ZavrinDaniil

Вавилов и Моисеев шли следом. Вавилов также старательно выбирал из небольшого, но очень калорийного меню. Моисеев же схватил первое, что попалось, стараясь не отставать, вслушиваясь в диалог генерала и Алексея Алексеевича. За кассой сидел молоденький поваренок.

— О, я заплачу, — сказал генерал, — не хватало еще, чтобы мои гости платили.

Он вытащил кошелек и несколько рублей. Обошлось без сдачи, видимо, генерал частенько оставлял чаевые местной кухне. Моисеев поднял свой поднос, но поваренок остановил его.

— С вас три рубля.

— Генерал заплатил же.

— Но не за вас.

Моисеев покраснел и начал спешно рыться в карманах. Такого стыда он не испытывал очень давно, наверное, еще со времен университета, когда пару раз попадался в студенческой столовой. Да и деньги не сразу нашлись.

— Вот, пожалуйста, — наконец сказал он, кладя помятые три рубля. — Я салфетки возьму?

— Только офицерам, — улыбнулся поваренок, но все же протянул их.

Моисеев поднял поднос и пошел к столику, где уже сидели Вавилов и генерал, настроение у него было при этом препаскуднейшее. Да и, судя по всему, вступительную часть он уже пропустил, так как генерал уже вовсю входил в элемент не спокойного общения, а спора.

— Так вот, — сказал генерал, ткнув вилку в салат. — Сама идея принадлежала именно нам, а ваш брат подключился заметно позднее, хотя, не скрою, вклад его огромен.

— Но без нас нет разработок, — ответил ему Вавилов.

— Зато у нас организация. А это куда важнее. Без организации нет порядка и цивилизации в целом. Дисциплина и страх — вот что позволяет государственности держаться на плаву.

— Извините за опоздание, — заметил Моисеев, присаживаясь. — о чем вы тут говорили?

— О вкладах в развитие, — сказал Вавилов, развозя ложкой крем-суп, — товарищ генерал замечает, что самое главное — это организация. А я же говорю, что продвижение и развитие идей важнее.

— Грубо говоря, каждый тянет одеяло на себя. Как, впрочем, и всегда, — сухо резюмировал генерал. — Но важно учитывать, что вы сейчас находитесь не у себя в университете, а на военной базе. И это вносит существенные коррективы в наш с вами спор. И еще, вот те ребятки — тоже солдаты. Слева — прапорщик Загоняйко, а справа — прапорщик Безрукий. И их присутствие здесь также подчеркивает важность участия военных. А иначе что бы вы кушали, господа ученые?

— Чем-то мы ведь раньше питались, — хмуро заметил Моисеев.

— Да, точно, — подхватил диалог Вавилов, уловив недовольный взгляд генерала, — Что касается еды. Я так понимаю, тут у вас не по талонам. Может, нам можно подешевле, а то цены у вас, как вы правильно заметили, не университетские.

— Про цены я ничего не говорил, лишь о самом факте наличия столовой. А что касается условий, я поговорю с руководством. Но у вас и так льготные условия, к тому же всегда есть в наличии фрукты. Это уже немало.

— Да что вы заладили: фрукты, фрукты. Как будто в одних фруктах дело! — вскрикнул Моисеев и едва ли не стукнул кулаком по столу. — Скажите лучше, зачем мы здесь? И вся это клоунада разом закончится.

Генерал на мгновение замер, Вавилов тоже оторопел. Возникла неловкая пауза, но Моисеев решил не отступать и не сводил взгляда с Чепкасова. Ему вдруг показалось, что если он отступит, то уже никогда не сможет вернуть прежние позиции, какими бы несущественными они ни казались.

— А вы все-таки более нервный, чем кажетесь на первый взгляд, — озабоченно сказал генерал, кладя вилку рядом с тарелкой. — Что ж, если прям так ставите вопрос, то да, вам стоит показать, с чем вы будете иметь дело.

— Да уж. Покажите.

— Только без наглости, — ткнул в него пальцем генерал-лейтенант, — я и так иду вам навстречу, проводя ознакомление чуть раньше. И все из уважения к вашему коллеге, Алексею Алексеевичу.

— Спасибо, генерал–лейтенант, — прислонил ладонь к груди Вавилов. — Для меня это честь.

— Ладно, идите за мной. Сейчас перед вами откроется то, о чем знает не больше пятидесяти пяти человек на всей планете, включая технический персонал.

— Ого. Наверное, вы даже досье на каждого имеете, — не удержался Моисеев.

— И на их родных. На всех, кто как-то будет связан с этим проектом. Это ведь дело государственной важности. При всем моем уважении.

— При всем моем уважении у нас почти все проекты такие. Вы даже не представляете, сколько подобных бумажек мне приходилось подписывать.

— Остановись, Коль, — ткнул его в бок Вавилов. — Сказано же, идем смотреть государственную тайну, так что, прошу, прояви терпение, совсем немного осталось.

С этими словами Вавилов проследовал в любезно открытую перед генералом дверь, ведущую вглубь базы.

***

Спускаясь по лестнице, Моисеев не мог отделаться от мысли, что реальность очень похожа на какой-нибудь ужастик, где безумный профессор ведет своих жертв в подземелье. Только с той разницей, что здесь в роли злого профессора — генерал советской армии, а в роли жертв — два видных агронома.

Они встали у очередных дверей, где дежурили два солдата, и предъявили пропуска. Сверившись, один из служащих вытащил что-то вроде карточки и вставил в небольшой разъем, после чего второй сделал то же самое.

— У нас здесь самые современные виды охраны, — с гордостью заметил генерал.

Вавилов едва заметно сжал руку Моисеева и, сгорая от предвкушения, закусил старческую губу. Оно и понятно, они так долго томились здесь ожиданием.

Первое помещение, как понял Моисеев, было лабораторией. Видимо, не столько для изучения сельскохозяйственных образцов, сколько для работы в целом. Помимо знакомых ему приборов тут были и различные экраны, что крайне редко встретишь в привычных советских лабораториях.

— Лучшее, что есть на западе, есть и здесь, — продолжал говорить генерал. — Единственное отличие — это мозги, которые мы тут собрали. Но об этом чуть позже.

— А что конкретно здесь изучается? Я никогда не видел столько техники, даже для обработки пород с Кольской сверхглубокой, — заметил Моисеев и, поймав на себе взгляд Вавилова, добавил: — в Заполярном родня есть, заодно и экскурсию провели.

— Потому что здесь мы изучаем нечто большее, чем остатки древней земной коры, — сказал генерал, подводя их и большому накрытому стеклянным куполом растению. — Здесь мы изучаем одно из настоящих чудес света.

— Господи Иисусе, это что, борщевик?! — Моисеев поднял глаза, пытаясь измерить высоту стебля. — Тут же метра четыре!

— Четыре с четвертью, если быть точнее.

— Но как? — Моисеев посмотрел на градусник. — У вас температура в три градуса. И это даже не средняя полоса.

— И не только. Борщевик также со всеми современными пестицидами воюет, — сказал человек в белом халате, выходя из-за стола с экранами, — крайне живучее и уникальное растение.

Подойдя к ним поближе, человек улыбнулся. Это был высокий широкоплечий блондин с длинными волосами и круглыми очками, придающими ему очень интересное сочетание строгости и помпезности.

— Вадим Альбертович Сосновский, — сказал он, приложив руку к груди и поклонившись. — Прошу извинить, что не представился сразу, но уж очень хотелось посмотреть на вашу реакцию.

— А вы? — поднял палец Моисеев, пытаясь вспомнить. — Вы же…

— Да, все верно, сын Альберта Сосновского, — Вадим посмотрел на борщевик. — Не правда ли, удивительный экземпляр? Я лично руководил его селекцией!

— А те, что передали нам?

— А, эти недоделанные гибриды? — Альберт снисходительно улыбнулся. — Это тоже моя работа, но, поверьте, там нет ничего интересного, просто Антон Михайлович очень уж озабочен секретностью нашей работы и не спешит выдавать хотя бы вполовину интересные образцы.

— Потому что это опасно и еще рано, — не удержался генерал.

— Да ладно вам, природа в целом опасна, — не сводил глаз с борщевика Сосновский. — Вы посмотрите, как он величественен, насколько полон сил и как стоек. Этот симбиоз войдет в историю мировой науки.

— Симбиоз? — нахмурился Моисеев. — Но чего с чем?

— А вы им еще не сказали? — Альберт с удивлением посмотрел на генерала.

— Пока рано.

— Антон Михайлович, к чему эти интриги, мне нужны работники, а не пустые болванчики, как я буду идти к цели, если вокруг меня одни заборы?

— Подождите, так это вы нас вызвали сюда?

— Конечно. Кто же еще, — улыбнулся Сосновский, похлопав себя по карманам. — Кстати, как насчет чашечки кофе? У нас тут отличный швейцарский кофе. Да где же они? А, нашел. Это ваши пропуска.

Он протянул две пластиковые карточки. Моисеев и Вавилов недоуменно стали рассматривать их. Их цветные фотографии были аккуратно вшиты между двух пластиковых пластин. Причем настолько плотно, что почти не ощущались.

— Круто, да? — ухмыльнулся Альберт. — Даже не представляете, сколько у меня сил ушло, чтобы раздобыть всю эту аппаратуру. Антон Михайлович, я заберу ваших гостей, теперь это моя забота — показать, проводить и ввести в курс дела.

— Да, но…

— Я помню, что следует говорить, не переживайте, — остановил его Альберт. — Все пройдет в лучших традициях государственной тайны и медленного вовлечения в работу ученых. Нам троим это будет сподручное, мы одного поля ягоды.

При этом Альберт так обезоруживающее улыбнулся, что генерал лишь покачал головой. Видно было, что знакомы они были не первую неделю и, судя по всему, Антон Михайлович понимал, что спорить с ученым бесполезно.

— Вот и все, — заметил Альберт, когда генерал скрылся за дверью. — Теперь вы полностью в моей власти.

— Наверное, это хорошо, — сказал Моисеев и посмотрел на Вавилова. — Признаться, с генералом у меня общение не заладилось.

— Подружитесь еще, Антон Михайлович всегда сначала бука, зато потом душевный человек. Он же военный. У них всегда так. Человек военный не может всем подряд улыбаться, верно?

— Вообще да, — согласился Вавилов.

— Пойдемте лучше ко мне в лаборантскую. Первую стадию нашего зверя вы уже видели, так что можно немного и передохнуть. И про швейцарский кофе я не шутил, лучший сорт, что я пробовал.

— Откуда такая роскошь? — спросил Моисеев.

— Так исследования с бюджета оплачивается, — пожал плечами Сосновский, подводя их к очередной двери.

Заврин Даниил

— Да уж, вот тебе и ужин, — вздохнул Вышкин и, прихватив кастрюльку борща, закрыл дверцу холодильника. Но тут же вздрогнул, едва не выронив кастрюлю из рук: — Боже, Оля, нельзя же так пугать, меня чуть Кондратий не хватил.

— Не хватил же, — хмыкнула Ольга, отбирая у него борщ. — А что так поздно, опять сложности на работе?

— Есть немного, — согласился Вышкин, наблюдая за тем, как она ставит кастрюльку на плиту, — а что?

— Да так. Волнуюсь за тебя. Давно ты настолько долго не задерживался.

— Эти смутные времена, — попытался пошутить Вышкин, — все одно на другое валится.

— Ну да, ну да, — Ольга достала хлеб и аккуратно начала его нарезать. — Тебе с сыром или как?

— С колбасой.

— С той, что я на завтра оставила?

— Наверное, я не знаю. Ты для чего-то особенного ее решила оставить? Я что-то не припомню.

— Хватит, ты же знаешь, что я на тренировки записана. Решила вот опять проработать меню.

— А то думаю, почему холодильник снова пустой. Взялась за фигуру? — Вышкин понял, что сболтнул лишнее. — Хотя это, конечно, хорошо.

— Да. Решила заняться. Устала вечерами одна сидеть.

— Извини. Тут уж без этого никак.

— Ты по Жене что-нибудь новое узнал?

— Очень мало. Все, что произошло в Гадюкино, больше похоже на обычное ограбление. Не более того. И пока он в розыске, что-то определенное я сказать не могу. Хотя, врать не буду, ожидания у меня от поисков не очень радужные.

— Думаешь, его убили?

— Да, — Вышкин опустил голову. — И, скорее всего, еще до того, как я туда приехал. Сама понимаешь: городской, при мало-мальски деньгах, с дорогим ноутбуком. Беззащитный ботаник.

— Но ноутбук — это же, — она покачала головой, словно пытаясь выдавить продолжение фразы, — это…

— Для тех мест это вполне себе причина. Там и за бутылку водки, я думаю, убить могут. К тому же местный лейтенант не слишком спешил мне помогать в поисках. Я его, конечно, дожму, но вот надеяться на то, что мы быстро твоего брата найдем, я бы не стал. Прости, Оль, но я думаю, ты его потеряла.

Ольгу зашатало и Вышкин, быстро поднявшись, подхватил ее, почувствовав, как безропотно и слабо она уронила голову ему на грудь. Он нежно погладил ее по волосам. Что делать дальше, он не знал, так как обычно он никогда не участвовал в подобных драмах, оставляя успокаивания чувствительных барышень своим сотрудникам.

— Все будет хорошо. Мы справимся, — сказал он, продолжая гладить жену по голове, не забывая поглядывать на кастрюлю. — Так иногда бывает с людьми. Мне очень жаль.

— Но он мой брат… — сказала Ольга, поднимая голову и смотря мужу в глаза. — Ты понимаешь это?

— Да.

— А мне кажется, нет. Ведь ты так легко сдался!

— Я? Да я объездил всю деревню вдоль и поперек, выхлопотал выговор от начальства, добыл пропуск на вертолетную базу, изъездил там все… И я еще легко сдался? Ты сама понимаешь, что говоришь?

— Прости. Я, наверное, несу бред, — она снова опустила голову. — Просто я не знаю, что говорить… Он мой брат и я очень хочу, чтобы Женька нашелся живой.

— Мы обязательно его найдем. В любом случае. Только нужно время. Местные явно не хотят огласки. И расследование таких преступлений требует толчка со стороны. Что, несомненно, будет, так как Женя видный ученый.

— Да я уже ни в чем не уверена. И ты тоже не участковый, — она отпрянула от него и устало взялась за ручки кастрюли, снимая ее с плиты. — Но даже несмотря на это ты все равно его не нашел.

Вышкин ничего не ответил, лишь следил за тем, как она наливала борщ в тарелку и нарезала сыр. Конечно, он хотел бы ей что-то возразить, но увы, это просто не выходило из него, останавливаясь где-то в середине горла.

— Я буду ждать тебя в кровати, — слабо заметила Ольга, прикрывая за собой дверь.

Вышкин посмотрел ей вслед и затем в тарелку. В конечном счете он хотя бы поест, а это ведь уже неплохо. Вышкин взял ложку и аккуратно поднес ко рту борщ. Увы, он оказался холодным.

***

Добравшись до работы, Вышкин посмотрел на лежавшие перед ним дела участников канала SNATCH. Помимо Московина и Симиренко, оставались еще двое. Это пиарщица Рустанецкая Анастасия Ивановна и Вульхич Петр Владимирович, спонсор. Что интересно, Петр — второй ребенок крупного бизнесмена Владимира Исмаилова Вульхича, одного из соучредителей «Нефтехим Инвест» и ряда мелких профильных компаний.

С ним полковник просил работать крайне деликатно и как можно меньше привлекать к расследованию, так как дальнейшая его судьба все равно решалась где-то наверху. А значит, на данный момент оставалась лишь Рустанецкая, с которой и можно было начинать.

Вышкин поднял и трубку и попросил привести девушку. Хорошо еще, что задержать успели, как ни странно, она оказалась самая бойкая из всей компании.

Рустанецкая оказалась высокой красивой брюнеткой с большими очаровательными глазами и смелым прожигающим взглядом, такой наверняка был у довоенных революционерок, также избравших путь государственного подрыва.

Вышкин махнул рукой, и конвоир вышел. Ему хотелось поговорить с ней наедине, майор даже был рад, что в кабинете кроме него и Рустанецкой никого не было. Вытащив пачку сигарет, он положил ее на стол: как и положено отчаянным борцам за свободу, она курила.

— Как у вас дела? — спросил Вышкин, переворачивая досье Анастасии. — Насколько я слышал, вас держат в одиночке?

— Да, — она посмотрела на пачку и потянулась к ней, — в одиночке.

— Я слышал, вы оказывали сопротивление при задержании?

— Если это можно назвать сопротивлением, — Рустанецкая вытащила сигарету и потянулась к зажигалке, которую услужливо подал ей Вышкин, — тогда да, наверное, я сопротивлялась двухметровому детине в бронежилете.

— Вы чуть не выцарапали ему глаза.

— Именно что чуть.

— Вам три года светит, Анастасия, в лучшем случае. Нападение на полицейского — это тяжелая статья. К тому же тут еще завязана и ваша основная деятельность. Признаться, мне и добиваться от вас ничего не надо, вы сами за меня все сделали.

— Тогда зачем вы меня вызвали? — спросила Анастасия и вдруг улыбнулась, что-то рассматривая позади Вышкина, — Это календарь с единорогом?

— А? — Вышкин развернулся и кивнул. — Да, подарок. Все дату переставить не успеваю.

— Красивый.

— Признаться, вы единственная, кто так считает.

— Тогда у вас тут довольно скучно.

— Наверное, в камере заметно веселее?

Анастасия скривилась и затянулась поглубже. Глаза ее при этом наполнились самым настоящим огнем, которым она, очевидно, решила его испепелить. Вышкин удовлетворенно продолжил изучать ее досье. На самом деле информации было совсем немного, потому что ей всего от роду девятнадцать лет, из которых год она потратила на подрывную деятельность.

— Что вы от меня хотите? Чтобы я призналась, что плевать хотела на ваши скрепы? Да это я всегда говорила. Мне в целом система противна. Или вам нужно что потяжелее? Типа трупов в подвале? Тогда это не ко мне, я политическая, а не уголовная.

— Признаться, мне импонирует ваша смелость, ваши коллеги мужчины вели себя здесь совсем иначе, кроме разве что Петра, которого я еще не допрашивал. Он ведь мажор, как вы знаете, скорее всего, он вовсе избежит наказания.

— Петя смелый человек и вряд ли будет прятаться за папу. Но в любом случае это только его решение. Тут ведь никто никого никуда не тянул, мы сами решаем, как жизнью своей распоряжаться.

— Да уж, это я вижу. Родителей, правда, жаль, вырастили они вас…

— Это я с ними буду обсуждать! Если получится, конечно…

— Думаю, получится, передачи в тюрьму не запрещены.

— Наверное, — Анастасия пожала плечами, — но это не имеет отношения к делу. Я повторюсь: зачем вы меня вызвали?

— Для дачи правдивых показаний и личного знакомства. Не могу же я вас отправить в тюрьму, не познакомившись. Это непрофессионально. Да и, посидев в кутузке, вы могли прийти к иному трактованию своих занятий.

— Ничего не изменилось. Как считала вас упырями, так и считаю.

— Только на деньги одного из таких упырей вы и раскрутили канал. Или это не укладывается в вашу систему ценностей, уважаемая Анастасия Ивановна? К слову, ваши родители тоже против ваших увлечений.

— Я знаю, у них еще более тяжелые скрепы, чем у вас.

— Это да, потомственные военные вообще подобные дела плохо переносят, но вы правильно сказали, сейчас главное — понять, что мне от вас нужно. И знаете, я отвечу. Я бы хотел помочь вам, — Вышкин закрыл папку. — Причем безвозмездно, учитывая ваш юный возраст и пыл. Хочу кое-кому посоветовать, а к моим советам прислушиваются, скостить вам срок. Пять — это много, а вот при хорошем поведении три — это в самый раз. Как считаете?

— Мне без разницы. Я свое слово сказала.

— Достойно. Стало быть, договорились. Только постарайтесь больше не бросаться на конвоиров. Не хочу, чтобы из трех вы снова вернулась к положенным пяти или семи.

— Ха, вы и вправду думаете, я во все это поверю? В ваши добренькие игры? Да вы здесь упырь на упыре сидите, и никто из вас никому добра не желает. Система у вас такая, прогнившая.

— А сигареты курите.

— Это от нервов, не могу здесь нормально существовать.

— А я вот бросаю. Как-никак, а лишние легкие никто не подарит, которые, между прочим, в тюрьме куда нужнее, чем на воле. Не говоря уже о том, что сигареты там вообще достать трудно.

— Тогда, может, пачку дадите?

— Пачку? — Вышкин посмотрел на сигареты. Признаться, это не входило в его планы вот так запросто расстаться с ними. — Да знаете, берите. Вам они действительно нужнее будут. И взяткой это, наверное, не назвать. Так, жест доброй воли.

Анастасия задумалась и, посмотрев на сигареты, убрала руку. Вышкин улыбнулся, ему такие люди нравились. Смелые, хоть и глупые, они приносили в его жизнь то самое разнообразие, от которого его часто воротило при общении с привычными трусливыми людьми.

— Тогда как хотите. Признаться, рад был нашему знакомству. Уверен, все, что я сказал, будет правильно вами понято и сбудется, когда вас отравят на зону.

Он посмотрел ей в глаза, сейчас был тот самый момент, когда нужно было определить, можно ли с ней работать дальше или же девочка до последнего будет оставаться на своем мнении.

Но Анастасия не подвела. Взгляд даже не дрогнул. Вышкин нажал на кнопку, и в комнату вошел конвоир. Теперь дело оставалось лишь за малым: дождаться, пока наверху закончат совещаться по поводу Вульхича, последнего из фигурантов по делу SNATCH.

Заврин Даниил

— Да это необязательно, — прокомментировал Вавилов, однако по внешнему виду было понятно, как это ему льстило, — но надо значит надо. Двигайся, Коль, на выход пора.

Моисеев открыл дверь и вышел наружу. На улице было примерно под ноль и это несмотря на то, что за очищенной территорией было полно снега. Он посмотрел по сторонам. Лишь к взлетной полосе и к недостроенному зданию вели очищенные дороги.

— Хорошо здесь, да? — выдохнул горячим дыханием Вавилов, потягиваясь. — Эх, свежатина. Кажется, вот-вот и полетишь.

— В прямом и переносном? — улыбнулся Моисеев.

— Э, нет, с вертолетами пока непросто. Думаем, скоро запустим и их, — неожиданно раздался незнакомый четкий голос.

Моисеев резко развернулся и увидел среднего роста мужчину с седеющей шевелюрой и усами, что аккуратно пристроились под чеканным греческим барельефом носа.

— Чепкасов Антон Михайлович, — представился мужчина и протянул руку. — А вы Николай Алексеевич Моисеев, правильно я понимаю?

— Да, — ответил Николай, отвечая на крепчайшее рукопожатие, — все верно.

— Добрались хорошо? А то у нас тут метель вовсю.

— Все хорошо, дороги чище некуда. А вы и есть тот самый генерал?

— Генерал-лейтенант, если быть точнее, — улыбнулся Чепкасов. — Можете просто обращаться ко мне «генерал». Или Антон Михайлович. Вы же лица гражданские. К тому же ученые. Да и атмосфера тут располагает. Уберем эту ненужную официальность.

— Так ли ненужную? — усомнился Моисеев.

— Поверьте, да, тут специально создают тепличные условия для таких людей, как вы, — тут генерал поправился. — Ученых, то бишь, деятелей науки.

— Антон Михайлович, — кашлянул в руку Вавилов, — а можно мы уже внутрь зайдем? Холодно.

Генерал повернул голову и смерил Вавилова взглядом, затем снова улыбнулся и процедил:

— Конечно, зачем же вас тут морозить. Это нам, военным, все привычно, а великие умы следует в тепле держать. Прошу за мной. Познакомимся, так сказать, с апартаментами.

— А почему апартаменты? — тихо спросил Моисеев и посмотрел на Вавилова, но тот лишь пожал плечами и приложил палец к губам.

***

Спускаясь лестнице, Моисеев отметил, что генерал будто уходит в себя. Хотя, признаться, ему и самому становилось немного не по себе оттого, что над ними расположились два этажа высококачественной стали.

— А нам долго еще? — шепотом спросил Моисеев Вавилова, но предательская тишина выдала даже этот звук.

— Нет. Пришли, — сказал генерал, указав на вытянувшегося в струнку солдата, — здесь у нас гражданский блок. Обустраивайтесь. Есть холодильник. Связь. Все как в лучшем отеле: завтрак, обед, ужин по расписанию.

— Подождите, я немного не понял. Мы что, безвыходно здесь? — побледнел Моисеев, переводя взгляд то на генерала, то на Вавилова. — Мы так не договаривались.

— Да мы вообще с вами вроде ни о чем не договаривались, — хмыкнул генерал. — И это, наверное, потому что договариваться и не нужно. Есть приказ, его надо выполнять.

— Военным.

— Всем! — обрезал генерал. — К тому же вы еще не ознакомились со своими комнатами, а ведь там более чем уютно, особенно если сравнивать с теми помещениями, где спят мои ребята. Более того, в холодильниках есть фрукты. А что еще нужно для работы нежному ученому мозгу?

— Свобода и солнечный свет.

— Вы свободны, просто находитесь на вахте, примите это примерно так.

— Но я бы хотел напомнить, что меня никто не предупреждал о том, что мы будем работать в бункере! И когда мы поднимемся на поверхность?

— У вас слишком много вопросов. И в некоторых, как мне кажется, вы еще сами не определились. Алексей Алексеевич, вы поможете своему коллеге войти в курс дела? Или это сделать мне?

— Я поговорю с ним, — быстро ответил Вавилов. — Уверен, мы быстро разберемся в этом возникшем непонимании.

— Хорошо. Тогда через час жду вас в столовой. Пропуск на вас я уже выписал. Равно как и на вашего коллегу. А где столовая, вы знаете.

— Помню. Было вкусно.

— Хорошо. Митрохин, проводите наших гостей до их комнат. А то у меня уже пропало всякое желание вести их самому, — генерал смерил взглядом Моисеева. — И, если честно, от себя я бы порекомендовал вам быть куда скромнее в своих высказываниях, все же это военный объект.

— Мы все поняли, товарищ генерал. Это больше не повторится, — поспешил заверить Вавилов. — Долгая поездка, нервы, сами понимаете. От усталости никто не застрахован.

— Ну-ну, — бросил Чепкасов и, подав знак офицеру, продолжил спускаться.

— Ты что, идиот? — повернулся к Моисееву Вавилов, тыча себя по лбу кулаком. — Ты хоть понимаешь, где мы?

— В бункере? — скривился Николай Алексеевич, наблюдая за тем, как солдат открывает толстую металлическую дверь.

— Именно, — поднял палец вверх Вавилов. — Только на военном и с высочайшим уровнем гостайны.

На это Моисеев ничего не ответил, лишь покачал головой и вошел вслед за солдатом в коридор. Вываливать остатки своего негодования он решил наедине, где никто не мог бы ни подслушать, ни помешать.

— Ваша комната налево, ваша — направо, — отчеканил солдат, указывая на две находившиеся друг напротив друга двери.

Моисеев открыл свою и с удивлением обнаружил полное отсутствие замка. Даже самого скромного шпингалета. Он еще раз осмотрел дверь. Нет. Замка точно не было.

— А как она закрывается? — спросил он, посмотрев на солдата.

— В этом нет необходимости.

— Но, — потянул Моисеев, посмотрев внутрь комнаты, — тут и санузел есть, и душ. Я так понимаю, что мы и мыться в комнате будем?

Он посмотрел на солдата. Тот выдержал прямой взгляд. Настала некоторая тишина. Затем Моисеев снова заглянул внутрь своей комнаты, душ там был точно. Даже полотенца висели, собственно, как и все остальные ванные принадлежности. Он поставил чемодан и посмотрел на Вавилова.

— То есть, я так понимаю, ко мне можно будет войти в любой момент?

— Это необходимость. В целях вашей же безопасности, — отчеканил Митрохин.

— А что может мне угрожать, когда я моюсь в душе? — не унимался Моисеев. — У вас, я так понимаю, предусмотрена система пожаротушения, верно?

— Система пожаротушения имеется, — подтвердил Митрохин.

— Тогда я просто не понимаю…

— У вас может случиться инфаркт, и мы не сможем вам вовремя помочь, — Митрохин посмотрел ему прямо в глаза, — это все в целях вашей сохранности.

— Тогда, может быть, мне следует просто поговорить с доктором? У вас есть здесь врач?

— Присутствует, но медобследование будет чуть позже. Это тоже в обязательном порядке.

— Подождите, я буду проходить медобследование?

— Да. Мы все его проходим.

— Но если ко мне в любую минуту может заглянуть врач, как вы говорите, тогда зачем мне проходить медобследование? А если я его все же прохожу, то почему нужны не закрывающиеся двери, если подтвердится, что я здоров?

— Это вопрос не ко мне.

— А к кому?

— Не ко мне, — уверенно повторил Митрохин.

— Коль, — прервал их диалог Вавилов, — отпусти человека, он нам уже все показал, верно?

— Да, генерал просил обойтись без вводного инструктажа по технике безопасности. Поэтому на ваше усмотрение.

— Отлично, признаться, это моя заслуга, — Вавилов тоже открыл дверь в свою комнату и поставил чемодан. — Дальше мы сами, товарищ офицер. У вас ведь свои дела, идите. А мы здесь уже разберемся.

— Если что, кнопка вызова на стене, — указал пальцем на небольшой черный ящик Митрохин, — обед в час.

— Про обед я все помню. Спасибо, — наигранно улыбнулся Вавилов. — А теперь дайте нам уже разместиться, а то, ей-богу, у меня и самого нервы не выдержат. Как-никак, весь день в пути.

— Конечно. Располагайтесь, — сказал офицер и, еще раз взглянув на Моисеева, пошел себе в комнату.

Вавилов проводил офицера взглядом и, едва тот скрылся, разразился:

— Твою мать, Коля, неужели обязательно нужно переругаться со всеми, кого ты здесь увидел? Ты что, не понимаешь ситуации?

— Теперь да, кое-что понимаю.

— Так какого черта ты лезешь на рожон, ладно еще генерал, но этот-то что решает? Он просто чертов солдафон, которому сказали тебя проводить. Господи Иисусе, ты просто сводишь меня с ума этим.

— С ума? Когда мне предлагают жить с полностью открытой дверью?

— Да кому, ты, старый хрен, нужен, — махнул рукой Вавилов. — Это военный объект, тут все плюют на твою неприкосновенность. Ребятам просто надо иметь доступ к твоему телу все двадцать четыре часа в сутки, а вдруг ты и вправду кашлять начнешь или косточкой подавишься? Поверь, это совершенно нормально.

— Ничего это не нормально, ты мне вообще не сказал, что мы тут застрянем. Какой, к черту, бункер? Какой открытый душ, Леша, ты в своем уме?

— Ты хочешь сейчас в этом разобраться?

— Представь, хотелось бы.

— Хорошо, — Вавилов развернулся к нему лицом и посмотрел прямо в глаза. — Давай здесь, Николай. Только запомни: не было бы меня, ты в жизни не получил бы надбавку к зарплате, не говоря уже о премиях. А что касается базы, то тебя, милый мой, вообще не спрашивали бы ни о каких желаниях, а притащили и молча заставили работать. И фрукты получать из холодильника разве что в фантазиях. Или ты еще не понял, почему они отдельно там лежат?

— Почему?

— Да потому что в столовой кроме овощей и мяса ничего не дают, даже в офицерском пайке, — почти по-заговорщически шепотом процедил Алексей.

Моисеев на мгновение замер, потом отстраненно кивнул и, игнорируя взбудораженные глаза своего товарища, развернулся к открытой двери. На мгновение все происходящее показалось ему какой-то странной фантазией. Абсурдом, никак не связанным с его интересной жизнью советского ученого-ботаника.

— Дай мне переодеться и прийти в себя, — только и сказал он, приоткрывая дверь. — Ты сам сказал, что мы долго ехали.

— Да, конечно, — отклонив голову, согласился Вавилов, подозрительно разглядывая коллегу, — и попробуй обязательно ананас, как сказал генерал, их завезли сегодня утром.

Но Моисеев ничего на это не ответил. Прикрыв дверь, он сел на кровать и ладонями закрыл лицо. Все, что сейчас требовалось, это хоть примерно понять, в какую именно авантюру втравил его это идиот Вавилов, и уже отсюда попытаться найти способ как можно быстрее слинять из этого странного, похожего на тюрьму места.

Заврин Даниил

— Тойота, кажется.

— Вы что, даже марку определить не можете?

— Я не знаю, они метрах в пятидесяти от меня. Тем более ночь.

— Так остановитесь и разглядите номер и модель автомобиля. Только сделайте это на оживленном участке улице, там, где было бы светло. Впрочем, не обязательно оживленном, главное, чтобы был свет. И потом мы пробьем его по базе, но я уверен, это все ваши придумки.

— Но они уже три часа за мной следят. С самой редакции.

— Редакции?

— Да. Ракшин, будь он неладен. Наш главный редактор. Он вызвал меня к себе и сказал, чтобы я сегодня же писал заявление на увольнение! Чертов жулик никогда не мог принять, что борщевик нечто большее, чем кажется на первый взгляд.

— Ну, в этом он, конечно, не одинок.

— Да, но все же сейчас это совершенно не важно, я почти уверен, что мне просто не дадут вернуться домой. Эти люди готовы на все.

— Виктор Павлович, уважаемый вы мой. Я почти уверен, что вы немного переигрываете. Просто сделайте так, как я сказал. И да, после того, как завершится наш разговор, сделайте вид, что вы и далее разговариваете по телефону. Так сказать, на самый крайний случай. Даже если это иностранные агенты, они наверняка поймут, что слежка провалена, и они засвечены. К тому же, — тут Вышкин понизил голос. — Все наши телефонные разговоры прослушиваются и обязательно фиксируются. — Так что, поверьте, вы сейчас в полнейшей безопасности.

— Вы правда так считаете?

— Я в этом уверен, Виктор Павлович. Я ведь сотрудник ФСБ.

— Да, логично. Может, вы и правы. Но тогда я еще подержу вас на линии, можно? Все же это очень подозрительные типы. Уверен, они даже сейчас наблюдают за мной.

Вышкин посмотрел на часы. Следовало уже выезжать, если он хотел добраться домой хотя бы к часу ночи. Но неугомонный журналист все не хотел бросать трубку. Майор снова посмотрел в окно. Дождь так и не прекращался, следовательно, Лих беспрестанно мокнет, пытаясь спасись от надуманной угрозы.

— А почему бы вам не зайти в кафе? — неожиданно осенило Вышкина. — Там вы точно будете в безопасности.

— Хорошо, но только вот… — Лих словно запнулся. — С учетом того, что мне выдали в редакции, как бы вам сказать…

—Ох, ладно, Виктор Павлович, я понял, — сказал майор, подбирая куртку. — Видно, сама судьба заставляет меня встретиться с вами. Диктуйте адрес и смело заказывайте кофе, я еду к вам.

С этими словами он выслушал адрес и пошел вниз. Как-никак, а небольшой бонус к карме никогда не будет лишним при сложностях его-то работы. Тем более связанный с резко обедневшим журналистом.

Вышкин подошел к двери и заметил курившего Петровича, задумчиво вглядывающегося в припаркованные на стоянке автомобили.

— А ты что здесь делаешь? Я думал, ты ушел давно.

— Покурить вышел. Мне еще рапорт писать.

— Да курил бы у нас.

— С тобой-то покуришь, — хмыкнул капитан, скидывая сигарету в урну. — Слушай, давай эту бабу завтра колоть будем, не хочу ее до пятницы оставлять. Разом закроем и все.

— Завтра так завтра. А ты что, спешишь куда-то?

— Вообще да, Анна в театр билеты взяла, теперь уже не отвертеться.

— Петрович и театр. А что, звучит, — рассмеялся майор и похлопал коллегу по плечу. — Раз женщина просит, надо выполнять. Я тоже не хочу особо тянуть со всем этим.

Он пожал Петровичу руку.

Удивительный, конечно, человек: во-первых, обладатель шикарных усов, во-вторых, предпочитал ходить в пальто, а в-третьих, заядлый подкаблучник, то и дело страдающий от походов в театры и картинные галереи.

Вышкин сел в машину и набрал в навигаторе адрес. Ехать до Лиха было не более получаса, а значит, возможность выспаться у него еще сохранялась.

***

Смерть — это всегда неприятно, особенно когда она случается в твою смену и тебе приходится разгребать ее последствия, — подумал Вышкин, наблюдая, как упаковывают тело Лиха.

Еще этот промозглый дождь… Он всегда идет не вовремя. Вернее, ты так думаешь, когда какой-нибудь плохиш подкидывает несколько неприятных часов работы. Вышкин задумчиво посмотрел в сторону толпившихся прохожих. И как им только охота находиться под проливным дождем, чтобы получить на свой телефон несколько кадров сбитого автомобилем человека.

— Расходимся! — крикнул полицейский, размахивая руками. — Дайте проехать.

Вышкин вытащил сигарету, покрутил ее и убрал в карман. Нет. На сегодня точно все, он просто не может позволить себе еще раз закурить, иначе это снова войдет в привычку. А ведь по факту и причины-то для этого нет.

Кто он такой вообще, этот Виктор Павлович? Так, вышедший из ума журналист, который решил, что нашел что-то серьезное, из-за этого потерял и работу, и жизнь. Вернее, работу точно, а вот жизнь... Судя по всему, произошел несчастный случай. Если бы виновники не скрылись…

Вышкин почувствовал, что начал крутить сигарету в кармане. Попробовать обнаружить автомобиль, конечно, можно, он наверняка засветился на одной из камер, прежде чем сбить несчастного. Тем временем тело Лиха подняли и положили в труповозку.

Вышкин проследил за погрузкой. Кажется, версия с бытовым убийством Мозалева с целью грабежа в Гадюкино теперь дополнялась несчастным автомобильным случаем с журналистом, который также влез в это дело.

Майор все-таки прикурил сигарету. Что ему теперь оставалось? Расследовать смерть Лиха? Найти этих ребят? Можно, конечно. Только вот надо ли. Ведь он сумел спустить на деревенского участкового расследование смерти Мозалева, так почему тут не понадеяться на местных ментов?

Вышкин поднял голову и посмотрел наверх. Камер видно не было, хотя чуть поодаль едва-едва заметная одна все же висела, словно пытаясь скрыться от его пытливых глаз. Он еще раз затянулся и выкинул сигарету. Что ж… Может, это его судьба — доводить странные дела до конца?

Вышкин встал под камерой и внимательно ее осмотрел. Старая, поношенная, даже слегка треснутая, на первый взгляд она не работала. Но через секунду, словно поймав на себе устойчивое внимание человеческих глаз, она странным образом сверкнула, подмигнув незадачливому детективу.

Заврин Даниил

— Верно.

— Вот. То-то же. Эх, Коля, такие нас впереди дела ждут! Если бы ты только послушал генерала. Волосы дыбом встают, что там у них происходит. Только вот, сам понимаешь, государственная тайна.

— Да у нас тут все государственная тайна, — вздохнул Моисеев и посмотрел в окно на пролетавший за окном город. — Там и здесь, везде одно и то же. Железный занавес, к тому же.

— Опять ты за свое нытье. Да не нужны они нам. Сами мы со всем справимся. У нас, вон, половина планеты под боком. С такими ресурсами мы и Америку, и Европу за нос заткнем. Нам бы лишь продышаться как следует и все. Пойдет новая эпоха.

— Лучшее будущее, ты хотел сказать?

— Да какая разница, — махнул рукой Вавилов, — один черт одно и то же.

— А почему мы через Москву едем? Ты же говорил, там аэропорт есть.

— Он для вертолетов только, не спрашивай почему. Я вообще не представляю, зачем они туда вертолетную базу всунули. Летать на самолетах куда как сподручнее.

Моисеев понял, что еще немного и Вавилов уйдет в сон. Особенно после последних слов о вертолетах, когда он буквально чуть не клюнул стекло носом. Николай по-доброму улыбнулся и, сняв с головы кепку, подложил под голову товарища. Как-никак, а позволять вот так болтаться ученой голове было бы непростительно. Особенно если через пару часов она предстанет перед светлыми очами начальства.

После фронта Вавилов научился невероятно быстро восстанавливаться после практически любого количества алкоголя, удивляя даже самых заядлых ученых алкоголиков, опережая в этом практически всех. Моисеев мягко отодвинул лицо Вавилова к стеклу. Все же процесс запотевания окна должен был идти отдельно от него.

— Скажите, нам долго еще ехать? — спросил он сидевшего впереди водителя.

— Примерно три часа. Там еще дорогу не доделали, так что придется немного покуролесить.

— А куда мы, собственно, едем? Мне говорили лишь про Тверь. Как я понимаю, это не совсем так.

— Едем до Гадюкино, это небольшая деревенька. Немного не доезжая, высадимся. Место хорошее, воздуха свежего много.

— Гадюкино? — Моисеев подставил под подбородок ладонь и задумчиво посмотрел в окно. — Кто ж название-то такое странное придумал, неужели ромашки с васильками закончились, чтобы змеиное вот так пихать.

Впрочем, это было уже неважно, теперь его должно было волновать нечто большее, нежели название потерянной в лесах деревни.

Вышкин

Москва. Наши дни

Сидя в кабинете, Вышкин задумчиво смотрел, как падают капли дождя. Вот оно, неудержимое наступление поздней осени, а потом и зимы. И ничего с этим не поделать, лишь только наблюдать и привыкать, лишний раз убеждая себя, что плохой погоды не бывает, а только лишь наше вечно меняющееся восприятие.

Он повернулся к Евгению Московину, одному из редакторов ютуб-канала Симиренко, которого они с Петровичем также проводили по делу. Вышкин пододвинул парню пепельницу. В некоторых случаях он был более чем великодушен.

— Итак, Евгений Васильевич, в каком году вы создали канал?

— Кажется, в 2015, — нервно ответил парень.

— Кажется? — переспросил Вышкин, перестав печатать. — «Кажется» нам не подходит, уважаемый Евгений Васильевич, нужна точная дата. Вы же у нас человек современный, посмотрите, пожалуйста, точнее.

— 1 мая 2015 года, — сказал Московин, потыкав в телефоне.

— Спасибо. И положите телефон сюда. У нас даже случайные записи запрещены.

— Я понимаю, конечно, — понимающе заметил Евгений, кладя телефон на стол Вышкину.

Майор снисходительно смерил взглядом редактора. Выглядел он, конечно, жалко: сморщенный, напуганный, вроде даже ничего не понимающий. Этакий очередной сдутый зверь, который, как и его вожак, пойдет на заклание государственной машине.

— Значит, 1 мая 2015 года. Хорошо. А экстремистские материалы вы стали публиковать позже, примерно спустя два месяца, верно?

— Это вы про стихи?

— Они самые. Стихотворение про родину.

— Это была Антона идея, я лишь публиковал и редактировал.

— Это называется принимать участие, Евгений Васильевич, — мягко поправил его Вышкин. — Даже произноситься легче. Например, принимал активное участие в публикациях экстремистских материалов.

— Я редактировал, это была моя основная задача.

— Но Симиренко сказал, что выкладывали именно вы, — уточнил Вышкин. — Или он соврал?

— Он не соврал. Просто производством занимался именно он.

— Так мы же не о производстве говорим, а о публикации. Это разные статьи. Сперва разберемся с публикациями, а потом уже возьмемся за производство. Правда, Петрович? — спросил майор, взглянув на коллегу.

— Да, начальник, — ответил Петрович, задумчиво разглядывая сканворд. — Только так и надо.

— Видите, Евгений Васильевич, даже коллега подтвердил, — хмыкнул майор. — Итак, первый экстремистский материл вы опубликовали, тут я вам помогу, в сентябре. И это был стих «Родина». Написанный при использовании мата и прочей нецензурной лексики. Не стыдно вообще? За это как бы деды воевали.

— Это была шутка. Мы просто хотели подчеркнуть бесполезность войны.

— Что? Бесполезность?

— То есть ненужность.

— Ненужность? — Вышкин откинулся на стуле. — А вы видели, как горели дети в избах, Евгений Васильевич? Как на спинах за сопротивление фашизму звезды вырезали сотрудники СС?! Слышали точно, как-никак, вы у нас человек образованный, МГУ заканчивали. Дипломированный специалист.

— Вы издеваетесь, да?

— Я? Упаси боже. Я лишь описываю общую картину преступления. Которую вы и сами смело опубликовали на своем канале.

Вышкин заметил, что Московина пробила дрожь. Это было неудивительно, так как в общей сложности он должен был получить до пяти лет. Во всяком случае, это было минимальное, на что рассчитывал полковник. Пять для Московина, четыре для Вульхича и три для Рустанецкой, которая также проходила по этому делу.

Вышкин снова бросил взгляд на дождь за окном. Погода просто идеально дополняла потемневшую Москву, заставляя его ностальгировать по былым временам, когда он почти сутками работал над поступающими к нему делами, чувствуя себя при этом почти счастливым.

— Итак, — Вышкин вздохнул, — публикации стихов, видеороликов, песен. Чем вы еще занимались в вашей студии?

— Редактировал материал.

— То есть занимались производством, хм, — Вышкин быстро вписал недостающее звено. — Итак, производство, публикация — это уже очень неплохо набирается, гражданин Московин. В общей сложности семь лет схватить можете, а то и больше.

— Я так не считаю. И мой адвокат тоже.

— Да? — Вышкин огляделся. — А где вы тут видите адвоката? Петрович, ты видишь адвоката?

— Нет. Ни адвоката, ни ангела за плечами. Давай я с ним побыстрее закончу.

— Нет. Это мой крест, — покачал головой Вышкин. — Значит, нет тут вашего адвоката, а ведь, по идее, должен быть.

— Я не буду ни на кого стучать, — нервно заметил Московин.

— А что так робко? — улыбнулся майор. — Подобные слова надо произносить с достоинством. Резко, отрывисто, гордо.

— Рог, — вставил Петрович и на вопросительный взгляд Вышкина пояснил: — Это если сократить.

— Тебя твои сканворды погубят.

— Думаю, это вряд ли, раньше них алкоголь, женщины и сигареты.

— Кстати, а вы почему не курите? — спросил Вышкин, разглядывая пустую пепельницу.

— Я вообще не курю.

— Надо же, а такой канал держите вызывающий. Можно сказать, пагубный.

— Это просто ради мемов, шуток. Это все игра.

— Печальная игра, — Вышкин в очередной раз забил строчку неоспоримыми фактами. Эта привычка одновременно допрашивать и фиксировать не раз становилась его гордостью среди коллег. Ведь хорошо делать два дела одновременно могли лишь считанные единицы в управлении.

Он посмотрел на часы. Половина девятого, примерно через час Ольга должна лечь спать, а значит, ему можно будет выезжать. Все же именно она и держит его здесь, а не этот застенчивый информативный индивид.

Вышкин вытащил сигарету и закурил. Острый запах табака сразу же приятно защекотал ноздри, оставляя после себя пелену ностальгического следа, где плавно и нежно покоились прошлые годы его плодотворной работы. Жаль, но теперь о частом употреблении табака можно было лишь мечтать, ведь у некурящей Ольги были свои взгляды на этот счет.

Заврин Даниил

— Тогда я закончил, — сказал он и, улыбнувшись, добавил: — А то, признаться, я тоже уже посматриваю в сторону буфета.

Все рассмеялись. Николай Алексеевич умел удачно пошутить и всегда этим пользовался, особенно когда это касалось долгих докладов. Он поднял глаза и посмотрел на сидевшего во втором ряду Алексея. Вавилов даже не скрывал радости от того, что все закончилось. Он поднялся и подошел к нему.

— Ты что такой хмурый?

— Не знаю, Леш. Этот ваш эксперимент.

— Наш, Коля. Наш, — взяв его под локоть, заметил Вавилов. — То, что мы не одни этим занимаемся, не означает, что он чужой.

— Но начали не мы. Да к тому же ты и сам не понимаешь первоисточник этого растения.

— Только вот не начинай, это великое открытие! Оно раскроет перед тобой такие перспективы, о которых даже и не мечтал!

Моисеев покачал головой. Все эти напыщенные речи его товарища очень сильно начинали его тревожить, особенно после того как за ними приставили сотрудников КГБ. Впрочем, сейчас все известные ученые были под колпаком.

— Я понимаю, что это принесет пользу. Только тот факт, что мы не знаем всего, никак не обыгрывается. Это может выйти боком.

— Коль, так для этого мы и летим в Тверь. Там строят новую военную лабораторию, где и будут проводить все исследования. Все лучшие умы, лучшее оборудование — чем не рай для двух возрастных ученых? Или ты уже расстался с мечтой о нобелевской?

— Но ты же видел результаты!

— Опять ты начинаешь, — Вавилов с нетерпением посмотрел на часы. — У нас скоро вылет, машина снаружи. Я уже предупредил Марию, что ты уезжаешь со мной.

— Можно я хоть что-нибудь сам сделаю?

— Пока ты это сделаешь, тысяча лет пройдет. А тут следует спешить. Нам и так дали слишком мало времени.

— Боюсь, это очень плохо закончится — внедрить борщевик как силосный, да еще с такими отклонениями.

— Хватит, заладил. Это лишь первая стадия, на второй уберем все проблемные места. Давай пошли уже. Мне не терпится увидеть, что они для нас приготовили.

— Да иду, иду. Куда ж я денусь, — заметил Моисеев, убирая доклад в сумку.

***

Глядя в окно иллюминатора, Николай Алексеевич не мог отделаться от мысли, что делает что-то неправильно. Хотя, по сути, ему и делать-то ничего не пришлось, лишь соглашаться с Вавиловым и игнорировать тот факт, что за ними постоянно следуют сотрудники КГБ в штатском.

Он посмотрел на белые облака. Наверное, если бы раньше ему предложили нечто подобное, он взялся бы руками и ногами, но теперь, когда он начал хоть немного понимать в ботанике, те данные, с которыми он столкнулся, его очень сильно обескураживали. Если не сказать больше.

А началось все с Вавилова, с его выпученных горящих глаз и треклятого борщевика, с которого и пошла вся эта затея.

Моисеев тяжело вздохнул и скрестил руки на портфеле. Несомненно, польза от этого была. Борщевик и ранее мог похвастаться нескромным ростом и богатырским сложением. Взять тот же сибирский сорт, который они также могли смело взять в эксперимент хотя бы потому, что он показывал куда большую сопротивляемость к их секретному компоненту.

Но нет, такой результат их не устраивал. Им надо было увидеть наилучший симбиоз, пусть даже он и характеризуется сильнейшей фототоксичностью. И ведь Вавилов, в отличие от своего гениального тезки, также о подобном слышать не хочет, продавливая лишь ему нужный интерес.

Моисеев тяжело вздохнул. Он ведь все хорошо понимал. Два видных ученых, две лишние подписи в документах — вот почему их везут в Тверь и просят участвовать в этой растительной авантюре. Да, их сорт дает просто невероятные темпы роста и может смело заполонить изувеченные войной участки, но и ведь он и опасен. Очень опасен.

— Что-то ты смурной, Коль? — заметил Вавилов, выглядывая вперед в поисках обеда. — Признаться, не люблю такой твой настрой, он сеет негатив.

— Я просто думаю об их видоизмененных сортах. Они же так и не пояснили, как добились подобных результатов.

— И что? Какая разница? Борщевик Сосновского идет впереди планеты всей по выживаемости, дает прекрасные сборы, любой сорняк игнорирует. Что еще надо для прикормки? Это идеальное решение по засевам всего севера.

— А тебя не смущает, что ничего подобного мы раньше никогда не видели?

— Ну, мало ли, что мы не видели, — Алексей принял поднос у стюардессы. — Спасибо. Знаешь, мы и о Венериной мухоловке не знали до поры до времени, даже представить ее не могли.

— Так она не меняет ДНК.

— А просто ест насекомых живьем. Тоже, знаешь ли, не совсем характерная особенность для цветка.

— Леш, ты же видел ожоги. Это не какие-нибудь там покраснения.

— Да! И что? Почему ты начал об этом сейчас, когда мы уже провели борщевик в общую базу и внедрили в посевной план?

— Это, кстати, второе, что не дает мне покоя: зачем они хотели, чтобы борщевик обязательно подвергся высадке. Хотя все опыты можно было проводить в лабораторных условиях.

— Да я откуда знаю. Я о подобном у генерала не спрашивал. Как сказали, так и сделал! И, поверь, это правильное решение. Как-никак, ты теперь находишься в самолете, который направляется в Тверь, а не сидишь где-нибудь в кутузке в вечной мерзлоте. И старайся думать о хорошем. Например, о будущих открытиях и премиях. Поверь, это только верхушка айсберга. Там нечто такое, о чем ни ты, ни я даже понятия не имеем.

— Вот это и пугает.

— Да ты постоянно всего боишься, между прочим, в этом тебе обязательно фронт помог бы, там такое крайне быстро лечат, — заметил Вавилов и принялся за еду, уверенно распаковывая салат и второе блюдо.

Моисеев снова отвернулся к иллюминатору. В общих чертах Вавилов был, конечно, прав, выбор был невелик, но все же они могли, по крайней мере, постараться выяснить, почему этот сорт стал так важен, даже несмотря на его очевидную ядовитость.

Заврин Даниил

Я делаю вдох. За последнее время я почти привык к страху. Во время плена, во время допросов, во время общения со своими мучителями. Каждый раз я все спокойнее и спокойнее реагировал на очередной поворот мрачной судьбы.

Но теперь, когда идут эти приготовления, мне снова становится страшно. Хотя, чувствую, я уже переносил нечто подобное, лежа в луже рвоты после побоев своего караульного офицера.

Я смотрю в стекло. Они там. Они точно там. Сидят или стоят — не важно, главное, что смотрят, обязательно смотрят на меня и мое состояние. Им интересно все. Абсолютно. И отчасти визуальное сопровождение им это дает, дополняя картину показателями электронных приборов.

Я вижу, как один из моих мучителей достает иглу, и что-то зеленое пробегает перед моими глазами. О боже, кажется, он собирается ввести это в вену. Я инстинктивно пытаюсь выдернуть руку, но нет. Кожаный ремень плотно удерживает ее на подлокотнике.

Я кричу, но поздно. Огонь буквально вгрызается в мое тело, заставляя меня кричать от боли. Нет, это невыносимо. Это абсолютно нестерпимая боль, от которой у меня сводит челюсти и кажется, что я вот-вот откушу себе язык. Только этого я уже не помню, так как снова отключаюсь, провожая глазами вбегающую в кабинет Инну, которую пытается удержать за белый рукав очередной добрый доктор.

Вышкин

Приземлившись, Вышкин, прикрыв голову рукой и оставляя опасную машину позади себя, едва ли не вприсядь добежал до Трешкина, вышедшего их встречать. Несмотря на снисходительное к нему отношение, Платов все же сделал пару крутых виражей.

— Как полетали? — спросил директор, едва майор подошел к нему.

— Нормально, до болот даже долетели, признаться, не думал, что у вас столько борщевика повсюду.

— Да уж, — вздохнул Трешкин, — что мы с этой гадостью только не делали, даже группу из Москвы приглашали, но вот только все безрезультатно, на следующий год опять все по новой, из каждой щели эта гадость растет. Так что только косим. Этим и спасаемся.

— Руками?

— В костюмах. Он же лишь при контакте с кожей ожоги оставляет. Так что одеваем двух работников и в бой, нам же особо много не надо, лишь бы полоса была чистой, да туристов не задело.

— Понятно, — кивнул Вышкин и еще раз посмотрел на крутящиеся винты вертолета.

Теперь у него наконец-то сложилось общее впечатление обо всей этой базе. Жаль, в нем не находилось места для фантастических идей его друга, так таинственно пропавшего в этой деревне.

— Так что теперь? Будете еще брать полеты? — крикнул директор. — Если хотите, могу еще организовать, только теперь уже за деньги. Будете нашим постоянным клиентом.

Вышкин хмуро посмотрел на выходящего из кабины довольного Платова. Все же военный был точно рад тому, что майора изрядно покрутило в машине.

— Думаю, нет. В принципе, мне все понятно. Надо будет в деревню заехать, а тут, думаю, все.

— Зачем? Может, смогу чем-то помочь?

— Да нет, там дальше я по своим делам. Но спасибо за помощь. Да и в целом за мероприятие. Признаться, я рассчитывал на другую реакцию.

— Всегда рад помочь властям, — Трешкин расплылся в улыбке и протянул руку. — Если кто-нибудь еще из ваших коллег захочет покататься, приглашайте. Сделаю персональную скидку, но не больше двадцати процентов. Сами понимаете, времена тяжелые.

— Да-да-да, — майор пожал руку и пошел к железным воротам. — Если получится, отправлю. Только у наших сейчас работы невпроворот, вряд ли кто приедет.

— Но все равно мы всегда рады новым клиентам, — сказал ему директор, провожая, — особенно, если они из вашей организации.

Вышкин отмахнулся, эти подлизывания он с самого начала службы невзлюбил, а уж теперь и вовсе не выносил. Всегда так было: сперва воспринимали в штыки, а потом до последнего пятки лизали.

Он подошел к машине, со вздохом вставил ключ и посмотрел на внимательно следившего за ним солдата. Если бы он сейчас вскинул автомат и приказал лечь на землю, было бы легче, нежели вот так уезжать. Только вот неразговорчивый мужик лишь молчал.

— Дверь открой. Барин домой едет, — зло буркнул Вышкин, залезая в машину, а потом добавил: — Чтоб вы сгорели все здесь с вашими чертовыми покатушками.

Но охранник снова проигнорировал его реплику, провожая злобным настороженным взглядом — таким, как в первый раз встретил, заставив поверить во всю эту борщевицкую чушь.

Вышкин сдал назад и, упершись в лес, развернул машину. Теперь у него оставалось лишь одно: заехать к участковому и как следует его вздрючить, подтолкнув к дальнейшим поискам товарища. Вышкин нажал на педаль и, обрызгав охранника, довольно улыбнулся. Все же маленькая гадость как нельзя лучше скрашивает даже абсолютно неудавшийся день.

***

Проехав до самого полицейского участка, Вышкин вышел из машины. Участковый даже не вышел, видимо, мирно подремывая где-то внутри. Майор легко открыл дверь и вошел внутрь. Так и есть, Тимофей Иванович мирно спал на скамейке.

— Прошу прощения, но я просто вынужден вас потревожить, лейтенант.

— А? Что? — нервно среагировал участковый, схватившись за падающую фуражку. — Кто здесь?

— Я.

— А, вспомнил. Да, точно, — участковый помотал головой. — Черт, напугали меня.

— Я, собственно, по делу о пропаже Мозалева. Вы выяснили что-нибудь?

— Так ищем. Всю округу прочесали, нет никаких следов. Тут леса вокруг. Да еще хрень эта мерзкая, так просто не пройти, где хочешь.

— Но результаты хоть какие-нибудь есть?

— Немного, лишь пару ожогов у местных. Ваш друг ведь биолог, так что искать среди зарослей старались. А там сплошные заросли.

— Послушай, лейтенант, — Вышкин подошел поближе и сел рядом, — я же по-хорошему хочу, чтобы и тебе, и мне хорошо было. Этот человек очень важен. Если его не найти, то шум поднимется. И я ведь первым делом тебя раскатаю, ты это понимать должен.

— А я-то что? Все, что хотели, сделал. Везде, где надо, свозил. Вы вон на базу хотели попасть и что? Есть толк от этого?

— От базы?

— Ну да.

— Не особо, — Вышкин вздохнул, — зря съездил только. Зато полетал над окрестностями.

— Вот видите, вы с вертолета ничего не увидели, а на нас, местных, наезжаете. Я бы и рад помочь, да людей нет. Это у вас в Москве пальцем щелкнул — и все работают, а тут не так. Тут еще уговаривать надо.

— Ох и тяжелый ты, лейтенант, — сказал Вышкин, глядя в окно. — Равно как и все тут, нихрена работать не умеете, пока вам пинка не дать. Но ничего, я в тебя верю. Уверен, даже в этой ситуации ты постараешься продолжить поиски ученого и обязательно найдешь то, что я хочу. А иначе... — он посмотрел на лейтенанта и злобно ухмыльнулся: — Иначе сам догадайся, что с тобой здесь будет. И увольнение с выговором — это в лучшем случае.

Оставив с этими словами Тимофея Ивановича одного, Вышкин обошел машину и медленно пошел к речке, дикий берег которой красовался почти у самого дома. Сейчас ему хотелось побыть одному, наедине с природой, чтобы хоть немного оправиться от нескончаемого потока разочарований в расследовании.

Бытовуха, исчезновения, обманчивое кривляние борщевицких фантазий. Все это так странно переплелось в этом месте, что, казалось, уже и поздно отскребать правдивое от иллюзий, оставляя надежду лишь на случайно найденное тело, которое он и покажет своей жене.

Вышкин сел на землю и, подобрав камень, кинул его в воду. Да, сейчас надежда лишь на это, ведь даже самый подготовленный человек не сможет пробыть в лесу только лишь с ноутбуком, не говоря уже об обычном биологе, невесть как попавшем в эту странную деревушку.

Вышкин посмотрел на круги. Медленно, но верно они исчезали, превращаясь в еле заметные колебания воды.

Заврин Даниил