Анна не хотела скрывать свои чувства. Насколько она знала, Диман Джонсон тоже этого не хотел. За последние недели их отношения изменились, и они не знали, как и когда об этом сообщить. «Это твоя семья. Тебе решать», — сказала она ему, готовясь к встрече с его матерью и старшим братом.
Когда Анна подъехала к его дому на День Поминовения в 2011 году, то не знала, чем Диман Джонсон хотел заниматься. Брат Джонсона, Уэсли, работал в саду, и она направилась сразу в дом, чтобы поговорить с Диманом и его матерью. За обеденным столом они немного поболтали о планах Димана на будущее: поступление в школу и получение собственной квартиры. Затем вернулся Уэсли, и их беседа прервалась. Анна взяла Димана за руку.
«Нам нужно вам кое-что сказать», — объявили они. — «Мы влюблены друг в друга».
«В каком смысле, влюблены?» — спросила Р., резко побледнев.
По словам Уэсли, она была так бледна и слаба, как «Цезарь, когда обнаружил предательство Брута». У него же самого скрутило живот. Ему стало не по себе не от того, что Анне 41 год, а Диману — 30, не от того, что Анна белая, а Диман черный — даже не от того, что у Анны был муж и двое детей, а Диман никогда ни с кем не встречался.
То, что его так расстроило, то, что послужило началом последующей ссоре, уголовному преследованию и гражданскому иску в миллион долларов — это тот факт, что Анна может говорить, а Диман — нет. Анна была преподавателем этики Рутгерского Университета в Ньюмарке, а умственные способности Димана штат оценил на уровне годовалого ребенка.
Анна с такой оценкой не согласна. Она не отрицает, что Диман физически не полноценен. Но этого никто не может отрицать. Из-за церебрального паралича он подвержен мышечным спазмам лица, шеи, туловища, рук и кистей. Она признает, что ему трудно долго оставаться в одной позе, что из-за мышечных сокращений его пальцы сжимаются в беспомощный шар и скручивается позвоночник. Как и все, она понимает, что у него есть трудности со зрительным контактом и фиксацией взгляда на объекте.
Она знает, что он носит памперсы, не может самостоятельно одеваться, что он может ходить, лишь если кто-то поддерживает его, и что в противном случае он оказывается на полу. Она осознает, что Диман кричит, когда расстроен, и верещит, когда взволнован, и что он не может контролировать голосовые связки. Анна понимает, что даже сейчас, в свои 35 лет, Диман не может сказать ни слова.
Но она ставит под сомнение вторую половину диагноза Димана: что он не просто болен параличом, но что у него еще и очень низкий уровень IQ. В 2004 году, за пять лет до того, как Анна встретила Димана, клинический психолог Уэйн Тиллман, который консультирует Бюро опеки Нью-Джерси, обследовал Джонсона.
Он обнаружил, что его нарушения препятствуют любому тестированию интеллекта, но к некоторым выводам все же можно прийти: «его понимание весьма ограниченно», «продолжительность концентрации внимания слишком короткая», «ему недостает познавательной способности, чтобы понимать что-либо и участвовать в принятии решений». Диман не смог выполнить даже базовые, дошкольные задания. Несколько месяцев спустя суд назначил Р. и Уэсли его официальными опекунами.
С момента встречи с Диманом Анна думала, что Тиллман ошибся. Диман не может говорить и держать карандаш, но это двигательные навыки, не умственные, и их отсутствие не означало отсутствие мыслей.
Что если у Димана в голове — маленькая тюрьма, место, где повзрослевшие мысли были заперты его параличом? Тогда, он, разумеется, провалит все стандартные тесты IQ — ведь они созданы для тех, кто умеет устно отвечать на вопросы, читать и писать. Диману нужен был другой способ делиться своими глубоко спрятанными мыслями.
По просьбе семьи Димана Анна начала работать с ним, используя спорный метод, известный как «облегченная коммуникация». Она держала его за руку чуть ниже локтя и сначала помогала показывать на картинки, потом на буквы и, в итоге, на кнопки «Нео» — ручной клавиатуры со встроенным экраном. Держа его за локоть, она помогла ему начать воспроизводить слова после 30 лет молчания.
Уэсли и его мать были в восторге от успехов Димана, но теперь неожиданно отшатнулись. (Ни родственники Димана, ни Анна не согласились давать интервью для этой статьи, все их цитаты и воспоминания взяты из судебных записей и показаний. Мать Р. и брат Уэсли названы по их инициалам и среднему имени для защиты личности Димана, которая не была публично раскрыта во время публикации этой статьи.)
Когда Уэсли обвинил Анну, что она воспользовалась его братом, та не смогла ничего ответить. В конце концов, Диман с ее помощью начал печатать: «Никто никем не воспользовался. Я годами пытался соблазнить Анну, но она отважно сопротивлялась». Затем он напечатал другое сообщение, адресованное Анне: «Поцелуй меня». Уэсли вышел.
Позже, после того, как Уэсли сказал Анне, что она больше не увидит его брата, она начала умолять его по телефону: «Я напишу вам письмо, проколю палец и кровью подпишусь — сделаю что угодно, чтобы убедить вас, что это правда», — обещала она в голосовом сообщении. — «Я уйду от мужа, и построю семью и быт с Диманом».
Но с семьи уже было достаточно. То, что раньше поразило их, словно чудо — голос Димана, открытие его души — теперь было похоже на обман. Позже они скажут властям, что Диман не мог дать согласие на какую-либо любовную интригу, потому что страдает серьезной умственной инвалидностью — с точностью повторяет то, что им всегда говорили психологи.
Его «сообщения», должно быть, были подделкой. В противном случае, если Анна притворялась, она могла использовать Димана для разных целей — в качестве морской свинки для исследования или для продвижения по карьере. Или, как позже скажет Уэсли во время трехнедельного судебного разбирательства о сексуальном насилии: «У нее больная, извращенная фантазия».
Анна никогда не сомневалась в том, что она и Диман влюблены и что его сообщения действительно были написаны им. Даже когда ей предъявили обвинение, казалось, что она больше обеспокоена его судьбой, чем своей.
«Весной 2011 года Димана лишили доступа к его средству коммуникации», — писала она в недавней своей книге. — «Те, кто контролирует его жизнь, снова воспринимают его как человека с серьезной ментальной инвалидностью. Эта глава посвящена ему, в надежде, что однажды восстановится его голос и его свобода». Эту книгу она писала, когда судебное разбирательство только началось.
Марджори Анна Стабблфилд — среднее имя произносится с аристократической «а», как в слове «нирвана» (звук [а] вместо [э] — прим. Newочём). Она носит фамилию бывшего мужа. Раньше она была Марджи Маккеллен. Почетная студентка, воспитанная в иудейских традициях, она выросла в городе Плимут, штат Мичиган, где почти все были белыми. «Я выросла с верой, что на мне лежит ответственность за тиккун олам — исправление мира», — писала Анна в своей книге «Этика вдоль цветного барьера», которая была опубликована в 2005 году.
В старшей школе она начала писать статьи для школьной газеты: одну об однокласснице, которая забеременела, другую — о свободе прессы, с участием школьников Плимута. Обе выиграли Национальную премию.
На втором курсе Анна играла главную роль в городской постановке «Дневник Анны Франк». «Марджори и была Анной Франк», — позже сказал Элиз Мирто, ее коллега по постановке, ставший актером. «Знаете ту известную цитату —‘‘Несмотря ни на что, я все еще верю, что на самом деле все люди в глубине души добры!’’ Это и была Марджори».
Ее родители принимали активное участие в местной политике, были энвайронменталистами, боролись за права женщин. Но делом их жизни были проблемы людей с ограниченными возможностями. У обоих была докторская степень. Ее мать, Сандра Маккленнен, начала работать со слепыми детьми с когнитивными нарушениями еще в 1963 году. Десятки лет она обучала детей с ограниченными возможностями различным социальным навыкам: пожимать руку, разговаривать с незнакомыми людьми, в надежде помочь им выбраться из государственных больниц в специальные общежития.
Анна разделяла этот интерес к инвалидам. В старших классах она выучила шрифт Брайля и язык жестов. Но на первых курсах академии она переключила свое внимание и задачи тиккун олам на другую проблему — борьбу за расовые права.
Получив в 2000 году докторскую степень, она стала известной специалисткой в сфере африканской философии, публиковала работы на тему рас и этики и стала председательницей в Американской философской ассоциации в статусе темнокожего философа — первая и единственная белая, которая достигла такого уровня. «Наш мир в руинах», — писала она в «Этике вдоль цветного барьера». «Верховенство белых — главная причина такого положения дел. И мы не сможем восстановить мир, пока не покончим с этим».
У Анны смешанная семья — у нее двое детей от бывшего мужа Роджера Стабблфилда, темнокожего музыканта (он играет на тубе) и композитора. На протяжении 11 лет она преподавала на факультете Рутгерского Университета в Ньюарке, где учились студенты самых разных рас. Несмотря на всю свою работу на благо афроамериканцев, она боялась попасть в ловушку расизма.
«Даже при благом намерении быть антирасистом, все белые люди слишком часто вторгаются в пространство не-белых или даже разрушают его», — писала она. В том же эссе появляется утверждение, которое могло стать тезисом всей ее карьеры: «Ключевой момент для нас, белых философов — это борьба с ужасами и загадками белых».
«Эти ужасы и загадки», по мнению Анны, сформировали цепь угнетения и притеснения, с которыми она поклялась сражаться. С годами ее миссия, казалось, расширилась и соединилась с миссией ее матери. В 2007 году Анна начала доказывать, что интеллект человека и степень его ментальной инвалидности могли стать средством притеснения в ситуации расовой, гендерной или сексуальной тирании. В конце концов, именно белые элиты создали разные уровни IQ «для рационализации и в качестве инструмента угнетения темнокожих».
После такого поворота в своих исследованиях Анна начала бороться не только с проблемами расовой дискриминации, но и с дискриминацией по признаку трудоспособности.
Если малоимущие черные американцы были самыми уязвимыми членами общества, то малоимущие черные нетрудоспособные люди (такие, как Диман) — рожденные с церебральным параличом, воспитанные матерью-одиночкой, будто бы неспособные общаться — они были самыми уязвимыми из всех уязвимых.
Лишенные голоса и физически, и метафорически, как писала она в 2009 году, они были теми, «кто так далеко отброшен от общества, что большинство из нас, вне зависимости от расы, даже не замечают, что их уже будто нет на Земле».
К моменту публикации этой работы Анна уже год работала с Диманом. Это была ее миссия, ее тиккун олам. Она помогала миру восстанавливаться.
Когда брат Димана закончил свою диссертацию, то включил в нее посвящение своей семье: «Мама, я благоговею перед твоей силой и милосердием», — написал он. Уэсли оставил сообщение и для младшего брата: «Диман, ты никогда не перестаешь удивлять меня».
Уэсли окончил школу в 1993 году, после чего поступил в Рутгерский Университет. Он всегда был очень близок со своим младшим братом, которого иногда называл «Малыш Бубба». К моменту, когда Уэсли стал одним из официальных опекунов Димана, он получил степень магистра по истории, а в 2009 году уже работал над диссертацией по философии и учился на одном из курсов Анны.
Однажды во время лекции Анна показала часть документального фильма «Аутизм – это мир». Этот фильм, в котором снялась Джулиана Маргулис, был номинирован на «Оскар». Фильм рассказывал о неговорящей девочке с инвалидностью. Ее IQ оценивали лишь в 29 баллов. Но когда она начала пользоваться методом облегченной коммуникации, то смогла поступить в колледж.
Эта девочка напомнила Уэсли его брата, Димана. И после лекции он обратился к Анне за советом: «Мог бы мой брат научиться пользоваться такой клавиатурой?» Анна сказала, что она посещала трехдневные курсы, обучающие этой технике, и, возможно, сможет помочь.
Вскоре Уэсли привез Димана к Анне в офис в Конклин Холле. Во время подготовки к их встрече Анна вырезала картинки из журналов. «Где изображена плита?» — спросила Анна, разложив четыре карточки с изображениями кухни, спальни, ванной и прачечной. «Пожалуйста, не обижайся», — сразу же добавила она. — «Я думаю, ты знаешь ответы на вопросы».
Диман не смог назвать картинки или показать на них самостоятельно. Анне казалось, что он пытался показать на них, но вдруг замирал и складывал руки. Поэтому она попробовала использовать метод, которому научилась на семинаре.
Она взяла его за локоть, чтобы стабилизировать его руку, и с такой поддержкой он смог показать на кухню. Потом она попросила его показать президента США, и Диман, все так же с ее помощью, указал на фото Барака Обамы. После этого она другой рукой легонько подогнула под свои пальцы его мизинец, безымянный и средний пальцы, как если бы их руки были сплетены, но с торчащим в сторону безымянным пальцем. Она показала ему несколько карточек с буквами, и, наконец, клавиатуру. «Было очевидно, что он знал алфавит и мог составлять по буквам простые слова», — сказала она позже. «Он быстро учился».
Р. отвозила Димана в Рутгерский Университет каждую субботу, а потом попросила Анну провести еще несколько сеансов облегченной коммуникации у нее дома. «Я была в восторге, постоянно спрашивала, получается ли у него что-то», — сказала Р. «Я пыталась сдерживать себя, но Анна сказала, что я отвлекаю его». Получалось, что Анна вынуждена была заставить Р. выйти из комнаты.
Той осенью Р. познакомила с Анной нескольких матерей детей с инвалидностью. Это были ее друзья из группы поддержки, и Р. хотела со всеми поделиться методом облегченной коммуникации. (Одна из них позже начала работать с Анной.) «Я думала, что это лучшая вещь на свете».
Уэсли тоже был полон энтузиазма. Когда он встретился с другими людьми, которые использовали метод облегченной коммуникации, то заметил, что Диман был одним из немногих темнокожих, и что он попал туда без каких-либо привилегий. «Я был горд» — сказал он в суде. — «А кто бы не был?» Его брат был словно Джеки Робинсон (первый темнокожий бейсболист — прим. Newочём) в среде облегченной коммуникации.
Метод, которым Анна пользовалась с Диманом и с несколькими другими людьми, был изобретен около 40 лет назад для помощи девочке с церебральным параличом. Ее звали Энн Макдональд, она родилась в 1961 году. Ее родители владели химчисткой в городе железнодорожников, расположенном в 100 км к северу от австралийского Мельбурна. Энн родилась с серьезными родовыми травмами. На протяжении первого часа своей жизни она даже не могла дышать самостоятельно. В три года у нее диагностировали спастическую квадриплегию с тяжелыми задержками в умственном развитии и отправили в Больницу св. Николая для детей с тяжёлыми формами инвалидности.
Даже в подростковом возрасте Макдональд была настолько маленькой, что помещалась в детскую коляску и весила меньше 13 кг. У нее часто косили глаза, а руки, шея и язык постоянно дергались. Когда Розмари Кроссли (тогда — ассистент в Управлении психическим здоровьем) впервые увидела Макдональд, та была неимоверно истощена и рисовала на полу. Ни у Макдональд, ни у кого-либо еще из детей не было ни игрушек, ни инвалидных кресел, сказала Кроссли, и они не получали никакого образования. «Лишь пол и кроватка», — так вспоминала она это место.
В 1974 году Кроссли отобрала Макдональд и еще семь детей для специальной игровой группы. Она назвала их «beanbaggers» (мешочниками) — большинство из них были настолько физически ослаблены, что могли лишь сидеть в креслах-мешках. Три года спустя она превратила игровую группу в коммуникационное исследование. Она просила детей показывать на предметы, фотографии и слова. Так она нашла для них способ выражать свои базовые потребности. Она начала с Макдональд: «Энни, я думаю, что могу научить тебя говорить». Она вспоминает об этом в мемуарах «Освобождение Анны», которые они с Макдональд написали вместе. «Не ртом… но руками, которыми ты будешь указывать на картинки и вещи».
Проблема заключалась в том, что Макдональд было трудно указывать на что-то. Когда она пыталась шевелить рукой, писала Кроссли, то она «застревала, словно в кроличьем капкане». Иногда она так одергивала руку назад, что ударяла себя по лицу. Кроссли поняла, что Энн нужен был баланс. «Я была словно отзывчивый предмет мебели, я не двигала ее руку, но просто упрощала ее собственные движения».
Такая поддержка в процессе указывания сработала блестяще. Теперь Макдональд могла выбирать словосочетания и формулировать предложения вроде «Дайте книгу, пожалуйста». Спустя всего две недели таких тренировок Кроссли принесла магнитную доску с буквами, чтобы выяснить, может ли Мадональд самостоятельно составлять слова. Меньше чем через неделю Макдональд указала на буквы «I» и «Н», а потом еще на 11, составив «IHATEFATROSIE» («ЯНЕНАВИЖУТОЛСТУЮРОУЗИ»). «Это было первое предложение, которое Анна высказала», — писала Кроссли. — «Она освободила себя».
Месяц спустя Макдональд продемонстрировала свою осведомленность в местной политике. Еще через два месяца она уже умела считать дроби. Все это произошло так быстро, что некоторые коллеги Кроссли начали задумываться, не мог ли ее метод указывания с поддержкой оказаться обманом. Возможно, Кроссли контролировала руки ребенка сама, направляя их на предметы и буквы, подобно тому, как люди двигают указатель на спиритических досках.
У Кроссли были те же сомнения. «Я не знала, манипулировала ли я ей подсознательно и воображала, что движения ее рук, указывающие на буквы и составляющие предложения, на самом деле были лишь случайными подергиваниями».
Но Розмари убедилась, что ее метод сработал, после того, как Макдональд начала произносить слова с другими людьми — и даже вспоминала шутки, которые никто больше не мог знать. Как она смогла выучить так много в такой короткий срок? Она могла освоить азы языка при просмотре телевизора или слушая разговоры медсестер. Она могла научиться арифметике, считая решетки, расположенные по бокам ее детской кроватки.
Когда Макдональд исполнилось 18 лет, она отправилась в суд, чтобы получить право покинуть Больницу св. Николая. Во время судебного процесса ей показали произвольную пару слов — «string» («строка») и «quince» («айва») —, пока Кроссли не было в комнате. После она должна была воспроизвести их с помощью Кроссли. Она написала «string» и «quit». Не совсем точно, но достаточно близко.
Судья принял метод и постановил, что Макдональд имеет право на самостоятельное принятие решений. В своем обращении к прессе сразу после слушания она написала: «Спасибо. Освободите всех, кто до сих пор в заключении!». Макдональд смогла закончить колледж и умерла в возрасте 49 лет.
Философия, которой была проникнута работа Кроссли, постепенно набирала обороты в мире особого образования. В 1984 году (тогда же, когда по книге «Освобождение Анны» был снят фильм) Анна Доннеллан, профессор Висконсинского университета в Мэдисоне, опубликовала манифест о правах людей с ограниченными возможностями.
Ее труд под названием «Критерий наименее опасного допущения» содержал советы учителям, как относиться к детям с инвалидностью. Когда вы предполагаете, что они никогда не смогут жить как взрослые люди, когда вы закрываете их в классы для особенных детей и даете им игрушки, предназначенные для детей младшего возраста, вы превращаете их в жертв заниженных ожиданий. Лучше относиться к каждому ребенку словно у него или нее есть скрытые таланты, предупреждала Доннеллан. Ведь если вы делаете обратное, что будет, если вы не правы?
Предполагаемые способности были базовым принципом в методе Кроссли. Но ее работа не стала широко известна, пока Дуглас Биклен, профессор обучения в Сиракузском Университете, не посетил клинику Кроссли в Мельбурне в 1988 году. Он описал эту поездку — как и следующую, которая состоялась несколькими месяцами позже — в сенсационной статье для The Harvard Educational Review в августе 1990 года.
По словам Биклена, последствия были невероятными. Те, кто были квалифицированы как люди с «низшим» умственным развитием, теперь могли сказать миру, что они существуют. Как писал Биклен, они, наконец, могли произнести: «Мы проявим себя, мы покажем наши творческие способности, когда почувствуем, что нас оценили и поддержали».
С помощью Биклена метод облегченной коммуникации распространился среди центров помощи нетрудоспособным и применялся с чуть ли не религиозным пылом.
В Сиракузах Дуглас основал институт для подготовки учителей, родителей и социальных работников. Среди его первых учеников была Сандра, мать Анны. Когда она услышала о методе, то на ночном поезде отправилась на один из мастер-классов Биклена. После возвращения в Мичиган она попросила Анну снять несколько видео для ее первых уроков.
На пике популярности метода облегченной коммуникации мастер-класс мог привлечь до 1000 людей, как говорит Кристин Эшби, которая теперь возглавляет Институт Биклена. В октябре 1991 года о технике поддержки написали в статье, которая начиналась с истории мальчика из Сиракуз. Его IQ оценивали в 37 баллов, пока он не начал использовать облегченную коммуникацию. Ему аплодировали стоя, когда он закончил школу.
Три месяца спустя журналистка Диана Сойер получила «Эмми» за сюжет об этом методе в телепередаче «Primetime Live» на канале ABC.
«Десятилетиями аутизм был окутан тайной», — говорила она зрителям. — «Он был расстройством, из-за которого дети замыкались внутри себя, оставались одни против целого мира. Однако сегодня вы увидите то, что изменит эту ситуацию. Называйте это чудом. Называйте это пробуждением».
Убедить удалось не всех. Говард Шейн, преподаватель в Медицинской школе Гарварда, специалист по речевым патологиям, был на конференции в Стокгольме летом 1990 года во время выступления Кроссли. К тому моменту он уже 15 лет пытался помочь общаться людям, которые не обладают навыками вербальной коммуникации. Для этого использовались клавиатуры с синтезом речи и другие инструменты — нажимаешь на кнопку, получаешь слово. В Швеции, утверждала Кроссли, сделали колоссальный прорыв, просто взяв людей за плечо или сжав их руку.
«Это просто не совпадало с тем, что я или кто-либо еще делал до этого», — говорит сейчас Шейн. «Или она увидела что-то, что никто не видел, или что-то было не так со мной, ведь я считал людей нетрудоспособными, в то время как, по ее мнению, мне нужно было просто верить, что они способны на что-то». Он фыркнул при словах о презентации Кроссли: «Мы сидели в конце комнаты, я повернулся к моему другу и сказал:
‘‘Это самая сумасшедшая вещь, которую я когда-либо слышал’’. Но потом я спросил: ‘‘Сколько вреда это может причинить?’’ То же я сказал и ей: ‘‘Сколько вреда это может причинить?’’»
Несколько месяцев спустя Шейну поступил первый звонок от районного прокурора. Неговорящая девушка из города Нортгемптон, штат Массачусетс, обвинила кого-то в сексуальном насилии, напечатав это, когда ее руку поддерживали. История оказалась ложью, но это было не единственное обвинение такого рода.
Облегченная коммуникация появилась в США во время истерии вокруг сексуального насилия над детьми. Она подпитывалась специальным методом гипноза, с помощью которого добывались «воспоминания» из подсознания детей. К концу 1994 года 60 пользователей метода облегченной коммуникации заявили о том, что подверглись сексуальному насилию.
По мере того, как количество таких случаев увеличивалось, Шейн и другие люди начали задумываться над тем, насколько можно доверять методу облегченной коммуникации. Когда Бетси Уитон, страдающая аутизмом 16-летняя девушка из штата Мэн, написала, что ее отец «заставляет держать его пенис», Шейна привлекли для экспертной оценки. Он приехал с набором тестов. Сначала он показал Уитон и ее посреднику, тренеру по речи и языку Дженайс Бойтон, набор картинок — туфля, ложка, мячик — и попросил Уитон распознать их.
Во время одного испытания Уитон показывали те же картинки, что и Бойтон. Во время другого ей показывали картинки, которые Бойтон видеть не могла. Вне зависимости от того, что она видела, результаты были одинаковыми — Уитон воспроизводила лишь то, что было на картинках, которые показывали Бойнтон.
После этого Шейн начал спрашивать у Уитон о том, чего Бойтон не знала — цвет машины ее родителей, имена домашних животных. Уитон показывала на доску с буквами с помощью Бойтон, но ее ответы были неправильными. Во время финального теста Шейн отвел Уитон в коридор и показал ей ключи и другие вещи, которые были у него в карманах. Вернувшись в комнату, он попросил ее назвать вещи, которые она видела. При помощи Бойтон, которая поддерживала ее руку, она не смогла назвать вообще ничего.
Результаты этих экспериментов совпадали с опубликованными исследованиями, которые использовали схожий способ контроля — во время теста набирающих на клавиатуре спрашивали о вещах, которые их посредники не знали или не видели. Почти в каждом случае казалось, что сообщения, которые набирали неговорящие люди, не принадлежали им.
Одно из исследований такого типа показало, что из 126 пользователей облегченной коммуникации лишь четверо общались самостоятельно, без влияния посредника. Последующий обзор 19 исследований этого метода, проведенных в 1990 годы, продемонстрировал, что из 183 тестов успешных не было вовсе.
Складывалось впечатление, что технику окончательно развенчали. Профессиональные сообщества ставили под сомнение или осуждали использование этого метода. В конце 1993 года программа «Линия Фронта» выпустила документальный фильм, в котором описали, помимо прочих, историю Бетси Уитон и говорили о том, что облегченная коммуникация — яркое отображение того, что психологи называют идеомоторным эффектом. Он состоит в том, что внешние убеждения человека, его ожидания вызывают у него бессознательное движение: посредники могли управлять процессом печатания, даже если сами этого не знали.
В начале 1994 года на телешоу «60 Минут» провели схожее разоблачение, которое называлось «Меньше, чем чудо». Государственное финансирование этой техники в школах начало сокращаться. Количество посетителей мастер-классов Биклена в Сиракузском Университете тоже резко снизилось.
Даже у истории Анны Макдональд появилось несколько осложняющих факторов. До теста со словами «string» и «quince», благодаря которому она выиграла дело в суде, она подвергалась серии других исследований, результаты которых были неоднозначными и зачастую противоречивыми. Шерил Критчи, внештатный журналист, задокументировала несколько обвинений в насилии, сделанных Макдональд и другими людьми, которым помогала Кроссли. Макдональд написала, что суперинтендант больницы попытался задушить ее подушкой, а другая девушка заявила, что ей в горло силой заливали ядовитую жидкость.
Раз в две недели Диман встречался со Стабблфилд в ее офисе в Конклин Холле. Фото: Джонно Ратман для The New York Times
Негативная реакция на метод облегченной коммуникации «была ужасной», как говорит мать Анны, Сандра, которая до сих пор выступает в роли посредника у некоторых клиентов. Она проверяла обвинение в сексуальном насилии, связанное с методом облегченной коммуникации в Мичигане в 2008 году. Помимо этого в 2005 году она ездила в Австралию, чтобы встретиться с Кроссли и Макдональд. «В начале 1990 годов люди были так вдохновлены, и стольких можно было обучить хоть какой-то коммуникации! Но потом началась противоположная реакция, многие школы запретили использование этого метода и буквально отняли единственную систему коммуникации, которая когда-либо работала с такими детьми».
Диман полтора метра ростом, у него худые руки и ноги, его голова часто непроизвольно дергается. Он постоянно качается из стороны в сторону и ударяется лицом о колени. Его нос выглядит так, будто был сломан несколько раз. Когда он нервничает или расстраивается, то засовывает руки себе в рот и кусает их до крови. В хорошем настроении ему нравится играть с пластиковыми вешалками или ездить к холодильнику за снэком. Диману нравится есть, гулять на улице, смотреть на лампочки на потолке.
Когда Диман сидит за клавиатурой, кажется, что он может сказать многое. Поначалу его сообщения были простыми, и в них были опечатки, но его способности и скорость набора текста на клавиатуре улучшились. В итоге он мог печатать по букве в секунду, и, если Анна угадывала слово до того, как он заканчивал печатать, он нажимал букву «Y» («yes»), чтобы подтвердить.
Анна приносила ему книги для чтения — Майю Энджелоу и других авторов — и обнаружила, что он читает как ученый — по 10 страниц в минуту. (Она листала для него). Они обсуждали возможность его зачисления в GED (программа для проверки знаний школьников, учащихся на дому).
Анна писала матери о прогрессе Димана. Весной 2010 года Сандра спросила, сможет ли Диман написать доклад для дискуссии, которую она организовала на конференции Общества изучения инвалидности в Филадельфии. Обсуждение было посвящено 21 статье Конвенции ООН о правах инвалидов, она говорит о праве на свободу выражения мнений и убеждений. По словам Анны, Диман не был уверен, что справится, но она убедила его, что он должен попробовать.
На протяжении следующих шести недель они вместе работали над его выступлением — одностраничным эссе, которое Диман писал с помощью Анны. В начале июня Диман вместе со своим братом и матерью отправились на конференцию. Там Уэсли прочитал доклад Димана аудитории в 40 человек. «Право на общение — это право на надежду», — говорилось в докладе. «Я прыгаю от радости, зная, что могу говорить, и прошу не преуменьшать ту степень унижения, которую я чувствую, когда люди принимают меня за умственно отсталого».
В Филадельфии Анна и ее мать помогали Диману печатать и познакомили его с другими пользователями облегченной коммуникации. Двое из них, тоже докладчики — Джейкоб Прратт и Хоуп Блок — только что обручились. Уже год они ходили на так называемые «свидания с поддержкой» — флиртуя друг с другом при помощи облегченной коммуникации, планируя свои встречи и обсуждая интимную близость.
