SEV1234

Эта история из моего очень раннего советского детства. Настолько раннего, что я ещё пила из бутылочки. Может, конечно, меня уже приучали пить из чашки, но в воспоминаниях фигурирует именно бутылочка.

В то время считалось, что младенцы любят всё сладкое – воду, кашу, соки и прочие продукты питания. Якобы без сахара ребёнок ничего не будет есть. Поэтому, чтобы приучить деточку пить водичку, обязательно надо её подсластить.

Моя мама не спорила с авторитетами, добросовестно клала сахар во всё, что я ела. А ела я мало – расщелина нёба (она же «волчья пасть», позже успешно прооперированная) мешала мне нормально глотать: практически вся еда попадала в нос и вызывала раздражение слизистой. Так что еда у меня ассоциировалась с болью.

И вот как сейчас помню свои ощущения – мне суют в рот резиновую соску, из которой просачивается что-то НЕ СЛАДКОЕ! Оказывается, мне просто забыли посолодить чай. И с каким же наслаждением я пила этот прохладный терпковатый напиток! Я его всасывала, захлёбываясь вкуснючим несладким чаем; я орала, когда у меня отняли эту бутылочку, а потом…

А потом было всё, как обычно – сладкая вода, сладкий чай, сладкая кашка. Хлеб с маслом, густо посыпанный сахаром. Сладкая творожная запеканка, щедро политая сгущенкой. И дома, и в детском саду, и в школе. Только лет в семь, кажется, я сообразила, что имею полное право не класть сахар в чай. И, конечно же, этим правом воспользовалась.

Очень хорошо помню, какое беспокойство это вызывало у моей родни!

- Как ты можешь это пить? – ужасались они. - Ну хоть одну ложечку положи, - уговаривали они. – Невкусно же, - утверждали они.

Но я была тверда и непреклонна – мне нравится несладкий чай и точка! Я даже в пионерских лагерях приспособилась – подходила к поварам и просила у них кружечку нормального, крепко заваренного и несладкого чаю, вместо той жиденькой приторной бурды, что наливали всем остальным. И, что удивительно, мне всегда шли навстречу.

Помню один показательный случай. Было мне лет десять, кажется, и на какой-то праздник мы все собрались у бабушки Шуры. Естественно, с застольем. А после сытного обеда - традиционное чаепитие с тортом.

Хороший чай в то время достать было трудно, его экономили и заваривали так: в заварочный чайник клалась заварка, заливалась кипятком, а потом эту заварку разливали понемногу в кружки и разбавляли кипятком. И вот я отпиваю из своей кружки и понимаю – чай сладкий. Ну, думаю, бывает, кто-то по рассеянности положил сахар и в мою кружку, ничего страшного. Наливаю себе заварочки по-новому, пробую – сладко!

Мне не поверили. Каждый счёл своим долгом продегустировать мой чай и каждый утверждал, что он совсем не сладкий. Я даже растерялась, закрались подозрения, что со мной происходит что-то неладное. Но когда я заварила себе чай прямо в чашке, успокоилась – чай был нормальный, крепкий, душистый и абсолютно не сладкий.

И лишь спустя несколько часов бабушка Шура вспомнила – в этот раз она решила заварить чай новым способом и положила в заварочный чайник кусочек рафинада. Якобы при этом способе чай получался особенно вкусным. Во всяком случае, так утверждала соседка, которая и поделилась с ней этим рецептом.

- И как же Ленка почуяла? – искренне удивлялась бабуля, а я страшно гордилась своим тонким вкусом.

Но зато после этого случая от меня, наконец, отстали, и я могла спокойно пить свой любимый несладкий чай.

В советское время общественный транспорт было наше всё. В метро и автобусе проезд стоил пять копеек, в троллейбусе четыре, в трамвае – три. В салонах наземного транспорта стояли кассы. Куда люди добровольно, без принуждения, кидали монетки и бесконтрольно отрывали билеты. Весь процесс основывался на совести и чувстве гражданской ответственности – легко было смошенничать и заплатить меньше денег за проезд. Или на пяточок оторвать пару-тройку билетов. Как правило, люди добросовестно платили, безбилетников было не так уж много, и они подвергались всеобщему осуждению и штрафу.

Если автобус был переполнен, и пассажир стоял далеко от кассы, он просто передавал деньги на билет. Деньги шли по рукам других пассажиров, передавались тому, кто стоял рядом с кассой, тот кидал денежку, отрывал билет и отправлял его назад тем же путём.

И вот тут-то и появлялась возможность устроить свой маленький гешефт. В основном этим промышляли мальчишки-подростки; нам, девочкам, просто духу на это не хватало.

Схема гешефта была такая: надо было занять место рядом с кассой, дождаться, когда тебе передадут мелочь, а потом часть монеток бросить в кассу, а часть незаметно зажать между пальцами. Скатываясь в железные недра кассы, монетки весело звенели, и надо было ухитриться кинуть их таким образом, чтобы пара монет гремела как полноценная сумма. Тогда никто ничего не подозревал, мошенник спокойно отрывал билет, отправлял его по назначению, а сам, сделав морду ящиком, прятал изъятые ценности в карман.

Кстати, билеты тогда представляли собой длинную бумажную ленту, свёрнутую в рулон. Этот рулон закладывался в специальный металлический бокс сбоку кассы. И этот бокс – вот простодушные времена! – не запирался никаким механизмом, никаким ключом, а просто захлопывался сверху. Более того, когда в кассе заканчивались билеты, водитель, вместо того, чтобы остановить автобус, войти в салон и самому вставить подотчётный рулончик, просто передавал его пассажирам. Ну а те самостоятельно загружали его в кассу.

Самая лафа воришкам наступала в час пик. Вот представьте: пассажир, последним вошедший в двери, передаёт впередистоящему деньги и говорит:

- Один билет, пожалуйста.

Тот берет, добавляет свои, протягивает их следующему:

- Два билета.

Третий тоже вносит свою долю:

-Три билета.

Таким образом, когда горсть мелочи добиралась до кассы, на неё полагалось порой до десяти-пятнадцати билетов. «Кассир», не считая, высыпал всю сумму и отматывал нужное количество билетов. Длинная бумажная лента начинала своё обратное движение, и каждый отрывал от неё положенное ему количество скромных прямоугольничков.

Взрослые не слишком любили роль кассира, всеми силами старались забиться поглубже в салон, ну а нам, детям, возле кассы была лафа – никто не толкал и можно было не тянуться к высоким поручням, а держаться за бока железного друга. Ну и, конечно же, полновесная горсть монет грохотала достаточно убедительно, так что под шумок и при должной ловкости рук можно было зажать копеек пять-десять за раз.

Отлично зная эту схему, я, однако, боялась ею воспользоваться. Хотя очень хотелось. Не ради преступного обогащения, а ради спортивного интереса. Но мне всё время казалось, что меня обязательно поймают за руку. Всякий воришка знает – в этом деле главное уверенность в себе, кураж. Нет его – и всё, ты обязательно спалишься. У меня куража не было от слова совсем. Поэтому я с тайной завистью наблюдала за храбрыми мальчишами-плохишами, на которых уставшие после рабочего дня взрослые не обращали ровным счётом никакого внимания.

Но однажды и мне улыбнулась удача. А дело было так.

Однажды я выполняла функцию кассира. Я уже давно смирилась, что в этой области мне ничего не светит, поэтому покорно принимала мелочь, кидала её в кассу, отрывала билеты. И вдруг одна монетка проскользнула за кассой и упала на пол. Я сунулась было поднять её, но народу было много, меня плотно прижали к кассе, так что присесть или нагнуться не было никакой возможности. Потом подниму, решила я.

Мне продолжали передавать деньги, я продолжала скармливать их равнодушному железному монстру, как вдруг история повторилась. И опять никто не среагировал на это!

На следующей остановке, когда очередная порция пассажиров возжелала быть обилеченными, я, собравшись с духом, уже сознательно бросила на пол крупную монетку. У меня уже была наготове отмазка на тот случай, если кто-то начнёт возмущаться.

- А я тут при чём? – нахально заявила бы я. – Меня толкнули, я промахнулась. Вот народ сойдёт, станет посвободнее, я и подниму, и в кассу брошу, и себе ничего не возьму.

Отмазка не пригодилась – мои махинации остались незамеченными (ну или просто люди не придавали этому значения). Так что когда я присела на корточки, якобы завязать шнурок, я буквально замерла от восторга – передо мной на заслякощенном полу блестела и переливалась целая россыпь сокровищ. Ну, не сверкала, конечно, валялась, почти скрывшись под слоем грязной воды (то ли осень была, то ли зима, не помню), но мне было наплевать.

Я шустро подобрала эти грязные (в прямом и переносном смысле) деньги, зажала их в кулаке и, вся дрожа от страха, выскочила на своей остановке. Мне всё время казалось, что вот сейчас меня схватят за шиворот и отведут в детскую комнату милиции – ничего страшнее этого я и представить себе не могла. Но никто меня не хватал, никто не кричал «Держи вора!», так что я без приключений добралась до дома. Оказавшись в безопасности, в своём подъезде, я пересчитала деньги – кажется, набралось что-то около полутора рублей. Маме я наврала, что нашла кошелёк, но он был такой старый и драный, что нести его домой не было никакого смысла, так что я просто забрала оттуда деньги. Мама поверила безоговорочно, только посочувствовала бедной старушке, которая, небось, оплакивает сейчас свою утрату. (А почему старушке – а потому что они часто ходили с такими потрёпанными кошельками из дешёвого дерматина).

Я еще несколько раз пробовала повторить свой успешный опыт, но правду говорят – новичкам везёт, но именно новичкам. Все остальные попытки окончились провалом – каждый раз какая-нибудь глазастая бдительная гражданка добродушно указывала мне:

- Девочка, ты деньги уронила.

Я мило извинялась, подбирала их с пола и кидала в кассу. Так что я окончательно убедилась: преступный путь – это не мое. И с некоторым сожалением вернулась к жизни праведной.

В Красно-Буйцах все любили и умели собирать грибы. Кроме моего мужа. По его собственному признанию, он рвал всё подряд, а потом старшее поколение сортировало его добычу. И, как правило, две трети летело в отходы.

- Да где ж ты столько поганок-то нашёл, змей? – искренне удивлялась баба Маня.

Но вот, наконец, грибы собраны, отсортированы, надо их мыть. Мыть относили на колоду – родник, бьющий у подножия крутого холма. А почему «колода»? А потому что кто-то в незапамятные времена притащил туда здоровенный мельничный жернов – таким образом образовался устойчивый кусочек тверди, на которую удобно было и самому встать, и вёдра поставить.

К колоде вела (да и сейчас ведёт) тропинка – длинная, извивающаяся по склону холма, но зато удобная и пологая. Можно было воспользоваться ей, а можно было спуститься напрямик, по густой скользкой траве, рискуя переломать руки-ноги, да и шею заодно. Зато быстро.

Молодость, как известно, не ищет лёгких путей. Тащиться в обход? Вот ещё глупости! И мой муж очертя голову ринулся вниз по склону. С полным ведром грибов, между прочим.

Теперь уже не вспомнить, что же пошло не так, - то ли подошва поехала по скользкой после дождя траве, то ли незаметная кочка предательски подвернулась под ноги, но в результате шустрый хитроумный мальчик взлетел над склоном холма подобно лыжнику на трамплине. И чудесным, совершенно необъяснимым образом приземлился прямо на ведро с грибами. Ведро, возмущённое таким обращением, мощным залпом извергло из себя лавину грибов. Грибов было много, они ковровой дорожкой протянулись почти до самой колоды, и вот по этой самой дорожке, наращивая скорость, поскакал мой муж верхом на ведре. Мой муж орал; что-то вопила баба Маня, в бессильной ярости грозя внуку кулаком, но всё заглушал свист ветра в ушах.

Я была в Красно-Буйцах, я видела и этот склон, и эту колоду – сама ходила на неё за водой. И до сих пор для меня остаётся загадкой – как мой муж остался жив на таком аттракционе? Как сохранил свою мужественность и даже стал отцом? Чудо, не иначе!

Что ж, уцелевшие грибы собрали, помыли и даже приготовили из них что-то съедобное. А мой муж окончательно уверился: он и грибы – две вещи несовместные. На любом этапе.

В раннем детстве я ужасно хотела стать мальчиком. Нет, я прекрасно отдавала себе отчет, какого я полу ягода, но мальчишеского в моем характере было куда больше, чем девчачьего. Куклы меня не интересовали от слова совсем, а вот машинки, пистолеты и разного рода конструкторы – это было мое все. Помню, как я дико завидовала одному мальчишке во дворе, которому родители подарили пластиковый набор древнего богатыря: щит, меч и шлем. Очень мужественно он выглядел в этом своем облачении, и мое воображение рисовало мне, как мы с ним вдвоем, плечом к плечу, сдвинув щиты, сражаемся со Змеем Горынычем. Еще я до дрожи мечтала о железном экскаваторе, причем мечтала с такой силой, что родные не выдержали борьбы и сдались. Мое счастье от обладания этой здоровенной железной махиной было неописуемым! В тот день я твердо решила, что буду экскаваторщиком.

Мамулю это приводило в отчаяние – она-то мечтала о живой куколке, которую можно наряжать в красивые платьица и вплетать в косички роскошные банты, а на выходе получила какую-то пацанку в шортах с вечно ободранными коленками. Которая, вместо того, чтобы примерно играть в дочки-матери, носилась с мальчишками, бабахая из пистолета вонючими серными патронами.

Года три мне было, что ли, когда я объявила о своем решении стать мальчиком. Думаю, родители были в шоке. Была проведена воспитательно-разъяснительная беседа на тему, что девочкой быть совсем неплохо, что в этом есть свои плюшки. Я не возражала, но и вот так, за здорово живешь, отказываться от своей мечты тоже не собиралась.

Тогда меня поставили перед фактом невозможности подобной трансформации. Грубые реалии жизни не произвели на меня впечатления. Что значит – невозможно? Еще как возможно! Вот вырасту и стану мальчиком!

Полагаю, в том возрасте для меня «стать мальчиком» было равносильно «стать продавцом», «стать учителем» - то есть зависело от личного выбора.

Поняв, что родители в этом важном деле мне не помощники, я обратилась к высшим силам. А именно к Деду Морозу - более авторитетную личность я себе в те годы не представляла. Было лето, но я решила не откладывать дело в долгий ящик и «написала» ему письмо: мол, отказываюсь ото всех подарков на все века, только выполни мою мечту.

Понятия не имею, что думали родители по этому поводу, но что-то думали, это точно, потому что в один прекрасный день папуля согласился превратить меня в мальчишку.

Он накрыл меня одеялом, произнес какое-то заклинание и объявил:

- Все, теперь ты не Аленка, а Алешка!

- Правда? – с замиранием сердца спросила я.

- Вот те крест, - торжественно заверил меня партийный отец.

Я была счастлива! Но, как говорится, доверяй, но проверяй. И я побежала в туалет.

Несмотря на юный возраст, я отчетливо представляла себе, чем мальчики отличаются от девочек. Сказывался богатый опыт совместных покатушек на горшках в яслях и детском саду. Дрожа от предвкушения счастья, я сняла трусики и посмотрела туда…

До сих пор помню, какое же острое разочарование я испытала! Даже всплакнула – не быть мне мужиком, не служить в армии, не защищать свою Родину от врагов... Но, странное дело, мгновенно смирилась со своей горькой участью. И даже обиды на папулю не испытывала. Так что из туалета вышла вполне определившаяся личность.

Честно говоря, я ужасно рада, что этот мой период самоидентификации пришелся на суровое советское время – такого гендерного безумия, как сейчас, тогда и в помине не было. Как говорится, с чем родился, тем и пригодился. И было четкое, строгое разграничение прав и обязанностей, несмотря на декларируемое равноправие полов. В общем и целом, мужчинам позволялось больше, они были свободнее, раскрепощеннее… и, видимо, эта свобода и уверенность в себе меня и привлекали. Ведь мне постоянно твердили – ты же девочка, ты не должна делать то-то и то-то, а надо вести себя так-то и так-то. Не бегай по лужам, не лазай по деревьям, не свисти, не копайся в грязи, ибо ТЫ ДЕВОЧКА! И постоянно ставили в пример соседских Тань-Маш-Оль, какие они чистенькие, какие аккуратистки, как они чинно гуляют с игрушечными колясочками, не то, что ты, носишься, как угорелая с мальчишками, потная, растрепанная, стыдобища! Так что свое желание стать мальчиком я понимаю и не осуждаю – это был своего рода неосознанный протест против навязываемых стереотипов.

И своим девчонкам, учитывая личный негативный опыт, я позволяла гораздо больше, чем в свое время позволялось мне.

Мальчиком мой муж каждое лето проводил в деревне Красные Буйцы, на родине бабушки Зины, его матери. Прекрасное место, я его тоже оценила в свое время.

Парнишкой он был энергичным, сильным, а шалости он не выдумывал, они у него получались сами, надо было только щёлкнуть хвостом. За что ему частенько влетало, большей частью за дело.

В доме есть пристройка – маленькая избушка, сухая и тёплая. И в этой избушке летом жила баба Маня, в стороне от многочисленной шумной родни. Как-то раз, устав от возни в огороде, она вознамерилась прилечь отдохнуть днём. Присутствие в той же избушке младшего внука её не смутило. А зря, как оказалось впоследствии.

С удовлетворённым вздохом баба Маня вытянула старые косточки на кровати и прикрыла глаза. Сидящий напротив внук вёл себя смирно, звуков никаких не издавал и отдыху не мешал. Но разве может шестилетний мальчишка спокойно усидеть на месте? Ему же скучно! Ему же от этого разные мысли в башку лезут, одна другой затейливей!

В принципе, ничто не мешало парню покинуть избушку и там, на воле, найти себе занятие по душе. Но нет! Мы не ищем лёгких путей!

Скучающий взгляд упал на кусок фанеры приличных размеров. Шаловливые ручонки, истосковавшиеся от безделья, цепко ухватили фанерку, махнули ею раз, другой…

- О! – сказала умная голова. - А это мысль! Что-то в доме душновато.

И мой муж с усердием принялся изображать вентилятор. Очень скоро ток воздуха достиг спящей.

Баба Маня открыла глаза и немного полежала, соображая, откуда дует. Потом села и с подозрением взглянула на окно – окно было закрыто. Потом она с трудом выкарабкалась из продавленной панцирной кровати и поплелась закрывать дверь. Дело сделано, дверь плотно закрыта, и что же? Дует по-прежнему, даже сильнее! Это младшенький внучок, радуясь реакции бабули, еще энергичнее замахал фанеркой.

Баба Маня не сдавалась. Выйдя на середину крошечной избушки, она задрала голову и начала пристально изучать потолок – мало ли что, вдруг там дыра, а она и не заметила? На внука, сидящего буквально у нее под носом, внимания она почему-то не обратила. А внук, тем временем, уже из сил выбивался, наращивая скорость и амплитуду взмахов. Он вспотел и раскраснелся, по избушке летал мусор, шевелились занавески на окне, бабушкина юбка развевалась на манер гордого морского флага, с головы сорвало платок. Бедная старушка чуть не спятила.

- Да что же это такое? – возопила она, воздев руки. – Откуда дует-то? Что за нечистая сила?

Безумным взором она обвела избушку, намереваясь как можно скорее дать дёру от греха подальше, и тут её взгляд упал на внука, у которого от старательности уже глаза на лоб лезли.

- Ах, ты, змей, - только и смогла промолвить баба Маня.

Все знают о неистребимом желании всех бабушек накормить внуков. Для них самое прекрасное зрелище в мире – это посоловевший, раздувшийся от сытости ребёнок, у которого еда уже из ушей лезет. И даже в этом случае редкая бабушка не попытается впихнуть в любимое чадушко еще кусочек. А уж если ребенок малоежка, то это вообще трагедия вселенского масштаба! И что из того, что дитя прекрасно себя чувствует, отлично выглядит, умное, активное, любознательное и вообще самое лучшее в мире? Оно, дитя, мало ест, и это ненормально! Правда, я сейчас пишу о бабушках из двадцатого века, чьи детство и юность пришлись на суровые военные и послевоенные годы. Так что эту их проекцию я понимаю, но не принимаю – эмоции эмоциями, но разум-то тоже надо включать!

Сотни памяток, тысячи книг написано для молодых родителей с советами, как правильно растить и воспитывать ребёнка. А я бы еще написала инструкцию по использованию бабушек. Где это окаянное свойство я бы обвела красным с пометкой «Warning!». Но, боюсь, меня бы прокляли.

Как-то раз мы повели Женю (старшую дочь) в поликлинику. Маше (младшей дочери) туда было не надо, так что я оставила её на попечение бабушки Зины, моей свекрови. Бабуле были даны чёткие инструкции по кормлению десятимесячного (примерно) младенца: одна большая варёная картофелина, половина баночки мясного пюре, тертое яблоко с морковью и вода по желанию.

- Может, лучше молочка? – заикнулась баба Зина, оглядывая скромный, по её мнению, набор продуктов. – Что тут есть-то?

- Нет, - сурово отрезала я. – Кефир с печеньем на полдник!

И мы ушли. Полностью уверенные в том, что бабушка – тоже человек, причём человек разумный. Ах, какими молодыми мы были, какими наивными!

Вернувшись, мы пообедали и решили прогуляться с детьми, благо погода стояла чудесная. Я катила коляску с Машей, Женя бодро топала за ручку с папой, мы наслаждались тёплым весенним вечером. Все, кроме Маши.

Ещё дома я обратила внимание, что она какая-то вялая, скучная. Может, спать ребёнок хочет? Ну, в коляске поспит, на свежем воздухе, решила я. Но Маша не спала. Более того, ей явно становилось хуже, появилась бледность. Встревоженные, мы повернули назад – померить температуру и, если что, вызвать врача. Мы не успели дойти до дома – из Маши вырвался фонтан полупереваренной еды. Еды было столько, что, когда она кончилась, мне показалось, что ребёнок как-то уменьшился в объёме.

- Инфекция? – встревожился муж.

- Не думаю, - сквозь зубы сказала я, прибавляя шагу.

Смутное подозрение, зародившееся ещё дома, переросло в уверенность – баба Зина перекормила ребёнка. Из самых лучших побуждений, разумеется! И я была полна решимости устроить ей допрос с пристрастием.

Поначалу бабуля всё отрицала с пеной у рта. Она била себя пяткой в грудь и клялась, что все сделала по инструкции. Но ревизия холодильника и помойного ведра расставила всё на свои места, и, припёртая к стенке, она созналась во всём.

Итак, обеденное меню Маши в бабушкиной версии:

1. Картофельное пюре на молоке из двух крупных картофелин.

2. Целая баночка мясного пюре (между прочим, сто грамм!)

3. Кусок сливочного масла следом.

4. И двухсотграммовая бутылочка молока в конце трапезы.

5. Яблоко и морковь остались нетронутыми. Не влезли, видать…

Даже взрослому голодному мужчине этого будет достаточно, чтобы наскоро заморить червячка. Что же говорить о маленькой девчушке? До сих пор удивляюсь, как оно всё вообще в неё влезло?

- Ну она же ела, - оправдывалась баба Зина. – Я её не заставляла, она сама.

- Воду, конечно же, не давали? – риторически спросила я.

- Так она молочка попила! – возмутилась бабушка. – Куда ей ещё воды?

- Молоко для ребёнка не питьё, - чувствуя полную безнадёгу, попыталась объяснить я. – Молоко для ребёнка полноценная еда. Тем более в таком количестве.

Баба Зина только фыркнула. Она осталась при своём мнении, и даже то, что после рвоты Маше стало легче, её не убедило.

- Небось, банка просроченная, - попыталась она снять с себя ответственность. – Просто отравилась девчонка, а вы тут меня дурой выставляете.

- А давай-ка, мама, я тебе сам всё объясню, - ласково предложил муж.

И объяснил, не стесняясь в выражениях. Бабушка разобиделась вусмерть, поклялась, что никогда больше не будет сидеть с нашими детьми, раз уж мы такие неблагодарные какашки, и заперлась в своей комнате.

А ведь всё, что от неё требовалось, это не проявлять нездоровой инициативы. Но, увы, большинство бабушек глубоко убеждены в том, что они лучше молодых родителей знают, как растить ребёнка.

Сейчас я сама бабушка. И, господи ты боже ж мой, какое же это счастье – ответственность в кои-то веки не на мне! Стратегию в воспитании спиногрызов определяют родители, а я наслаждаюсь тактическим простором педагогических импровизаций в заданных рамках или просто в свое удовольствие валяю дурака с мелкими. Я не лезу ни в воспитание, ни в кормление, не даю непрошеных советов. Мы с мужем четко осознаем: наши горячо любимые дети – уже не дети. Они - взрослые сформировавшиеся личности, и максимум, на что мы имеем право, это высказать свое мнение, если нас об этом попросят. И ведь, что удивительно, просят! И даже иногда прислушиваются к нему. Может, именно из-за того, что мы не навязываемся?