более вероятно, что он будет активно участвовать в травле. Зачинщики нередко имеют нарциссические черты. То есть на самом деле они так панически боятся, что кто-то догадается об их несовершенстве, что из кожи вон лезут, заранее перенаправляя огонь на кого-то.
Само выражение «козел отпущения» пошло от древнего иудейского обычая раз в год навешивать на бедное животное все свои грехи и отправлять его в пустыню, на съедение демону. Удобно. Меняться не надо, делать ничего не надо, перекинул на козла — свободен. Подобные механизмы существовали и существуют во всех культурах. Старо как мир.
Часто объясняют травлю с позиций этологии, мол, есть альфа-особи, есть омега-особи, и т. д. Все это, конечно, так, но люди все же посложней обезьян будут, и к этому все не сводится. Как минимум, эта теория не объясняет, почему есть группы без травли. Да, со своими звездами, среднячками и «особыми», но при этом без насилия. Поэтому меня этот подход не устраивает. Можно объявить, что это, мол, у них такое распределение, и просто он омега, и все. Всем расслабиться.
Между тем вопрос именно в этом. Почему некоторые детские коллективы оказываются беззащитны перед групповой иерархией, вшитой от природы, а другие-то нет, живут по-человечески. Мое убеждение, что до подросткового возраста это полностью зависит от взрослых. Если есть авторитетный взрослый, который насилия не приемлет, его не будет.
А мы что имеем? Учителя сплошь и рядом считают атмосферу в классе не своим делом. Или хотели бы что-то сделать, да не могут. Этому, кстати, учат где-нибудь? В программе педвузов хоть говорят о таком феномене, как травля? Есть и такие, что сами провоцируют, им это кажется очень классным способом управлять детским коллективом.
Иногда невольно провоцируют. Например, любимый учителями физкультуры способ скоротать урок — эстафета. Всем весело, учителю легко. Плохо неспортивным детям, которым достается за то, что «подвели команду». Если учитель никак это не отслеживает и не работает с этим, а наоборот, подогревает азарт, травля неизбежна.
Ну, а дальше вступают в силу действие системных законов. После того, как группа назначила «козла отпущения» и сложилась как дисфункциональная, то есть замешанная на насилии, она такой и останется без сильных причин измениться. Распробовав вкус насилия, детский коллектив остановиться сам не может. Если дети оказываются предоставлены сами себе — дело может далеко зайти. «Повелитель мух» или «Чучело» — там все описано.
Плюс общий высокий уровень разлитой агрессии — она в воздухе разлита, а уж форма найдется.
Типичные ошибки взрослых
Ждать, что само пройдет.
Само не проходит. У детей до подросткового возраста – точно. Позже — есть небольшой шанс. Если в группе найдутся достаточно авторитетные дети (не обязательно лидеры), которые вдруг увидят эту ситуацию иначе и решатся заявить о своем видении — это может сильно уменьшить травлю.
В нашем классе сильно травили мальчика из не очень благополучной семьи, очень жестоко, он считался «вонючим» (был энурез, как я теперь понимаю). Били, обзывали, отнимали портфель, в общем, по полной программе. Жалко его было всегда, но это воспринималось как данность, неизбежность — ведь «он такой».
Учителя тоже в основном пытались давить на жалость, что дела не улучшало. А потом, классе в 6, вдруг накрыло осознание, что так нельзя. Что просто нельзя и все, независимо от того, какой он. Ощущение холода между лопаток от 30 взглядов, когда я иду через весь класс и сажусь рядом с ним (на это место НИКТО и НИКОГДА добровольно не садился), я не забуду всю жизнь. И шепот «С вонючкой села! Сама провоняет!».
Это было почти социальное самоубийство с моей стороны. Но внутри было это вот новое чувство, и выбора не было. Как бы я теперь назвала, мораль проклюнулась. Как раз в 12. И ничего, обошлось. Поудивлялись и приняли как факт. Видимо, мораль начала не только у меня уже прорезаться, дети были умные. А мальчик потом приходил ко мне домой, я его по русскому подтягивала, очень интересный оказался, вежливый и читал много. Как-то потише стало вскоре с травлей. Не полюбили его, конечно, но обижали меньше.
Но до 12 с собственной моралью у детей слабовато (еще и мозг не созрел). И задавать им моральные ориентиры обязаны взрослые. Дети в этом возрасте очень готовы их услышать и принять. И наоборот, в подростковой группе взрослый может и не справиться, если там уже сложилась, так сказать, «антимораль». По крайней мере, ему будет гораздо труднее.
Оправдывать, объясняя
Объяснений, почему возникает травля — воз и маленькая тележка. Здесь и потребность возраста, и давление закрытой системы (школа, тюрьма, армия), и групповая иерархия (альфы-омеги), и личные особенности детей (например, пережитый опыт насилия, приведший к виктимности или агрессивности). Все это очень важно и интересно, и безусловно стоит изучать и понимать.
Но. Если из всего этого делается вывод: «так что же вы хотите, вот ведь сколько причин, потому и травят», это и есть оправдывать, объясняя. Травля в конкретном классе, от которой страдают прямо сейчас конкретные дети — не вопрос научных изысканий, это вопрос морали и прав человека. С этой точки зрения неважно, кто какая буква. Будь ты хоть трижды альфа, будь он хоть сто раз странный и «не такой», травить не смей!
Если в голове взрослого такого твердого убеждения нет, и он в упоении от собственной проницательности «анализирует причины», вместо того, чтобы дать определенную оценку и выдвинуть требования, остановить травлю он не сможет.
Причины часто столь глобальные, что устранить их невозможно, Скажем, агрессию в обществе или насильственность и закрытость школьной системы. Или вот дети, обделенные любовью родителей и потому самоутверждающиеся за счет других, всегда были, есть и будут. Это не значит, что надо терпеть травлю.
Надо ставить цели скромнее: нет задачи изменить причины, есть задача изменить ПОВЕДЕНИЕ конкретной группы детей.
Путать травлю и непопулярность.
Подмена проблемы. Никто никому не обязан, чтобы его все любили. Не могут быть все одинаково популярны. Суть травли — не в том, что кто-то кого-то не любит. Суть травли — НАСИЛИЕ. Это групповое насилие, эмоциональное и/или физическое. И именно за это отвечает взрослый, которому доверена группа детей. За их защищенность от насилия.
Многим детям и не нужна особая популярность в классе, они вполне без нее проживут. Они могут быть от природы интровертны, застенчивы или просто душой принадлежать не к этой, случайно собранной по административному признаку, а совсем к другой группе. Они хотят одного — безопасности. И имеют на нее полное право.
Педагоги, сводящие все к непопулярности, часто искренне стараются исправить дело. Они обращают внимание группы на достоинства жертвы, пытаются повысить ее рейтинг особыми поручениями и т. д. И это все очень мило и действенно, при одном условии: травля как насилие УЖЕ прекращена. Тогда да, можно грамоты на стенку вешать. Если нет — все и любые достоинства жертвы в глазах группы, захваченной азартом травли, будут мгновенно превращены в недостатки.
Выиграл олимпиаду — «ботан».
Помог кому-то — «подлиза».
Нарисовал хорошо — «художник-мазила-мочи Левитана».
В грязной атмосфере насилия не пробьются ростки интереса и уважения. Сначала надо провести дезинфекцию.
Эту ошибку, кстати, нередко поддерживают детские книжки и фильмы. Соверши подвиг, впечатли всех, и жизнь наладится. Если дело только в непопулярности — может быть. Если идет травля — нет. И даже может быть наоборот. Как-то я общалась с девицей, со смаком вспоминавшей, как они в каком-то лагере для детей-мажоров травили Яну Поплавскую, которая вип-родителей не имела, а путевку ей дали после успеха фильма про Красную Шапочку. Травили «чтобы знала, что она все равно не нашего круга, хоть и артистка». Сама девица была похожа на крысу, если честно.
Считать травлю проблемой жертвы
Конечно, явственно страдает именно жертва. Те, кто травит, прямо сейчас могут выглядеть очень довольными собой. Однако важно понимать, что страдают в результате все.
Страдает жертва, получившая опыт унижения, отвержения и незащищенности, травму самооценки, а то и нарушения эмоционального развития из-за долгого и сильного стресса.
Страдают свидетели, те, кто стоял в стороне и делал вид, что ничего особенного не происходит, и в это самое время получал опыт бессилия перед властью толпы и стыда за свое слабодушие, поскольку не решился вступиться и поддерживал травлю из страха самому оказаться жертвой. В комментариях много было такого опыта. Этот опыт иногда может быть полезен для подростка, у которого уже есть достаточно сил для морального выбора. Приводили примеры, как испытанный острый стыд заставлял что-то делать. Но для ребенка младшего возраста такой опыт всегда травматичен и разрушителен, стыд загоняет его в угол, и все. Это все равно как насильно ставить ребенка на ноги до того, как они достаточно окрепли. Будет искривление костей.
Страдают преследователи, получая опыт шакалов в стае, или опыт кукловода, опыт безнаказанности, иллюзию своей силы и правоты. Этот опыт приводит к огрублению чувств, отрезанию возможностей для тонких и близких отношений, в конечном итоге — к деструктивным, асоциальным чертам личности. Пиррова победа, которая потом обернется одиночеством и положением изгоя во взрослом коллективе, где никто уже не станет особо бояться такого «булли», а вот общаться с ним особо не захочет. Даже если он будет успешен и станет начальником, счастья в его жизни будем немного, носи он хоть сплошное «Прада», как известно.
Наконец, это все плохо для группы в целом, для ее эффективности, способности справляться с трудностями. Насилие — страшный пожиратель энергии, ни на что другое сил у группы уже не остается. В том числе и на учебу.
Если это не вашего ребенка травят — не думайте, что лично у вас нет повода для беспокойства. Не говоря уже о том, что тлеющая подолгу травля всегда прорывается вспышками настоящего насилия. И тогда абсолютно любой — в том числе и ваш — ребенок может оказаться «назначен» группой исполнить ее волю и «дать ему как следует». Он сам потом не сможет объяснить, почему так озверел и почему сделал то, что ему вовсе не свойственно. Ну, а дальше варианты. Либо он сам рискует совершить серьезное преступление, либо доведенная до отчаяния жертва даст отпор и…
Считать травлю проблемой личностей, а не группы
Это подход типа «все дело в том, что они такие».
Чаще всего приходится слышать, что жертва — «такая» (причем неважно, в негативном ключе: глупая, некрасивая, конфликтная или в позитивном: одаренная, нестандартная, «индиго» и т. д.).
«Козлом отпущения» может стать каждый.
Это иллюзия, что для этого надо быть каким-то особо ненормальным. Да, иногда и так бывает. А иногда и вовсе наоборот. И вообще как угодно. Очки (веснушки), толщина (худоба), национальность, бедная одежда — все пойдет. Да, есть качества, которые способствуют закреплению этой роли — чувствительность, обидчивость, просто повышенная ранимость в этот период. Есть и особый случай детей виктимных, переживших насилие и так привлекающих внимание к себе. Но в общем и целом причина травли — не в особенностях жертвы, а в особенностях ГРУППЫ. Один и тот же ребенок может быть изгоем в одной группе и своим в другой. Или перестать быть изгоем в той же самой за короткий срок, скажем, после смены классного руководителя.
Также не имеет смысла сводить причину травли к качествам тех, кто травит: они «звери, гаденыши, быдло, наглые отпрыски нуворишей» и т. п. Опять-таки, конечно, роль инициаторов травли часто берут на себя дети не самые благополучные внутренне. Но одних только их качеств недостаточно. Я много раз наблюдала, как самые отъявленные травители, случайно оказавшись с травимым вдвоем, например, на продленке, мирно с ней играли. И опять-таки, при смене взрослого лидера или позиции этого лидера по отношению к происходящему нередко «эти сволочи» поразительно быстро меняют свое поведение, хотя, конечно, не могут так стремительно решить свои внутренние проблемы или повысить свой культурный уровень.
Эта ошибка лежит в основе попыток преодолеть травлю путем «разговоров по душам» или «индивидуальной работы с психологом». С жертвой ли, с агрессорами ли. Травля, как любое застревание в деструктивной динамике — болезнь группы. И работать надо с группой в целом. То же относится к попыткам «взять за грудки». Это может защитить конкретного ребенка, но группа, вкусившая «крови», тут же выберет другую жертву. Просто убрать жертву или зачинщика, все сведя к их личным особенностям, тоже не факт, что поможет — действо вполне может продолжиться с другими исполнителями главных ролей.
Пытаться решить проблему травли, решая личные проблемы действующих лиц — все равно, что пытаться решить проблему аварий на дорогах не разумными ПДД и контролем за их исполнением, а развитием у каждого отдельного водителя скорости реакции, вежливости и любви к ближнему. Конечно, помогать детям решать внутренние проблемы тоже нужно, но это работа долгая и в ситуации актуальной травли невозможная обычно. Надо сначала прекратить травмирующее воздействие, а потом уж лечить.
Давить на жалость
Пытаться объяснить агрессорам, как жертве плохо и призывать посочувствовать. Не поможет, только укрепит их в позиции сильного, который хочет казнит, хочет милует. А жертву обидит, унизит или подкрепит ее беспомощность. Особенно если это мальчик.
Принимать правила игры.
Это самое важное, пожалуй. Ошибка — выбирать между виктимностью и агрессией.
Любая ситуация насилия провоцирует именно этот выбор.
Либо «меня бьют, потому что я слабый, и всегда будут бить». Либо «меня бить не будут ни за что, я сильный и бить буду я».
При всей кажущейся разнице обе эти позиции сходны. Они обе базируются на одном и том же убеждении о том, как устроен мир. А именно: «сильный бьет слабого». Поэтому если взрослый идентифицируется или подталкивает ребенка идентифицироваться с одной из этих позиций, он тем самым подкрепляет эту картину мира.
Подталкивать ребенка — это значит говорить ему «подумай, в чем ты сам виноват» или «дай ему, чтоб неповадно было». В том и другом случае ребенок получает от взрослого такой месседж: «Мир, знаешь ли, устроен так и другого мира у нас для тебя нет. Ты можешь капитулировать перед насилием, предать себя и измениться так, как от тебя требуют. Им виднее, каким ты должен быть, они сильны, а значит — правы. Или можешь наплевать на собственную безопасность (не бойся!), и озвереть, тогда тебя не тронут. Еще вариант: отрезать от себя чувства (не обращай внимания!) и научиться изображать лицом не то, что происходит внутри. Выбирай, детка!». По сути, взрослый в этом случае солидаризируется с травлей как явлением и оставляет ребенка один на один с ней. Ребенок за всеми этими «Учись налаживать отношения» или «Дай сдачи» слышит: «Тебя никто не защитит, даже не надейся. Справляйся сам, как знаешь»
Собственно, оно, может, и ничего, если, опять же, мы имеем дело с подростком, которому уже пора обретать самостоятельность и рассчитывать на себя. Если до этого у него было достаточно поддержки и если даже сейчас он все же застрахован от совсем крайних проявлений насилия, он может справиться. Тогда, как справедливо кто-то отметил, это будет инициация, опыт болезненный, но ведущий к развитию. Заодно подросток сможет принять собственное решение о том, так или не так устроен мир и готов ли он с этим мироустройством согласиться. Это тоже зависит от того, была ли ему прежде взрослыми предъявлена иная система ценностей и есть ли у него тыл в семье.
Если же ребенок младше, такое поведение взрослых лишает его защищенности и обрекает на преждевременную инициацию, которую да, сильный ребенок может пройти, но всегда дорого за это платит. А слабый так и вообще ломается. И начинает верить, что «мир устроен так». Такие волны этой детской незащищенности плескались в комментариях к прошлым постам…
Когда я писала, что нужно идти на конфронтацию, я именно это имела в виду. Не конфронтацию с конкретными глупыми детьми, а конфронтацию с правилами игры по которым «сильный имеет право бить слабого». С травлей как насилием, как болезнью, отравой, моральной ржавчиной. С тем, чего не должно быть. Что нельзя оправдывать, от чего ЛЮБОЙ ребенок должен быть защищен — и точка.
Этот тот самый главный вывод, о котором я уже писала. Без конфронтации здесь невозможно, уговоры не помогут, «командообразование» тоже. Идти на конфронтацию неохота, неловко, нет опыта, потому что сами мы почти все имеем опыт жертвы и/или опыт травящего, и сами мечемся между виктимностью и агрессивностью.
Продолжение по поводу, того что можно сделать в следующей, заключительной части
