Жажда
Хочется любви. Трясутся пальцы. Во рту фонит железом, хотя Тифа давно ничего не ел. Он голодает идейно: ради свободы, равенства и доброго взгляда.
— Ну Тёмик, поешь, — блестят в идеальной улыбке зубы мачехи.
— Оставь его. Зверёныш приручается долго.
Мачеха переглядывается с мужем. Вздыхает. Отступает. Кидает взгляд — жалостливый.
Не добрый.
Добра в мире нет, это все знают. И Тифа особенно.
Схватив ботинки, мальчик выбегает на улицу. Не останавливают. Сзади звучат голоса — холодный вой водосточных труб. Тифа не слушает. Выбросив обувку в траву, он бежит по разогретому асфальту. Горячо. Как от слёз. Жжёт. Как наждак дяди Тохи из приюта. Режет. Как обида.
Любите меня!
Ненавижу.
Тифа не играет с пацанами. Здесь все чужие. Он слоняется по городу, волчонком глядит на встречных. Сам никого не интересует — разве что пугает. Вызывает жалость. У Тифы нет цели на улице, как и в жизни. Ему просто нравится убегать. Спасаться.
"Самый послушный мальчик. Самый тихий. Ваши доходы позволяют усыновление?"
"Конечно-конечно".
Тифа рычит, вспоминая. А сердца? Сердца позволяют? У мачехи фарфоровое лицо. У отчима стальное. Два бога, снизошедшие до смертного. Из колесницы — поджарый Корветт. И "зверёныш" на поводке.
Темнеет. Разбитые фонари пожирают дорожки и лица. Всё исчезает. Умирает. Не существует. Кривясь, Тифа возвращается в "дом" — дорогой золочёный капкан.
— Вернулся! Наконец-то! — с притворным волнением на тонких нотах. — А где ботинки?
— Выбросил, — бурчит Тифа.
Мачеха вздыхает. Неловко гладит по голове, цепляя ладонью ухо.
— Ну ничего, купим новые.
Подходит отчим. В голосе — деловой тон и строгость.
— Завтра приезжает телевидение. Покажи им себя с лучшей стороны.
Тифа молчит. Убегает — по лестнице вверх. Ночь вступает в права.
Любите меня. Дом спит. Тифа сидит на ступеньках и смотрит в темноту.
Любите меня. Грудь отчима тугая. Рвать тяжело. Мачеха мешает криками, суетой. Бросается к телефону. Приходится тем же ножом резать провод.
Любите! Кишки размазаны по полу. Сталь лица раздолбана в месиво. Выбитая челюсть заставляет его улыбаться.
Любите! У мачехи и тело фарфоровое. Голова болтается, как у куклы. Тифа вторгается. Снова. И снова. Рвёт ненастоящие семейные узы, совершает несуществующий инцест. Заливает изнутри, вытирает в экстазе о простыню. Берёт снова нож. Рвёт, терзает мясо.
И наконец-то ест.
Встаёт солнце.
Хочется жить. Выживать.
И любить, но не до крови.
©'-|ёрный Всадник