В Москве в конце октября уйдет с молотка анкета, которую Виктор Цой заполнял при вступлении в Ленинградский рок-клуб. Ее планируют продать не меньше, чем за миллион рублей. Перед этим были проданы паспорт и записная книжка музыканта и это вызвало недовольство в среде поклонников.
Музыкант первого состава группы «Кино», режиссер Алексей Рыбин рассказал корреспонденту «Росбалта» о том, как нужно поступить с вещами Цоя, пропаганде, упадке культуры и отношении к черной комедии на тему блокады.
— Паспорт лидера группы «Кино» продали за 9 млн рублей, а записную книжку — за 3 млн рублей. Вещи музыкантов продают во всем мире, но эта ситуация вызвала волну возмущения. С чем это связано?
— Я считаю, что эти вещи должны принадлежать семье Виктора Цоя, отцу и сыну. До меня дошли слухи, что продавец хочет какие-то деньги им перечислить. Это было бы очень хорошо. Это все, что я могу по этому поводу сказать.
— Недавно на торги выставили еще и анкету — ту, что Цой заполнял для вступления в Ленинградский рок-клуб. И сейчас ведутся споры о ее подлинности.
— Я не знаю, что это за анкета. Мы вступали в рок-клуб втроем — Виктор, я и Олег Валинский как группа «Гарин и Гиперболоиды». И я не помню, чтобы мы какие-то анкеты заполняли. Прошли прослушивание в рок-клубе, было обсуждение, и нас приняли.
— Вы отказались, чтобы ваше имя упоминалось в фильме Кирилла Серебренникова «Лето». А со сценарием Алексея Учителя — он тоже снимает фильм о Цое — вы знакомы?
— Это еще более чудовищно, чем «Лето». Не буду вдаваться в подробности, но это вообще за гранью добра и зла находится.
Я в этом фильме не фигурирую. Скажу больше — там и Цоя нет как персонажа. Фильм непонятно о чем. Я боюсь, что сам Алексей Учитель не ответит на вопрос, о чем этот фильм.
— Александр Цой говорил, что в фильме «Лето» хорошо передана атмосфера того времени, но это фильм не о Цое.
— Я вообще не хочу комментировать этот фильм. Саша сказал совершенно правильно: «Меня там не было, я ничего этого не знаю, а кино мне понравилось» (ранее Алексей Рыбин назвал фильм «Лето» «невыносимо скучной картиной» — «Росбалт»).
— А как обстоят дела с вашим фильмом о Цое?
— Мы провели большие пробы. Вопрос с финансированием надеемся решить за месяц. Если все получится, то еще минимум четыре месяца уйдет на подготовку и можно будет начать съемки. Сколько они займут — не знаю, зависит от времени года. У нас четыре сезона будут показаны в фильме, поэтому нужно захватить лето и зиму — в кино всего два времени года, весна и осень подразумеваются. На съемки уйдет год, еще какое-то время — на пост-продакшн. Фильм выйдет не раньше 2020 года.
— О каком периоде творчества Цоя ваш фильм?
— Обо всем — от начала образования группы «Кино» и до конца.
— В одном интервью вы говорили, что Цой не был революционером. А вы как относитесь к происходящему в стране?
— Я вне политики, как всегда мы все были. Мне так интереснее. Я не хочу ходить строем ни с кем и ни на чьей стороне.
— А если говорить о том, что происходит в нашем городе…. Взять, к примеру, расширение музея Достоевского — рядом хотят построить стеклянный «куб».
— Я надеюсь, что до этого не дойдет… Вообще в России отношение к музеям чудовищное, они все умирают. Само понятие ликвидируется. В музее-квартире Некрасова ничего вообще не осталось от истории Некрасова, от истории литературы, от Писарева, Белинского. Люди приходят на экскурсии, а им рассказывают, какие сериалы снимались в этих интерьерах. В этом смысле музей перестает существовать. Осталось одно название.
Музей-квартира Пушкина — та же самая история, это только вывеска. Ничего от экспозиции, которая была сделана много лет назад, не осталось.
— Можно ли как-то повлиять на эту ситуацию?
— Никак нельзя, только время излечит, может быть. Музейные деятели считают, что так лучше. Как я могу повлиять на решение министерства? Никак.
— Вы сейчас занимаетесь киносъемками. Как с кинематографом в Северной столице обстоят дела?
— Кинематографа в Петербурге нет. Из Петербурга все уехали в Москву.
— А киностудия Ленфильм?
— Ленфильм стоит. Мы там сидим, и много кто еще. Иногда на студии занимаются сериалами, иногда снимают кино, но очень мало.
— Почему с кино так получилось?
— А почему с музеями? Это зависит не только от министра культуры, от всех министров. Кино — это часть общей культурной жизни, а культурная жизнь — это часть жизни в нашей стране.
Я в последние два года езжу по фестивалям с нашим фильмом «Скоро все кончится». На фестивалях показывают много отечественных интересных картин, но ни одна из них не выходит в прокат. Потому что они не приносят прибыли. Русский зритель вообще отвык ходить на отечественное кино. Ходят на комедии КВНовские, а умного кино практически нет.
— Власти пытаются как-то преломить эту ситуацию — насильственно. Влияют на прокатную политику. Откладывают зарубежные премьеры.
— Это не поможет. Лучше бы власти пытались помогать режиссерам, которые снимают хорошее кино. Пусть не сразу, но со временем что-то бы наладилось.
— Сейчас обсуждают картину «Праздник» Красовского — черную комедию о блокаде. Очень много споров о том, уместно ли такое изображение блокады. А вы как считаете?
— С одной стороны, для искусства запретных тем нет. Как только появляются запретные темы — все, надо бежать. С другой стороны, я не верю, что из этой затеи что-то получится. В искусстве главное — правда в широком смысле этого слова. Человек должен верить, сопереживать произведению искусства. А эта история, я боюсь, абсолютно далека от правды.
— Красовский в интервью приводил документальные свидетельства. О ромовых бабах для работников Смольного и Даниил Гранин писал.
— Таких свидетельств при современном развитии печатного дела на Западе, как писали Ильф и Петров, можно наделать, сколько хотите. Никакие это не свидетельства.
Во-первых, я не верю в подлинность этих документов, это все фальшивка.
Во-вторых, документ всегда существует в контексте. Документ — листок с печатью. Это кино про документ или про что? Будет очередной плевок в людей, про которых авторы ничего не знают и знать не хотят.
— Вы довольно уверенно говорите, что документы, которые цитировали исследователи — это ложь. Вы сами изучали этот вопрос?
— Я живу давно. У меня есть здравый смысл, я много читал, общался с людьми и с этими, и с теми, и с начальниками, и с министрами. Я могу смоделировать картину — как это было, что происходило. Да, Жданов жил не так, как учительница на Петроградской стороне. А почему он должен жить, как учительница на Петроградской стороне, если он отвечает за город и за область? Почему он должен жить так же и топить печку дровами?
Когда читаешь документы в освещении этих людей, создается ощущение, что в Смольном не занимались вообще ничем, кроме как пожирали шоколад, ромовые бабы и пили портвейн. Да ничего этого не было — люди с утра до ночи работали, не спали, не ели, не пили. Иногда ели — да, им привозили. Но он же не снимет фильм о том, что в доме ученых был ресторан для ученых, которых поддерживала власть? Во время блокады они получали талоны и был ресторан с усиленным питанием для работников искусств. Это была прямая поддержка государства для людей, которые несли заряд для культуры, знаний, чтобы страна дальше двигалась.
— А вы готовы были бы снять такой фильм?
— Да, хотя я вообще про войну не люблю ни снимать, ни смотреть. Но такие общечеловеческие вещи я бы с удовольствием снял. Про то, что работала Консерватория в блокадном Ленинграде — с сентября. Начали посещать занятия студенты. Профессоров кормили… Тем очень много. А про то, что Жданов жрал ромовые бабы, я с 1988 года читаю в журнале «Огонек».
— Но фотографии ромовых баб в блокадном Ленинграде были сделаны фотографом ТАССа…
— Если эти фотографии подлинные — важен контекст. Положи на стол ромовую бабу и посади Жданова, а потом напиши, что он с утра до ночи обжирается ромовыми бабами вместо того, чтобы спасать город. Я не верю. Мне 57 лет. Что мне рассказывать сказки, как живут люди в Смольном? Люди работают с утра до ночи. Плохие они, хорошие ли… Но они не обжираются с утра до ночи шоколадом, они еще иногда и работают.
— Вам комфортно работать в Петербурге?
— Комфортнее, чем в Москве. Москва очень провинциальный город. В столице мне трудно найти общий язык с людьми. Меня на пресс-конференции на «Кинотавре» спрашивают: «А как вы планируете прокат этой картины». — «Я никак не планирую». — «А чувствуете ли вы ответственность за отснятый материал»? — «Нет». А что я должен ответить? Я не прокатчик — откуда я знаю, какой там будет прокат и будет ли вообще? А они все про «успех». В их понимании «успех» — это большое количество денег. Жизнь и смерть Пушкина им в пример приводить бессмысленно, они не в курсе. Я себя не равняю с Пушкиным, но успех в творчестве и деньги — это разные вещи.
— На этой пресс-конференции, когда вы представляли свой фильм «Скоро все кончится», вас обвиняли в пропагандизме.
— Это кино о том, как ужасна пропаганда, что она делает с людьми, а журналист говорит, что вы занимаетесь пропагандой. О чем мне с ней говорить? У них в голове только деньги, прокат, то, что она называет успех. Поэтому я в Москве и не живу.
— Кстати, о пропаганде. Можете сравнивать то, что было в СССР и что происходит сейчас? Нет ли у вас ощущения, что советская риторика возвращается?
— Сейчас лучше, чем было в СССР, но хуже, чем 10 лет назад. Ничто не повторяется, и такого, как в СССР, не будет. В Советском Союзе в пропаганде работали люди очень образованные, говорившие на хорошем русском языке, в отличие от тех уродцев, которых я вижу по телевидению и которые не могут двух слов связать. В каждой фразе жаргонизмы, сленг. Абсолютное быдло с экранов телевизоров рассуждает о высоких материях — об экономике, о религии, о политике. В Советском Союзе люди были образованные, профессионалы. Поэтому пропаганда была более действенна, чем нынешняя. В СССР все верили пропаганде.
— Вы тоже?
— Ну, нас было 0,000001%. На это можно не обращать внимания. Мы жили вообще в отдельном мирке. Мы — это такая статистическая погрешность.
Беседовала Антонида Пашинина
http://www.rosbalt.ru/piter/2018/10/20/1740188.html
