Либеральная контрреволюция
О цифровом космополитизме и Европе
В нашем издании есть любители поговорить о консервативной революции. Традиционализм, религиозная философия и имперский национализм – единственное спасение нынешней Европы, говорят они. Их убеждения базируются на трудах Шпенглера, Ильина, Юнгера и Эволы. Консервативная революция предполагает главным образом форматирование культурного пространства, а это неразрывно связано с политикой. Процесс этот длительный, иногда даже перманентный, и его целью является возврат к фундаментальным традиционным ценностям – культурным, религиозным и общественным. Мы же сейчас поговорим о, если угодно, либеральной контрреволюции.
Революция – это коренной слом старого порядка. Контрреволюция же, в общем случае, не тождественна возвращению к этому старому порядку. Она может быть даже гораздо более локальна, чем революция. Известное Вандейское восстание, поднятое в какой-то мере роялистами, так и не вышло за пределы небольшой области на северо-западе Франции. Несмотря на безупречные белые флаги, основной причиной мятежа была экономическая ситуация и недовольство крестьян. Французская революция была осуществлена горожанами и появляющимися капиталистами в своих интересах, поэтому крестьяне не чувствовали себя удовлетворёнными. Прибавьте к этому кельтское происхождение жителей северо-запада и их фанатичную религиозность, и для чистого монархизма останется довольно мало места. Мы знаем Вандейское восстание как мятеж роялистов благодаря высшему командованию восставших – крупные аристократы и эмигранты были действительно верны в первую очередь Франции и королю. В народной же толще контрреволюция мало чем отличалась от простой жакерии.
В нашем случае консервативная революция – это слом тенденций к глобализации, к размытию ценностей и деградации. Кроме прочего, современные консерваторы, как правило, ориентируются на национализм. Это абсолютно естественно, но они также стремятся монополизировать его, что уже не совсем правомерно. Национализм возник в эпоху Просвещения, увенчав собой либеральную мысль. Либерализм как стремление к освобождению и развитию личности предполагает национальную самоидентификацию. В эпоху Просвещения такой идентификации была противопоставлена архаичная феодальная модель, строившаяся вокруг сюзерена. Либеральная мысль объединила людей по принципу национальной принадлежности, во многом породив сам конструкт нации. Один из прямых создателей современного общества, Вольтер, был последовательным либералом и космополитом, что не мешало ему быть лояльным подданным короля, националистом и католиком.
В настоящее время национальное государство – это оптимум. Гражданский национализм способствует нормальной работе общественных институтов и развитию культуры. Конца эпохи национальных государств пока не предвидится, и сейчас все другие формы государственности неэффективны. С точки зрения искусства это означает, что без национально-ориентированной интеллигенции его попросту не будет. Чтобы убедиться в этом, можно оценить современное российское искусство, фактически не существующее. Либерализм не может обходить стороной национальное строительство, он его предполагает. Основные ценности либерализма – личная свобода и прогрессивное развитие – также предполагают ориентацию на национализм как самую современную государственную идею. Поэтому приписывать современным консерваторам исключительные права на национализм не стоит.
Развитие личности напрямую связано с расширением культурного поля, в котором она находится. Современный цифровой век практически не предполагает информационных барьеров, мобильность человека и его капитала почти упёрлась в потолок. Активно живущих людей, не знающих хотя бы азов английского языка, уже не найти. Большинство же молодых граждан первого мира свободно говорит на двух-трёх языках, вращаясь в объединённом информационном пространстве. В Европе нет границ между государствами, что вынуждает разные культуры к симбиозу. Это и есть космополитизм – способность свободно пользоваться продуктами разных культур, встраивая личность в их общую сферу. Сейчас можно кое-где услышать, что слово «космополитизм» – это антоним к слову «патриотизм». Либеральная же мысль понимает под космополитизмом не работу на Госдеп, а принадлежность к объединённому культурному пространству. Кроме того, если в галантное время космополитизм принадлежал аристократии, то сейчас он приобрёл характер массового продукта, стал цифровым и проник во все сферы деятельности. Глобализация – такая вещь, которую лучше возглавить, пока она не выбросила тебя в Латинскую Америку.
Разумеется, это не предполагает отказ от национализма как идеи государственного и общественного строительства. Однако, глупо отрицать, что нынешний европеец может не быть космополитом без серьёзного ограничения жизненного пространства. «Европа наций» – столь любимое консерваторами понятие – в первую очередь всё же Европа, и ни одна европейская нация не может быть представлена без её контекста. Русские так же немыслимы без Европы, как она без них, и это не «западничество», а констатация факта. Кстати, разделение на «западничество» и «славянофильство» – довольно вредная подмена понятий. Россия жизнеспособна только как часть западного мира, но ни в коем случае это не означает необходимость отказа от национальной или культурной идентичности. С другой стороны, чтобы так рассуждать, для начала русским хорошо бы заиметь своё национальное государство, в котором были бы естественные условия для развития культуры. Традиционализм, предлагаемый сейчас жителю подмосковной пятиэтажки, лишён смысла – постсоветский человек не имеет традиций, советская власть перемешала общество, разорвала горизонтальные и родственные связи, катком прошлась по русской самоидентификации, и теперь на пустоту в голове обывателя легко приходит даже самый нелепый национальный миф каких-нибудь лимитрофов. Кроме того, сама пятиэтажка находится в плохом состоянии, трубы текут, а вместо садовой дорожки – грязь или гололёд. Вот такие у нас традиции и такая у нас самобытность.
***
Европейские нации оформились в предыдущие три столетия. В это же время формировалась и современная городская культура, пришедшая на смену архаичной сельской. Городская культура по сути космполитична, в ней остаётся мало места для сельского однообразия. Окончательный слом традиционного общества в двадцатом веке оставил из явных отличий между европейцами только язык, а оперировать несколькими языками для образованного человека – не проблема. Традиционализм же часто граничит с архаикой, опасно близко подходя к дегенеративным формам. У нас с вами перед глазами есть отличный пример – Россия. Русская культура, созданная в первоклассной европейской империи за два блистательных века, построена аристократией, дворянами и, позже, городскими разночинцами-интеллектуалами. Эти люди находились в контакте с остальной Европой, знали разные языки, взаимодействовали с иностранцами – в общем, свободно чувствовали себя в космополитичном цивилизованном мире. Поэтому, например, русский костюм включает в себя мундир, а не рубаху-косоворотку. Лубок, конечно, должен иногда присутствовать в культуре для создания эстетики, но он глубоко вторичен. А полностью замыкать своё культурное пространство на самобытной сельской «традиции» – это участь окраинных сепаратистов, неспособных создать ничего действительно стоящего, и вырождающихся в некоторое подобие африканцев (иногда посреди Европы).
Либерализм тем самым космополитичен, гуманистичен и толерантен. Конечно, эти термины сейчас обладают не лучшей репутацией. Многие указывают на трудности современной Европы, в частности, на наплыв африканцев и азиатов. Европа умирает, говорят скептики и консерваторы. Однако не стоит недооценивать Европу, не умершую, например, в Тридцатилетнюю войну, когда обезумевшие религиозные фанатики и алчные до власти князья перебили значительную часть населения Германии. Когда турки стояли у стен Вены, Европа тоже умирала. Потом были разрушительная революция с Адскими колоннами, социал-демократы, две мировые войны, соцлагерь – и всё равно Европа пока живёт. Толерантность и гуманизм вовсе не означают пацифизм и беззащитность. Король Франции Генрих IV говорил, что отстаивает свои гуманистические убеждения с оружием в руках, потому что не знает другого способа. Вольтер ради толерантности призывал «уничтожить скверну», а не быть толерантным к ней. Либерализм этих двух господ и короля Людовика XIV сделал для развития их страны гораздо больше, чем замкнутая и консервативная политика других королей. И напрасно, кстати, французскую революцию отождествляют с Вольтером. Нет оснований полагать, что его убеждения, высказанные в жизнеописании Людовика XIV и в собрании эссе о толерантности, имеют что-то общее с кровавым обскурантизмом революции.
Что касается обскурантизма – это ещё одно слабое место консервативной революции. Риск вырождения идеологии в простое сектантство в этом случае очень высок. В традиционализме вводятся разного рода спиритуальные категории, некий «дух» возводится в абсолют, при этом мифология соседствует с фундаментальной религиозностью и христианской теологией. Традиционализм построен на иррациональном, он апеллирует к суеверной стороне религиозного мистицизма. В то же время, невозможно не признать, что современное европейское общество, в основном, секулярно. Польские женщины, конечно, вынуждены ездить в Калининград, чтобы сделать аборт, но это скорее карнавальное исключение, изюминка, славянская чудинка. Почти вся Европа состоит из светских государств, и есть основания полагать, что это к этому люди пришил не просто так.
Религия в её средневековом виде выполняла разные функции, в их числе было и поддержание мира среди людей. Вольтер, говоря о религии, утверждал, что человеку всегда была нужна узда. Известно также, что человеку всегда был нужен костыль – слишком много в нашей жизни бедности, онкологии, войны и разочарования. Религия помогает человеку жить и спасать свою душу. Однако, в эпоху Просвящения человеческое знание переросло суеверия, которые в своих целях навязывало широким массам духовенство. Зависимость населения от церкви уменьшалась, а обществом стали управлять капиталисты. Так вышло, что гражданские институты лучше показали себя светскими. Секуляризация же обеспечила национальное строительство. Можно долго спорить о роли церкви в истории, но это сейчас не важно. Важно то, что либерализм, не отрицая христианские ценности и Христову веру, мыслит общество светским, а идентификацию человека – национальной. Для поддержания достойного уровня жизни современному европейцу образование важнее религиозности, так как религия уже давно не удерживает человека, например, от войн. Религиозный мистицизм консервативной революции в этом смысле предлагает постсоветскому человеку устаревший контент, с которым он постсоветским человеком быть не перестанет.
Направленный в прошлое общий вектор традиционализма не подходит, как нам кажется, для развития русского искусства и русской культуры в целом. Преемственность с исторической Россией почти утеряна. По большому счёту, осталась только мутная темнота советской эпохи, за которой ничего не видно. Либерализм же, устремлённый вперёд, должен способствовать национальному строительству лучше традиционализма, так как сосредоточен на свободе и развитии личности, космополитизме и воинствующем гуманизме. Эстетически консервативная революция, несомненно, имеет огромную ценность, но национально-ориентированная интеллигенция появится именно в результате либеральной контрреволюции, под которой мы понимаем сдерживание архаизации общества и негативных эффектов реакции традиционализма. Поэтому пора откладывать в сторону Монтеня и готовиться к штурму Бордо. Аминь.
