Nextez

Nextez

Мизантроп
Пикабушник
Дата рождения: 5 октября
69К рейтинг 120 подписчиков 216 подписок 327 постов 101 в горячем
Награды:
Пикабу 16 лет!5 лет на ПикабуС Днем рождения, Пикабу!

Кто ты?1

От автора поста: всё написанное ниже - плод чужой работы. Работа неоднозначная, как и плод её, и потому, если вдруг, у кого-то будет желание высказаться лично автору материала - в низу будет ссылка на личный блог. Там, кстати, очень много интересного для мыслящих.
Если вдруг, (ага, в самом деле - вдруг :-))), будет сильно лень читать труды автора - о некоторых аспектах можно спросить меня в каментах. Но сразу предупрежу: я не буду отвечать на грубости и хамство, а также, на многие вопросы я смогу дать лишь обобщённый ответ, посему в поисках подробностей, всё равно придётся прочитать весь "пласт" статей автора.
Заранее всем благодарен :-)


Собственно пост:-)

Доброго.

Ну, сегодня нам не до Трампа)).

Наглый автор начнёт ровно с того же, с чего начал сам. С ДОКАЗАТЕЛЬСТВА СУЩЕСТВОВАНИЯ БОГА.


Всё нижесказанное не констатация и не откровение - а всего лишь версия, основанная на логических связках того, что мы наблюдаем воочию...


Понимаю, что многим оно не требуется – но мне когда-то было чрезвычайно интересно разобраться в этом вопросе. Для себя, разумеется. На лавры теософа не претендую)).


Это был второй или третий курс моего обучения в университете – и записано оно всё – до сих пор на форзацах зелёной книжки Хамори «Долгий путь к мозгу человека», которую я тогда читал… В то время – свежак от 82 года.


Рассуждение было простеньким – но своей актуальности не потеряло до сих пор. Напротив, давно начало воплощаться. Значительно быстрее, чем я думал... Но – обо всём по порядку.

Учили нас математике, её метод и использовал.


Доказательство «от противного».

ПРЕДПОЛОЖИМ, что Бога нет. Ровно этому нас старательно учили в школе. Мифы, опиум для народа, все дела...


Тогда мы имеем совершенно необъятный мир природы, сшитый различными физическими законами, и всё прочее, что возникло как бы само собой. Пока нормально.

Вероятности возникновения наблюдаемого мира путём бесконечной перетасовки случайной комбинаторики ничтожны (это было понятно уже тогда), но сам факт наблюдения способен нас с ними примирить – мол, пока не эти вероятности не складывались, и наблюдать было некому.


Тоже, пока нормально.


Далее. Берём динамику процессов, и проецируем вектор развития цивилизации в будущее. Исходим из базовых потребностей человека.

(Они не совсем базовые, но будьте снисходительны – мне тогда было едва за двадцать)).

Человек любопытен. Смертен. Имеет склонность к общению и выработке коллективных решений. Вечно ищет драйва и всяческих приключений)). Умирать не хочет и постарается, по возможности, оттянуть этот момент.

Терминатор я тогда не смотрел (его ещё не сняли)), но фантастики о киборгах было написано предостаточно.


Мне казалось (и сейчас кажется) очевидным, что ЕСЛИ человечество не самоуничтожится, то в какой-то момент люди начнут заменять свои органы на искусственные. И здесь совершенно не важен срок – 50 лет на это уйдёт – или 5000. И совершенно не важен процент тех, кто станет это делать. Такие найдутся. Сегодня я могу уверенно сказать, что найдутся во множестве – да и тогда мне представлялось, что таких людей будет больше половины. Большинство смертельно больных – при возможности операции – предпочтёт искусственное сердце\почку естественной могиле, кто-то захочет спасти своего родственника – и так далее по списку. Начнётся с этого.

Затем, после прохождения «Окна Овертона» - тогда мне этот термин был ещё неизвестен – люди, постепенно привыкая к таким "вкраплениям" в естественное, начнут улучшать уже и здоровое тело. Кто-то скажет, что это не допустимо - и, разумеется, будет по своему прав; но кто-то, прельстившись новыми возможностями, обязательно начнёт. И человек получит лучшую защиту, большую силу, зоркость, лучшую устойчивость к травмам, возможность слышать ультразвук – и так далее.


Но, поскольку он остаётся тем же любопытным человеком – он полетит на парапланах, полезет в вулканы, начнёт нырять на глубины – просто пройдёт тот край, что ограничивал его раньше – и уйдёт к следующему рубежу, там, где риски его новому телу будут примерно такими же, как сегодня.


Смерть отступит на один шаг, но будет также раздражать киборгов.

Улучшиться коммуникация. Вместо длиннейших собеседований через последовательное выслушивание в ассамблеях и парламентах звуковых волн инфа будет передаваться сразу всем, в электронном (или ином, но ускоренном) формате. (Пока наши телефоны и интернет внешние). То бишь, личность обретёт способность сливаться (временно) с другими личностями – ради принятия совокупных взвешенных решений.

В этом глубинная потребность любого коллектива.

Собственно, именно этим скрипучим процессом и занимаются все наши «Советы Старейшин\палаты лордов» - причём по замшелым родо-племенным технологиям.

Качество управления улучшиться, научное развитие – ускорится.

Опять таки, неважно, 50 лет на это уйдёт, или 5000.

Далее мы имеем следующий порог, который киборги и люди обязательно захотят преодолеть. Это – собственно материальное тело.

Оно – даже со всеми наворотами – смертно.


Волновые структуры (или их аналоги) представляются мне более мобильными, более устойчивыми, способными на материализацию (при необходимости) и воплощение практически в любую телесную ипостась. Опять же, скорость света поприличнее возможностей авиации.

Лучше? Лучше. Стало быть, к этому будут стремится.

Будут стремится – значит, сделают. Интервал времени примерно такой же – хрен его знает, или даже вдвое больше. Не суть.

Дальше – не видел. Только эти две динамичные, обязательные к развитию любой цивилизации ступени.

Хоть люди, хоть рептилии, хоть разумные бегемоты.

И, опять таки, неважно, сколько цивилизаций во Вселенной самоуничтожится – сколько свернёт на какой-то иной путь – важно, что эта дорога прямо просится к исполнению – а стало быть, кто-то пройдёт её успешно.

Вот спиральная галактика NGC 1566 в созвездии Золотая Рыба.

Вполне типичная галактика.

Ориентировочно 200-400 миллиардов звёзд.

Кто ты? Наука, Общество, Религия, Происхождение жизни, Длиннопост

Вот один из снимков скопления галактик - в 5 миллиардах световых лет от Земли.

Кто ты? Наука, Общество, Религия, Происхождение жизни, Длиннопост

Если сопоставить сферу такой величины с размерами земного шара, то те галактики, что мы наблюдаем на снимке, (относительная площадь) можно сопоставить с рублёвой монеткой.

Скажем так, это не все)).

Во Вселенной не менее двух триллионов Галактик.

У человека хватает наглости считать, что весь этот мир создан ради него.

Я не был бы столь категоричен)).


Возвращаемся к нашему рассуждению.

Какие бы мы интервалы не закладывали – время, что потребуется пройти цивилизации для преодоления "фантастических" барьеров автора - это 5 – 10 тысяч лет развития технологий. (На самом деле, при спокойном развитии, вообще лет триста-четыреста). И вряд ли именно у нас самая большая скорость прогресса)).


Возраст Вселенной (напомню, мы находимся в парадигме официальной науки, 13 миллиардов лет. Допустимо ли предположить, что мы не одиноки в этом мире, и что кто-то нас в развитии обогнал на вот эту одну десятимиллионную погрешность?

Разумеется.

Но…

Тогда рядом с нами (потому что представители такой цивилизации должны быть везде) существует нечто разумное, вездесущее, всемогущее (с нашего ракурса), способное перевоплощаться как ему угодно и так далее. То бишь, мы «наблюдаем» все атрибуты Божества.

Отрицание НАЛИЧИЯ подобного феномена во Вселенной равносильно утверждению, что цивилизация не способна развиваться (очевидно не так) – или (любая) убивает себя с вероятностью 100 процентов – я оптимист и не согласен. Либо утверждению что мы в этой Вселенной самые первые и самые умные. Возможно, но как-то попахивает антропоцентризмом - и ОЧЕНЬ маловероятно)))))))))).


Таким образом, мы доказали, что картинка\срез "ортодоксальной науки" НЕВОЗМОЖНА без сущностей, отвечающим (в нашем понимании) качествам и характеристикам Бога.

А из этого следует, что условия задачи придётся корректировать – включать в него одну\несколько Божественных сил.


Понятно, что Создатель Вселенной и то разумное существо\развитая цивилизация, "контуры" которого мы только что нарисовали, несколько разные вещи.

Но…

Если руководствоваться обычным определением Всемогущий, Вездесущий, Бессмертный, Разумный, Всеведающий, Бестелесный – и так далее – то всё в порядке. Если нечто полностью соответствует определению предмета\понятия, то его и надлежит рассматривать как искомый объект. Иначе зачем нам определение?


В общем, это была как бы разминка.

ДОКАЗЫВАЮЩАЯ, что псевдонаучная картинка мира (не способная просчитать вероятное развитие собственной цивилизации и вплести его в окружающие физические постулаты) НЕ верна.

Или, будем точны, может быть верна с исчезающее малой, абсолютно микроскопичной вероятностью, на которую лично я закладываться отказываюсь – тем более, у нас масса свидетельств бесед или встреч представителей рода человеческого с различными «мистическими» существами.


Вывод – «научная» парадигма окружающего мира и сам факт существования нашей цивилизации при развороте её в масштаб Вселенной (бесконечное множество «попыток») и придание ей минимальной динамики (всего-то десять тысяч лет – а в реале хватит и и полтысячелетия – да и вряд ли в этой Вселенной мы самые смышленые, очень вряд ли)). Кто-то наверняка двигался быстрее…


Соответственно, исходные данные о естественности, "природности", не разумности наблюдаемых нами процессов нужно менять; они некорректны.

Вывод – в любой модели мироздания НЕОБХОДИМО учитывать те или иные «сверхъестественные» силы; воля которых может\и должна вносить коррективы в процессы природные.

А теперь, как говорится, всё забыли – это была вводная; и начинаем, собственно, текст о мироустройстве.

----------------------------------------------

Сегодня у нас снятие «первой печати» - или – первых шор; как угодно)).

Итак.


Человек рождается, живёт и – думает, что умирает – в огромном мире, не имея возможности познать даже миллиардную его часть (если брать в расчёт космос, то смело можно добавлять ещё 15 порядков).

Человек проводит в нём мало времени – относительно периода существования этого мира.

Этот мир многогранен, неисчерпаем, ярок и притягателен.

Всё это так; всё это правда.

Но это не вся правда.

По умолчанию, считается, что этот мир ЕДИН.


Что он общий для меня и для вас, для наших детей, родителей и внуков – для арабов и негров, для китайцев и индусов, для русских, пиндосов и подпиндосников. Я сейчас не говорю о каких-то метафорах, речь идёт об обычной физике. Разумеется, наблюдается он как нечто единое и цельное; и путём каких-то рассуждений два человека ПОЧТИ всегда воспринимают его как нечто единое и цельное, практически никогда не задумываясь об этом специально.

Ну, это же и ежу понятно, что мир у нас общий.


Кстати, о еже (которому всё понятно)). Или о хрене, который всё знает. Оба этих эксперта, безусловно, находятся в нашем мире. Мы их воспринимаем как некую данность, атрибут, часть. А они нас… Ну, там, мягко говоря, другая картинка. Хотя некий «светлячок» восприятия есть – и там и там. Но, об этом чуть позже – в другой части.

А пока – вернёмся к человеку.


Цитата.

«И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их».

Есть люди, которые на полном серьёзе считают, что основное в этой фразе - внешний вид Создателя. Который, вероятно, стрижёт ногти, бреется, ну и прочее в том же ключе. Разумеется, это не так. Создатель (по определению) всемогущ – а стало быть, может трансформироваться в любую телесную оболочку (если того пожелает). Да и основная функция (если можно так выразиться) Создателя совершенно другая. И мы её прекрасно знаем.

Это СОЗИДАТЬ, ТВОРИТЬ.

Образ и подобие (к человеку) – это именно эти качества.

Кусочек этого понимания совершенно справедливо выхватил Энгельс.

(Труд создал из обезьяны человека).


Именно так – если мы под трудом будем понимать осмысленное преобразование природы – это СОЗИДАЮЩИЙ процесс, преобразовавший животное в разумную особь…

Сейчас, кстати, вовсю раскачивается противоположный – лень и праздность делают из человека животное…

Так вот.

Образ и подобие – это умение творить.

СОЗДАВАТЬ МИР. Его трансформировать. И В ПРЯМОМ и в переносном смысле этого слова.

И – образ тоже. В смысле внутреннего – да и внешнего – содержания.


Что автор имеет ввиду?

Приведу аналогии. Они, разумеется, не прямые – но вполне близкие.

Самка налима откладывает до трёх миллионов икринок. Рыба луна – до трёхсот миллионов. Можно ли сказать, что все они по образу и подобию? По сути, конечно, да. По форме – вряд ли.

Лягушка мечет до трёх тысяч икринок. Лишь пара процентов из них станет хотя бы головастиками; и далее отбор будет не менее жёстким.

В каждой из икринок заложена СУТЬ рыбы. ВСЕ её возможности.

Но из трёхсот миллионов икринок рыбы Луны лишь пара доберётся до начала нового цикла.

Если кого-то коробит ассоциация с рыбой или земноводными – сравните плодовитость и трансформации насекомых, семена растений (их сотни), споры грибов (их сотни миллиардов) – и так далее…


И создал Бог человека по образу и подобию Своему.

НИКАКОГО иного процесса «по образу и подобию» мы в природе не наблюдаем.

На самом деле отношение Создателя к человеку «не рыбье», а вполне «человеческое» - и наполнено даже большей любовью, нежели мы способны дать собственным детям – но и процесс развития там другой – очень длинный, цикличный – и о нём мы поговорим значительно позже.

Никаких наказаний без вины, «за что безгрешному ребёнку вот такое» - ничего этого просто НЕТ. Но для осознания этого ФАКТА нужно понимать всю картинку мироустройства – и ДЛЯ ЧЕГО мы здесь.

Впрочем, традиционная церковь очень неплохо сформулировала сей парадокс словом «испытания».

Итак, СОЗДАЛ БОГ ЧЕЛОВЕКА ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ СВОЕМУ.

Из этого СЛЕДУЕТ, что человек способен ТВОРИТЬ МИР.

Разумеется, в своих, микроскопических дозах.


В какой-то степени (пластификация, конструирование) мы наблюдаем это воочию – отстраивая города, запуская в космос корабли и перегораживая плотинами реки.

Но есть и скрытая функция, работающая в совершенно иных «плоскостях», в которых человек разворачивает мир ровно также, как и Создатель.

Постоянно, всегда, естественно – поскольку это свойство сущности «человек».

Особенно это заметно по ночам (сновидения)).

Впрочем, ПОЧТИ все эти попытки творить сродни попытки икринки плавать.

Но есть и исключения.

Их – два.

Одно из них – естественное – это то, что вообще держит нас на плаву в наблюдаемом мире, формируя его «картинку». Это нечто базовое, глубинное, основное, что НИКАК НЕ ЗАВИСИТ ОТ СОЗНАНИЯ и функционирует «само по себе», хоть и базируется на каждой личности отдельно. Хороший пример – так тело генерирует температуру. Каждый из нас постоянно «занят» тем, что обеспечивает вокруг кожи 36.6 градуса по Цельсию. Но не сказать, чтобы кто-то на это специально отвлекался.

Примерно также обстоит с генерацией человеком собственного мира.


Второе направление работы в этом ключе – осознанное – получило общее название «магия» (это понятие несколько шире описываемого действия и включает в себя ещё ряд вещей, на которых мы сейчас не будем останавливаться).

Так вот.

Мы – все – живём НЕ В ОДНОМ МИРЕ.

КАЖДЫЙ из нас живёт в СВОЁМ СОБСТВЕННОМ мире.

Каждый. В своём. И именно ОН обладает в нём колоссальными возможностями.

И все эти миры сплетаются в единое целое, которое мы воспринимаем как некую данность, статику, информационное поле.

На планете Земля, таким образом, пересекаются семь миллиардов миров (творимых людьми) и ещё бесчисленное количество отображений Создателя в животных, растениях и прочих живых существах.


Это, своего рода, многомерные соты – каждая клеточка которых сотворена отдельным человеком и РАСПОЛОЖЕНА В ТОЙ ЧАСТИ общей «конструкции Создателя», которую заслуживает ЛИЧНО ОН.


Основа этого мира, разумеется, заложена Создателем - но эта основа неизмеримо сложнее той малой части, что наблюдаем мы. Человек же вполне ответственен за свою часть творения - и это как раз тот мир, который мы наблюдаем. Тут сплетаются сразу три "человеческих" воздействия - общее - совокупное, всего человечества; личное бессознательное и личное осознанное. Наиболее важное - и наиболее сильное - личное осознанное. Из-за его постепенной трансформации, собственно, и весь сыр-бор.


И - да, ни единый волос с головы вашей не упадёт без Его позволения. Но при этом полностью соблюдена свобода выбора и свобода воли... Облысел - значит, заслужил)).

Мир реален, многогранен и многолик одновременно. И Ваша ответственность в нём значительно больше, чем кажется. Как и возможности.


И опять пример.

Представьте себе громадный океан, в котором плавает некое живое существо – малёк какой-то рыбы. ВЕСЬ его мир – это то, что он способен воспринять, увидеть, о чём у него ЕСТЬ ИНФОРМАЦИЯ.

Это - шар воды, в диаметре полуметра.

Что там, дальше, за пределами контура восприятия – он априори может только догадываться – если способен о чём-то догадываться.


Но мир этот устроен так, что в зависимости от «плавательного пузыря» морально волевых – хотите, назовите это частотами, вибрациями – как угодно – наше существо либо погружается «в бездну» либо поднимается к Солнцу, к более светлым и тёплым слоям.

Сам ли он творит свой окружающий мир? В котором могут появиться глубоководные удильщики (рыба такая, несимпатичная)) – либо солнечные лучи с поверхности – или залетевшая с поверхности чайка, склюнувшая нашего «малька» для каких-то своих, высших целей, ага…

Вначале было слово…


Чёрное слово притягивает беду, тащит на дно, вяжет веригами – и человек закономерно оказывается там, где всё это естественно, где паскудная «правда жизни», где нужно убивать, чтобы выжить, но причина и следствие при этом, как водится, меняются местами – и человек считает, что мысли и лексикон у него от окружающей черноты (а там чернота) – а не наоборот…

До полной картинки мира при снятии «одной печати», разумеется, ещё далеко. Но суть вы поняли. Если нет - стало быть мутно сформулировал - при необходимости разверну подробнее любой аспект.


Логически у нас нет НИКАКИХ оснований считать мир единым. Да, он ПОХОЖ на таковой. Примерно как кадры киноплёнки. И человек – в своём «соте» Такой же Сотворец своего мира, как и Создатель. Получается (у человека), разумеется, безобразно; здесь, по моему, в самом слове отзвук истинности соответствия Его ОБРАЗА и Высшей Гармонии, чего нам, к сожалению, никак не удаётся достичь. Мягко говоря)).

Дети, которые возятся в манеже в говне и погремушках…

Капризные, грязные, сопливые ДЕТИ.

Мыться не хотят. Орут. Всё непонятно; всё несправедливо…

Несправедливо, ага…


Мир полон гармонии – она в каждом цветке, звуке, цвете и запахе… Мир СОТВОРЁН; а из этого следует, что гармония не может быть частичной. А вот относительно человека – ну прям всё несправедливо… Это обывателю кажется, пока не вникает в суть – когда все и всегда во всём виноваты – вот не сам, не ты, всегда другие…


Детям непонятно, почему мама не хочет кормить их конфетами – и чтобы купить побольше всяких игрушек, и чтобы убирал их, разбросанные, кто-нибудь другой… Так было бы здорово.

Эмоционально мы ровно такие же. ТРЕБУЕМ от других того, чем сами ни в коем случае не хотим делиться… Хотим любви – но при этом эгоистичны. Впрочем – вы ведь и сами и про себя, и про меня всё прекрасно знаете…


Это - не хочется знать. Но - иначе не очиститься.

Продолжение следует. Даже первый пункт придётся доразвернуть. Вопросы и замечания востребованы - мне будет понятнее, на чём акцентироваться.


Источник

Показать полностью 2
11

Диалог

— Господи!..

Наклоняюсь вниз, к самому лицу. Тени размазала, глаза мокрые. Плакал ребенок.

— Что тебе?

— Ой! Ты меня слышишь, что ли?

— Конечно, слышу. А ты как думала?

— Я думала… Не знаю.

— Сам вижу, что не знаешь. Ладно, что там у тебя стряслось-то?

— Сашка… — и шмыгает носом.

— Что — Сашка?

— Он меня не любит, вот что!

— Та-а-ак… Ну, а я-то что могу сделать? Не любит — уходи от него.

— Ну да! Как это «уходи»? Он мне нравится.

— Это чем же он тебе так нравится?

— Ну… Просто нравится, и все.

— Ой, темнишь, ой, недоговариваешь! Ведь я же знаю все. Давай, говори как есть.

— А если знаешь, зачем спрашиваешь?

— Хочу тебя послушать. Заодно и сама определишься, а то сдается мне, что ты и сама толком не поймешь, что тебе нравится, а что нет. Давай, начинай. Перечисляй, что в нем такого замечательного.

— Ну… Он красивый. Сильный.

— Ну, это да. Не спорю. Удачно получился.

— И машина у него что надо…

— Так тебе машина нравится, или он?

— Он, конечно! Но это же его машина!

— Ну-у-у… Это как посмотреть. А еще?

— Квартира…

— А если предложу выбирать, квартиру с машиной, или Сашку — что выберешь?

— Ой… Ну, Сашку, конечно!

— Ну вот и забудь про квартиру с машиной. Представь, что их нет.

— Хорошо.

— Теперь что нравится?

— Ну…

— Что, ничего на ум не приходит, что ли? Ты же, когда знакомилась, не знала, что у него машина и квартира. Чем он тебе приглянулся-то?

— У него глаза красивые… И еще он мне сказал, что я ему нравлюсь!

— Помню, было такое. А что ему в тебе понравилось?

— Фигура, и волосы… Ну, я уже точно не помню, как он сказал. Наверное, еще что-то…

— Ножки он твои очень хвалил, вот что.

— Точно!

— Вот видишь, и помнишь все. А что ж тебя не устраивает?

— Как что? Я же говорю, он меня не любит!

— Конечно не любит. Ему твои ножки нравятся. И фигура. Это еще не любовь.

— Ну, и вот!.. Ты сделай, чтобы он меня любил!

— Тебе надо непременно чтоб тебя любили?

— Конечно.

— Пожалуйста. Тебя Петя любит.

— Какой еще Петя?

— С работы.

— Шофер что ли? Да он же рябой, и уже лысеет.

— Зато любит. Ты что, не видела, как он на тебя смотрит? И подвозит тебя почти каждый день с работы, а ведь живет совсем в другой стороне. И цветы тебе дарит на все праздники. И шоколадку в прошлый четверг, помнишь?

— Подумаешь, шоколадка!

— Вот и подумаешь. У него до зарплаты сто рублей осталось, а он тебе шоколадку купил. Потом занимал у друзей.

— Ну и что? Я же его не люблю!

— Так может лучше сделать, чтобы ты его полюбила?

— Ну, да! Ты скажешь тоже. Нет. Я Сашку люблю.

— Правда любишь?

— Конечно, правда!

— А когда он в аварию попадет, не бросишь? Он же четыре года на ноги встать не сможет.

— Какую аварию?

— Обычную. Какие аварии бывают?

— Ой… А что с ним будет?

— Не скажу.

— Это серьезное что-то?

— Серьезное. Квартиру с машиной продать придется. И еще денег занять, на лечение.

— Ой… А можно…

— Что?

— Господи… А может можно как-нибудь… Без аварии?

— Да конечно же можно. Придумал я аварию, только что придумал. Не будет с ним никакой аварии. Это я тебя проверяю. Только ведь жизнь, она такая. Мало ли что может произойти. Если не авария, то что-то еще.

— Что?

— Все, что угодно. Зачем тебе знать? Может, он через полгода тоже лысеть начнет. Или, к примеру, ослепнет. Что тогда?

— Ну, пожалуйста, пожалуйста-препожалуйста! Не надо ему ничего плохого делать!

— А иначе что? Ты его разлюбишь?.. Ну-у, не реви, не реви. Вытри слезы-то. На платок, — сотворяю ей платок.

— Я… не хочу!..

— Конечно, не хочешь. Да и я не хочу. Ну, предположим, ничего с ним плохого не случится. Ни через год, ни через десять. Только ведь он когда-нибудь постареет. Старость, она никого не красит. В семьдесят он не будет ни стройным, ни сильным, ни красивым. Захочешь с ним жить?

— Я… Я… не знаю.

— Вот видишь.

— Тогда сделай, чтобы и я его любила!

— Ну вот, это уже лучше. А Петька как же? Сделать, чтобы разлюбил?

— А ты можешь?

— Я все могу. Только вот одна проблемка.

— Какая?

— А сама не догадываешься?

— Нет.

— Как думаешь, он сам этого захотел бы?

— Не знаю… Нет?

— Конечно, нет. А Сашка?

— Что — Сашка?

— Он захочет в тебя влюбиться?

— А разве нет?

— Может, да, а может и нет. Ты же понимаешь — когда ты себе любви просишь, я помогу. А когда другим…

— Надо, чтобы он сам захотел?

— Конечно.

— Что же делать? А если я буду его любить, а он меня — нет?

— И правда, что же делать?

— Ну, ты же Бог! Неужели ты не можешь ничего придумать?

— Могу, конечно. Могу взять и прямо сейчас всех людей на пары разбить. И заставить влюбиться друг в друга.

— А почему не сделаешь?

— Хорошо, давай сделаю. Ты полюбишь Петю.

— Как Петю? Почему?

— Ну, он же тебя уже любит? Значит, по крайней мере один человек будет любить по собственному желанию.

— Ну, ага! А мое желание как же?

— Ты же сама только что хотела, чтобы Сашка тебя любил. Ты его желание спрашивала?

— Но я же ему нравлюсь!

— Но он же тебя не любит?

— Ну, как не любит, если я ему нравлюсь!

— Ты же мне сама сказала. С чего разговор-то начала? Забыла?

— Ой…

— Вот тебе и «ой». Так что же мне делать?

— Не знаю…

— Вот и я не знаю.

— Как же ты не знаешь? Ты же все знаешь?!

— Все знаю, а как с вами быть, не знаю. Это уж вам самим решать.

— И ничего нельзя сделать?

— Сделать-то можно, да только всем все равно не угодишь. Вы же не куклы, вы ведь живые. Вы сами влюбляетесь — я не помогаю.

— Никогда-никогда?

— Никогда-никогда.

— Я думала, ты поможешь…

— Влюбиться? Или Сашку в тебя влюбить? Так ведь моя помощь для этого не требуется.

— А как тогда?

Улыбаюсь.

— Я? Я сама должна?

— Конечно. Видишь, вот я тебе и помог.

— Но я же так и не знаю, что мне делать! Как быть-то, хоть посоветуй?

— Люби. Просто — люби.

— Кого? Сашку?

— А кого ты хочешь любить?

— Сашку.

— Тогда — Сашку.

— А он? Он будет меня любить?

— Это уже от него зависит. И от тебя, наверное, отчасти.

— А если нет?

— Тогда только ты будешь его любить. Разве этого мало?

— Не знаю… А как же можно любить, если тебя не любят?

— А как тебя Петя любит? Вот так и можно.

— Но это же нечестно!

— Почему?

— Ну, как!.. Я же не виновата, что Сашка меня не любит! И Петька тоже не виноват, что… что я… Вот ты скажи, почему все не могут быть счастливы?

— Почему же не могут? Могут. Просто большинство сами не знают, что для них счастье. Кто для них — счастье.

— И как же узнать? Что делать, чтобы узнать?

Снова улыбаюсь.

— Ну, чего же ты молчишь? Как узнать?

Ничего не отвечая, промакиваю ей глаза платком, вытираю размазавшиеся тени. Вот, так-то лучше.

— Ты мне все уже рассказал, да?..

— Да.

— Это и есть то, что надо для счастья? Просто любить?

— Это главное.

— А если я буду любить… Если постараюсь изо всех сил — у меня будет все хорошо?

— Посмотрим.

— Ну, ты хоть намекни!

— Не могу. Сама все узнаешь, когда время придет.

— И даже совсем-совсем не подскажешь?

— Совсем-совсем.

— А если я не сумею полюбить? Что, если я не справлюсь?

— Все умеют любить. Главное найти любимого человека. Вот и ищи.

Она ненадолго замолкает, только всхлипывает чуть. Потом снова поднимает личико.

— А с Сашкой все будет хорошо? Или тоже не скажешь?

Я пожимаю плечами.

Они такие разные. У каждого свои мечты, свои желания. Кто-то знает, чего хочет, а кто-то понятия не имеет. Кто-то уже нашел свое счастье, а кто-то никогда не найдет.

Конечно же, этого мало для счастья — просто любить. Любовь — не волшебная палочка. Она ничего не способна изменить в судьбе. Это всего лишь прекрасное чувство, самое лучшее из всех — как картина может быть прекрасней всех, висящих по соседству, или одна мелодия лучше других, или запах приятнее прочих. Но запах или музыка ничего не меняют.

Просто лучше жить среди цветов, чем среди чертополоха. Лучше есть вкусную еду, чем объедки. Лучше жить с любовью в сердце, чем с разочарованием.

Жизнь человека слишком коротка, чтобы быть несчастным. Счастье не приходит извне, и никто не способен дать человеку счастья — это его внутреннее состояние, и только лишь ради ощущения счастья человек существует. А в чем больше счастья, нежели в любви?

— Ты главное люби, — повторяю я. — Просто люби, девочка. Других правил нет.

И ухожу.


© Алексей Березин

Показать полностью
39

Овальный портрет

Лихорадка, которою я заболел, была продолжительна и не поддавалась лечению; все средства, какими можно было воспользоваться в дикой гористой местности Апеннин, были исчерпаны, не доставив мне никакого облегчения. Мой слуга и единственный спутник не решался вследствие боязни и неуменья пустить мне кровь, которой я, впрочем, много потерял в столкновении с разбойниками. Точно также я не мог решиться отпустить его в поиски за помощью. Но к счастью, я совершенно неожиданно вспомнил о пачке опиума, находившейся вместе с табаком в деревянном ящике: – еще в Константинополе я приобрел привычку курить такую смесь. Приказав Педро подать мне ящик, я разыскал это наркотическое средство. Но когда нужно было взять определенную дозу его, – мною овладела нерешительность. Для куренья было безразлично количество употребляемого опиума, и я обыкновенно брал половина на половину того и другого и перемешивал все вместе. Курение этой смеси иногда не производило на меня никакого действия, иногда же мною наблюдались такие симптомы нервного расстройства, которые являлись для меня предостережением. Конечно, опиум при небольшой ошибке в дозировании не мог представлять никакой опасности. Но в данном случае дело обстояло иначе, так как мне никогда не приходилось пользоваться опиумом, как внутренним средством. Хотя мне и приходилось принимать внутрь лауданум и морфий, но я никогда не употреблял опиума в чистом виде. Конечно, Педро в этом вопросе был также несведущ, как и я, и таким образом, я не знал, на что решиться. Но, пораздумав немного, я решил начать с минимального приема и постепенно увеличивать дозу. Если первый прием не произведет никакого действия, думал я, то его придется повторять до тех пор, пока не понизится температура, или пока не наступит желанный сон, который был для меня необходим, так как я страдал бессонницею уже целую неделю и находился в каком-то странном состоянии полудремоты, похожем на опьянение. Вероятно, мое затемненное сознание и было причиной бессвязности моих мыслей, вследствие которой я, не имея никаких данных для сравнения, стал рассуждать о возможных для приема дозах опиума, в то время я никак не мог ориентироваться в масштабе и та доза опиума, которая мне казалась очень маленькой, на самом деле могла быть очень большой. А между тем я отлично помню, что я точно и хладнокровно определил дозу опиума, по сравнению со всем количеством имевшегося на лицо наркотика и, бесстрашно проглотил ее, что я мог сделать с спокойным сердцем так как она была незначительною долею всего количества, находившегося в моем распоряжении.


Замок, в который мой слуга решил лучше проникнуть силой, чем дозволить мне, тяжело раненому, провести ночь на дворе представлял собой одно из тех величественных и мрачных строений, которые с давних пор гордо возвышаются среди Апеннин, как в действительности, так и в фантазии мистрисс Радклифф. По-видимому, он был недавно временно покинут своими обитателями. Мы поместились в одной из самых небольших и не очень роскошно меблированных комнат, находившейся в отдаленной башне здания. Ее богатое убранство старинного стиля приходило в разрушение. Стены были обиты коврами и украшены многочисленными геральдическими трофеями различной формы, также как и огромным количеством новых, стильных картин в богатых золоченых рамах с арабесками. Я страшно заинтересовался (может быть, причиной этого был начинавшийся бред), этими картинами, украшавшими не только главные стены, но и целую массу закоулков, явившихся неизбежным результатом причудливой архитектуры замка. Этот интерес был настолько силен, что я приказал Педро закрыть тяжелые ставни в комнате, так как уже наступала ночь, зажечь большой канделябр в несколько рожков, стоявший у моего изголовья и отдернуть черный бархатный полог с бахромой.


Я желал этого с тою целью, чтобы в случае бессонницы развлекать себя поочередно рассматриванием этих картин и чтением небольшого томика, найденного мною на подушке и заключавшего в себе их описание и критику. Я читал очень долго и тщательно, и благоговейно рассматривал картины. Время летело быстро, и наступила ночь. Мне не нравилось положение канделябра, и я с трудом протянул сам руку, чтобы не беспокоить заснувшего слугу и переставил канделябр таким образом, чтобы свет падал прямо на мою книгу.


Но передвижение его дало совершенно неожиданный результат. Свет многочисленных свечей канделябра при его новом положении упал на одну из ниш комнаты, которая, вследствие падавшей на нее тени от одной из колонн кровати, находилась во мраке. И тогда при ярком освещении я заметил картину, которой раньше не видел. Это был портрет вполне развитой молодой девушки, может быть даже женщины. Окинув картину быстрым взглядом, я закрыл глаза. Почему я так сделал, – я не мог дать себе отчета в первую минуту. Но пока я лежал с закрытыми глазами, я старался поспешно проанализировать причину, заставившую меня поступить таким образом и пришел к заключению, что это было бессознательное движение с целью выиграть время, решить что мое зрение не обмануло меня – и успокоить, и приготовить себя к более холодному и точному созерцанию. По прошествии нескольких минут, я снова стал рассматривать пристально картину. Если бы даже я хотел, я не мог сомневаться в том, что ясно вижу ее, так как первые лучи света канделябра, упавшие на эту картину, рассеяли дремотную апатию моих чувств и вернули меня к действительности.


Как я уже сказал, это был портрет молодой девушки. На портрете была изображена ее голова, плечи в том стиле, который носит техническое название стиля виньетки: живопись напоминала манеру Сюлли в его излюбленных головках. Руки, грудь и даже ореол, обрамлявших головку волос, незаметно расплывались на неопределенной глубокой тени, служившей фоном. Рамка была овальной формы, великолепной позолоты, с узорами в мавританском стиле. С точки зрения чистого искусства живопись была восхитительна. Но весьма возможно, что сильное внезапное впечатление, произведенное на меня этой картиной, не зависело ни от художественности исполнения, ни от красоты лица. Еще менее я мог допустить, что я в состоянии полудремоты мог принять эту голову за голову живой женщины. Я сразу различил подробности рисунка, а стиль виньетки и вид рамки немедленно рассеяли бы эту фантазию и предохранили бы меня от возможности даже мимолетной иллюзии на этот счет. Устремив глаза на портрет и приняв полулежачее-полусидячее положение я, может быть, целый час решал эту загадку. В конце концов, по-видимому, разгадав ее, я снова опустился на подушки. Я пришел к заключению, что все очарование этой картины заключалось в жизненном выражении, исключительно присущем только живым существам, которое сначала заставило меня содрогнуться, затем смутило, покорило и ужаснуло. С чувством глубокого и благоговейного ужаса я поставил канделябр на прежнее место. Изъяв, таким образом, из сферы моего зрения предмет, бывший причиною моего сильного волнения, я поспешно взял томик, заключавший в себе критику картин и их историю. Под номером, обозначавшим овальный портрет, я прочел следующий странный и загадочный рассказ:


"Это портрет молодой девушки редкой красоты, наделенной от природы в такой же мере приветливостью, как и веселостью. Да будет проклят тот час ее жизни, когда она полюбила и вышла замуж за художника. Он был страстный суровый труженик, отдавший все силы своей души и сердца искусству; она молодая девушка редкой красоты, в такой же мере приветливая, как веселая; она вся была свет и радость; шаловливая как молодая газель, она любила и миловала все, что окружало ее, ненавидела только искусство, бывшее ее врагом и боялась только палитры, кистей и других несносных инструментов, отнимавших у нее ее возлюбленного.


Когда она узнала, что художник хочет писать с нее портрет, она была охвачена непреодолимым ужасом. Но, будучи кроткой и послушной, она покорилась своей участи и покорно просиживала целые недели в темной и высокой комнате башни, где только полотно освещалось бледным светом, падавшим с потолка. Художник в поисках славы, которую должна была создать ему эта картина, неустанно работал над ней целыми часами, изо дня в день; страстный работник, несколько странный и задумчивый, погруженный в свои мечты, он не хотел замечать, что мрачное освещение этой башни подрывало здоровье и хорошее расположение духа его жены, которая хирела с каждым днем, что было ясно для всех, за исключением его. Между тем она продолжала улыбаться и не жаловалась ни на что, потому что она видела, что художнику, (пользовавшемуся большою известностью) картина доставляла огромное и жгучее наслаждение и он работал день и ночь, чтобы изобразить на полотне черты той, которая его так горячо любила, но которая с каждым днем слабела и теряла силы. И, действительно, все видевшие портрет шепотом говорили о его сходстве с оригиналом, как о замечательном чуде и как веском доказательстве таланта художника и его могучей любви к той, которую он так превосходно воспроизвел в своей картине. Но с течением времени, когда работа уже стала близиться к концу, доступ посторонних лиц в башню был прекращен; художник как будто совсем обезумел в пылу своей работы и почти не отводил глаз от полотна, хотя бы для того, чтобы бросить взгляд на оригинал. И он не хотел видеть, что краска, которую он клал на полотно, была взята с лица сидевшей вблизи него жены. И когда протекло много недель и оставалось только прибавить черточку около рта и блик в глазу, дыханье жизни в молодой женщине трепетало еще, как пламя в горелке угасающей лампы. И вот черточка была нанесена на полотно, блик был брошен, и художник продолжал стоять в экстазе перед оконченным трудом; но спустя минуту, продолжая рассматривать портрет, он вдруг задрожал, побледнел и ужаснулся. Воскликнув громовым голосом: – «Действительно, это сама жизнь!», он вдруг обернулся, чтобы посмотреть на свою возлюбленную супругу. – Она была мертва!"


Эдгар Аллан По

Показать полностью
282

Тётки

Тётки Рассказ, Доброта, Длиннопост, Литература, Тетка

Их называют тётками. Презрительно и иногда с жалостью.


Обращают внимание на не всегда ровно лежащую на губах помаду, на усталое, словно сероватое лицо. На кульки и пакеты, которые не помещаются на обширных или слишком худых коленях. Они садятся в метро сразу, как только

появляется возможность, и засыпают, едва поезд трогается.


И молодые красавицы думают про себя: «Лишь бы не стать такой же тёткой».


А они, эти тётки, так не думают. Они живут, трудятся, трудятся и трудятся.

Они расцветают благодарной улыбкой, когда им кто-то уступает место.

Они могут отчитать хулигана, когда мужчины сидят, потупившись, словно им нет дело до разгорающегося скандала. Они первые встанут, если в вагон зайдёт беременная, и предложат ей сесть с заботой, какую можно обратить на близкого человека.


Их называют тётками. Они бывают разные. Участковые врачи и просто разные врачи из районных поликлиник. Социальные работники. Уставшие учителя (которых тоже презрительно называют училками). Продавцы и работницы заводов.


Они могут посоветовать молодой маме, как правильно успокоить ребёнка, и нарваться на раздражение и гнев.


У них натруженные руки с выступающими венами и нередко — варикозные вены. А они не переживают — они принимают свою жизнь такой, какая она есть.


Знаете, если посмотреть в их глаза с любовью, вы увидите там тех юных и прекрасных девушек, которыми они когда-то были.


Они выбрали профессию, вышли или не вышли замуж, родили или не родили детей. Они добросовестно трудятся. Они вкладывают душу и сердце в работу и семью, и иногда души не хватает на общение помимо двух этих пунктов жизни.Они хотят, чтобы их семья была счастлива.


На своём рабочем месте, в школе или поликлинике, они преображаются.

У них горят глаза. Вместо тётки — профессионал. Правда, бывает, не хватает сил. И их всё не хватает и не хватает: они все так же стараются, но увы. Круг обязанностей все больше, а они не могут сбросить с себя ни одну.


Они не умеют отдыхать. И даже стесняются. Стесняются признаться себе, что устали.

Они не скажут: «Мне надо в отпуск, я хочу перевести дыхание». Они только скромно могут сказать: «Может, на дачу на денёк выбраться».


Они принесут на работу обед и разделят его с тем, кто будет поблизости. Они искренне будут переживать в случае любых неудач в твоей жизни.


Они очень будут надеяться, что у тебя будет муж и дети, — не потому, что так положено, а потому что очень хотят, чтобы ты была счастлива.


Они могут начать ворчать, а то и кричать на пустом месте. Они устали, а агрессия и раздражение так долго копились.


Но когда им улыбаешься и в ответ на крик или возмущение благодаришь и просишь извинить, они неожиданно расцветают.


Знаете, они ведь не хотели стать тётками. Они много работали и работают.

Они бежали марафон и продолжают бежать. Они не читали умных статей о том, как справляться со стрессом, поэтому едят тортики и шутят, что «хорошего человека должно быть много». Они знают толк в тортиках и умеют их печь.


Конечно, они с удовольствием угощают своими тортиками. И домашними соленьями. И если вы попадете к ним домой, вряд ли вы уйдете без гостинца.


В их сердце живёт «блаженнее давать, нежели принимать», хотя они могут не знать этих слов. Иногда я смотрю на них в метро — усталых, словно посеревших от вечного марафона, и мне кажется, что их ничего уже не радует. Но вот заходит улыбающийся малыш — и тётка первая предложит маме посадить его на её место.


Или, увидев, что я сгибаюсь от тяжести сумки, вдруг предложит: «Поставьте мне на колени, всё же легче будет».


Они умеют улыбаться, знаете. Они умеют хохотать так, как не умеем хохотать мы, молодые. Они благодарны жизни и стараются не жаловаться. Я люблю их, этих тёток. Очень многое в нашем мире держится на них.


Они могут ехать домой к мужу и подросшим детям, а иногда едут в пустую квартиру. Они становятся к плите, готовят ужин, кормят семью, убираются. Закладывают белье в стиральную машину и садятся к телевизору, чтобы немного передохнуть, и засыпают через несколько минут, потому что утром рано вставать.


©Александра Матрусова

Показать полностью 1
19

Тень

Тень Эдгар Аллан По, Рассказ, Литература, Крипота, Длиннопост

Вы, читатель, еще живы, а я, пишущий, давно уже удалился в царство теней.


Год этот был годом ужасов и годом, полным чувств, более сильных, чем чувство страха; для них нет названия на языке человеческом. Много совершилось чудес и предзнаменований, как на земле, так и на небе; черные крылья чумы раскрылись широко над землею. Астрономы говорили, что в звездном мире читают земное несчастие. Звездный мир имеет влияние не только на физическую жизнь земли, но и на души на ней живущих.


Раз ночью, в темном городе, по названию Птолемей, сидели мы всемером во дворце за несколькими бутылками красного киосского вина. В нашу комнату вела только одна высокая чугунная дверь. Дверь была вылита Кориносом, была образцом искусства и запиралась изнутри. Черные драпировки, повешенные в печальной комнате, закрывали от нас и луну, и зловещие звезды, и опустелые улицы; но мысли и воспоминание о заразе не могли быть так легко изгнаны. Вокруг нас и подле нас были вещи, отчет о которых я не могу отдать точно, – вещи, материальные и духовные, – какая-то тяжесть в воздухе, чувство задыхающегося человека, страх и, кроме того, ужасная жизнь нервных людей, когда чувствительность страшно раздражена, а умственные способности тупы и спят. Нас давила смертельная тяжесть. Она распространялась на наши члены, на мебель комнаты, на рюмки, из которых мы пили; и всё, казалось, было подавлено и охвачено унынием, всё, за исключением света семи ламп, освещавших наше пиршество. Свет тянулся длинными языками, бледными и неподвижными. А круглый стол из черного дерева, за которым мы сидели, лампы освещали так ярко, что он блестел, как зеркало, и мы все видели в нем отражение наших бледных лиц и беспокойный блеск наших мрачных глаз. И при всем том мы хохотали и веселились по-своему – истерически; и пели песни Анакреона, и много пили, хотя красный цвет вина напоминал нам кровь. В комнате было еще восьмое лицо – юный Зоил. Он лежал мертвый и вытянутый. Увы! он не разделял нашего пиршества, за исключением разве его лица, искаженного чумой, и глаз, в которых смерть не погасила еще огня чумы и которые принимали настолько участия в нашем веселье, насколько могут принимать участие покойники в веселье людей, которые должны умереть. И хотя я, Оинос, чувствовал, что взоры покойника устремлены на меня, но я старался не понимать горечи их выражения и, упорно смотрясь в поверхность стола, продолжал громко и звучно петь. Но постепенно песня моя смолкала, а эхо, уносясь к черным драпировкам, сделалось слабее, менее ясно и, наконец, замерло. И вот на этих драпировках, в которых замер звук песни, появилась тень, – мрачная, неопределенная, как тень, падающая при низкой луне от фигуры человека; но это была тень не человека, не бога, никого другого. Трепещущая между драпировками, она остановилась – прямая и ясная – на поверхности чугунной двери. Тень не имела никакой формы; она стояла в чугунной громадной двери неподвижно и не говоря ни слова. Дверь находилась в ногах покойного Зоила. Мы, семь товарищей, увидав тень, выступившую из драпировок, не посмели поднять на нее глаз и сидели, опустив головы, и смотрели в зеркало стола. Наконец, я, Оинос, решился произнести несколько слов шепотом и спросил тень, где она живет и как ее зовут. Тень отвечала:


– Я – тень и живу около катакомб Птолемея, подле мрачных долин, окаймляющих нечистую Харонову реку!


И все мы семеро вскочили от ужаса, и стояли дрожащие, растерянные. Звук голоса тени – не был звуком одного голоса, он был звуком многих, и этот голос, достигая до нашего слуха, напомнил нам тысячи и тысячи исчезнувших друзей!


Эдгар Аллан По

Показать полностью
37

Сфинкс

Сфинкс Эдгар Аллан По, Рассказ, Литература, Крипота, Длиннопост

В ту пору, когда Нью-Йорк посетила свирепая эпидемия холеры, один мой родственник пригласил меня пожить недели две в его уединенном, комфортабельном коттедже на берегу реки Гудзон. Здесь к нашим услугам были все возможности для летнего отдыха; прогулки по лесам, занятия живописью, катание на лодке, рыбная ловля, купание, музыка и книги изрядно скрасили бы наш досуг, если б не ужасные известия, которые всякое утро приходили из многолюдного города. Не проходило и дня, чтобы мы не узнали о болезни того или другого знакомого. А бедствие все разрасталось, и вскоре мы стали повседневно ожидать смерти кого-нибудь из друзей. Дошло до того, что, едва завидя почтальона, мы содрогались. В самом ветре, когда он дул с юга, нам чудилось смрадное дыхание смерти. Мысль об этом леденила мне душу. Я не мог говорить, не мог думать ни о чем другом и даже во сне лишился покоя. Хозяин дома был по природе менее впечатлителен и, хотя сам не на шутку упал духом, всеми силами старался меня ободрить. Его серьезный, философский ум был чужд беспочвенных фантазий. Разумеется, действительные несчастья удручали его, но он не знал страха пред их зловещими призраками.


Однако его усилия рассеять мою болезненную мрачность оказались тщетны, и главной причиной тому были книги, которые я отыскал в его библиотеке. Книги эти были такого рода, что семена наследственных суеверий, сокрытые в моей душе, дали быстрые всходы. Я читал их без ведома моего друга, и он часто не мог понять, что же так сильно влияет на мое воображение.


Излюбленной темой разговора были для меня народные приметы - истинность их я готов был в то время доказывать чуть ли не с пеной у рта. Мы вели на эту тему долгие и горячие споры; мой друг утверждал, что все это лишь пустые суеверия, я же возражал, что предчувствия, возникающие в народе совершенно непроизвольно - то есть без какого-либо определенного повода, - обязательно содержат в себе зерно истины и, несомненно, заслуживают внимания.


Надо сказать, что вскоре после приезда со мной произошел случай, столь необъяснимый и зловещий, что вполне простительно было счесть его за дурную примету. Он поверг меня в такой беспредельный ужас и смятение, что лишь много дней спустя я решился рассказать об этом случае своему другу.


На исходе знойного дня я сидел с книгой у открытого окна, из которого открывался прекрасный вид на берега реки и на склон дальнего холма, почти безлесный после сильного оползня. Я давно уже забыл о книге и мысленно перенесся в город, погруженный в скорбь и отчаянье. Подняв глаза, я рассеянно скользнул взглядом по обнаженному склону холма и увидел там нечто невероятное - какое-то мерзкое чудовище быстро спускалось с вершины и вскоре исчезло в густом лесу у подножья. При виде этой твари я подумал, что сошел с ума, - и уж, во всяком случае, не поверил своим глазам, - а потому прошло порядочно времени, прежде чем мне удалось убедить себя, что я не повредился в рассудке и все это не было сном. Боюсь, однако, что, когда я опишу чудовище (я видел его совершенно явственно и без помехи наблюдал, пока оно спускалось с холма), у читателей возникнет еще более сомнений, чем у меня самого.


Я прикинул на глаз величину чудовища, соразмерив его с толщиной вековых деревьев, меж которыми оно совершало свой путь, - тех немногих лесных великанов, каких пощадил оползень, - и убедился, что оно несравненно превосходит все существующие линейные корабли. Сравнение с линейным кораблем напрашивается само собой - корпус любого из наших семидесятичетырехпушечных судов может дать зримое представление о форме чудовища. Пасть его была расположена на конце хобота длиной футов в шестьдесят или семьдесят и толщиной едва ли не с туловище слона. Основание хобота сплошь заросло черной, косматой шерстью - столько шерсти не настричь и с двух десятков буйволов; из нее, загибаясь вниз и в стороны, торчали два сверкающих клыка, похожих на кабаньи, но неизмеримо более длинных. По обе стороны от хобота, параллельно ему, выступали вперед громадные отростки длиной футов в тридцать, а то и сорок, похожие на кристально-прозрачные призмы безупречной формы - они во всем великолепии отражали закат. Туловище напоминало клин, острием обращенный к земле. С боков распростерлись одна над другой две пары крыльев - размахом в добрую сотню ярдов, - густо усеянные металлической чешуей; каждая чешуйчатая пластина имела в поперечнике футов десять или двадцать. Мне показалось, что верхние и нижние крылья скованы тяжелой цепью. Но всего поразительней и ужасней было изображение Черепа едва ли не во всю грудь, так отчетливо выделявшееся в ослепительном свете на темном туловище, словно оно было выписано кистью художника. Когда я в ужасе и удивлении разглядывал это страшилище, и в особенности его грудь, с предчувствием близкой беды, которое не могли заглушить никакие доводы рассудка, огромная пасть на конце хобота вдруг разверзлась и исторгла звук, столь громкий и неизъяснимо горестный, что он сокрушил мое сердце, как похоронный звон, и когда чудовище исчезло у подножия холма, я без чувств рухнул на пол.


Едва я опомнился, первой моей мыслью было поделиться с другом всем, что я видел и слышал, - но какое-то необъяснимое чувство отвращения заставило меня промолчать.

Лишь дня три или четыре спустя, под вечер, нам случилось быть вдвоем в той самой комнате, откуда я видел призрак, - я опять сидел в кресле у окна, а мой друг прилег на диване. Совпадение места и времени побудило меня рассказать ему о необычайном явлении, которое я наблюдал. Он выслушал, не перебивая, - сначала посмеялся от души, потом стал необычайно серьезен, словно убедился в моем безумии. В этот миг я снова явственно увидел чудовище и с криком ужаса указал на него другу. Он стал пристально вглядываться, но сказал, что ничего не видит, хотя я подробно описал весь путь зверя, спускавшегося по обнаженному склону холма.


Теперь я пришел в совершеннейший ужас, решив, что видение предвещает либо мою смерть, либо, еще того страшней, надвигающееся помешательство. В отчаянье я откинулся на спинку кресла и закрыл лицо руками. Когда я опустил руки, призрак уже исчез.


Однако к хозяину дома вернулось его хладнокровие, и он принялся обстоятельно расспрашивать меня, как выглядело это невероятное существо. Когда я ответил на все его вопросы, он глубоко вздохнул, словно сбросив с души тяжкое бремя, и с невозмутимостью, которая показалась мне бесчеловечной, возобновил прерванный разговор об отвлеченных философских материях. Помнится, между прочим, он настоятельно подчеркивал ту мысль, что ошибки в исследованиях обычно проистекают из свойственной человеческому разуму склонности недооценивать или же преувеличивать значение исследуемого предмета из-за неверного определения его удаленности от нас.


- Так, например, - сказал он, - чтобы правильно оценить то влияние, которое может иметь на человечество всеобщая и подлинная демократия, необходимо учесть, насколько удалена от нас та эпоха, в которую это возможно осуществить. Но сумеете ли вы назвать хоть одно сочинение о государстве, где автор уделял бы этой стороне вопроса хоть сколько-нибудь внимания?


Помолчав немного, он подошел к книжному шкафу и взял с полки начальный курс «Естественной истории». Затем он попросил меня поменяться с ним местами, чтобы ему легче было читать мелкий шрифт, сел в кресло у окна и, открыв книгу, продолжал разговор в том же тоне.


- Если бы вы не описали чудовище во всех подробностях, - сказал он, - я попросту не мог бы объяснить, что это было. Но позвольте для начала прочитать вам из школьного учебника описание одного из представителей рода сфинксов, - семейство бражников, отряд чешуекрылых, класс насекомых. Вот что здесь сказано:

«Две пары перепончатых крыльев усеяны мелкими цветными чешуйками с металлическим отливом; ротовые органы имеют вид спирально закрученного хоботка, образованного удлиненными челюстями, причем по бокам от него находятся недоразвитые челюстные придатки и ворсистые щупики; верхние крылья сцеплены с нижними посредством жестких щетинок; усики имеют продолговатую, призматическую форму; брюшко заострено книзу. Сфинкс вида Мертвая голова внушает простонародью суеверный ужас своим тоскливым писком, а также эмблемой смерти на грудном покрове».


Тут он закрыл книгу и подался вперед, старательно приняв то самое положение, в каком сидел я, когда увидел «чудовище».


- Ага, вот она где! - тотчас воскликнул он. - Опять лезет на холм, и должен признать, что вид у него престранный. Но оно отнюдь не так огромно и не так удалено отсюда, как вам почудилось: дело в том, что оно взбирается по паутинке, которую соткал за окном паук, и, сколько я могу судить, имеет в длину не более одной шестнадцатой дюйма, да и расстояние от него до моего глаза никак не более одной шестнадцатой дюйма.


Эдгар Аллан По

Показать полностью
86

Карлик Храброе Сердце

Карлик Храброе Сердце Карлики, История, Длиннопост, Средневековье

С древних времен при королевских дворах для развлечения монархов и царедворцев держали карликов.


В 1619 году в английском церемониальном городке Окем, графства Ратленд родился «мальчик с пальчик» Джеффри Хадсон.


В 9 лет 46-сантиметровый маленький человечек поступил на службу к герцогине Букингемской.


Однажды хозяйка устроила прием для печально знаменитого короля Карла I и его супруги Генриетты Марии Французской. В разгар гуляний перед королевской четой поставили великолепный торт, и когда король приказал начать раздавать гостям лакомство, внезапно из белоснежной сказочной конструкции выскочил маленький человечек, облаченный в рыцарские доспехи.


Королеве настолько понравился миниатюрный рыцарь, что она упросила хозяйку дворца подарить ей его. Так Джеффри Хадсон оказался в королевском дворце.


Королева была без ума от своего маленького пажа, и зачастую поручала ему задания деликатного свойства. Например, в 1630 году она послала Хадсона в Париж за лучшей французской акушеркой. На обратном пути корабль, на котором возвращался Джеффри, захватили фламандские пираты и отогнали фрегат в порт Дюнкерк. Хадсон выкупил корабль, команду, себя и своих спутников за 2500 фунтов стерлингов. Пираты были потрясены, как маленький человечек торговался за каждый казенный фунт.


В 1637 году в дни войны за независимость Нидерландов от испанского владычества, во время осады Бреды он находился подле герцогов Уорика и Нортгемтона.


В июне 1644 года в круговерти английской революции Хадсон сопроводил королеву в последнюю свободную английскую крепость Пенденнис, а оттуда вывез госпожу в Париж.


Маленький по росту и великан по духу Джеффри Хадсон никогда не был трусом.

В 1649 году получив в Париже личное оскорбление, он вызвал на дуэль некоего Крофтса. Его высокий противник ради забавы пришел на поединок с клистирной трубкой. Перед смертью он успел подумать: «Неужели карлики могут так метко стрелять».


Госпожа сумела договорится о замене ему срока заключения за убийство во время дуэли на изгнание из Франции.


Корабль, на котором он отплыл из Марселя, захватили турецкие пираты, и Хадсона на алжирском невольничьем рынке продали в рабство. Он вернулся в Англию только в 1658 году. После реставрации монархии Джеффри попытался вновь стать придворным, но в 1679 году его заподозрили в участии в «Папистском заговоре» и бросили в тюрьму Гейтхауз.


В 1680 году узника освободили и назначили персональную пенсию из личных средства английского монарха Карла II.


Герой Джеффри Хадсон чем-то похожий на Тириона Ланистера из «Игры престолов» умер в 1682 году.


Отсюда

Показать полностью
106

Душа горца

Душа горца Летчики, История, Вторая мировая война, Длиннопост, Рассказ

В сумерки, когда белесый туман укрывает студеные воды Баксана, истребители возвращаются на базу из последнего дневного полета. Они пересекают пологие склоны безымянной степной балки, огибают ореховую рощу и устремляются на юг, туда, где легли богатые пастбища горной Кабарды. Они идут высоко над землей, осторожно озираясь, словно зоркие степные птицы, готовые встретить врага.


И когда ровную гладь лугов рассекает тонкое лезвие горной реки, от стаи отваливает самолет и уходит на юго-запад, где раскинулось у скрещения трех дорог большое кабардинское селение. Самолет влетает в пределы селения, - стремительный, неудержимый, и люди обращают к нему свои лица, едва успев вымолвить одно слово:


- Кубати!


А вечерами, когда черное небо, словно полог бурки, укрывает селение, кабардинцы рассказывают:


- Кубати - наш земляк. Он был учителем в здешней школе. Он учил наших детей русской истории. А сейчас Кубати - летчик. Очень большой летчик. Сталин дал ему три ордена.


А тем временем самолет Кубати покинул земли Кабарды, вошел в пределы Северной Осетии и мчался к подножию Кавказского хребта, туда, где раскинулся горный аэродром…


Прошла ночь…


А едва наметился рассвет, на аэродроме началась горячая боевая работа. Сегодня в полночь в штабе был получен боевой приказ. В терских степях, у излучины небольшой реки, немцы создали крупную авиационную базу. Необходимо было взять ее под удар. Но прежде чем нанести его, генерал созвал руководящий состав полков. Вместе с другими был вызван и командир эскадрильи старший лейтенант Кубати Карданов.


Прославленный кабардинец оказался человеком невысокого роста, лет 24-25, с чуточку сутуловатой фигурой. Лицо его, на первый взгляд, было мало выразительно, и только глаза, глубокие, бархатисто-черные, выдавали большую внутреннюю силу. Он говорил на хорошем русском языке, но держался как-то несмело. Казалось, что внимание, которое оказывали ему здесь, внушало ему робость. В конце совещания генерал огласил план операции. В нем коротко было сказано: «Ударную группу поведет Карданов».


Эскадрилья Карданова первой покинула аэродром. В воздухе к ней подошли три группы сопровождающих истребителей. Вся эта группа еще раз прошла над аэродромом и легла на курс.

Самолеты ушли, и на аэродроме наступили минуты ожидания. Все, кто остался на земле, собрались у входа в степной шалаш, где помещался штаб полка. Беседа коснулась Кубати. Говорил летчик капитан Середа - один из боевых друзей Карданова. Середа рассказал, что Карданов служит в полку с первого дня войны. У Карданова уже свыше 500 боевых вылетов. Он сбил 15 немецких самолетов, уничтожил полторы сотни автомашин, до двадцати орудий. Правительство наградило его двумя орденами Ленина и орденом Красного Знамени.


Потом разговор коснулся личных качеств Кубати. Середа говорил, что это храбрый и вместе с тем умный командир, обладающий большим чувством такта. Из многообразной боевой работы, которую приходится повседневно вести летчику-истребителю, Кубати больше всего любит штурмовые налеты. Штурмовки с их удалью и стремительностью ближе всего сердцу горца. Кубати горячо любит Кабарду, глубоко предан ей. Иногда путь боевой машины Кубати лежит над родным селением, и он делает круг над ним. Как-то командир полка спросил Кубати, почему он так поступает. Летчик сказал тогда, показывая в сторону кабардинских степей: «Я хочу, чтобы меня видели там. Пусть знают, что в это тяжелое время Карданов с ними».


Время шло. По всем расчетам летчики должны были уже возвращаться на аэродром, но их все не было. Значит, что-то произошло с ними в пути. Середа поднялся и ушел в шалаш. Он позвонил на командный пункт и попросил сообщить, что известно о летчиках. Потом капитан возвратился. Некоторое время он сидел молча, устремив глаза вперед, где освобождались от утренней дымки горы. Потом сказал:


- Видите вон ту гору с ярко-синими склонами? Там наши летчики ведут бой.


Вновь наступило молчание. Оно продолжалось до тех пор, пока в воздухе не раздался рокот моторов. Наши самолеты возвращались.


Небо теперь было безоблачно, и на его светло-голубом фоне темные черточки самолетов обозначались все четче. Мы пересчитали их: недоставало одной машины. Они уже подошли вплотную к аэродрому, а одной машины все не было. Они пошли на посадку. Вот первый упруго коснулся земли. Совершив небольшую пробежку, он развернулся и направился к стоянке. Летчик выключил мотор, выпрыгнул из самолета, бросил короткий взгляд в небо. Потом быстро зашагал возле машины, изредка останавливаясь и нервно поглаживая обшивку вздрагивающей ладонью. Казалось, он еще весь во власти только что происходивших событий, и высокое волнение боя еще не улеглось в нем. К нему подбежали те, кто находился на этой стороне аэродрома.


- Как бой?


Летчик сдвинул шлем на затылок и неторопливо ответил:


- Сбили одиннадцать… Потеряли одного…


На минуту он осекся, потупил взор.


- Кого потеряли?


Он назвал фамилию погибшего. Это был бывалый воздушный боец. Все опустили головы. Кто-то тяжело вздохнул и снял с головы пилотку. Летчик тоже снял свой шлем и угрюмо оглядел всех. Русые пряди его волос шевельнул ветер.


Летчик теперь обратил взгляд на аэродром, и все посмотрели туда. С дальней окраины аэродрома сюда шел человек. Он медленно шел по зеленовато-пепельному полю аэродрома, тяжело передвигая ноги, словно пересекал течение быстрой реки. Это был Кубати. Он прошел поодаль, не проронив ни слова, достиг края летного поля и лег в сухую сентябрьскую траву, бросив подле себя планшет и шлем и припав всем телом к земле.


Летчик посмотрел на Кубати, и глаза его вновь загорелись огнем боевой тревоги, ожесточающей сердце. И он стал говорить об отгремевшем воздушном бое:


- До цели оставались минуты лету. Я приготовился принять сигнал: «Стройся в кильватер - атака!» Вдруг впереди по курсу обозначилось облако, и из него вывалились «Мессершмитты». Они с хода атаковали нашего ведущего. Снаряд попал в радиатор. Самолет качнулся дважды, как человек, потерявший равновесие, и рухнул. Самой тяжелой в этом бою была первая минута после гибели ведущего…


На мгновение он умолк, как будто вспоминая детали трудного боя, посмотрел на лесистые склоны гор, озаренные уходившим на запад солнцем, и продолжал ровным, спокойным голосом:


- Потом вперед вырвался Карданов со своей группой. Он с хода предложил немцам бой на виражах, и немцы приняли бой. Карданов пошел на хитрость. Усиливая темп боя, он сковал противника, взял весь его огонь на себя, отвлек внимание немцев от нашей первой группы. Он дал время подойти остальным сопровождающим бипланам и заставил их бить по немцам, которые вплелись в наш строй.


Темп боя все нарастал. Дымные трассы гибнущих немецких самолетов исчертили небо. И когда, казалось, бой достиг высшего ожесточения, Кубати разомкнул кольцо и повел свою группу на юг. За ней последовали бипланы. Победа осталась за нашими летчиками.


В предвечерние сумерки, когда горы оделись густыми тенями и далекая вершина Казбека окрасилась в нежно-розоватые тона, - в моздокской степи, у самой линии фронта, летчики предавали земле тело погибшего товарища. И, казалось, что вместе с вечерней темью глубокая печаль легла на равнины Северного Кавказа - на всю степь у рубежа обороны, и на подножье Кавказского хребта, и на просторное поле аэродрома. Смолк рокот моторов, прекратили свой бег самолеты, и люди остановились, обнажив головы. В памятный этот час Кубати Карданов прошел с одного конца летного поля в другой, сел в свою машину и поднялся в воздух. Трижды его машина прогудела над вечерней, остывающей землей, словно Кубати отдавал салют незабвенному другу.


С.Дангулов

«Красная звезда» №249

22 октября 1942 года

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!