ZavrinDaniil

— А сам он не может вернуться?

— Сложный человек. Надо помочь.

— Понимаю, но вы же и сами знаете, майор, как у нас сейчас с нагрузкой. Особенно когда выборы на носу. Террористы не дремлют. Вот полюбуйтесь, — он вытащил государственный бланк с гербовой печатью, — прямой приказ.

Федор пробежался глазами. Им снова поручали разработать несколько террористических ячеек, часть из которых находилась в Петербурге, а часть в Москве.

— Сроки крайне сжатые. А твой отдел недоукомплектован.

— Потому и беру всего лишь двое суток. Даже, наверное, меньше, если выехать сегодня ночью.

— А может, послать кого-нибудь другого? — Антон Михайлович убрал листок обратно в стол. — Ты у нас немолод, чтобы всю ночь за рулем сидеть, а молодым не помешает научиться старшим помогать.

— Думаю, это неправильно. Это все же мое дело, моя семья. Ольга попросила помочь, и я не могу отказать.

— А, Ольга, — полковник улыбнулся. — Помню, помню, ей, конечно же, сложно что-либо возразить. Но все равно, двое суток — это слишком много. Могу дать одни и то потому что ты на особом счету. Сейчас надо работать тут, а не кататься по всяким деревням.

— Спасибо, Антон Михайлович, — быстро поднялся Федор. — Это то, что нужно.

— Всегда рад помочь, майор. И как приедешь, зайди ко мне, надо будет уже начинать обработку этих чертовых либералов. Если не поторопимся, сам знаешь, что будет.

— Одна нога здесь, другая там, товарищ полковник.

— Да-да, — буркнул Антон Михайлович и лихо подписал документ. — Кстати, передай привет Ольге. Скажи, я до сих помню ее прекрасное выступление.

Федор принял бумагу и, кивнув, отправился в канцелярию. Ему просто не терпелось как можно быстрее сесть в машину и отправиться за этим чертовым гулякой, из-за которого вот уже две недели ему ели мозги.

Он посмотрел на подпись полковника. Удивительно, конечно, что он так быстро отдал ему эти двадцать четыре часа. Кубышкин славился тем, что резал отпуска, а тут пара минут — и сутки.

Отдав распоряжение, он быстро заглянул в кабинет и, подхватив куртку, стал спускаться к лестнице. Теперь главное — не терять времени. Зная Женю, можно было легко предположить, что сама деревня — лишь начало точки поиска, а сам он наверняка забрался в какую-нибудь беспросветную глушь, буравя своим исследовательским взглядом местные кусты.

Вышкин подъехал к шлагбауму. Теперь бы выпить кофе, который не даст ему заснуть за рулем. К сожалению, в отличие от того же Штирлица он не может намертво уснуть на двадцать минут, а потом как ни в чем не бывало продолжать свой путь.

***

Доехав до указателя, Федор свернул на запущенную дорогу. Точнее, на еще более запущенную, потому что здесь помимо разбитого асфальта были еще и поваленные стволы деревьев, которые местные также аккуратно объезжали.

— Что за дрянь! — выругался Федор, объезжая очередное дерево. — Как вообще тут можно ездить?!

Он снова крутанул руль и едва не поцарапал машину, сделав очередную дорожную волну. Вообще вождение давалось ему легко, но тут пришлось проявить почти все наработанные навыки, чтобы сохранить автомобиль в целости.

Доехав до крайнего дома, Вышкин не без удовольствия заметил, что в деревне асфальт лежит куда лучше, позволяя немного расслабиться и начать изучать саму местность.

Без указателя, без высокого блестящего купола церкви, Гадюкино уже отличалось от стандартного типа деревень, криво напоминая странный гибрид между современностью и стариной, что так опрометчиво смешались в одном месте.

Федор остановился перед почти уткнувшейся в землю табличкой «Причал». Он помнил, что Ольга говорила о некой поляне, добраться до которой можно было лишь на лодке. А значит, именно здесь и стоило в первую очередь поискать ее брата. Он аккуратно припарковал машину и вышел.

— Тебе чего, дядь? — раздался юный звонкий голос.

Федор оглянулся и увидел ребенка, девочку лет девяти.

— Решил поискать причал. Это ведь там? — Федор указал рукой в сторону заросшей тропинки.

— Да. А тебе зачем? — спросила девочка, следя за его рукой.

— Ищу друга. Он приезжал сюда пару недель назад, — Федор вытащил фотографию Евгения. — Ты видела его?

— Нет, — сказала она, мельком глянув на фотографию, — не видела.

— Хорошо, — Федор убрал фотографию в пиджак, — спасибо и на этом.

Он выпрямился и пошел в сторону реки. То, что девочка ему соврала, он не сомневался, печалило лишь, что сделала она это легко. Вполне возможно потому что он странный взрослый дядька, с которым детям, в принципе, общаться не стоит.

Поднимая висевшие над головой ветки, он не без труда добрался до небольшого деревянного причала, где бездельничали двое мальчишек, а ниже находилась одна затопленная, а вторая с трудом державшаяся на воде лодка.

— О, смотри, клиент, — вдруг сказал один из мальчишек, тыкая в него пальцем. — Прям что ни день — то праздник.

— Тсс, — цыкнул на него второй, поднимая козырек бейсболки, — вам чего?

— Мне? — Федор оглядел пацанов. — Пока ничего, к цене вот присматриваюсь. Думаю покататься.

— Пять тысяч поездка, — сказал тот, что в бейсболке, — и половина сразу.

— Неплохо. Даже, наверное, дороговато для этих мест, — Федор подошел вплотную к ребятам. — А откуда ценник такой, люди-то, поди, нечасто сюда заезжают?

— А тебе зачем это? Ты покататься или выяснять что пришел?

— И то и другое, — пожал плечами Федор. — Если есть что выяснять, конечно.

— Что-то странный ты какой-то, мужик. Может, тебе лучше свалить отсюда?

— Боюсь, так не получится, — сказал он, доставая удостоверение. — Вы же у нас тут незаконной предпринимательской деятельностью занимаетесь, а это неправильно. Так что, ребята, надо отвечать быстро и честно, если не хотите, чтобы все тут на ближайшие несколько лет загнулось. А вы за отказ в содействии будете либо оштрафованы, либо что похуже.

— Ты че, мент? — спросил второй, вглядываясь в удостоверение.

— Нет. Посмотри внимательней. Какой же я мент?

Парень, стоявший в бейсболке, снял ее, показав копну черных вьющихся волос. Корочка явно произвела на него необходимое впечатление, и Федор закрыл удостоверение.

— А теперь мне нужно знать, куда мой знакомый ездил на вашей лодке несколько дней назад. И не вздумайте мне врать! Нас распознавать ложь хорошо учили.

— Да я, собственно, — парнишка почесал лоб, — собственно, и не знаю ничего. Был у нас тут один заезжий, но он только и делал, что к поляне возить просил, а так больше ничего.

— К какой поляне?

Но тут второй парень резко дернулся и что было сил рванул в сторону кустов, опрокинув и стол, за которым сидели, и стул. Федор быстро схватил второго за майку и крепко дернул в свою сторону.

— Сидеть! — рявкнул он, провожая второго взглядом. — Только попробуй дернуться!

Но пугать не пришлось, Федор от природы обладал способностью успокаивать нервных людей благодаря своей внушительной харизме. И потому малец даже не шелохнулся, испуганно гладя на него.

— Итак. К какой поляне он ездил, и когда это было в последний раз?

— Бледной. Зовется так. Кажется, дней пять назад. А потом уехал вроде, я не знаю, я не следил за ним.

— Пять дней назад? — Федор пристально посмотрел на него. — Я говорил, что чую вранье? Еще раз обманешь, я тебе срок вкатаю. Ты понимаешь, что это?

— Какой срок?

— Внушительный. У меня человек пропал, а ты врешь на каждом шагу. Или непонятно? — Федор дернул его за майку. — Так когда он в последний раз туда ездил?

— Вчера.

— Один?

— Да.

— Ты забрал его?

— Да.

— И куда он потом поехал?

— Я не знаю!

— Куда? Быстро! — Федор чуть не вытряс его из майки. — Я здесь не играться с тобой пришел, малец. Либо ты сейчас здесь расскажешь, либо со мной поедешь.

— Да откуда я знаю? К Людке, наверное, он там жил постоянно. Отпусти, дядь, не в курсе я, что с твоим мужиком стало, я лишь людей здесь катаю.

— Это я еще выясню, что ты тут делаешь, — сказал майор, поправляя помятую майку пацана. — Как зовут?

— Вадим.

— Слушай меня внимательно, Вадим, здесь пропал человек, и пока я его не нашел, это будет считаться преступлением. А значит любой, кто скрывает правду, соучастник! И срок, который светит за это, будет раскидываться на всех. Ты меня понимаешь?

— Да.

— Хорошо. Не хочу, чтобы ты меня неправильно понял. Ты ведь хороший парень? — Федор улыбнулся и встал. — А теперь покажи мне дом Людмилы. Хочу сам с ней поговорить. Только удирать не вздумай, твой приятель мне не нужен был. Потому ушел.

— Могу я поинтересоваться, что тут происходит? — раздался голос за спиной Федора. — А то говорят, кто-то на детей напал. Только просьба: медленно поворачивайтесь, а то могу стрельнуть неосторожно.

Заврин Даниил

— Нет, но работу все равно за меня никто делать не будет, — я посмотрел назад, словно Людмила стала бы меня преследовать. — Побыстрее, если можно, я и так опоздал.

— Да никуда ты не опоздал, один черт поляна на месте и твой сорняк никуда оттуда тоже не денется, — он чуть опустил голову и посмотрел на мои руки. — Вижу, ты подлечился. Что, местная мазь всю болезнь сбила? Говорят, местные знахарки хуже докторов, а на деле вон как.

— Поехали уже, — сказал я, протягивая деньги. — Дашь нож?

— Инструмент то бишь? — он взял деньги и слегка похрустел ими. — Конечно, всё для тебя, родной, только ты там особо не задерживайся, солнце сегодня какое-то злое. Вон как жарит. Боюсь, как бы мне потом Людка голову не свинтила.

— Причем здесь она? Это наша сделка.

— Ну да, ну да, — он хитро улыбнулся. — Совсем ни при чем, только вот румянец у нее несколько спонтанный. Ты, наверное, действительно туговат, город, раз девку влюбленную не замечаешь.

— Что ты несешь?

— Правду-матку. Но только в этот раз, — сказал он, влезая в лодку. — Так, вроде здесь все. Как связался с тобой, я уже и не вытаскиваю отсюда ничего, все заранее припасено. Кстати, ты оделся бы получше. Или тебе комбинезон дать?

— Нет, я просто вещи быстро в сумку покидал. Мне лишь нож да фонарик нужен, еще пару тряпок, если можно.

— Про провизию, я вижу, совсем забыл. Может, воды? У меня есть пара бутылок, так сказать, для постоянного клиента.

— Давай. Вода пригодится.

Вадим подобрался к мотору и завел его. Я сел на край лодки и уже привычно подставил лицо под брызги речной воды. Волны, тарахтение этого железного каркаса, все как бы уносило меня подальше от этих деревенских будней и затаившихся вдали городских. Все же командировка куда лучше просиживания в кабинете, где под кипой бумаг даже дышать сложно.

— Слушай, город, а ты всегда такой упертый или это сейчас обострение? — спросил Вадим, управляя моторкой. — Признаться, я думал, ты все, в завязку уйдешь. Как-никак, ожоги многих останавливают.

— Всегда. Это часть моей натуры — идти вперед. Впрочем, это у многих ученых просматривается, например, после того как Николай Иванович Вавилов участвовал в экспедициях, проводя там по несколько месяцев, местным сотрудникам давали отдохнуть недельку-другую после его сумасшедшего рабочего графика.

— Это советский ученый, которого в тюряге сгноили? Слышал, жалко, — хмыкнул Вадим, переводя взгляд на реку. — Хороший мужик был, умный.

— Ты слышал о нем?

— Было дело.

— А где?

— Не все ли равно? В книжках умных прочитал, ты бы лучше о себе сейчас думал, город. Если сегодня такая же фигня произойдет, как в прошлый раз, одной мазью ты не отделаешься, ты же сам понимаешь?

— Потому что солнце печет, да?

— И это тоже, — с явным раздражением заметил Вадим, после чего замолчал, дав понять, что разговор окончен.

Я вздохнул. Что-то сильно гложило этого парня и, судя по всему, он хотел мне чем-то помочь, о чем-то рассказать. Я посмотрел вперед. Эх. Странное все-таки здесь место, неудивительно, что борщевик активизировался именно здесь.

Как только лодка коснулась берега, Вадим помог разгрузиться, скинув мою сумку с одеждой на землю и подав свой остро наточенный мачете. Уложив снаряжение, я протянул ему руку. Сегодня мой провожатый был само благодушие, помогая мне больше обычного.

— Надеюсь, сегодня ты найдешь, что ищешь, — буркнул он, пожимая мне руку, — времени и средств у тебя немного осталось, лучше поспешить.

— Это почему еще?

— Пять тысяч в день — такие расходы ты недолго выдержишь, — сказал он, разглядывая мою одежду. — Я ведь сразу понял, что ты не особо обеспечен.

— На работу хватит, к тому же я просто одеваюсь неброско.

— Да-да, конечно, — он подсел к мотору, а я стал отталкивать лодку, — давай аккуратней, город, не хочу, чтобы ты снова с температурой лежал, чувствую, несколько дней мы поработать еще можем.

— Конечно. Удачи, Вадим. И обращайся ко мне Евгений Петрович.

— Пока.

Я посмотрел вслед удаляющейся лодке. Все же жалко было его вот так просто отпускать. Привык я к нему, что ли. Я развернулся и посмотрел на мою сорняковую тропу войны. Эх, сколько же еще тут предстояло работы! Я засучил рукава. Война — значит война. Никаких жалостливых эквилибрических этюдов.

Подойдя к высоким кустам, я аккуратно протиснулся внутрь. Сегодня я в любом случае пробью себе дорогу через эти четко высаженные кусты к расположенной за ними местности, пусть даже на это уйдет целый день, и даже выглянувшее из-за облаков солнце не сможет мне помешать.

Я срезал первый куст. Затем еще и еще, стараясь рубить так, чтобы противный сок как можно меньше попадал на мою одежду. Раз за разом я изгибался с невообразимой осторожностью, минуя опасные моменты брызг.

Удивительно, но при этом я не испытывал ни страха, ни чувства опасности, лишь острое желание продолжать свою работу, утрамбовывая срезанные мной толстые стволы этого вредного кустарника. Метр за метром я прорубался через кустарник, идя к намеченной цели, пока, наконец, не остановился перед странным, вероятно, окончательным этапом этой трескучей работы.

Я вытер лоб, все еще не веря своим глазам, игнорируя накопившийся на веках и ресницах сок. Бункер? Здесь, в этом чертовом забытом богом месте? Да еще столь отлично сохранившийся? Я подошел ближе и несколько раз прошелся по обступившим массивную железную дверь сорнякам. Это было невероятно. Самый настоящий вход в бункер, причем выполненный по всем военным ГОСТам, едва ли не с метровой ширины бетонной стеной.

Я попытался просунуть между створок дверей лезвие ножа. Увы, раздвинуть закаленный металл не получилось даже на сантиметр. Я посмотрел вокруг. Все, что меня окружало, это чертовы кусты борщевика и ни одного намека на какой-либо необходимый для такого дела инструмент.

Я выдохнул и облокотился о холодный бетон. Потом медленно сполз и уселся на землю, опустив руки на колени и прислушиваясь к приближающемуся вдалеке мотору. Нет, теперь я точно понимал, что даже если этот бункер окажется совершенно пустым, мне придется задержаться тут как минимум на пару недель. А ведь я обещал профессору вернуться через несколько дней.

– Ах, вас только это беспокоит?

– Конечно, – он пожал плечами и посмотрел в сторону тамбура: – Ведь только она имеет значение.

– Вот как.

– Именно, – он снова повернулся к ней. – А вы так не считаете?

– Нет. Не считаю. Ведь вы подаете ей дурной пример.

– Вообще-то это она меня научила. Я лишь поддержал ее.

– Ужасно.

– Нет. Просто я люблю ее. Какая разница: курит она или нет? Для меня это не играет ключевой роли. Гораздо важнее, что внутри.

– А алкоголь?

– Немного. А вы не пьете и не курите?

– Нет.

– И смысл? – молодой человек снова посмотрел в окно. – Мне кажется, любовь должна помогать в разделении предпочтений друг у друга. У всех есть пагубные привычки. И если ты любишь, то должен хотя бы попытаться принять это.

– Вы так сильно влюблены?

– Я просто влюблен. У любви нет сильно или слабо. Она либо есть, либо нет. Пойду покурю, если не возражаете.

Ольга Николаевна посмотрела ему вслед. Высокий, крепкий рослый парень. С хорошей фигурой и прекрасными голубыми глазами, а занимается фиг знает чем! Наверняка его мать не особо одобряет эти увлечения сына. И все же…

Она снова посмотрела в окно. Такое отношение не может не притягивать. Ведь у нее тоже есть свои недостатки.

Спустя десять минут молодой человек вернулся. Только теперь от него пахло табаком, и он уже не выглядел столь привлекательно. Но долгая дорога и прекрасная погода сделали свое дело, и они снова разговорились.

Оказалось, он тоже ехал до Быстрыкино, и она непроизвольно отметила, что это было приятно. Пусть и вскруженный ранними чувствами, он оказался довольно неглупым и, главное, слепо убежденным в своей правоте.

Ольга Николаевна слушала его, уже особо не перебивая. Эта молодая пылкость. Она как ничто раздувает старые угли, хоть на немного заставляя улыбнуться. Да и время так летит незаметнее. Женщина посмотрела в окно и с удивлением обнаружила, что они приехали.

– Кажется, мы дома, – вздохнула она и улыбнулась.

– Да, – молодой человек согласно кивнул и поднялся: – Быстро время пролетело, да?

Ольга Николаевна посмотрела на перрон. Он был почти пустой. Она пошла вслед за ним к выходу. Еще раз радуясь этому неожиданному знакомству.

Оказавшись на улице, она сделала глубокий вдох. Хоть и было темно – но воздух! Все же провинция отличалась от города.

Молодой человек тревожно осмотрелся по сторонам.

– Что такое? – спросила Ольга Николаевна.

– Лиза должна была меня встречать. Но ее нет, – он взволнованно облизнул губы.

– Может опоздала?

– Нет. Она не опаздывает и всегда звонит, – отрезал он. – А она не позвонила!

Развернувшись в сторону тропинки, он быстрым шагом пошел в сторону поселка. Сжав посильнее сумку, Ольга Николаевна пошла следом, видимо решив, что в случае необходимости сможет выступить одновременно и доктором, и защитником.

– Боже, только не это, – вдруг сказал парень.

Остановившись на середине тропинки и посветив сквозь кусты, он пошел вперед, ломая листья и ветки. Ольга Николаевна, не выпуская сумку, бросилась следом. Но едва она добралась до исчезающей в зелени спины, как тут же получила сильнейший удар лопатой и, не чувствуя ног, упала на землю.

– Я же говорил, что я разделяю все ее привычки… – тихо сказал молодой человек, наклоняясь над ней. – И, поверьте, курение – не самая худшая из них.

Заврин Даниил

Я встал рядом с ним и посмотрел ему в глаза. Важно всегда вовремя перехватить инициативу, после чего любой человек может принести необходимую пользу, особенно если речь идет о смертельной опасности для его же шкуры.

— Это опыты. Опыты компании.

— Какой компании? «Харрикейнкарпарейтед»?

— Да! — радостно закивал проводник.

Я вздохнул и посмотрел на ребят. То, что мексиканец не врет, было ясно, печалило другое: о такой растительности речи в подготовительном материале не шло, а значит, нас могло ждать и кое-что похуже. Более того, нам сказали, что даже охраны будет вдвое меньше.

— Сэр, я… — начал было лейтенант, вытирая кровавое лицо. — Я хочу сказать, что...

— Что надо свернуть операцию? Мы прошли полпути, Джон, потеряли сержанта, а ты хочешь сказать, что все это напрасно? Да я теперь с них живых не слезу, пока не пойму, что они заплатили по нашим счетам.

— Каким счетам? Государство просто прижимает корпорации. Это чистый бизнес, а вот это, — он указал рукой на сержанта, — это смерть.

— Да. Только вот они сказали, что компания производит опыты. И если это результат, то мы просто обязаны узнать, что происходит в их лабораториях.

— Предлагаю взять в плен проводника и допросить его на авианосце, уверен, он знает куда больше, чем рассказал нам. Собственно, он ведь практически ничего и не рассказал, так ведь? Пара ударов дубинкой и несколько водных ванн для глотки — нам и идти никуда не надо. Так ведь, парни? — влез в разговор пулеметчик.

Я посмотрел на длинную трубу, идущую вдоль реки. Одна из пяти, она соединяла часть плантации с главный офисом, поставляя необходимый материал внутрь. По данным разведки это были самые обычные грузы продовольствия, но теперь я готов был поклясться, что корпорация разбавляла их чем-то еще.

— Надо перебраться на другой берег и отработать вход в эту штуку, — я указал рукой на длинный металлический каркас белой широкой трубы. — По ней мы быстро доберемся до центра, минуя все эти чертовы кустарники.

— Босс, — пулеметчик подошел ближе, — ты точно в этом уверен? Просто в кои-то веки я согласен с лейтенантом. Идти туда, еще и толком ничего не зная… Пусть действительно поработает разведка, ты ведь знаешь их комиссионные, ребятам реально есть за что подставлять свои задницы.

— Там мертвый сержант, а там недоделанное дело. Думаю, этого вполне достаточно, чтобы мы перешли через реку, — отрезал я, подзывая бледного гида. — А теперь за оружие, не хватало еще потерять кого-нибудь из-за этой растительной дряни.

Но все вышло немного иначе. Дождавшись, пока почти все переберутся по поваленному дереву, крокодил буквально одним движением утащил несчастного радиста в воду, оставив лишь пару слабых кругов да легкое попискивание в наушниках, оборвав и связь, и возможное подкрепление.

А дальше лишь усеянная изрезанными телами транспортная станция, где двое одетых в защитные комбинезоны сотрудников компании грузили кровавые кишки, пакуя их в огромные целлофановые пакеты, изрядно при этом матерясь и поливая грязью собственное руководство.

— А ведь это не моя смена, — говорил первый комбинезон, закидывая кровавое месиво в мешок. — Сэм должен был лично контролировать погрузку, а не скидывать всю эту дрянь на нас. Наша задача встречать, а не сидеть в этой луже говна.

Он посмотрел на раскиданные вокруг тела. Их было больше десятка, у каждого красовался глубокий порез на животе.

— Бог знает, когда они очухаются, — продолжал белый комбинезон. — Может, они уже учуяли запах и со всех корней прут сюда. Где чертова охрана? С ними всегда трое из бригады Гидза, а у нас? Нихрена. Всего один огнеметчик, вот о чем я прошу.

— Хватит ныть, Бронсон, просто делай чертову работу! Ты и сам знаешь, что там происходит, грузи и сваливаем отсюда.

— Да-да. Гребаный поставщик, это ж надо нас так кинуть, в следующий раз пусть Сэм сам принимает поставку, — комбинезон отряхнул руки. — Поганые мексиканцы, даже тела упаковать не могут, говорили же, нужны только внутренности.

— Ничего. Основное мы уже погрузили, — ответил ему второй, отшвыривая опустошенное тело женщины.

Я потрогал автомат, все же не было ему доверия после такой убедительной возни в грязи. Но ведь и выбора у меня не было, эти двое никак не похожи на тех заложников, которых я бы с удовольствием взял с собой в этой пневмовагонетке. Только не их.

— Руки! — сказал я, выходя из кустов, — И пять шагов назад.

Два комбинезона на секунду замерли, а потом я все-таки случайно нажал на спусковой крючок. Движение, порой даже совершенно незаметное, может вызвать точную ответную реакцию у прошедшего несколько войн солдата.

Мозалев

Я открыл глаза. Пот. Мокрая подушка, духота, все это было так похоже на джунгли, хотя, конечно, никакой мексиканкой границей тут и не пахло. Я повернул голову и увидел до боли знакомый деревенский пейзаж. Я был дома, в России, в ставшей родной деревне, где уже несколько дней искал источник разрастания треклятого борщевика.

Пот, жар, температура… Все было так, как и положено для разбитого болезнью человека. Я повернул голову и уперся щекой в мокрую наволочку. Звуки, доносившиеся из кухни, все больше и больше напоминали чьи-то голоса.

— И зачем ты это сделала? — спрашивал мужской.

— А что мне еще оставалось? Оставить его умирать? — ответил женский

— Никто бы не умер, но зато теперь они узнают про это, — заметил мужской.

— Да мне все равно, я не могу бросить человека умирать, — снова ответил женский.

— Повторяю, никто бы не умер, но призадуматься смог бы, — возразил мужской.

— Это потому что ты у них на крючке, как и все вы. Он единственный, кто делает, что хочет. Хотя, возможно, и поплатится за это, — сказал женский.

— Ты сама знаешь, что это бесполезно, но теперь все это продлится лишь на несколько дней или недель дольше, как и всегда. Выход один, но ты отодвинула его чуть дальше.

Я закрыл глаза, мне очень хотелось спать и даже мокрая насквозь подушка не могла воспрепятствовать этому. Только вот сон, мне кажется, был бы еще хуже, чем явь, являя собой симбиоз киношных ужастиков и моих странных фантазий. Остров, военные, корпорация… Что-то такое я видел в детстве или, быть может, будучи студентом, но в любом случае такое не мог представить мой взрослый ученый ум.

Но, слава богу, все обошлось без сновидений, я просто провалился во тьму, отдав ей часы, а может, даже сутки, позволяя организму самому беспокоиться о новой заразе, которую я подцепил на гиблой поляне.

— Вам надо попить, — сквозь сон расслышал я голос Людмилы, — у вас сильное обезвоживание.

— А? — я открыл глаза и увидел ее обеспокоенное лицо. — Что сделать?

— Вам надо попить, — она поднесла чашку с водой, — вы обезвожены.

Но мне не нужно было объяснять столь очевидные вещи, я и сам потянулся к живительной фляге, смакуя каждую каплю. Как же хорошо, я словно начинал свое рождение заново, восставая из адской смертельной бездны.

— Как же хорошо, боже, что со мной?

— У вас интоксикация или, как бы правильнее сказать, ожоги. Химические. Правда, их немного, но зато температура как бешеная.

Я попытался поднять голову, но женщина опустила ладонь мне на лоб и силой уложила обратно.

— Вам нужно отдохнуть. Хотя бы денек. Я дала вам сильное лекарство, оно должно подействовать.

— Лекарство? Какое еще лекарство?

— Да, местный рецепт, тут часто подобное происходит.

— От этих ожогов нет лекарства.

— Может и нет, но зато вам уже значительно лучше, — она вытащила градусник и махнула им. — Вот уже почти тридцать восемь, а то все сорок да сорок.

— У меня была температура сорок градусов? — сказал я и сам удивился своему ослабленному голосу. — Сколько я уже лежу тут?

— Примерно полдня.

— Черт! — я снова попытался подняться. — Я же должен был встретиться с Вадимом, мне надо ехать. Там же еще столько работы.

— Нет, сегодня вы не поедете, к тому же Вадим знает, что вы слегли. Он приходил проведать вас. Я ему все объяснила, и он сказал, что ваша работа подождет. К тому же вы у него тут единственный клиент.

— Единственный?

— А вы думали, что с ним вся деревня катается? — она улыбнулась. — Увы, если бы так было, он бы ни за что не повез вас на это треклятое место.

Ее улыбка получилась красивой, на удивление почти полностью изменив, казалось бы, некрасивое лицо. Я потянулся к остаткам воды. Наверное, я вполне мог бы выпить целое ведро, но сейчас с этим следовало быть аккуратным.

— С утра я слышал голоса, кто это был?

— Сосед. Заходил за моим инвентарем, Иван накупил столько инструментов, мне кажется, ко мне вся деревня теперь ходит.

— А мне казалось, вы говорили о другом.

— О чем же? — спросила она и внимательно на меня посмотрела.

Жалость, забота, обеспокоенность, кажется, настоящее чувство просто невозможно было разобрать, настолько сильно все замешалось в этих на редкость удивительных глазах. Я улыбнулся. Казалось, это было так естественно, но Людмила вдруг сконфузилась и отвела взгляд, на мгновение оголив свою живую, симпатизирующую мне душу.

— Я не помню, — соврал я. — Может, вы и правы, как-никак, меня сильно лихорадит. Что только не придет в больную голову… Хорошо хоть, про сон меня не спрашиваете.

— Сон? Какой сон? — заинтересовано спросила она.

— Оу, — я рассмеялся и посмотрел на нее, немного приподнимаясь на локтях, — сон, достойный лучшей студии Голливуда. Правда, он приснился не полностью, я почти уверен, что будет продолжение.

— Так расскажите! Все равно, — она кивнула в сторону окна, — уже вечер, стало быть, самое время для подобных историй. Думаю, я заварю вам чаю с малиной, ведь предстоит вторая ночь после ожога, а к ней надо подойти во всеоружии.

— А малина — это оружие?

— О да. К тому же — самое свежее, я всего лишь день назад варенье сварила, поверьте, вкуснее него вы еще не пробовали.

— Тогда с удовольствием! Я почему-то уверен, что и чай, и варенье мне очень понравятся, — сказал я, окончательно приходя в себя. — Извините, конечно, что я ничего вам не принес.

— Все нормально. У меня и так весь погреб вареньем забит, да и печенье есть. Гости тут редкость, — раздалось с кухни между бряцанием чайной крышки и стуком чашек о блюдце.

Я опустил глаза на грудь, после чего аккуратно провел по ней рукой. Затем посмотрел на руки. Они все были покрыты какой-то мазью, смутно пахнущей то ли можжевельником, то ли чем-то наподобие, но вот чем, я так и не разобрал. Но самое удивительное было не в этом. Те участки руки, которые были сильнее всего обожжены, заметно выздоравливали, хотя, насколько мне не изменяла память, столь сильные ожоги и вовсе не поддавались лечению.

Когда Людмила вернулась, то очень быстро накрыла стол, поставив туда вазочку безгранично завораживающего своей ароматностью варенья, вокруг которого разместились две фарфоровые чашки и горстка маленького домашнего печенья.

— Вот и все. Теперь сон.

Я улыбнулся. И, следя за ней, снова потрогал руки. Все же один вопрос мне никак не давал покоя.

— Скажите, а ваша мазь и вправду лечит, или эти ожоги были небольшими? — спросил я, видя, как столь спонтанно возникшее благодушное настроение медленно исчезает из ее глаз.

— Небольшие, — тихо вздохнула Людмила и как-то даже осунулась. — Я думаю, нам стоит отложить чаепитие, вам и вправду куда важнее сейчас отдохнуть, а чай мы попьем как-нибудь в другой раз.

Наблюдая, как она убирает свою чашку, я вдруг вспомнил, что всю жизнь у меня была одна-единственная проблема: при общении с людьми, в частности, с женщинами, я не знал точно, где надо разграничивать свой профессиональный и житейский интерес.

— Если вы обожглись, то я вам лекарство принесла, — раздался голос Людмилы. — Вода все равно не поможет, лучше поскорее выходите и помажьте тело.

Я на минуту замер. Во мне вдруг разом заиграло два чувства. Первое — это чувство искренней благодарности, а второе — чувство некоторого недоумения, ведь мы были так мало знакомы, а эта женщина вдруг ни с того ни с сего решила, что может кричать, когда я моюсь. Я аккуратно вытер тело и оделся. Наверное, все же следовало с ней обсудить, что подобное поведение не совсем приемлемо, иначе, вполне возможно, она сможет запросто подходить к моей двери и вешать на ручку чистые трусы.

— Проходите, прошу, — сказала Людмила, указывая рукой на кухонный стол, где в коричневой плошке была какая-то мазь, — давайте я осмотрю вас.

— У меня все в порядке, — сказал я, — просто устал сильно.

— Вы очень бледны, — сказал она, подойдя ближе и коснувшись лба. — Поверьте, я знаю, о чем говорю и, похоже, у вас температура.

— Это все от усталости, — повторил я, чувствуя, как начинает раскалываться голова. — Надо просто выспаться.

— И все же вам надо помазать хотя бы шею, грудь и запястья. Это необходимо, иначе завтра пойдут волдыри, и вы не сможете продолжить вашу работу.

Я понял, что спорить бесполезно. Ведь в глазах этой женщины светилась такая забота, казалось, любой аргумент просто растворится в этом глубоком океане волонтерской помощи. К тому же я у нее жил, а искать новое жилье лишь по причине нежелания избавиться от ожогов — крайне глупо.

Подставив возможные пораженные участки, я не без удивления заметил, как ловко и четко она начала их обрабатывать, словно занималась подобным каждый день.

— Я раньше постоянно помогала мужу, — как бы подслушав мои мысли, заметила Людмила, — он часто сталкивался с этим растением.

— А чем он занимался?

— Фермерством. Хотел устроить здесь небольшую кукурузную плантацию, только вот не совсем рассчитал силы.

— То есть?

— Нам продали землю, полностью покрытую борщевиком, точнее — его семенами. Когда мы приехали в первый раз, этих растений не было, а потом все поле было буквально покрашено в белые цвета.

— А почему вы не убрали его? Есть же специальные бригады. Они могли бы помочь вам.

— Это дорого. Муж и так вложил все средства в это земледелие. Даже кредит взял. Только вот не сложилось. Одно дело быть хорошим хирургом, другое — фермером.

— Так он был врачом?

— Как и я. Я раньше работала дерматовенерологом.

Я попытался повернуть голову, но не получилось. Людмила хорошо зафиксировала мою шею.

— Скажите, а вы не знаете, чем он мог бы заниматься на Бледной поляне?

Ее руки на мгновение замерли. Примерно как тогда на кухне, когда она мыла посуду.

— Иван много где ездил, но я не уверена, что он бывал именно там. Вы точно в этом уверены?

— Да. Я нашел его бумажник. Зачем ему ездить на поляну, он же купил другую территорию?

— Я не знаю, — она отложила миску с мазью в сторону, — для меня это неожиданность. Попав под действие борщевичного сока, он зарекся связываться с этим растением.

— И все же я говорю правду.

— Тогда не знаю, — в ее голосе прозвучали отчаянные нотки, — спросите лучше участкового.

Я посмотрел на Людмилу. Кто я такой, чтобы давить на эту женщину в поисках нужных ответов. В конечном счете это даже не мое дело.

— Извините, я не хотел сделать вам больно. Просто этот бумажник стал некоторой неожиданностью. Да и я хотел помочь следствию, ведь они действительно искали не там. Что если он пропал именно на Бледной поляне?

— Пропал… — странно повторила она мое слово. — Знаете, вы хороший человек и будет лучше, если вы уедете отсюда.

— Но я даже не приступил к исследованию.

— И не надо. Вы и так порядком встревожили тут всех. Поймите, порой тихие места совсем не такие, какими могут казаться на первый взгляд.

— То есть? Вам кто-то угрожает?

— Мне? — она криво усмехнулась. — Мне бессмысленно угрожать. А вот вам... Вы же не из этих мест и ничего вас тут не держит. А потому уезжайте. Это гиблое место и здесь слишком часто пропадают люди.

— А кто здесь еще пропал? — я внимательно посмотрел на Людмилу. — Кто еще?

— Мне кажется, вам пора спать. Мазь действует не сразу и требует покоя. К тому же вы устали. Будет лучше, если вы отдохнете. И прошу вас, подумайте над моими словами.

— Боюсь вас разочаровать. Я никогда не отступал от своих исследований, где бы они ни проводились. Это в моем характере — иди наперекор трудностям. Иначе я бы не состоялся как ученый.

— Это смертельные трудности, — сказал Людмила. — Хороших снов. Надеюсь, завтра вам будет лучше.

И она вышла из комнаты, оставив меня в некотором недоумении относительно этой тихой потерявшейся в лесах деревни.

— Да.

— Вот видишь, значит, ты живешь в деревне. Ночуешь тут. А сколько — это не особенно важно. Ты уже пропитываешься этим местом.

— В тебе живет философ, Вадим.

— Мертворожденный, — вдруг сказал он, и в глазах заиграл странный огонек, отчего мне даже показалось, будто слово было произнесено совсем другим человеком.

— Почему мертворожденный? — повторил я, вглядываясь в него.

— Не знаю, — махнул он головой, — просто само вырвалось. Все, закрутил ты меня своей наукой, мне пора лодку убирать.

— Рад был пообщаться, — я протянул руку.

— И тебе не хворать, — сказал паренек, ответив на рукопожатие.

Отойдя от пристани, я направился к дому Людмилы, судя по всему, уже успевшей приготовить что-то съестное к ужину, однако бумажник, который оттягивал мой карман, то и дело подсказывал мне несколько другие идеи.

Я снова вытащил его. Раскрыл и посмотрел на фотографию Людмилы. Тут она улыбалась.

Я посмотрел на сидевшую на скамейке бабку с обветренной и вытянутой вперед ногой. Немного архаично, конечно, но в этом месте я уже мало чему удивлялся, особенно после пропадающих в кустарнике людей.

— Бабуль, где у вас тут участковый живет?

— А?

— Участковый, говорю, где?

— А?

— Участковый, говорю, где?

— Подростковый?

— Полицейский, говорю, где?! — чуть не заорав, уточнил я, после чего бабка наконец-то поняла, о чем речь.

— Так это тебе туда, милок, — сказала она, указывая своим потрескавшимся от долгой жизни пальцем. — Вон там стоит дом такой синий, там и спит.

— Спит?

— А что ему еще делать?

— Спасибо, бабуль, — поблагодарил я старуху и двинулся в сторону синего дома.

Участковый, как и положено уполномоченным сотрудникам полиции, сидел в синей форменной рубахе, но в совершенно не подходящих для этого шортах, мягко сползавших и оголявших полосатые трусы.

Деликатно кашлянув, я встал у открытой двери и внимательно посмотрел на участкового. Он тоже смерил меня взглядом, на мгновение задержавшись на моей куртке, после чего продолжил что-то писать на своем потертом столе.

— Добрый день.

— Скорее вечер, — досадливо ответил он, пробуя ручку на вкус. — Постоянно не пишет, зараза.

Я огляделся и сделал шаг внутрь.

— Я войду?

— А вы, собственно, кто?

— Мозалев Евгений Петрович. Профессор ботаники из института Ботанических Исследований города Москвы.

— А, тот самый, что на болото ездит, наслышан, — все также смачивая ручку, пробубнил участковый. — И как продвигаются исследования?

— Понемногу. Но меня интересует другое, если честно.

— Что именно?

— Пропажа человека.

— Как интересно, и кто же это?

— Муж Людмилы.

— Ничего себе, как неожиданно, только вот пропал он больше года назад, так что немного ошиблись вы с вашими изысканиями, господин профессор, — улыбнулся щербатой улыбкой полицейский. — В свое время весь лес местный шерстили, ничего не нашли.

— А может, искали не там?

— А где надо?

— Вдоль реки, например, — сказал я и положил бумажник на стол. — Или, на худой конец, на Бледной поляне.

Тут глаза участкового если не вылезли, то, по крайней мере, сильно округлились.

— Откуда это у вас?

— Нашел, — сказал я, от души радуясь произведенному впечатлению. — Резал стебли и вот — кусочек совсем другой истории.

Участковый внимательно оглядел бумажник и, как мне показалось, несколько засомневался в подлинности моих слов.

— Да вы откройте его, откройте, — подбодрил я усатого стража порядка. — Там главное внутри.

— Не положено предметы следствия трогать.

— Что за бред! — заметил я и резко развернул бумажник, отчего служивый странно вздрогнул. — Вот смотрите, фотография жены. Что еще надо для удостоверения подлинности?

— И вправду, — согласился участковый.

— А вас, кстати, как зовут? — спросил я, вспомнив, что милиционер не представился.

— Тимофей Иванович. Старший лейтенант.

— Очень приятно.

— Так откуда у вас эта вещь?

— Бумажник? Нашел на поляне, — повторил я.

— Удивительно, конечно, — странно произнес он.

— Вы лучше скажите, что будете делать? Как я понимаю, вам придется продолжить поиски, ведь тело вы, судя по всему, не нашли?

— Да, не нашли, — почесал голову участковый. — Только сложно теперь возобновить поиски. Тогда столько людей привлекли, а теперь и шум утих, и к делу это не особо пришьешь.

— То есть мне надо было труп найти, правильно я понимаю?

— Лучше не надо, — снова как-то странно сорвалась с уст человека абсолютно не сочетающаяся с его образом фраза. Этакое дежавю от Вадима. С его изысканным «мертворожденным»

— Почему это?

— Страшное зрелище после такого-то времени. Да еще на болоте.

— На реке.

— По мне так болото.

— Неважно. Главное, у вас есть зацепка, муж Людмилы наверняка в последний раз был именно там, — сказал я, тыкая в находку. — Надо срочно провести расчистку и поискать еще следы.

— То есть заняться тем, чем занимаетесь вы? — хитро улыбнулся участковый, возвращаясь в свое изначальное обличье. — Умно, профессор, а я-то думаю, почему вы так воинственно настроены? А вам лишних рук не хватает.

— Что? — вспыхнул я.

— А что? Эту дрянь вырубать хлопотно, а так, глядишь, за день все расчистить можно.

— Вы в своем уме, господин полицейский?

— Более чем. И получше вас разбираюсь, что и когда надо делать со своей работой. Вы лучше продолжайте копать, а поиски людей оставьте мне. И не тревожьте Люду, вы уедете, а ей тут жить. Мало ли, с дуру на поляну попрется.

— Но подождите, поиски человека — это ведь улика! — я ткнул в бумажник.

— Несомненно, только вот улика старая, а значит, спешить смысла нет. Если там и вправду лежит тело, то лишний месяц уже ничего не изменит. А за это время я как раз смогу попытаться насобирать людей. Может и вправду что-то получится с поисками. Да и вы нам поможете, вон, вся деревня гудит от ваших героических усилий, говорят, вы там уже вторую поляну выкорчевали.

— Это большая ошибка — оставлять дело так.

— Да-да, знаю. Вы бы лучше отдохнули перед завтрашним днем, профессор. Ведь, как я чувствую, — участковый посмотрел на небо, — завтра будет довольно солнечно.

— Отдохну, пренепременно, — сказал я, с негодованием спускаясь по ступеням. — И если вдруг что-то найду уже более серьезное, то, скорее всего, вряд ли обращусь именно к вам, стараясь привлечь кого-то повыше.

— А тут нет никого повыше. Здесь я главный инспектор! — крикнул мне вдогонку старший лейтенант.

Я покачал головой и хотел что-то сказать, но вместо этого лишь с удивлением обнаружил, что бумажник участковый так и не взял в руки, продолжая его внимательно разглядывать. Отойдя на несколько шагов, я оглянулся снова. Опять же, бумажник так и лежал на столе, поблескивая своим содержимым.

— Это и так известно. А что-нибудь еще?

— Еще?

— Да, еще.

— Немного. Сегодня вообще сложный день был. Меня вызвал полковник и примерно полдня насиловал мозг якобы из-за моей профнепригодности, которая, между прочим, тесно связана с тем, что был занят поисками твоего брата, у которого главным бухгалтером жена нашего генерала.

— И что? Я должна тебе посочувствовать? Федор, у меня брат пропал.

— Это пока неизвестно.

— Как неизвестно? — Ольга подсела к нему за стол. — Очень даже известно. Ты же сам до него дозвониться не можешь.

— Может, он и сам не против такой ситуации.

— Ты не понимаешь, — как можно мягче сказала женщина, всматриваясь в лицо Федора. — Я его единственная сестра, а он мой единственный брат. Мы всегда тонко чувствовали друг друга, а теперь этой связи нет.

— Может, он от этого устал, ведь твой брат не так часто приходил к нам в последнее время.

— Ты это серьезно сейчас?

— Вполне.

— То есть ты считаешь, что ему было тяжело со мной?

— Не совсем, просто ты тоже можешь быть слишком… — Федор все пытался подобрать необходимое слово. — Привязанной, что ли.

— Надоедливой? — скрестила руки Ольга. — Мне очень не нравится, как ты сейчас ведешь себя со мной, Вышкин.

— Я просто пытаюсь разложить ситуацию и понять, как правильно поступить, Оль, — Федор поставил кружку. — С одной стороны, у меня полковник, который мне сегодня все мозги съел, с другой — твой брат, которого нет всего пару дней. И который, прямо скажем, нечасто хотел, чтобы его находили. Это все ведь не так однозначно, даже на его работе сказали, что он запросто мог уехать на несколько дней. Да, признаю то, что он не отвечает на телефонные звонки. Это странно, но кто знает, какая там связь в этих захолустьях, ты же помнишь, как я ездил в командировку в тайгу? Оттуда вообще дозвониться невозможно было.

— Это другое, — Ольга сложила руки и постаралась поймать взгляд мужа, — потому что ты другой, ты сильный, ты выносливый, ты находчивый. Ты тот, в кого я влюбилась и в ком увидела мужчину, а Женя — он другой. Он в семь лет с насморком слег, думали все, что умрет. Ты не путай себя и его. Он в любой местности без меня и моего контроля пропадет.

— Оль, мне кажется, ты сильно преувеличиваешь. Евгений давно уже самостоятельный человек. Ему по силам самому решать, куда и зачем ехать.

— И все это ты решил после того, как тебе всыпало начальство? — испытывающее посмотрела не него Ольга.

— Это повлияло, несомненно. Тебя ведь там не было, пока меня драл полковник. А он, между прочим, не стеснялся в выражениях и грозился служебным выговором.

— Да он постоянно грозится и ничего, до сих пор не выгнал. Хотя делай, как знаешь. Можешь и забыть про него. Только я не забуду. Надо будет, сама найду, — с этими словами она поднялась из-за стола и направилась к двери.

— Оль! — крикнул Федор, поднимаясь следом. — Я же не сказал, что брошу искать, просто все надо обдумать, Оля!

Но она его уже не слышала, зато хлопнула дверью так, что казалось, та вылетит из петель.

— Да что такое! — буркнул Федор, ставя кружку в раковину. — Как будто я ничем не рискую, черт меня возьми.

Он прошел в коридор и остановился возле закрытой двери спальни, затем заглянул во вторую комнату, где стоял привычный диван. В принципе, он много раз уже спал там, особенно когда задерживался на работе.

— Окей, пусть будет по-твоему, — наконец сказал он. — Хочешь так, пусть так. Только я не виноват в том, что твой брат мог от тебя сбежать.

— Да пошел ты! — раздался голос Ольги. — Сам себе завтрак приготовишь.

— Невелика потеря. С яичницей я как-нибудь управлюсь, — уже тише заметил Федор. — Ты бы лучше дверь входную закрыла, прежде чем обижаться.

Он развернулся к двери и замер. На коврике лежала белая бумага. Он привычно потянулся к кобуре. Минута тишины, еще одна, Федор мягко сделал шаг. Ничего подозрительного. Он резко подошел к двери и встал сбоку. Ничего. Он посмотрел на листок. Там что-то было написано. Вышкин крутанул ручку и плавно открыл дверь, выглядывая в коридор. Пусто. Поводив пистолетом, он прошелся до лестницы и все так же ничего подозрительного не увидел.

— Что там? — раздался голос Ольги за его спиной.

Вышкин убрал пистолет и посмотрел на нее.

— Ничего, показалось.

— А это что? — она подняла листок. — Гадюкино? Это что? Деревня такая?