ZavrinDaniil

Началось всё около двадцати лет назад, когда их первый сын был ещё в утробе а матери сказали, что, скорее всего, он будет умственно неполноценным ребенком. Доктора почти в этом не сомневались, но дать полностью утвердительный ответ все же не могли. И, возможно, это сыграло свою роль, так как женщина решила рожать. Хотя даже муж был против.

Сказки не случилось, она родила олигофрена. Крепкий, с голубыми глазами. Вероятно, дебил был очень желанным на тот момент и, глядя на мать, вызывал лишь всепоглощающую материнскую нежность и заботу. Но шли годы, и всё яснее становилась картина его полной отчужденности от общества и остальных детей. И тогда, в полном смятении, эта пара пошла дальше, дав жизнь ещё одному ребенку, ещё одной надежде на успех. Но природу не обманешь, она знает, где необходимо ставить точку, а где – запятую. И поэтому после второго олигофрена больше детей они уже не заводили.

Первого назвали Иваном, второго Василием. Оба выросли очень крепкими (и) здоровыми парнями, силе которых можно было лишь позавидовать. И это понятно – ни вредных привычек, ни тревожных мыслей о будущем, лишь хладнокровное молчание у первого и невнятное бормотание у второго. Иван больше напоминал отца. Тяжелый взгляд, вечно

поджатые губы, густые брови. Разве что щеки были такими же, как у матери. А вот младший больше походил на мать, сохраняя её нежные красивые женские черты.

Нрав у братьев тоже был разный. Старший был намного агрессивнее, чаще старался проявить свою волю и всё время конфликтовал с отцом, постоянно проверяя его на прочность. В то время как младший почти не отходил от матери, постоянно что-то ей объясняя или жалуясь. Честно сказать, я даже не знаю, как правильно назвать это его воспроизведение речи – то ли урчание, то ли хныканье, но, тем не менее, я почти на сто процентов уверен, что она его понимала.

Выходили они на улицу примерно раз, реже – два раза в день. В дождь чаще, так как в эту погоду почти не было других детей. Но, увы, даже этого не хватало, чтобы полностью обезопасить дебилов от пристального внимания всей местной шпаны. Детское внимание всегда пристально выделяет наиболее слабых индивидуумов. И если надо – ждет, стараясь встречаться с любопытным как можно чаще.

Над ними издевались всегда, сколько я себя помню. В них кидали камни, их провоцировали на визг, радуясь их дикому пугающему поведению. И, что особенно запомнилось, так это то, что дети никогда не желали останавливаться на первом успехе. Видя это, измученные родители старались отогнать жестоких детей, но, как правило, у них ничего не получалось, что заставляло их возвращаться домой. Ведь мы все понимаем, что у остальных детей тоже есть родители, которые упрямо твердят, что площадка для всех детей и если кто-то болен, то ему место в больнице или психушке.

Именно по этой причине я и связываю эту квартиру также и со стыдом. Как за себя, так и за людей, с которыми я дружил, так как во время издевательств ни они, ни я не старались мешать этим издевкам над больными. Печальный факт, который я не отрицаю.

Но было ещё и другое, а если точнее, то страх. Он пришел позже, когда дети выросли и на них уже перестали задираться, стараясь не связываться и обходить стороной.

Что касается меня, то все возрастные изменения олигофренов я видел куда лучше других, так как они жили по соседству. Я почти сразу подметил, что их мать после моего шестого класса перестала гулять со старшим наедине, стараясь выходить либо с двумя, либо с младшим, оставляя старшего с отцом.

Этот, казалось бы, малозаметный факт так крепко засел в моей голове, что я даже поинтересовался на эту тему у матери, на что она, махнув рукой, посоветовала мне не думать о лишнем. Но я не смог. Слишком всё было странным.

А затем произошло «событие». В нашем доме на нижнем этаже разродилась собака породы колли, если я не ошибаюсь. Крайне милая зверушка, вечно подставляющая голову под ладонь. Хозяйка у неё была девочка младших классов, не постеснялась и вручила одного из щенков этой

несчастной семье напротив. Возможно, будь на её месте кто-нибудь другой, ему бы и отказали, но видя эти прелестные ангельские глазки, их мать нерешительно, но всё же взяла щенка.

В тот вечер я был дома. И слышал, как она поднималась и отдавала им этот небольшой пушистый подарок. Я ещё мучился с геометрией, мне никак она не давалась, поэтому периодически наведывался на кухню, проходя мимо входной двери. Я просто не мог не услышать их встречу. Признаться, я здорово удивился смелости этой девочки, которая, мало того, что пошла туда совершенно одна, так ещё и никому об этом не сказала, за что в дальнейшем крепко получила от родителей.

Вечер тогда был холодный, темный, за окном шел снег и откуда-то постоянно выло. Мой стол был возле окна, и я отчетливо мог видеть, что происходило на улице. Именно поэтому я и увидел поздно ночью, как они шли хоронить щенка.

Но это было не сразу, сначала я услышал радостный удивленный гомон. Олигофрены радовались подарку и, вероятно, старались с ним поиграть. А потом щенок начал скулить, после чего замолчал навсегда. В первый же день они уничтожили эту жизнь, не дав щенку и полноценных суток жизни.

Я никому не говорил об этом. Это не вписывалось в рамки общепринятых новостей и даже как-то заставило меня повзрослеть. Зато я сразу понял, что они опасны и что их родители, как могут, стараются скрыть их подлинную суть.

А потом, через пару дней, я услышал, как кричит их мать. Произошло это, когда я возвращался со школы. Казалось, обычный серый день, ничем не примечательный. Как всегда светило солнце и только в подъезде пахло сыростью и спертым воздухом из квартир.

Я зашел в лифт, нажал на кнопку и начал медленно пониматься на свой этаж. За всё время проживания со своими соседями у меня невероятно обострился слух. Я подмечал все, стараясь всегда быть наготове. Поэтому неудивительно, что ещё в лифте я сразу же понял, откуда был крик. Сдавленный, нежеланный, он должен был быть тихим, но, увы, слишком сильно рвался к свободе.

Выйдя на этаже и не зная, как поступить, я подошел к двери. Её били, в этом я был больше, чем уверен. Эти глухие удары приходились, видимо, по спине, так как больше напоминали хлопки. А ещё я слышал, как бормотал младший и как сопел старший. Как давилась рыданьем их мать. Отца дома не было, он был на работе, что позволяло олигофренам спокойно заниматься своим жестоким делом.

Постояв в нерешительности, я постучал в дверь. Звуки сразу же прекратились, возникла гробовая тишина. Хотя нет, я не прав, не совсем гробовая, было слышно сопение и шаги.

Я сразу все понял. Понял, что старший дебил не испугался, а подошел к двери, прислушиваясь к звукам. Я понял, он думает, кто за дверью, отец или

кто-то другой. И мне вдруг стало страшно, я сразу же представил, что он откроет дверь и, увидев перед собой меня, просто разорвет на две части. Ведь силы у него было чуть ли не в два раза больше. Но он медлил, он прислушивался.

Стоя рядом с дверью и лихорадочно соображая, я понял, что если я постучу снова, то от меня потребуются новые действия. И от него тоже. А если оставлю, как есть, то можно списать всё на некую случайность, на "показалось", что спасет меня от неприятной встречи с Иваном.

Но вмешалась мать, которая сквозь слезы позвала его обратно. Олигофрен недовольно засопел и тяжелыми шагами двинулся внутрь квартиры. И снова послышались удары. Мощные, только теперь гораздо тяжелее, чем предыдущие. Мне показалось даже, что он начал спешить.

Тихо, почти на цыпочках, я отошел от двери и, войдя в свою квартиру, запер двери. В моей голове был сумбур, я не знал, как правильно поступить. С одной стороны, это бытовуха, но я не мог сидеть, сложа руки. Поэтому я позвонил отцу и пояснил ситуацию. Я знал, что отец знаком с нашим соседом и что он наверняка знает его рабочий телефон.

Так и случилось, потому что спустя тридцать минут сосед уже взлетел на этаж. А затем я расслышал крики не только матери, но уже и старшего, и младшего брата. Они буквально соревновались в визге, аккомпанируя себе битьем посуды и метанием железной посуды. Начинало казаться, что там начался самый настоящий ураган, зацепивший, к сожалению, лишь мать, так как кроме неё в больницу никого не увезли. Увы, отец так и не смог нанести крепких побоев своему старшему сыну. Видимо, слишком его любил или же парень хорошо сопротивлялся.

Всё это тогда вызвало крайнюю суматоху, потому что подобный случай стоял особняком от обычных алкогольных разборок, ведь был совершен на трезвую голову, хоть и не в здравом уме. Тот день я помню до мелочей. Помню, как я стоял возле подъезда и как её избитую везли на носилках. Помню её лицо, которое было не узнать, потому что оно было в синяках, помню, как плакал младший, точнее, как он скулил, прижимаясь к отцу. Мне казалось, что это дикое, страшное происшествие никогда не выйдет из моей головы. Но я ошибался.

Придя домой, я лег спать. Проспал почти до девяти часов вечера и, естественно, потом долго не мог уснуть. Да и зачем – всё равно бы снились эти здоровые дикие олигофрены.

А потом пошёл дождь. Его тяжелые капли монотонно барабанили по подоконнику, успокаивая и укачивая меня. Я любил засыпать под стук капель, хотя, насколько я знаю, у большинства это не совсем получается. Но для меня эти минуты были самыми лучшими, самыми прекрасными. Они приносили мне покой. Пусть и недолгий. Так как на следующий день меня снова ждало потрясение.

Оказывается, Иван, этот здоровенный, крепкий, с детским мозгом парень сумел меня запомнить. Точнее, не запомнить, знал-то он меня

достаточно давно, он сумел додуматься, кто вызвал его отца. И на этом олигофрен не остановился. Он каким-то образом сумел открыть входную дверь, встав за мусоркой, ожидая, когда я вернусь домой. Смог выждать момент, подкараулить меня, когда, выйдя из лифта, я спокойно направлялся домой.

Что вам сказать. Я даже не успел толком испугаться, настолько всё быстро произошло, когда эта здоровенная детина ринулась на меня с оглушительным визгом. Я помню выпяченные глаза, пену, ненависть, которая горела в его темных зрачках. Я даже представить боюсь, что бы он со мной сделал, если бы у него получилось задуманное. Не буду врать, справиться с ним я бы не смог, как не может одолеть медведя человек. Но мне повезло, ступеньки сыграли свою роль, и Иван пролетел чуть левее.

В ужасе я бросился вниз. Мне даже в голову не пришло бежать к своей двери и попытаться забаррикадироваться там. Наверное, так только в фильмах поступают. Нет, я чуть не сломал голову, летя вниз по ступенькам, пробежав пять этажей за несколько секунд. Ужас, страх, несомненно, но больше рефлекторное желание спастись руководило мной в тот момент.

Чуть не выбив головой дверь, я выскочил на улицу и, обернувшись на подъезд, остановился. Сердце колотилось как бешенное. Ноги были готовы дернуться с места, как у олимпийского спринтера. Но я ждал. Мне было важно увидеть своего преследователя. Скорее всего, из-за того, чтобы как можно быстрее узнать возможный конец погони. Но мне повезло, из подъезда никто не вышел. О боже, как же я был счастлив в ту секунду, видимо, совсем не понимая, что означало это происшествие. А оно означало многое.

Слежка, риск нападения – всё это никуда не ушло, оно просто затаилось на неопределённый срок, ведь теперь даже контроль их родителей ничего не изменит, но об этом я уже думал вечером, когда снова возвращался домой с родителями. Когда лежал на кровати и смотрел в потолок, когда пытался читать книгу и когда начал закрывать глаза от усталости, засыпая от тяжелого на происшествия дня.

Но на самом деле всё это не существенно, ведь спустя всего лишь пару дней Иван убил своего отца, задушив его во сне. Об этом потом столько говорили, что, если честно, даже глухой мог узнать все подробности, не вставая с кровати. Говорили, что он сильно покалечил младшего, который пытался ему помешать, говорили, что у отца почти не было шансов. Что всё отчасти от того, что Владимир Петрович в последнее время постарел и крепко сдал в физических габаритах, плюс, что нервы в личной жизни дали свои печальные плоды. Вот он и проиграл в схватке за жизнь. Любопытно, что люди в большей массе отнеслись к этому как к какому-то шоу, начиная заново перекраивать всю эту историю в новых черных красках.

Я же запомнил это ещё и тем, что был почти уверен, что после отца Иван принялся бы за меня – просто олигофрену было важнее уничтожить

первичную проблему, нежели браться за вторичную. Отец мешал ему больше меня. Только вот он не учел, что есть закон и полиция.

Отдельно хочется добавить, что их выздоровевшая мать так и не смогла расстаться с младшим, которого ни под какими угрозами не отдала в специальный приют и договорилась с монастырем, что после её смерти там позаботятся о её мальчике. Не безвозмездно, конечно, а за квартиру.

Кстати, на похоронах своего мужа она почти не плакала, а смотрела на гроб каким-то странным отчужденным взглядом. Я был там, равно, как и половина нашего поселка и видел её глаза. Печально, но по большей части все пришли туда посмотреть именно на неё, так уж заведено в небольших деревнях, похороны – это тоже развлечение. Странно, конечно, что она выбрала такой путь. Я и сейчас ловлю себя на мысли, что не смог бы пойти по нему.

Несколько продлевая период освещаемой истории, замечу лишь, что когда я уезжал из поселка, а это произошло спустя пять лет, эта женщина была ещё жива. Как и её сын, который, даже не смотря на всю свою силу, был всё так же нежен и ласков с ней. Что же касается старшего, то здесь совсем мало информации. После того, как его увезла милиция, сведения о нём больше (не) поступали.

И ещё, после того, как они убили щенка, я всё-таки нашел его могилу. Она оказалась небольшой, но с высоким крестом, так что найти её оказалось не сложно. И, знаете, на ней были не только цветы, но и странные, почти карикатурные детские рисунки, которые с периодичностью появлялись, как после убийства отца, так и после выдачи старшего брата милиции.

Даниил Заврин

— А знаете, раньше я жил вон в том доме напротив, – задумчиво и, как всегда, неожиданно заметил Виктор Петрович.

— Вы жили в центре?

— Да. Жил. Эта квартира досталась от покойной матери.

— Я думала, у вас квартира на Тверской.

— Да. Но её я приобрел сравнительно недавно. А вот мамину я продал ещё в девяностые. Пришлось заложить, чтобы издательство не закрыли. Ну и, конечно, бандиты. Им тоже нужна была часть денег.

— Как ужасно! – округлила глаза Галочка. – И как вы справились?

— Все благодаря труду. Ежедневному труду.

Виктор Петрович сел в кресло и потрогал подлокотник. Мягкая кожа, полированный дуб. Все для того, чтобы труд редактора проходил как можно комфортнее.

— А что это у вас? – он указал на черную папку.

— Вы просили еще несколько рассказов. Только… – Галочка замялась. – Меня перехватила Виктория Павловна и, просмотрев материал, внесла несколько замечаний.

— Это вполне закономерно, – улыбнулся главный редактор. – Оставьте, у меня как раз есть свободная минутка перед встречей.

Когда Галочка ушла, Виктор Петрович не спеша открыл папку и сразу же встретил многочисленные красные пометки младшего редактора. Своего рода мелкую месть за то, что он встречается с новым автором без ее участия. Но тут и выбора другого не было. Виктория лично отклонила материал этого парня ещё пару лет назад.

Впрочем, оно понятно. Мрачный жанр, депрессивные сюжеты. Современные читатели стараются бежать от подобного рода вещей. Как, собственно, и Виктория Павловна.

Виктор закрыл папку. По сути, он еще с первого рассказа понял, что за стиль у молодого дарования. Другой вопрос, насколько он плодовит и разнообразен. К тому же, он работал не один, как сказала Галочка, там целая команда. Пиарщица, иллюстратор и, собственно, автор. Он снова посмотрел в окно. Какой же все-таки пленительный был вид из этих панорамных окон.

***

Сидя в переговорной, Виктор Петрович аккуратно поправил галстук. Сам он любил приходить заранее, тем самым принять удобный для себя ракурс. Так еще с подвальных пор пошло. Раздались шаги, и матовая дверь открылась. Вошел среднего роста молодой человек в приятном костюме синего цвета с ярко-белым воротничком.

Внешне он был вполне типичным представителем современного делового стиля. Даже черное пальто как из делового пособия. Разве что глаза несли что-то свое. Что-то, выбивающееся из этого ансамбля.

— Добрый день, – протянул он руку. – Илья Петров.

— Виктор Петрович. Очень приятно. А это Галина. Но, думаю, вы уже знакомы.

— Да, успели познакомиться, – приятно улыбнулся молодой человек.

— Чай? Кофе?

— Чай, – молодой человек несколько напрягся. – Кофе на меня негативно влияет.

— Нервирует? – спросил Виктор, рассматривая небольшую сумку, которую автор поставил рядом с собой.

— Стимулирует. Помогает писать.

— Да. Согласен. Кофе действует. Кстати, о вашем творчестве. Рассказы – это хорошо. Но нам нужны романы. Короткие вещи сложно продавать.

— Я понимаю. Это просто способ показать себя.

— Вышло неплохо. Только мрачновато.

— Такой стиль, – вздохнул блондин.

— А у вас есть повеселее?

— Нет, впрочем, мягкие вещи я пишу, – Илья достал пару листков из сумки. – Вот, это первая глава.

Виктор пробежал глазами. Затем отложил лист в сторону.

— Знаете, давайте начистоту. Все это пока ничего не значит. По сути, вы неизвестны. Нужно много работы, чтобы вас продвинуть. Вы готовы, чтобы вас резали?

— Книги?

— Да, сюжет. Это крайне важный момент.

Молодой человек нервно заерзал и посмотрел на дверь, словно кого-то ожидая. Потом у него засветился экран телефона.

— Вы кого-то ждете?

— Да. Мою пиарщицу, Ирину Валентиновну. Она немного опаздывает. И по всем вопросам относительно редактирования – это к ней. Как и пиара, и прочих вещей.

— То есть, сами вы не решаете?

— Я лишь пишу, – скомкал улыбку Илья.

— Занятно. И когда же она придет? – Виктор Петрович посмотрел на Галину, но та развела руками. Тут экран писателя снова засветился, и он удовлетворенно улыбнулся.

— А вот и она. Пойду встречу.

— Галина? – Виктор указал глазами на дверь. – Проводите?

— Да нет, не стоит. Я прекрасно уже ориентируюсь, – спокойно заметил Илья и вышел за дверь.

— Что думаете? – тихо спросила Галя, смотря ему в след.

— Несговорчивый. Хотя талант есть. Но с ним сложно будет.

— Может, его пиарщица попроще? Она весьма активно его публикует и очень сдержанно реагирует на все публикации.

— Да. Тоже так думаю. Как правило, разнополярные люди притягиваются.

А потом, спустя несколько минут, открылась дверь, и в комнату вошел писатель.

Раздался запах духов. В переговорной возникла гробовая тишина, в которой отчетливо был слышен мерный гул кондиционера.

В женском парике, накрашенный молодой человек действительно оказался полностью полярным тому, кого они видели несколько минут назад. Сев напротив них, он сложил руки на столе и внимательно посмотрел на редактора. Взгляд был прямой, открытый, внимательный.

— Добрый день. Меня зовут Ирина. А теперь касательно условий. Никаких редактирований, кроме орфографии и пунктуации, мы не потерпим.

Виктор Петрович задумчиво кивнул и посмотрел на Галину, чьи глаза едва ли могли раскрыться шире. А потом на рукопись, которую писатель держал в руках. Ему вдруг стало казаться, что он чувствует запах старого подвала, в котором давным -давно начинал свою деятельность, а потому он решил особо не тянуть и задать следующий вопрос:

— Скажите, а иллюстратор тоже пришел?

Заврин Даниил

— Может, лучше леденец?

— Нет. Я ни на что не променяю сигарету, даже на пачку леденцов, – сказал Гарри и протянул руку.

Доктор Джеймс Вудс снова понимающе улыбнулся, причем с той филигранной точностью, что казалось, это была одна и та же улыбка. Но Гарри словно и не заметил этого, лишь принял сигарету и благодарно кивнул.

— Леденцы? Вы же любите сладкое.

— Нет. Я не люблю. Их любит Люси, а я всегда их только покупаю.

— Люси. Да, да. Ваша жена. Верно?

— Да.

— Скажите, вы давно с ней в браке?

— Около семи лет. Плюс-минус пару месяцев.

— Довольно неплохой срок.

— Немаленький.

— Обычно к этому времени уже заводят детей.

— Да. Чаще всего.

— Но вы не стали заводить, верно?

— Я подымал этот вопрос, но Люси не хочет их. Она думает, что это несколько преждевременно.

— Извините, просто вынужден спросить, это из-за материальных трудностей?

— Нет. Деньги не проблема. Просто она не хочет.

— Зато хочет развестись?

— Черт, как же все это неудобно, – Гарри покачал головой. – Первый раз и сразу в дамки. У вас вообще большой опыт общения с семейными парами?

— Довольно приличный. Моя практика насчитывает нескромных двадцать лет.

— И что? Все время слушаете брошенных, кто плачется в жилетку?

— Да. Работа такая.

— Тогда что тянуть, – Гарри вытащил сигарету изо рта и стряхнул пепел, потом опять глубоко затянулся. – Да, идеальной семьи не получилось. Просто я очень люблю её. Она свет в моем окне. Красивая, безупречная. Она для меня все. Так случается, ты любишь её и не знаешь, что с этим делать.

— И все из-за измены?

— Да как сказать. В принципе, да. Скорее всего, да. Глупая, не понимает, что я простил её. Все это несколько не в моем стиле. Бывает, переспала. Что такого.

— То есть, всё в порядке?

— Нет, конечно, нет, иначе мы бы тут не сидели, верно?

— Верно.

— Понимаете, – Гарри несколько пододвинулся. – Она словно изменилась. Ну, как вам сказать… Нет интимной близости. Мы просто лежим рядом друг с другом и не понимаем, что происходит. Я пытаюсь что-то сделать, но, увы, все как рукой сняло.

— Это впервые?

— Неделю примерно.

— Вы что-нибудь употребляли?

— Витамины?

— Любые химические препараты.

— Нет, что вы, я против этого. Природа должна сама регулировать данные процессы.

Доктор Джеймс Вудс понимающе кивнул и задумчиво потер подбородок. Затем вытащил свою перьевую ручку и стал что-то записывать в кожаный блокнот. И ручка, и блокнот выглядели довольно солидно, не меньше трехсот долларов за штуку. Гарри лишь покачал головой. Ему до такого уровня, видимо, уже не дожить.

Затем доктор достал небольшую папку и, аккуратно размотав ленточку, открыл первую страницу. Судя по всему, там была куча всяких мелких бумажек, так как он очень оперативно ими зашуршал.

— Знаете, как это часто бывает, родственники при разводе, точнее, при прошении о разводе, всегда крайне услужливы. У меня тут пара писем, где они подробно говорят о ссорах, которые постоянно случались в вашей семье.

— Это последние пару лет. Люси хотела какого-то движения. А я? Я такой же, как и был. Я всегда был довольно тяжелый на подъем. Фермерское прошлое. У нас всегда, если что, так ремнем по жопе, а не всякие научные книжки.

— То есть, отчасти дело в деньгах?

— Я не совсем понимаю. Это спорный вопрос. Я старался приносить то, что было. А уж как дальше… Да, я не самый умный и образованный парень. Но зато у меня есть вот эти руки. И они умеют приносить деньги.

— Вы пили?

— Бывало. Но я никогда не бил Люси. Это против моих правил, если вы об этом. Я же говорю, я люблю её.

— Любите, да?

— Да.

— И поэтому решили не одобрять прошение о разводе?

— К черту разводы! Этим судьям и адвокатам только и надо, чтобы нажиться на чужом горе.

— А ещё врачам, – Вудс снова понимающе улыбнулся и, аккуратно развернув папку, пододвинул её к Гарри. – А что вы скажете на это?

На шести разных снимках, точнее, снимках с разных фокусов, была одна и та же женщина, лежавшая в кровати в позе свернувшегося эмбриона. Все тело было неестественно серым. Под глазами были темные пятна. На руках и ногах синяки. А ещё запекшаяся кровь, особенно на кистях рук, рядом со следами от веревок.

— А что тут сказать? – не изменившись в лице, Гарри поднял глаза. – Я должен что-то ответить?

— Желательно.

— Тогда – женщина.

— Мертвая женщина.

— Возможно.

— А ещё, это ваша жена. Вы убили Люси две недели назад. Кроме того, вы спали с ней почти неделю, может, поэтому вы не смогли добиться от неё взаимности? Как-никак, это уже мертвый человек.

— Люси не такая, – Гарри задумчиво потрогал цепь. – Она лучше. Мне, конечно, жаль, что кто-то умер, но она не такая. Понимаете? Она лучше меня. Лучше во всем. Она один раз сказала, что умеет стрелять. Понимаете? Стрелять, док! Я ей, конечно, не поверил, но стоило ей взять в руки карабин, как выбила десятку. Я думал, это невозможно, док. Можно сигарету?

— Да, конечно, – Вудс понимающе улыбнулся. – Только много не курите, это вредит организму.

— Спасибо. Что бы я делал без этих маленьких гавнюков.

— Скажите, с вами тут хорошо обращаются?

— Здесь? Да. Неплохо. Но, скажу честно, я не до конца понимаю, зачем тут меня держат. Разве при разводе надо так мурыжить? Я просто против развода. Не больше. К чему вся эта бюрократия?

— Понимаю, я поговорю об этом, – сказал Доктор Джеймс Вудс и, немного подумав, утвердил диагноз. Нет. Это была не симуляция. Гарри Варнс и вправду верил в то, что говорил. А значит, электрический стул, как того желали родственники жены, ему не грозил. Он посмотрел на парня. Гарри беззаботно прикуривал сигарету. Нет, определенно, человеческий мозг все дальше и дальше уходил от его понимания. Он посмотрел на охранника и кивнул. Ему предстояло в три быть в Арчибальде, опоздать туда он не мог.

Даниил Заврин

И все же это не мешает нам, десяти полноценным путешественникам, нагнетать атмосферу, по очереди рассказывая жуткие истории этих мест. Особенно это касается Вадима, кто, собственно, и выбрал этот маршрут для наилучшего нашего времяпрепровождения. И оказался прав. Здесь действительно очень хорошо. Только вот непривычно тихо, так как обычно птиц куда больше в таких лесах.

Я снова смотрю на огонь. Как бы ни старался Вадим, но лично на меня ничто не производит особого впечатления. Как-никак я тут самый старый и слабо верю во все эти сказки, лесные легенды. Но больше всего раздражает не это.

Понимаете, не то, чтобы я совсем плох, но в последнее время мне крайне не везет с девушками. И потому любую значительную возможность познакомиться, как, например, совместный поход на десять дней, я воспринимаю как нечто крайне важное. Особенно если в нашем отряде есть высокая, красивая и, как выяснилось, одинокая девушка, к сожалению, поглядывающая теперь только на Вадима.

Изольда, Немезида, вот как надо было назвать её, может, даже Анжелика, но никак не Оля. Это имя ей совсем не идёт, она ведь не блондинка, а очаровательная брюнетка в спортивной форме. Ее выносливости могли бы позавидовать многие мужчины.

Три дня Ольга никого к себе не подпускала, держась в дружественной дистанции. И вот у костра она впервые поддалась. И кому? Этому хвастуну и лжецу? Липовому герою? Боже, как же всё-таки девушки легковерны. Ведь на то и расчет у этого хвастуна с картой маршрута в руках. Выцепить красавицу и затащить её к себе в палатку, которую он наверняка взял в прокат.

Я подкинул еловую ветку, и она затрещала. Этого даже хватило на то, чтобы на меня все отвлеклись, наконец осознав, что помимо Вадима здесь есть ещё мужчины. Выпрямившись, я улыбнулся. Пора уже им показать, на что способен Алексей Владимирович Протопенко.

* * *

Но для начала немного о самой легенде. Вадим уже намекал, что на одной из остановок нашего маршрута нас будет ждать небольшой сюрприз. Сделал он это, конечно, таинственно, но я-то сразу понял, что ничего особенного тут нет. И я оказался прав. Всё, что он предоставил, это небольшая избушка с ужасным запахом, наваленными сверху деревьями и кучей колючего кустарника вокруг. Причем запах был настолько мерзкий, что кроме Вадима, подошедшего к самой двери, никто даже не подошёл и на десять метров.

Казалось бы, ярчайший пример идиотизма, вот так стоять возле вонючих заброшенных брёвен. Но нет, Ольга скользнула по идиоту взглядом, и вот он уже ворочает дверь, всматриваясь темноту маленького помещения.

Простите, я что-то отвлекся. Итак, избушка. Именно в ней, по его словам, обитала местная нечисть, приходившая туда ровно в двенадцать часов ночи. Причем, видимо, это было единственное расписание, так как днем или, например, в семь часов, туда никто не ходил. Ровно двенадцать и не часом ранее или позже.

Боже, какой же идиотизм. Я вот думаю об этом и понимаю, что это просто кошмарный идиотизм. Мужику двадцать восемь лет, а он травит такие байки. И, что ещё хуже, это у него работает, увлекая Ольгу всё больше и больше. Смотреть противно. Но мы дошли до самого главного. Итак, дождавшись вечера и запасшись этой историей для вечернего куража, Вадим забыл самое главное. Что среди нас остались славные парни, которые не боятся ни темноты, ни избушек, ни, тем более, всякой нечисти, там обитающей. И которой, конечно же, на самом деле не существует.

А потому я и вызвался пойти туда. Ну как же удержаться и не сломать всю эту хлипкую систему Вадимкиного самоутверждения. Бац, кинул еловую веточку в огонь. Воспользовался вниманием и выдал марш-бросок до избушки за ящик шампанского, соответственно, который Вадим обязательно купит по приезду в Ленинград. Только вот шельмец несколько усложнил задачу и попросил провести там ночь.

Ужасно, конечно, как-никак вонь там невероятная, но в тот момент я был слишком заведен, чтобы думать об этом. Самое главное было не дать слабину, а бодро идти вперед, наступая на все преграды, которые он мог передо мной расставить. Эх, характер, отчаянный вы наш Алексей Владимирович, не умеете вы его прятать.

* * *

Ну вот, снова угодил в какую-то вонючую лужу. Уже третью по счету. Хорошо ещё ботинки иностранные. Две тысячи пятьсот, это со скидкой. В таких обычно армейские подразделения ходят. ГРУ или Моссад. В них ещё стальная пластина от гвоздей и в носке наконечник из металла. Изначально, конечно, круто было, но теперь нога побаливает.

Да и ветки эти. Раз пять чуть глаза не лишился. Хорошо, что фонарик взял. Только вот его беречь надо. Ведь ещё в этой избе сидеть. Хотя меня уже посещала мысль, что можно и около побродить. До рассвета часов семь, стало быть, перебродить можно. Только вот не совсем понятно, будет ли за мной присматривать Вадим, чтобы потом всем рассказать, насколько я храбр. Если это так, то получится, что и ночь зря на холоде провел, и всяким лесным дерьмом все ботинки протер. И это не считая позора и ящика шампанского, который, как мы условились, будет обязательно дорогим. И вот тут уж Вадима заслуга, я хотел советское шампанское поставить.

Ох и угораздило же меня в кашу влезть. Как же всё это неверно, а ведь я и в поход-то этот идти, собственно, не собирался. Так, случайно с другом встретился. И все, понеслась душа инженера по полям, лесам, ухабам и кустарникам. А потом ещё и в вонючую избу среди ночи заглянула, в которой, между прочим, даже нечисть ночевать бы не стала, настолько тут всё лесные звери засрали.

Но вот я уже дошёл, значит, что-то явно стало лучше. Ведь, как-никак, а времени до рассвета стало явно меньше. И это очень большой плюс. Боже, всё равно, как же тут воняет! Эх, если бы не ваша гордость, Алексей Владимирович, если бы не она. С бабой-то этой ясно всё, типичная вертихвостка, но вот гордость, её сдавать нельзя.

Хотя, конечно, обидно всё-таки было. Особенно, когда Ольга обняла Вадима и с улыбкой посмотрела мне вслед.

***

Господи Иисусе. Опять. Вот, снова. Шаги. Это точно они. Кругом ходят. Вадим? Шутят? Издеваться, видимо, решили. Надо мной, ведущим инженером. И как? Беганием вокруг этого пропахшего звериным пометом домика? Да вам же уже по тридцать лет, люди.

Или нет? Не Вадим. Тогда кто? Зверь? Учуял? Решил поесть, но войти боится? Точно. Не знает, кто здесь. Или знает? Чуял запах. Боже, а что, если медведь? Впрочем, их убили, но мало ли, один выжил. Мне-то и его вполне хватит, даже небольшого. Боже мой, как же так всё вышло-то? И, главное, сперва тихо ходил, а вот уже минут десять как слон топает, охает.

Хотя нет, это не зверь. Больно звуки чудные. Как человеческие. Точнее, человеческим горлом произведенные. А так-то совсем нечеловеческие. Нет. Не может этого быть. Мы же в двадцать первом веке живем, какие, к черту, лешие ли прочие лесные ужасы. Нет. Скорее всего, это скотский Вадим так насобачился рычать, что совсем человеческий облик потерял. Ох и много бы я отдал, чтобы его такого Олечке показать. Пусть смотрит, какую тупую тварь выбрала. Дура деревенская! Ну, или городская. Там без разницы.

***

Вот так я думал, когда вокруг моей вонючей избушки стали появляться эти странные звуки. Признаюсь, думать о Вадиме было куда приятнее, чем о том, что это мог быть всё-таки зверь или, того хуже, леший. Черт, эта фантастика ну никак не хотела тогда выходить из моей головы, точнее, из сердца, бившегося так сильно. Казалось, вот-вот, и оно пробьет грудину.

А потому схватив, что подвернётся, я встал у двери в желании встретить зло так, чтобы оно больше и не пыталось проникнуть в мое убежище. На мое везение это оказалась непонятно как попавшая в избушку лопата, сумевшая сохранить и твёрдый черенок, и не изъеденное ржавчиной полотно.

Сжав деревяшку, я вдруг понял, что способен на многое. Страх, конечно, был, но его быстро вытеснил адреналин, желание дать отпор, который всегда возникает у крепких духом людей в трудную минуту.

Поверьте, не обязательно ходить в спортивный зал, чтобы доказать себе, что ты смел и силен. В слабом теле дух может быть даже посильнее. Просто слабый пробежит меньше, да подтянется от силы раза два. Но вот в трудную минуту, поверьте, он отпор даст суровый, не дав руке дрогнуть перед опасностью.

И именно поэтому, именно поэтому, когда дверь открылась, я что есть силы размахнулся и с криком «На!» уложил бездомную бабулю на пол.

* * *

Да, странно. Странно вот так сидеть и уже не чувствовать холод. Хотя буквально несколько часов назад ты от него чуть не валился. А теперь нет. Мышцы горят, в глазах огонь. Желание жить стало таким, что уже и десять километров по лесу пробежать сможешь. Только вот бабушку жаль. Не повезло ей.

А потому я снова копаю. Всё-таки, надо её похоронить по-человечески. Да и труп найти так сложнее. Я даже в этом плане немного на современного Раскольникова похож. Тоже пострадал из-за старушечьей глупости. Ведь могла же она просто поговорить. Так нет. Решила испугать незваного гостя. Думала, сможет прогнать. Но Алексей Владимирович, к сожалению, не из пугливых. И, как оказалось, даже убить может.

А тем временем до рассвета всего три часа. Ровно три часа до того, чтобы выйти к своим. И теперь этого времени, кажется, уже мало. Земля, как я уже сказал, промерзла, копать тяжело. Но лопата… Она будто придает мне сил. Заставляет трудиться, раз за разом вычерпывая тяжелые комья земли. Или мне так только кажется?

И всё же, что она делала в лесу? Причем одна. Зачем вообще бомжам жить в лесу? Есть шишки? Или что? Они же вроде городские обитатели.

***

И напоследок. А знаете, я был прав. Вадим и вправду не дурак. Он действительно пришел проследить, сижу ли я в избушке. Только вот я уже не там. Я рядом. Ведь бабка довольно тяжелая и далеко оттащить я её не смог. А ещё пыхчу, как паровоз, и он без труда меня нашел. Вот он, стоит с круглыми глазами, наблюдая, как я накидываю первые комья земли на это старое тело. Эх, Вадим, Вадим. Что же теперь с тобой делать-то?

Заврин даниил

Впрочем, знаете, это я так, хохмлю, на самом деле всё куда печальней. Ведь мой маленький преследователь пробрался и сюда, даже в мои сны залез и посещает меня теперь куда чаще, чем мне бы этого хотелось, не давая продыху ни во время бодрствования, ни во время сна. Но давайте начнём всё по порядку, с того самого утра, когда всё это началось.

* * *

Утро первое.

«Мы не одиноки во Вселенной» – ударило мне в голову в то похмельное утро, когда начался весь этот кошмар. Я помню ещё, что неимоверной силой воли я раздвинул тогда свои налитые тяжестью веки и осознал, что именно боль всегда позволяет мне мыслить достаточно рационально, ведь я – прирожденный атеист и вообще не верю ни в какую разумную жизнь, кроме нашей, земной. Но именно в то утро, именно под очередным воздействием похмелья, мне вдруг пришла в голову такая мысль. Когда я встал и увидел свет, а затем это.

О да, сначала день приветствовал меня, балкон был открыт и было слышно, как мусоровоз с треском загребает металлические баки. «Значит, два часа – подумал тогда я. – Они всегда убирают в это время мусор». Пройдя на кухню, я привычным жестом наполнил на четверть граненый стакан и уже было поднёс ко рту, как вдруг совсем рядом услышал громкий хруст пластика.

Я вздрогнул. Мне вдруг сразу стало ясно, что моя утренняя мысль о наличии внеземной жизни, случайно попавшая мне в мозг, была своего рода предзнаменованием, после которого неизменно должно было последовать что-то большее. Стало ли мне страшно? Поверьте, да. А главное, этот страх усилился, ведь медленно повернувшись, я увидел огромного таракана, неспешно жевавшего свою ловушку.

Застыв со стаканом в руке и изумленно наблюдая, как его хищные огромные челюсти измельчают пластик, я решил, что не стоит спешить с выводами, мало ли, белая горячка. Таракан, кстати, тоже замер, остановив работу своего отвратительного рта. Только вот длилось это недолго и, оценив моё изумление, он снова неторопливо продолжил свою необычную трапезу.

Мысленно перебирая в голове все варианты дальнейших действий, я не нашел ничего лучше, как успокоиться и закрыть глаза. Затем досчитать до десяти, после чего вновь открыть их и убедиться, что твари больше нет. Закрыв глаза, я сделал глубокий вдох. Всё же – «белочка». Это было первое, что пришло мне в голову, смывая весь похмельный синдром. Тихо выдохнув, я, скорее машинально, нежели специально, провел рукой по гладкой поверхности стола, пытаясь тем самым успокоиться. Но, увы, стало только хуже, так как я нащупал несколько кусков пластика, отрезанного этим чудовищным существом.

Я вздрогнул. Всем известно, что «белочка» уж точно не оставляет куски пластика. Она имитирует, создает видения, но никаким образом не влияет на саму реальность. Это просто не в её власти или компетенции.

Я залпом осушил стакан. Такие вещи следует решать на более или менее залитую алкоголем голову. Да и к тому же, почему именно таракан? Неужели нет ничего получше? Почему именно он открыл сезон этих интересных видений, я же их не боюсь особо. Так, недолюбливаю, но не больше. Я в основном акул и касаток боюсь, всегда ужасающих меня своими огромными челюстями и темной неизвестной атакой в глубокой воде. Уж если и пугать, то именно ими. А тут таракан.

Взгляд упал на ноутбук. Я его не успел никому задвинуть, потому что тезис «цена – качество» всё ещё не вставал на нужный мне продажный уровень. Плюс, даже при низкой цене мой друг-дворник Семен никак не мог расстаться с половиной своей зарплаты и купить своей дочке нормальный компьютер.

Раскрыв железку и сев на соседский вай-фай, я с радостью убедился, что, во-первых, что компьютер работает, а во-вторых, благодаря замечаниям умных врачей о том, что белая горячка действительно не измельчает пластик. А стало быть, я не был болен. И это было прекрасно, потому что я мог и дальше доводить свой фирменный алкогольный стиль до совершенства, уже не отвлекаясь на мелочи. Хотя с другой стороны, несколько напрягало то, что я столкнулся с чем-то неизведанным, что усиленно жрет мои вещи. К тому же вещи, направленные против этого существа. Ведь, по сути, таракан сожрал свой яд – тараканью ловушку.

Закрыв ноутбук, я посмотрел в окно. День был близок мне. Я всегда любил воздух, лето, теплую погоду и располагающую к этому всему лень. Я почти уверен, что в прошлой жизни я был китом или даже более миролюбивым созданием, медленно пересекающим огромные водные или земные пространства. Да-да, всё именно так.

А дальше день пошёл как по накатанной. Я не замкнутый человек, я общительная и разносторонняя личность. Я, как обычно, постоял возле подъездной двери, описанной, замечу, не в целях глумления над общественным порядком, а в целях сугубо личной гигиены. Пообщался с Тимофеем Иванычем и Кузьмичем Прокофьевым – личностями, кстати, глубоко неординарными. Так, например, Кузьмич Прокофьев, вот уже года четыре встает ровно в шесть утра и караулит наше место возле двери, попутно встречая почти всех так называемых «рабочих» жаворонков. Он даже песенку придумал: «Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда мой пузырек со мной». Чем невольно всех нас в очередной раз рассмешил и удивил. Как видите, общество не осуждающее, думающее и, естественно, приятное. С ними я и растратил примерно всю оставшуюся часть дня. Почти позабыв об этом ужасном утреннем происшествии. Более того, я лёг спать в отличном душевном равновесии, почти таком же, как позавчера, когда я почти так же напился в самые полные, пардон, «щи».

Утро второе.

Но всё было сметено в один миг, утренний и безжалостный, когда эта волосатая огромная тварь, выставив свои длинные черные усы и тупые угольные глаза-кругляшки, медленно жрала мой тапок в двух метрах от меня. И теперь она уже не останавливалась и, поймав мой взгляд, специально показывала мне, что может спокойно жрать мой тапок. Исступлённо заорав, я кинул в нее второй, чем несколько сбил воинственный пыл этой твари, заставив её быстро ретироваться в угол.

А дальше я свалился с дивана и пополз на кухню. Наверное, я всё же переборщил с выпитым, так как толком даже подняться не смог. Хотя, по сути, прошла целая ночь, которой мне обычно вполне хватало, чтобы проснуться и более или менее нормально ходить. Но ничего, я справился и с болью, и со слабостью. Быстро добравшись до холодильника, обнажил столь желанную бутылку водки. Почему водки? Да она для меня, как шпинат для морячка Папая! Выпил и вот – тело в полной боеготовности, а душа и разум полноценно очистились.

И, наверное, тут я позволю заметить, что куда важнее было то, что очистился именно разум, сняв эту тяжелую похмельную боль. Так как после утреннего алкогольного лекарства я вдруг понял, что дело вовсе не в огромном таракане, которого я видел, а в осмысленности всех его действий. Повторюсь, эта тварь методично уничтожала оружия против себя. Сначала ловушку с отравой, теперь тапки, которые так безжалостно истребляли его род. Парень четко работал над моей возможностью его убить, начисто лишая меня защиты.

О да, меня пугал не образ, хоть он и был ужасен, нет, меня куда больше пугало то, что он дьявольски логичен. Разумен и последователен. Плюс, он сознательно пошёл на то, чтобы жрать всё прямо перед моими глазами, так, чтобы я видел сам процесс. Он специально показывал мне всё это, он психологически ломал меня. Страх, гнев и острое понимание того, что времени оставалось совсем немного – вот, что я почувствовал в тот момент.

Но что я мог сделать? Перестать пить? Чушь! Это совершенно не помогает делу, я уже сказал, видение оказывало прямое влияние на существующую реальность. Попытаться договориться или просто осуществить контакт и прийти к какому-то консенсусу? Ага, конечно, вот только с тараканом я ещё не говорил. Впрочем, не скрою, в то утро, когда он жевал этот чертов тапок, я все же попытался выйти на контакт, но ничего, кроме непонятного чавкающего звука я не услышал. Плюс, эта слизь, фу, боже! Нет, договориться точно никогда бы не вышло. Стоило мне начать говорить, как он открывал хищные челюсти и злобно на меня шипел.

Решив не связываться и отдать тапок в жертву, я, схватив бутылку, выбежал на улицу. И только под вечер, крепко напившись, я смог вернуться в квартиру и увидеть, что оно ушло. Я даже тогда предположил, что иноземные твари плохо переносили запах спирта. Так как бутылки, стоявшие возле двери с остатками алкоголя, оказались не тронутыми. Я даже помню, как специально расплескал его по квартире, стараясь изгнать этого беса.

Утро третье.

Но вся эта мысль об алкогольной защите разлетелась в прах, когда на следующее утро я проснулся от того, что поганая тварь оторвала от моей ноги кусок и стала медленно его пережёвывать. Взвыв от ужасной боли, я единым рывком скатился с дивана и со всей силы ударил ногой по крепкому хитиновому панцирю. Отчего-то слово «хитиновый» так четко вылезло из моей школьной памяти, словно это было вовсе не слово, а незрячий крот, случайно вылезший на свет божий.

Отлетевший в сторону таракан больше в атаку не пошёл, вместо этого он ретировался куда-то на кухню, где, к слову сказать, дыр размером с его габариты сроду не водилось. Но преследовать его я не стал, меня куда больше заботила кровоточащая рана, которая жутко болела, а откуда лилась белая пузырчатая дрянь.

Наскоро перемотав ногу, я сразу же отправился в травмпункт, где в компании обаятельных и веселых бомжей провел не только день, но и вечер, пытаясь попасть на приём к травматологу. К слову, врач оказался крайне милым и профессиональным – обработал меня буквально за несколько минут.

Вернувшись домой, я обнаружил, что подлая тварь дожрала мой второй тапок и уничтожала все оставшиеся ловушки, даже веник исчез вместе с совком. Но самое страшное, что этот таракан уничтожил все мои бутылки, стоявшие возле двери, практически оставив меня без выпивки.

И вот тут-то могу не без гордости сказать, что я не струсил и, вытащив из-под дивана заначку, а после употребления расколов её «розочкой», я приготовился к новому бою. И, как показали дальнейшие события – не зря, так как в ту злополучную ночь таракан также проявил изобретательность и напал, не дождавшись нового утра. Изменил привычки, так сказать.

Обхватив моё лицо своими клешнями, он в буквальном смысле не давал мне дышать, царапаясь и сдирая с лица кожу, молотя своими челюстями по моей голове, стараясь выклевать глаза. От испуга я что есть силы обхватил когтистое и колючее брюхо этой твари и силой отодрал от себя, швырнув жука к стене. Глухо стукнувшись о бетон, таракан уже не стал убегать, а молниеносно снова пошёл в атаку. Ещё не отойдя от шока, я машинально вытащил из-под подушки разбитую бутылку и в воздухе сбил насекомое резким ударом справа. Гневное шипение, злость и нервное шамканье челюстями раздалось из угла, куда приземлилась эта тварь, раскрыв в полёте свои мерзкие огромные сетчатые крылья.

Окровавленный, полный желания убить поганую агрессивную тварь, я что было сил заорал на когтистого насекомого, всем своим видом показывая полную решимость к продолжению войны. Но он не спешил идти в атаку и ретировался на кухню, где снова исчез. И, как мне кажется, этому способствовали стуки в дверь – увы, соседям не терпелось выяснить все подробности моей насыщенной новыми событиями жизни. И в этот раз это было кстати.

Вообще, соседи у меня были отвратные. Сосед слева был спортсменом, справа – пенсионерка, которая, по моему личному мнению, находилась на иждивении всего подъезда, так как была самой мерзкой консьержкой из всех, которых мне когда-либо приходилось встречать. Она никогда не пропускала погреться с бутылкой и всячески мешала моей нормальной алкогольной жизнедеятельности. Но, поверьте, даже с ними мне удавалось найти общий язык, хоть они и порядком меня раздражали. Вот насколько я хороший человек.

Но в этот раз их отчаянные вопли были выше всех допустимых высот, они даже не посмотрели на разодранное моё лицо, пытаясь пролезть внутрь моей квартиры и угрожая, что вызовут ментов. О господи, как будто я не знал, что выгляжу омерзительно. Попробовали бы они столкнуться с таким отвратительным существом, которое совсем недавно меня атаковало. Искренне сомневаюсь, что они вышли бы так победоносно и смогли бы полностью выдержать такие удары судьбы.

Заорав на них и закрыв двери на засов, я глубокомысленно смотрел, как кровавые капли падали на пол, составляя из себя небольшую лужу крови. Видимо, всё же мои соседи за космическую жизнь, но оно и понятно, как-никак спортсмены всегда немного не в себе, не говоря уже о пенсионерках. И те, и другие плохо осознают всю тяжесть жизни алкаша.

Помню, я тогда ещё подумал, что обязательно выиграю бой, так как я уже не был тем слюнтяем, каким был раньше. Особенно это подтверждала испачканная в его мерзкой жиже бутылка, которой я и сбил эту тварь. Дополнительно провернув замок в двери, я приготовился к последнему сражению. Будь что будет, но я должен биться до конца. Правда, для начала необходимо как можно больше выпить – водка добавит смелости, даст прилив энергии. Хотя перебарщивать не стоит, а то таракан нападет, когда я снова буду отключен.

Допив остатки и блуждая в поисках противника по квартире, я не переставал думать о стратегии боя. Встряхнуть и шмякнуть о стену со всей силы! Схватить за одну клешню и что есть силы ударить о стену так, чтобы все кишки размазались по ней. Вот каков был план. И он был должен сработать, так как обычно я лишь отбивался. Правда, таракан тоже изменил тактику. Раньше он всегда нападал, когда я просыпался и лишь совсем недавно стал нападать ночью.

А потому я и решил напасть первым. Истошно крича и размахивая руками, я пришел на кухню и стал переворачивать мебель, и это было правильным решением. Зверь, как я и предполагал, не смог из-за своих размеров покинуть комнату и быстро появился перед моими глазами, бодро размахивая своими усами и испуганно прижимаясь к стенке. Хотя вру, сначала он хотел было подойти ко мне, но я резким ударом сбил его с лап и мощным движением, схватив за одну из клешней, шмякнув о стену так, что там образовалось огромное пятно темной слизи. Все, как и планировалось. Абсолютно чистая победа. Ещё раз убедившись, что тварь не дышит, я победоносно пошёл спать.

Проснулся я от того, что меня лихо трясли за плечо. Разобрать, кто это, я не смог, помнил лишь, что меня выволокли из квартиры и повезли куда-то на машине. По запаху я инстинктивно предположил, что в вытрезвитель – место, где я периодически тратил свою миролюбивую, спокойную и до недавнего времени алкогольную жизнь. Проспавшись сколько нужно, я был представлен суду за убийство своего четырехлетнего сына, с которым меня на выходные оставила моя собутыльница-жена.

Эпилог.

Хорошо, что я в одиночке и свить небольшую веревку не так сложно. Хотя тут не скучно, так как мой маленький преследователь, мой маленький сын посещает меня и здесь. Правда, теперь я узнаю его и, когда он хочет есть, я уже не откидываю его в сторону. А если он по детской глупости взял тараканью ловушку, я могу отобрать её, не дав наесться этой гадости и не дав блевать белой жижей. И, естественно, когда он будит меня за ногу, я не пинаю его к стенке и не сбиваю его разбитой бутылкой, заставив раненного уползти под стол на кухню, откуда, схватив его за маленькую ручку, я не ударю его о стенку, оставив на ней кровавое пятно.

Нет, ничего этого я уже не делаю, как, впрочем, и остальное, что делало меня алкашом. Просто даже по той причине, что тут не дают водку. Впрочем, мне пора, надеюсь, я хорошо свил эту веревку, и она не порвётся в решающий момент.

Заврин Даниил

В офисе его привычно встречает молодая секретарша, с удивительным сосредоточием нескольких параметров красоты в одном человеке. Будь то формы тела, черты лица или даже звук голоса, который вполне бы подошел и для карьеры певицы. Внешне в ней совершенно все. Она даже умна. Мистер Джек вежливо берет чашку с кофе. Он никогда не грубит своей помощнице, это не в его стиле.

— Лесли, набери Хадсону, пусть приготовит отчет на сегодня, скоро квартальные премии, нужно быть готовым.

— Да, конечно.

И вот она уходит, виляя своим безупречными задом. А он у неё действительно безупречный. Приятное дополнение к кофе, который она готовит в совершенстве, ещё одна, кстати, бонусная фишка у этого секретаря. Третьего за этот год.

Мистер Джек смотрит на часы. Уже 10. Он собирает команду. Надо подтянуть штаны, иначе всё пойдет прахом. По идее, это надо делать даже не один раз, а два или три в день, но пока хватит и такого ритма. Пока его любимчики справляются, иногда даже заслуживая похвалы.

День. Он идет привычно. Большие окна показывают всю его жизнь во всей красе, снизу разбавляя суетящимся городом, а сверху – грязными городскими тучами. Без прикрас, всё наживую, честно и неопрятно. К сожалению, конечно. Так как опрятность – крайне полезное умение. Как, например, у него.

Двенадцать. Время легкого ланча. А ещё книги. «Искусство войны». Мистер Джек постоянно читает её в офисе. Перечитывает, если быть вернее. Умных людей родилось достаточно мало, но хорошо, что многие из них умели писать. И вот, памятные мемуары дают ему преимущество в конкурентной борьбе.

Он снова смотрит на часы. Три часа. Время летит быстро. Много дел, много работы. Постоянная переписка в ватсап. Это уже стало так обыденно, что он даже перестает замечать все эти сообщения, падающие для кого-то с пугающей скоростью. Стоит тут отметить, он перестает замечать, но не забывает отвечать и давать инструкции. Просто

масса уже не так давит на его работоспособность. И, параллельно, он успевает делать свои текущие дела.

Он берет трубку и звонит домой. Там вовсю идет уборка. Он платит неплохие деньги клинингу, который в его отсутствие драит квартиру. Лучше так, чем видеть собственные недоделки в плане пыли.

Девять. Девять вечера. Ещё можно посидеть часа два или даже три, чтобы отработать привычно больше, чем надо. Посмотрев на часы, он едет домой. Он хочет выспаться, ведь завтра сложный день и время отчетов. Теперь уже его отчетов перед большим начальством.

Он входит в идеально убранную квартиру, где нет ничего, что можно связать с грязью, с неопрятностью, пылью, беспорядком. Он раздевается, принимает душ и привычным жестом снимает часы. Теперь он может уснуть, ещё один день прошёл в этом четком мире. Надо спать.

Наступает тишина. Тяжелая, привычная. Такой раньше не было, когда у него была семья, а на подаренных женой часах не было разбитого стекла. Тогда он ещё не обжег руки, ломясь в закрытую дверь, за которой живьем горели его дети. Когда ещё не остановилась его счастливая жизнь, как и на привычном маленьком циферблате подаренных наручных часов.

Спустя несколько часов Мистер Джек проснулся и привычно надел мягкую белоснежную рубашку. Мистер Джек аккуратен во всем. Он старается быть исполнительным, четким и никогда не выглядит плохо. Он в деле. Разве что иногда может позволить себе взять один или два выходных в месяц. Но крайне редко.

Он смотрит на разбитые часы. Семь. Семь утра. Время начинать новый день.