Круг замкнулся)
Показать полностью
1
DmitryKirsanoff
1755 рейтинг
282 подписчика
32 подписки
143 поста
1 в горячем
Как на Пикабу провожают Украину в Европу
Жители Украины теперь могут ездить в Европу без визы. Собственно дело очень хорошее и удобное. Виза это всегда лишний гемор и волокита. А тут - сел и поехал) Разве не сказка? Уверен что со временем Украина полностью интегрируется в Европу и сможет наладить дела внутри страны.
И это очень хорошо! Почему? Ну потому что в Украине живут люди. Много людей. И нет ничего плохого когда люди начинают жить немного лучше, а в жизни страны происходят какие то позитивные события. Меня Российский пропагандистский аппарат так и не смог сломать и заставить ненавидеть украинцев просто за то, что они украинцы. Я всегда знал что в украине как и в любой другой стране есть люди плохие и люди хорошие. Это нормально. Поэтому я отношусь к ним так же как и к любым людям на земле, и желаю всего самого хорошего. А главное жить в любви, растить детей, заниматься сексом с женой (мужем) копить на Солярис)) и т.д. в общем чтобы все у всех было!
Но не все мои соотечественники разделяют мои чувства. Это их право несомненно. Но вот просто как пример, как эксперимент своеобразный, я хочу вам привести модель поведения людей, которые очень долго питались негативом. Для них каждая преподнесенная неудача территориальных соседий была сродни личной победе. И теперь они не в состоянии обьективно отнестись к произошедшему.
Как пример конечно комментарии с Пикабу под одним из постов посвященных безвизу)
Наслаждайтесь!
Полет фантазии безграничен. Мозг шевеля всеми шестеренками генерирует десятки потрясающих сюжетов:
А я ни знаю чаво тут ваще такое ваш этот безвиз, вот ежели бы деньги давали то да....
Продают места в очередях...
Проституция....
Не стоил результат....
Комплексы....вид свысока и т.д.
В палатке будешь спать....
Я хочу чтобы миллион человек страдали, а я поржу над ними....
Самый частый посыл....всем так похуй что пишут с иллюстрациями, по несколько раз в каждой теме что им похуй
Ищите на улицах Брюсселя и Амстердама....
Хз на что рассчитывают....кофе 4 евро....
Шлюхи и бандосы....епт
Мы не говорили что этого никогда не будет (вещает от лица группы людей), мы говорили про морковку, вот вангую что морковка кончится быстро!!!!
спустя некоторое время:
- Мы не говорили что морковка кончится быстро.....
Оформляешь визу на 5 лет, делов то....абсолютно так же.....хоть трижды безвиз...
А я хочу....
Ждем....
Это я наковырял в одном только посте))
Огонь да!?)
Если честно мне немного стыдно, что такой контингент обитает на Пикабу, и немного удивительно. Ресурс то развлекательный)) Ну как мы видим способы доставлять себе удовольствие у всех разные.
Дорогие политические Пикабушники! Хочу пожелать вам от всей души быть чуточку добрее. На самом деле несмотря на то что по ТВ вам круглосуточно рассказывают дикие вещи, жители Украины такие же люди как вы, со своими плюсами и минусами. Ненавидеть их и желать им зла, нет никакого смысла, так как ваша злость вредна только для вас. Она разьедает вас изнутри и не дает возможности радоваться чьим то успехам. Чем лучше вы относитесь к людям, тем больше у вас будет поводов для радости, так как успехи других людей будут для вас так же приятны)
Всем хорошего дня!
ПыСы:
Ох уж эти 72%))
ПыСы ПыСы:
Оп!) Истинные Украинцы подтянулись))
А вообще чувствую под этим постом ещё на пост комментов убойных сейчас наберется))
Показать полностью
17
Неудачник Сталин
Среди всего, что натворил «отец народов», трудно обнаружить деяния, за которые ему можно выставить хотя бы троечку
Товарищ Сталин был полным неудачником. Или, точнее, неумехой. Абсолютно неэффективным менеджером. Любопытно, что в разнообразных напряженных спорах о сталинизме этого вопроса почти не касаются.
Демократы критикуют Сталина за тоталитаризм. Гуманисты – за жестокость. Социалисты – за извращение ленинских идей. Сталинисты же при этом утверждают, что лишь твердая власть, непреклонность и творческое развитие марксизма могли сделать нашу державу великой. В подобной борьбе идей никто никого не убедит, поскольку у спорщиков ценности разные. Впрочем, если даже встать на великодержавные позиции, близкие большинству сталинистов, но при этом придерживаться фактов, отказавшись от подтасовок в пользу отца народов, выяснится, что Иосиф Виссарионович вел нас к великодержавию крайне неумело. Скорее, он разрушал державу, чем укреплял ее.
О том, что до революции Коба вместе со всеми большевиками делал деструктивную работу, разрушающую российское государство, не будет спорить, наверное, даже самый упертый сталинист. Но после переворота, скажет он, Сталин работал в интересах державы, укрепляя обороноспособность, строя новую экономику, возрождая религию и расправляясь с врагами народа.
Попробуем взглянуть на то, как это у него получалось.
Ошибка на ошибке. Провал за провалом. Военные поражения, разбазаривание народных ресурсов и страшная наивность в решении важнейших политических вопросов.
Первой серьезной работой, порученной Лениным Сталину, была командировка в Царицын летом 1918 г., предпринятая для нормализации продовольственного снабжения. Он должен был собрать хлеб на плодородном юге России и направить его в голодающие районы, контролируемые большевиками. Но Сталин, воспользовавшись своим статусом члена правительства и члена ЦК РКП (б), решил вдруг заняться военным руководством. Его идея состояла в том, что нельзя привлекать к командованию старых царских военных специалистов. Он отстранил военспецов от руководства войсками и взял его в свои руки.
Естественно, при таком командовании красные стали терпеть поражения. Царицын оказался перед угрозой захвата войсками противника. И это неудивительно. Всякое дело должны делать профессионалы, и военное в том числе. Русская армия имела ряд неплохих генералов и офицеров. Если бы все они оказались среди белых, большевикам трудно было бы удержаться. К счастью для Советской республики, идеи Сталина не победили. Военспецов активно привлекали к работе, что позволило создать настоящую армию вместо разрозненных отрядов красногвардейцев и партизан.
Сегодня любой державник признает, что военное дело надо организовывать профессионально. И большинство державников согласится с тем, что в русской армии профессиональный опыт копился задолго до появления большевиков. Но вот на то, как Сталин попытался разрушить армию своими неумелыми действиями, державники пытаются внимания не обращать. То ли по незнанию фактов, то ли из-за свойственных им двойных стандартов.
Осенью 1918 г. Сталин был вынужден покинуть Царицын. Руководство войсками доверили более подготовленным людям. Тем не менее через два года Иосиф Виссарионович вновь попытался предстать военным экспертом. Когда Ленин поинтересовался его мнением о состоянии дел в польской армии и о целесообразности заключения мира с Варшавой, Сталин отметил, что у противника в войсках царит полный развал, что империализм вообще очень слаб, и что надо вести себя твердо в интересах мировой революции. Будущие успехи революционного движения виделись ему столь четко, что он предлагал уже ставить вопрос об организации восстания в Италии, Венгрии, Чехии.
Москва действительно попыталась вести себя твердо, и через месяц с небольшим после того, как Сталин дал свою «блестящую экспертную оценку», наши войска оказались наголову разбиты поляками. Случилось так называемое чудо на Висле.
К счастью для Сталина, гражданская война вскоре кончилась, и он больше не мог проявить свои стратегические качества. Пришлось заниматься урегулированием национальных проблем на Кавказе. Однако и в этой области «отцу народов» не удалось добиться успеха. Проблему построения новой российской империи он видел довольно узко.
Каждая новая ошибка «отца народов» оборачивалась для страны настоящей катастрофой
Товарищ Сталин был полным неудачником, проваливавшим большинство дел, за которые брался. В прошлой статье шла речь о том, как он неудачно осуществлял руководство военными делами Красной армии в годы Гражданской войны. Теперь поглядим, как вождь народов разбирался в проблемах народов, находясь на посту наркома по делам национальностей ленинского правительства.
Главный вопрос, который следовало решить на заре советской власти, касался конкретной формы организации государства. Или, точнее, он состоял в том, как возрождать империю, коли монархия приказала долго жить.
Теоретически возможны были два варианта. Первый – включить все народы в состав Российской Федерации на правах автономий. Второй – сформировать союз республик, в котором хотя бы формально ключевые народы будут равноправными участниками, обладающими правом выхода.
Как нам сейчас известно, по форме был реализован второй подход, тогда как по содержанию – первый. С 1922 по 1991 год наша страна называлась Советским Союзом, хотя реального союза и реального права выхода из империи у народов не имелось. Имелся ли какой-то смысл в столь сложной конструкции? Не проще ли было пойти по первому пути, воссоздав Россию в границах царской империи?
Сталин именно так и считал. Но Ленин думал по-другому. Именно Ленин настоял на формировании Советского Союза. Может быть, это была блажь больного человека, которому тогда уже недолго оставалось жить? Вряд ли. Ведь после смерти Ленина и даже в те годы, когда Сталин фактически стал уже единоличным правителем страны, СССР не стали трансформировать в «большую Россию». И новые республики, «приобретенные» в годы Второй мировой войны (Эстония, Латвия, Литва), пополнили число республик союзных, а не стали автономиями, хотя по численности населения были примерно как рядовые российские регионы.
Ясно, что со временем Сталин понял суть ленинской идеи, однако вначале он совершенно не разбирался в проблеме и готов был действовать примитивно. Готов был давить на республики и поглощать их, несмотря на любое проявление национальных чувств меньшинств.
Такой примитивный подход мог бы работать на укрепление державы, если бы вся затея большевиков состояла лишь в том, чтобы воссоздать Россию-матушку, которую они же, собственно, и разрушили. Но на самом деле затея состояла в том, чтобы устроить мировую революцию. Или, точнее, помочь разным народам совершить революцию пролетарскую, сформировав такую державу, про которую поэт сталинской эпохи сказал: «Но мы еще дойдем до Ганга, но мы еще умрем в боях, чтоб от Японии до Англии сияла родина моя».
Ставка в этой большой игре была значительнее, чем просто восстановление «единой и неделимой». А для того, чтобы играть профессионально, следовало формировать картину мира, благоприятную мировой революции. По мнению таких мыслителей, как Сталин, следовало с боями прорываться в Европу, помогая пролетарским восстаниям. А дальше все само сложится. Но Ленин, по-видимому, смотрел дальше. Он понимал, что нельзя формировать образ России, как государства, которое присоединяет к себе все, что плохо лежит, поскольку даже у сознательных пролетариев Запада имеются какие-то национальные чувства. Союз равноправных республик не будет никого отпугивать в отличие от единой и неделимой России. А когда пролетарии разберутся, что за строй мы им на самом деле предлагаем, будет уже поздно сопротивляться.
Со временем Сталин усвоил логику тонкой политической игры. После Второй мировой он даже не стал включать Польшу, Чехословакию, Венгрию и другие страны в состав СССР, хотя вряд ли кто-то мог бы этому воспрепятствовать, когда наши солдаты контролировали всю Восточную Европу. Вместо расширения СССР мы долго играли в народную демократию, стремясь соблазнить советской витриной европейский пролетариат.
В 1922 г. Сталин всего этого не понимал. Ему вообще скучно было возглавлять Наркомнац. Он предпочел вместо работы в правительстве получить должность генерального секретаря ЦК РКП (б). В то время это был важный пост, но не первостепенный. Фактически Иосиф Виссарионович стал главным по оргработе в партии.
Большевистские вожди обычно стремились сворачивать горы, но не заниматься кропотливой черновой работой. А Сталин на нее согласился, поскольку стал таким образом распоряжаться кадрами, что оказалось в дальнейшем крайне важно для его личной карьеры.
Карьерным чутьем Сталин обладал в полной мере. И именно это (а вовсе не профессиональные менеджерские качества) вознесло его на вершину советской государственной иерархии, где каждая его новая ошибка оборачивалась для страны настоящей катастрофой.
Голодомор не был случайностью. Он стал следствием построения некомпетентной системы административного осуществления индустриализации. Крестьяне расплатились жизнями за провал Сталина как «эффективного менеджера».
Если принятие нэпа стало последним шагом, предпринятым Лениным на посту главы советского государства, то Сталин, утвердившись у власти, начал свою деятельность с индустриализации. Не будем сейчас обсуждать вопрос о том, насколько нужна была Советскому Союзу форсированная индустриализация. Примем для данной статьи аргументы державников, согласно которым без сильной военной промышленности мы не могли бы готовиться к грядущей войне. Вопрос, однако, состоит в том, насколько удачно Сталин к ней подготовился с помощью взятых им на вооружение методов.
Быстрая индустриализация требовала от советского государства быстрого аккумулирования ресурсов. Во-первых, людей на стройках первых пятилеток требовалось обеспечивать продовольствием (раньше-то они были крестьянами и сами худо-бедно кормились). Во-вторых, требовалось продавать какие-то товары за границу, чтобы на вырученную валюту импортировать оборудование для новых заводов. А продавать тогда можно было только зерно. Следовательно, форсированная индустриализация означала форсированное изъятие хлеба у крестьянства. И чем более амбициозными были планы развития советской промышленности, тем больше требовалось отбирать у крестьян продуктов.
Так произошел переход от частного хозяйства к колхозной системе. В колхозе, возглавляемом представителем власти, ничего от начальства не укроешь. Все идет в закрома родины, тогда как работнику достается лишь урожай с его личного подсобного хозяйства и то, что власть оставит ему по «доброте душевной».
Именно из-за формирования такой системы произошел голод 1932–1933 гг., унесший от 5 до 7 миллионов жизней крестьян. Дело в том, что изъять у колхозов можно было сколько угодно хлеба, а «доброты душевной» Сталин к крестьянам не испытывал. От обкомов и райкомов партии, от председателей колхозов он требовал максимальной сдачи зерна государству. А те, чтоб не проштрафиться, выгребали из колхозных хранилищ все возможное. В такой системе властной вертикали не существовало никакого объективного механизма ограничения властного безумства. Кремль не имел информации о том, когда на продажу за рубеж пойдет последнее крестьянское зерно и в селах начнутся голодные смерти. Местные же начальники это, понятно, знали, однако послушно выполняли указания верхов, от которых зависело их личное благосостояние.
Историк Олег Хлевнюк точно описал общую логику сталинского «эффективного менеджмента». «Все начиналось с выдвижения центром (чаще всего Сталиным) целей кампании и распределения конкретных заданий. Затем происходила мобилизация аппарата на выполнение поставленных задач чрезвычайными методами, что предполагало широкое распространение “перегибов”. В результате кампания доводилась до уровня кризиса, в высшей точке которого определялись пределы отступления – преодоления “перегибов”. Отступление было задачей контркампании, своеобразного выхода из террора. На этом этапе репрессиям подвергались некоторые исполнители террора, превращенные в козлов отпущения».
Во-первых, крестьяне, пережившие катастрофу, естественно, не испытывали никаких патриотических чувств по отношению к советской стране, и это во многом обусловило поражения первого года войны, а также большое число людей, сотрудничавших с гитлеровцами. Во-вторых, вследствие коллективизации и голода резко сократилось поголовье скота, поскольку крестьяне предпочитали съесть то мясо, которое в противном случае пойдет на нужды первых пятилеток. И восстановить поголовье за оставшиеся до войны годы было, естественно, невозможно.
Таким образом, та форма, в которой некомпетентное советское руководство начало готовить СССР к большой войне, предельно ослабило страну. Характерно, что США в годы Второй мировой смогли на основе рынка обеспечить столь большой объем производства военной продукции, что, кроме удовлетворения собственных нужд, они смогли еще осуществлять поставки по ленд-лизу в Европу. Неудивительно, что Америка до сих пор остается сверхдержавой, тогда как мы ищем виновных в том, почему ею не являемся.
В предыдущей статье мы посмотрели на то, как неумело Сталин организовал индустриализацию и связанную с ней коллективизацию, которые, как полагали многие, нужны были нашей стране для создания мощных вооруженных сил на случай империалистической агрессии.
Но предотвращение агрессии во многом зависело не только от советской внутренней политики. Не менее важной была политика внешняя. А в этой сфере, к сожалению, Сталин был точно так же некомпетентен, как и в других. Вместо того чтобы разделять противников СССР, он разделял наших потенциальных союзников, позволяя укрепиться антисоветским силам. Яркий пример – история с победой национал-социализма в Германии, обернувшаяся в итоге Второй мировой войной.
Как известно, Гитлер на выборах никогда не набирал более половины голосов избирателей. Это значит, что формирование нацистского правительства в 1933 г. не было предопределено. Если бы в Германии имелась другая политическая сила, способная взять власть в свои руки, то даже невероятная популярность Гитлера в годы Великой депрессии не смогла бы сделать его канцлером, а затем – единоличным диктатором. Немецкие коммунисты вместе с социал-демократами обладали более сильной поддержкой населения, чем нацисты. На парламентских выборах ноября 1932 г. левые в совокупности взяли 37% голосов, тогда как Гитлер – лишь 33%. Однако единого антифашистского фронта не возникло, и президент Гинденбург предложил именно Гитлеру сформировать правящий кабинет. Случилась эта печальная история по разным причинам, но важнейшей, наверное, являлась политика Коминтерна, диктуемая Сталиным.
Москва долгое время ориентировалась на победу мировой революции. Предполагалось, что в различных европейских странах вот-вот созреют условия для того, чтобы восставший пролетариат взял власть в свои руки. А авангардом пролетарской революции могла быть, естественно, только коммунистическая партия. Социал-демократы, хоть и исповедовали марксизм, но рассматривались Коминтерном как оппортунисты, стремящиеся к соглашательству с буржуазией. Их порой даже грубо называли социал-фашистами, хотя к фашизму они, естественно, не имели никакого отношения.
Не удивительно, что Коминтерн запрещал коммунистам блокироваться с социал-демократами для достижения тактических целей. Доминировала идея «всё – или ничего». Пролетарская революция любой ценой. Не сейчас, так позже. Не в Германии, так в Венгрии. Или в Болгарии. А может, в Китае. Где-нибудь, да прорвемся. Но с социал-демократами на смычку не пойдем.
Кремлевские мечтатели слишком долго были упертыми догматиками. За подобную политическую близорукость мир расплатился миллионами жертв, значительная часть которых пришлась на нашу страну.
Ошибочность такой политики Сталин фактически признал после 1933 года. Говорят, что по совету болгарского коммуниста Георгия Димитрова он пошел, наконец, на поддержку народных фронтов, объединяющих различные левые силы. Проявилось это, в частности, в Испании в ходе Гражданской войны, когда СССР оказывал военное содействие объединенным силам, противостоявшим генералу Франко. Правда, в тот момент уже и это не могло помочь левым политикам, поскольку Франко пользовался поддержкой Гитлера и Муссолини, стоявших у власти и опиравшихся на ресурсы своих государств.
СССР мог бы стать гораздо сильнее уже в 1930-е гг., если бы Сталин умел размышлять нестандартно и анализировать реальные факты, а не абстрактные марксистские схемы. Как бы мы ни относились к идее великодержавности, нельзя не признать, что именно ошибки Сталина резко снизили степень влияния СССР на мировой арене. Имея такой мощный инструмент воздействия, как Коминтерн, советский вождь использовал его для подрыва наших позиций, а не для укрепления. Хотел, наверное, как лучше, но вышло, как всегда у него выходило.
Другое дело, что в те же годы Сталин сумел резко укрепить свои аппаратные позиции, разгромив всех политических противников и застращав репрессиями людей, которые потенциально могли бы когда-нибудь в нем разочароваться. Не умея работать по принципу «разделяй и властвуй», он исповедовал подход, который можно назвать «расстреляй и властвуй».
Это позволило «отцу народов» держаться у руля вплоть до смерти, хотя качество проводимой политики было ужасающим. Нельзя отрицать, что у Сталина имелись немалые политические способности, однако они помогали ему только в решении вопросов, касавшихся личной власти, личной карьеры, личного преуспевания.
Продолжение следует)
Для подписчиков: Приятного аппетита дорогие мои!
Для модераторов и тех кто любит позвать модераторов:
Данный материал является копипастой с официально зарегестрированного в РФ СМИ Новая газета СПб.
Материал размещен в ознакомительных целях. Все ссылки на оригинальные статьи предоставлены в заголовках. Если при прочтении материала у вас начался нестерпимый зуд и жжение ниже спины, срочно сворачивайте страничку и выдергивайте питание ПК из розетки. Если у вас ноутбук, настоятельно рекомендую вынуть батарею или запустить Ворлд оф тэнкс на хардах до полной разрядки устройства! Заранее прошу прощения если кому то доставил неудобства.
ПыСЫ:
Если вы не хотите чтобы я более выкладывал подобный контент, то пишите письма на support@pikabu.ru @DmitriyKirsanoff я обязательно вам отвечу в течении никогда!!!
Показать полностью
8
Воспоминания Суханова Павла Емельяновича
Я жду несчастья. Дни мои пусты.
Мне жизнь несла кнуты, а не приветы.
И вот опять — земля, вода, листы
Слагаются в зловещие приметы.
(С.Снегов сб. «Норильские были»)
Суханов Павел Емельянович, 1918—1992 гг. Шахта им. С. Орджоникидзе, электрослесарь, 10 лет ИТЛ и 5 лет поражения в правах.
До ареста органами Сталинского НКВД я работал на шахте им. Орджоникидже дежурным электрослесарем. Мне очень нравилась работа, и я, по совету хорошего человека, мастера Торочина, пошел учиться в Прокопьевский горный техникум. Поступил на заочное отделение горной энергетики. Все хорошо шло! На октябрьские праздники женился. Получили комнату, съездили в сороковом году на курорт. После объявления войны с шахты взяли сразу человек пятьдесят молодых рабочих, дали расчет и отправили на вокзал с вещами. Но зам. начальника шахты Маковский быстро пробежал по колонне и у одиннадцати человек отобрал повестки. В это число попал и я. Он взял на нас бронь, и я снова вернулся на шахту. Учеба в техникуме отнимала много сил и времени. Электричек тогда не было, на пассажирские поезда не попадал — ездил на попутных машинах, груженных углем. Ездил часто — два раза в неделю. В сорок третьем году я уже заканчивал четвертый курс, получил квартиру.
9 апреля 1943 года произошло непредвиденное: в три часа ночи к нам вваливаются комендант, старший лейтенант и еще два человека. Мне сразу же надели наручники, запретили подходить к окну. Сделали обыск, забрали зачем-то резиновые перчатки, слесарный инструмент, молоток. Сам же я и нес до трамвая весь этот скарб. А пока шел, все думал: кого же я так обидел? разве что слесаря Иванникова? После того, как меня придавило на шахте, хирург Титов потребовал перевести меня на легкий труд. Механик Раздольский направил меня в аккумуляторную. На мою беду вскоре лопнул выпрямитель на одном рожке. Получили новый. Когда устанавливали его с Беловым (его потом тоже взяли), пришел слесарь Иванников и начал указывать нам. Я его, как водится, послал по-русски. Неужели он наклеветал?
Подошел трамвай, сели и поехали до Первого дома, там меня втолкнули в камеру, в которой сидело девять человек. Опомниться не дали, сразу же вызвали к старшему лейтенанту Ломову. Это был не человек: зверь или фашист. В первый же час он выбил мне зубы рукояткой нагана. Я стоял ошарашенный с окровавленным ртом, а он орал: «Ты хотел убить Сталина, ты хотел взорвать шахту!» И каждый день допросы, побои. А били безбожно.
В камере я познакомился с Гофманом, директором Абагурского лесозавода (не знаю, так ли он назывался тогда?), и его зятем. Рядом лежал один избитый, изломанный инженер из проектного института. Видно, давно сидел и не давал нужного им показания. Было похоже, что от пыток он сошел с ума. После допросов его приносили на палатке и бросали. Гофман показал мне как-то раз на него и сказал: «Все, что будут предъявлять, подписывай, иначе убьют». В последний раз меня допрашивал следователь Киселев, старший лейтенант. Этот был помоложе и почеловечнее. Я все подписал.
И допросы прекратились. Просидел я здесь пять месяцев. Кормили плохо: 400 граммов хлеба (мякина) и баланда. 24 июля надо мной устроили суд. Ввели в закрытую комнату. Вдали сидели две женщины, сзади стояли два надзирателя. Никто из них не молвил за десять минут ни слова. Ничего не спросив, вывели обратно, а вскоре в камеру принесли бумажку, из которой я узнал, что меня приговорили к десяти годам исправительных работ и пяти годам поражения в правах. После суда я еще целый месяц сидел в одиночке — в бане с покатым полом, из дыры в полу вылезали крысы, я их постоянно гонял — совсем заели. Спал на подоконнике. Надзиратель Федя (фамилию не помню) в свое дежурство брал меня на кухню. Он давал мне молоток, топор. Я разбивал кости, добывал мозг, складывал его в кастрюльку и съедал в камере. Спасибо доброму человеку, поддержал!
Где-то числа 10 сентября пришла обвинительная из Кемерова, и меня официально предупредили, что прохожу по статье 58, п. 10а. Отправили в Старокузнецкую тюрьму в закрытой машине. В тюрьме определили в камеру, где спали на полу валетом человек сорок. Обращение здесь было не грубое, через каждые два дня выводили на прогулку во дворик на 15 минут. Когда из тюрьмы повезли на вокзал, встретилась машина с людьми. В ней оказались знакомые с шахты имени Димитрова, я успел крикнуть: «Мне дали десять лет!»
Дней через пятнадцать я был уже в Мариинском лагере. Выгрузили два вагона заключенных мужчин и женщин. То ли на потеху
себе, то ли так надо было охране — устроили нам карантин, да такой, о котором я помню всю жизнь: раздели всех догола и затолкали без разбора в баню. Уголовники стали хватать и насиловать женщин. Не поделив их, выкатились клубком на улицу, начались драки. Тогда охранники стали поливать сверху из автоматов. Убили несколько человек. Дерущиеся рассыпались кто куда.
Бригадой, в которой я работал, командовал рецидивист Рагулин. Он поставил меня копать силосные ямы. Человек он был неплохой. Выписал хлебный паек 800 граммов, но забрал мой новый плащ. Уголовники вообще отобрали у «политических» все лучшее.
В семи километрах от Мариинска находился Антибесский лагерь. На зиму меня перевели туда, и сразу в бригаду — тоже копать силосные ямы. Работа тяжелая, ямы были глубиной два метра. Земля намокшая, тяжелая, к лопате липнет, да еще и вверх откидывать надо, а там уже отвозить на тачках.
Посезонная работа не легче: до марта на лесоповале, в марте бригаду гонят буртовать навоз да растаскивать по полям. Еще хуже, чем на лесоповале. Сил-то сколько надо! А сенокос был — сорок шесть соток на человека. После сенокоса — уборка хлебов, и опять машешь косой вручную, по двадцать пять соток на брата. Осенью — копка картофеля, погрузка на телеги. Но особенно невыносимой была работа на торфяном болоте. Полагалось нарезать семь кубов! Это не каждому по силам. Хорошо, что хоть все двести человек жили рядом с этим болотом в бараках. Болеть было нельзя. Стоило пролежать лишь один день в бараке — хлеба выдавали уже по триста граммов.
Так я проработал (с вынужденными перерывами!) до 1953 года. А перерывы были такие. Как-то просыпаюсь утром, смотрю — ботинок моих нет. Крепкие такие, американские ботинки были и исчезли. Рецидивисты украли, а на работу-то надо. Обмотал ноги чем под руку подвернулось и пошел. Простудился, конечно же, слег с воспалением легких. Положили в больницу. Врачи были из отбывших свой срок, но оставшихся на поселение. Зав. медсанчастью Сентябова попросила меня отремонтировать автоклав. Я отремонтировал. Работы по электрочасти было много. Когда я отремонтировал электрованну, перебрав сорок ламп, Сентябова решила оставить меня при больнице. А как оставить, если я уже выздоровел? Она составила документ, что я сумасшедший, и меня стали закрывать днем в кладовку с железными решетками. Ночью выпускали, я топил печи, ремонтировал, что вышло из строя. Так пережил зиму, окреп, поправился и снова в зону, на общие работы.
На следующую зиму Сентябова выпросила меня в санчасть как электрика. Я все делал, даже ухаживал за коровами, лошадьми. В эту зиму я познакомился с женщиной, которая стала моей женой. Она сидела за колоски. У нее была грудная девочка, которая вскоре
умерла (по дороге в лагерь они провалились под лед и застудились). У нас родился сын, и ее сразу же отправили в Юргу на швейную фабрику, а меня — в Тайшет, в Озерлаг. К счастью, я встретил там знакомого поляка. Он работал аптекарем и имел вес. Помог мне — устроил бригадиром по вывозке леса. Запрягались, как лошади в телегу по восемь человек, нагружались — и обратно, 2,5 километра пути. Почти полгода ишачили так.
Когда началось строительство поселка, запустили пилораму. Мне повезло — назначили на пилораме электрослесарем. Все-таки хорошо, что я профессию электрика приобрел в горном техникуме. Ко мне часто обращались с просьбами починить утюг, плитку. Иногда жены начальников приглашали домой починить что-нибудь. Там покормят, здесь кусок хлеба дадут. Я уже мог помогать сильно слабым — делился с ними.
И все-таки ничто не проходит даром. Заболел желудок, и меня отправили в больницу на Новочумку, за Тайшет. В палате лежало человек сто. Но в тесноте да не в обиде, все лучше, чем на лесоповале. Медики были из заключенных по делу Горького. Люди культурные, опытные. Помню профессора Макатинского, его дочь. Подлечили чуть-чуть, решили отправить на кухню, но я отказался и стал старшим палаты. В мои обязанности входило получить и раздать пищу. Старался выгадать добавку тем, кто послабее. И вдруг однажды ночью, как гром среди ясного неба: «Собирайся с вещами!» Опять вокзал, опять теплушка. Пока ехали до Тайшета, набрали полный вагон. Привезли в Красноярск, втолкнули в привратную к рецидивистам. Они нас всех, тридцать человек, раздели, обобрали до нитки. Через пять дней забрали из привратной и куда-то повезли. Куда едем? Зачем? Никто ничего не говорит. Наконец с приключениями, с остановками, полуголодных, привезли нас в химлесхоз Долгий Мост Красноярского края. Двадцать четвертого мая комендант нам объявил, что мы находимся на поселении. В таком виде пришло ко мне освобождение.
Это был маленький поселок: один дед да трое ссыльных.
Нас, 25 человек, заставили валить лес, строить себе дома. Много чего построили: детсад, магазин, пекарню, установили электростанцию. К концу моего срока в поселке было уже человек сто. Работы много, и где только я не работал: ижицу собирал, кузнецом был, а потом до полного освобождения на электростанции электриком.
По моему вызову ко мне приехала жена. Но без сына — умер он в Юрге... Обзавелись хозяйством: купили корову, поросят, двадцать пять штук кур, построили стайки. Сено для коровы сами заготавливали. Неплохо жили.
В пятьдесят шестом пришло полное освобождение. Сразу же все нажитое продали — и домой, я Кузбасс, к родным. Почему-то все время тянуло назад, в тайгу, но остался здесь. Работа моя мне нравилась — электриком был по башенным кранам. В строительном управлении треста -«Куйбышевуголь» я проработал 22 года, в 1968-м вышел на пенсию, но еще восемь лет трудился. Воспитал двух дочерей.
Моя профессия да мои руки, которые не боялись работы, спасли меня от смерти в лагерях.
Источник
Всем хорошего дня!
Показать полностью
1
Поэт так долго умирал, что перестал понимать, что он умирает. (В.Шаламов) часть 2
Продолжаем серию постов посвященных Варламу Тихоновичу Шаламову, и его цитатам из Колымских рассказов и других произведений. Кто не в теме, можете ознакомится с первой частью цикла)
Варлам Тихонович Шаламов, арест 1937 года
*****
Рядом со мной лежал лейтенант танковых войск Свечников, нежный розовощекий юноша, осужденный военным трибуналом за какие-то преступления по службе. Здесь он тоже был под следствием – работая на прииске, он был уличен в том, что ел мясо человеческих трупов из морга, вырубая куски человечины, «не жирной, конечно», как он совершенно спокойно объяснял. Соседей на пересылке не выбирают, да есть, наверно, дела и похуже, чем обедать человечьим трупом.
*****
Мочеиспускание? Но недержание мочи - массовая болезнь в лагере, где голодают и доходят. Какое уж удовольствие от такого мочеиспускания, когда с верхних нар на твое лицо течет чужая моча - но ты терпишь. Ты сам лежишь на нижних нарах случайно, а мог бы лежать и наверху, мочился бы на того, кто внизу. Поэтому ты ругаешься невсерьез, просто стираешь мочу с лица и дальше спишь тяжелым сном с единственным сновидением - буханками хлеба, летящими, как ангелы на небесах, парящим полетом.
*****
Заключенные Ухтинской экспедиции на транспортировке грузов по реке Ижме, 1929 год
Я заметил тогда удивительную вещь - тяжело и мучительно трудно в такой многочасовой работе бывает только первые шесть-семь часов. После этого теряешь представление о времени, подсознательно следя только за тем, чтобы не замерзнуть: топчешься, машешь лопатой, не думая вовсе ни о чем, ни на что не надеясь
*****
Тут же кто-то ударил меня по голове чем-то тяжелым, и, когда я вскочил, пришел в себя, сумки не было. Все оставались на своих местах и смотрели на меня со злобной радостью. Развлечение было лучшего сорта. В таких случаях радовались вдвойне: во-первых, кому-то плохо, во-вторых, плохо не мне. Это не зависть, нет... Я не плакал. Я еле остался жив. Прошло тридцать лет, и я помню отчетливо полутемный барак, злобные, радостные лица моих товарищей, сырое полено на полу, бледные щеки Шейнина.
*****
– Что ты играешь? — процедил сквозь зубы Севочка с бесконечным презрением: это тоже считалось хорошим тоном начала игры.
– Вот, тряпки. Лепеху эту... – И Наумов похлопал себя по плечам.
– В пятистах играю, – оценил костюм Севочка.
В ответ раздалась громкая многословная ругань, которая должна была убедить противника в гораздо большей стоимости вещи. Окружающие игроков зрители терпеливо ждали конца этой традиционной увертюры. Севочка не оставался в долгу и ругался еще язвительней, сбивая цену. Наконец костюм был оценен в тысячу. Со своей стороны, Севочка играл несколько поношенных джемперов. После того как джемперы были оценены и брошены тут же на одеяло, Севочка стасовал карты.
Я и Гаркунов, бывший инженер-текстильщик, пилили для наумовского барака дрова. Это была ночная работа – после своего рабочего забойного дня надо было напилить и наколоть дров на сутки. Мы забирались к коногонам сразу после ужина – здесь было теплей, чем в нашем бараке. После работы наумовский дневальный наливал в наши котелки холодную «юшку» – остатки от единственного и постоянного блюда, которое в меню столовой называлось «украинские галушки», и давал нам по куску хлеба. Мы садились на пол где-нибудь в углу и быстро съедали заработанное. Мы ели в полной темноте – барачные бензинки освещали карточное поле, но, по точным наблюдениям тюремных старожилов, ложки мимо рта не пронесешь. Сейчас мы смотрели на игру Севочки и Наумова.
Наумов проиграл свою «лепеху». Брюки и пиджак лежали около Севочки на одеяле. Игралась подушка. Ноготь Севочки вычерчивал в воздухе замысловатые узоры. Карты то исчезали в его ладони, то появлялись снова. Наумов был в нательной рубахе – сатиновая косоворотка ушла вслед за брюками. Услужливые руки накинули ему на плечи телогрейку, но резким движением плеч он сбросил ее на пол. Внезапно все затихло. Севочка неторопливо почесывал подушку своим ногтем.
– Одеяло играю, – хрипло сказал Наумов.
– Двести, – безразличным голосом ответил Севочка.
– Тысячу, сука! – закричал Наумов.
– За что? Это не вещь! Это – локш, дрянь, – выговорил Севочка. – Только для тебя – играю за триста.
Сражение продолжалось. По правилам, бой не может быть окончен, пока партнер еще может чем-нибудь отвечать.
– Валенки играю.
– Не играю валенок, – твердо сказал Севочка. – Не играю казенных тряпок.
В стоимости нескольких рублей был проигран какой-то украинский рушник с петухами, какой-то портсигар с вытисненным профилем Гоголя – все уходило к Севочке. Сквозь темную кожу щек Наумова проступил густой румянец.
– На представку, – заискивающе сказал он.
– Очень нужно, – живо сказал Севочка и протянул назад руку: тотчас же в руку была вложена зажженная махорочная папироса. Севочка глубоко затянулся и закашлялся. – Что мне твоя представка? Этапов новых нет – где возьмешь? У конвоя, что ли?
Согласие играть «на представку», в долг, было необязательным одолжением по закону, но Севочка не хотел обижать Наумова, лишать его последнего шанса на отыгрыш.
– В сотне, – сказал он медленно. – Даю час представки.
– Давай карту. – Наумов поправил крестик и сел. Он отыграл одеяло, подушку, брюки – и вновь проиграл все.
– Чифирку бы подварить, – сказал Севочка, укладывая выигранные вещи в большой фанерный чемодан. – Я подожду.
– Заварите, ребята, – сказал Наумов.
Речь шла об удивительном северном напитке – крепком чае, когда на небольшую кружку заваривается пятьдесят и больше граммов чая. Напиток крайне горек, пьют его глотками и закусывают соленой рыбой. Он снимает сон и потому в почете у блатных и у северных шоферов в дальних рейсах. Чифирь должен бы разрушительно действовать на сердце, но я знавал многолетних чифиристов, переносящих его почти безболезненно. Севочка отхлебнул глоток из поданной ему кружки.
Тяжелый черный взгляд Наумова обводил окружающих. Волосы спутались. Взгляд дошел до меня и остановился.
Какая-то мысль сверкнула в мозгу Наумова.
– Ну-ка, выйди.
Я вышел на свет.
– Снимай телогрейку.
Было уже ясно, в чем дело, и все с интересом следили за попыткой Наумова.
Под телогрейкой у меня было только казенное нательное белье – гимнастерку выдавали года два назад, и она давно истлела. Я оделся.
– Выходи ты, – сказал Наумов, показывая пальцем на Гаркунова.
Гаркунов снял телогрейку. Лицо его побелело. Под грязной нательной рубахой был надет шерстяной свитер – это была последняя передача от жены перед отправкой в дальнюю дорогу, и я знал, как берег его Гаркунов, стирая его в бане, суша на себе, ни на минуту не выпуская из своих рук, – фуфайку украли бы сейчас же товарищи.
– Ну-ка, снимай, – сказал Наумов.
Севочка одобрительно помахивал пальцем – шерстяные вещи ценились. Если отдать выстирать фуфаечку да выпарить из нее вшей, можно и самому носить – узор красивый.
– Не сниму, – сказал Гаркунов хрипло. – Только с кожей...
На него кинулись, сбили с ног.
– Он кусается, – крикнул кто-то.
С пола медленно поднялся Гаркунов, вытирая рукавом кровь с лица. И сейчас же Сашка, дневальный Наумова, тот самый Сашка, который час назад наливал нам супчику за пилку дров, чуть присел и выдернул что-то из-за голенища валенка. Потом он протянул руку к Гаркунову, и Гаркунов всхлипнул и стал валиться на бок.
– Не могли, что ли, без этого! – закричал Севочка. В мерцавшем свете бензинки было видно, как сереет лицо Гаркунова.
Сашка растянул руки убитого, разорвал нательную рубашку и стянул свитер через голову. Свитер был красный, и кровь на нем была едва заметна. Севочка бережно, чтобы не запачкать пальцев, сложил свитер в фанерный чемодан. Игра была кончена, и я мог идти домой. Теперь надо было искать другого партнера для пилки дров.
Все человеческие чувства – любовь, дружба, зависть, человеколюбие, милосердие, жажда славы, честность – ушли от нас с тем мясом, которого мы лишились за время своего продолжительного голодания. В том незначительном мышечном слое, что еще оставался на наших костях, что еще давал нам возможность есть, двигаться, и дышать, и даже пилить бревна, и насыпать лопатой камень и песок в тачки, и даже возить тачки по нескончаемому деревянному трапу в золотом забое, по узкой деревянной дороге на промывочный прибор, в этом мышечном слое размещалась только злоба – самое долговечное человеческое чувство.
*****
Очевидно, дневальному казалось зазорным мыть самому полы – хотя бы и пять минут в день, когда он в силах нанять себе работягу. Это свойство, присущее русским людям, Андреев наблюдал и на прииске. Даст начальник на уборку барака дневальному горсть махорки: половину махорки дневальный высыплет в свой кисет, а за половину наймет дневального из барака пятьдесят восьмой статьи. Тот, в свою очередь, переполовинит махорку и наймет работягу из своего барака за две папиросы махорочных. И вот работяга, отработав двенадцать – четырнадцать часов в смену, моет полы ночью за эти две папиросы. И еще считает за счастье – ведь на табак он выменяет хлеб.
*****
С первой иллюзией было покончено быстро. Это – иллюзия работы, того самого труда, о котором на воротах всех лагерных отделений находится предписанная лагерным уставом надпись: «Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства». Лагерь же мог прививать и прививал только ненависть и отвращение к труду.
*****
Тетя Поля умерла в больнице от рака желудка в возрасте пятидесяти двух лет. Вскрытие подтвердило диагноз лечащего врача. Впрочем, в нашей больнице патологоанатомический диагноз редко расходился с клиническим – так бывает в самых лучших и самых плохих больницах.
Памятник жертвам политических репрессий в Анапе
Савельев был студент Московского института связи, мой земляк по
Бутырской тюрьме. Из камеры он, потрясенный всем виденным, написал письмо
вождю партии, как верный комсомолец, уверенный, что до вождя не доходят
такие сведения. Его собственное дело было настолько пустячным (переписка с
собственной невестой), где свидетельством агитации (пункт десять пятьдесят
восьмой статьи) были письма жениха и невесты друг другу; его "организация"
(пункт одиннадцатый той же статьи) состояла из двух лиц. Все это самым
серьезным образом записывалось в бланки допроса. Все же думали, что, кроме
ссылки, даже по тогдашним масштабам, Савельев ничего не получит.
Вскоре после отсылки письма, в один из "заявительных" тюремных дней,
Савельева вызвали в коридор и дали ему расписаться в извещении. Верховный
прокурор сообщал, что лично будет заниматься рассмотрением его дела. После
этого Савельева вызвали только один раз - вручить ему приговор особого
совещания: десять лет лагерей.
*****
- Вот, - сказал Савельев. - Помечтаем. Мы выживем, уедем на материк,быстро состаримся и будем больными стариками: то сердце будет колоть, то
ревматические боли не дадут покоя, то грудь заболит; все, что мы сейчас
делаем, как мы живем в молодые годы - бессонные ночи, голод, тяжелая
многочасовая работа, золотые забои в ледяной воде, холод зимой, побои
конвоиров, все это не пройдет бесследно для нас, если даже мы и останемся
живы. Мы будем болеть, не зная причины болезни, стонать и ходить по
амбулаториям. Непосильная работа нанесла нам непоправимые раны, и вся наша
жизнь в старости будет жизнью боли, бесконечной и разнообразной физической и
душевной боли. Но среди этих страшных будущих дней будут и такие дни, когда
нам будет дышаться легче, когда мы будем почти здоровы и страдания наши не
станут тревожить нас. Таких дней будет не много. Их будет столько, сколько
дней каждый из нас сумел профилонить в лагере.
*****
В пакете было казенное отношение с просьбой познакомить заключенногоФризоргера (статья, срок) с заявлением его дочери, копия которого
прилагалась. В заявлении она коротко и ясно писала, что, убедившись в том,
что отец является врагом народа, она отказывается от него и просит считать
родство не бывшим.
Рязанов повертел в руках бумажку.
- Экая пакость, - сказал он. - Для чего ей это нужно? В партию, что ли,
вступает?
Я думал о другом: для чего пересылать отцу-арестанту такие заявления?
Есть ли это вид своеобразного садизма, вроде практиковавшихся извещений
родственникам о мнимой смерти заключенного, или просто желание выполнить все
по закону? Или еще что?
*****
Маруся Крюкова приехала из Японии в конце тридцатых годов. Дочьэмигранта, жившего на окраине Киото, Маруся с братом вступила в союз
"Возвращение в Россию", связалась с советским посольством и в 1939 году
получила въездную русскую визу. Во Владивостоке Маруся была арестована
вместе со своими товарищами и с братом, увезена в Москву и больше никогда
никого из друзей своих не встречала.
На следствии Марусе сломали ногу и, когда кость срослась, увезли на
Колыму - отбывать двадцатипятилетний срок заключения. Маруся была великая
рукодельница, мастерица вышивки - на эти вышивки и жила Марусина семья в
Киото.
В Атбасаре (Акмолинская область) для руководства заключенными и строительства новых целинных совхозов было создано специальное управление.
Видел, что женщины порядочнее, самоотверженнее мужчин — на Колыме нет случаев, чтобы муж приехал за женой. А жены приезжали, многие
*****
Но и после густого супа в потеплевшем желудке оставалась сосущая боль – мы голодали давно. Все человеческие чувства – любовь, дружба, зависть, человеколюбие, милосердие, жажда славы, честность – ушли от нас с тем мясом, которого мы лишились за время своего продолжительного голодания. В том незначительном мышечном слое, что еще оставался на наших костях, что еще давал нам возможность есть, двигаться, и дышать, и даже пилить бревна, и насыпать лопатой камень и песок в тачки, и даже возить тачки по нескончаемому деревянному трапу в золотом забое, по узкой деревянной дороге на промывочный прибор, в этом мышечном слое размещалась только злоба – самое долговечное человеческое чувство.
Показать полностью
5
Человек счастлив своим умением забывать. (В. Шаламов) Часть 1
Всем доброго дня! Посты посвященные воспоминаниям репрессированных и их родственников буду публиковать примерно раз в неделю. А пока предлагаю вашему вниманию подборку цитат Варлама Шаламова (в основном из Колымских рассказов). Бывшего узника ГУЛАГа, который очень глубоко и четко мог передать чувства человека, оказавшегося на грани постоянного выживания в очень нелегкие для страны времена Сталинских репрессий (Большой террор).
А так же разбавил их небольшой подборкой фотографий по теме.
Варлам Тихонович (арест 1929г.)
Это слишком русское счастье - радоваться, что невинному дали пять лет. Ведь могли бы дать десять, даже вышка.
*****
Достоевский в «Записках из Мертвого дома» с умилением подмечает поступки несчастных, которые ведут себя как большие дети, увлекаются театром, по-ребячески безгневно ссорятся между собой. Достоевский не встречал и не знал людей из настоящего блатного мира. Этому миру Достоевский не позволил бы высказать никакого сочувствия.
Неисчислимы злодеяния воров в лагере. Несчастные люди — работяги, у которых вор забирает последнюю тряпку, отнимает последние деньги, и работяга боится пожаловаться, ибо видит, что вор сильнее начальства. Работягу бьет вор и заставляет его работать — десятки тысяч людей забиты ворами насмерть. Сотни тысяч людей, побывавших в заключении, растлены воровской идеологией и перестали быть людьми. Нечто блатное навсегда поселилось в их душах, воры, их мораль навсегда оставили в душе любого неизгладимый след.
Груб и жесток начальник, лжив воспитатель, бессовестен врач, но все это пустяки по сравнению с растлевающей силой блатного мира. Те все-таки люди, и нет-нет да и проглянет в них человеческое. Блатные же — не люди.
(Колымские рассказы)
Он был живуч как кошка — эта поговорка неверна. О кошке было бы правильнее сказать — эта тварь живуча, как человек.
*****
Мы, все четверо, были отлично подготовлены для путешествия в будущее – хоть в небесное, хоть в земное. Мы знали, что такое научно обоснованные нормы питания, что такое таблица замены продуктов, по которой выходило, что ведро воды заменяет по калорийности сто граммов масла. Мы научились смирению, мы разучились удивляться. У нас не было гордости, себялюбия, самолюбия, а ревность и страсть казались нам марсианскими понятиями, и притом пустяками. Гораздо важнее было наловчиться зимой на морозе застегивать штаны – взрослые мужчины плакали, не умея подчас это сделать. Мы понимали, что смерть нисколько не хуже, чем жизнь, и не боялись ни той, ни другой. Великое равнодушие владело нами. Мы знали, что в нашей воле прекратить эту жизнь хоть завтра, и иногда решались сделать это, и всякий раз мешали какие-нибудь мелочи, из которых состоит жизнь. То сегодня будут выдавать «ларек» – премиальный килограмм хлеба, – просто глупо было кончать самоубийством в такой день. То дневальный из соседнего барака обещал дать закурить вечером – отдать давнишний долг.
Мы поняли, что жизнь, даже самая плохая, состоит из смены радостей и горя, удач и неудач, и не надо бояться, что неудач больше, чем удач.
*****
В лагере не было политических. Это были воображаемые, выдуманные враги, с которыми государство рассчитывалось, как с врагами подлинными, — расстреливало, убивало, морило голодом. Сталинская коса смерти косила всех без различия, равняясь на разверстку, на списки, на выполнение плана. Среди погибших в лагере был такой же процент негодяев и трусов, сколько и на воле. Все были люди случайные, случайно превратившиеся в жертву из равнодушных, из трусов, из обывателей, даже из палачей.
На стройке Беломорканала 1931-1933
Отсутствие единой объединяющей идеи ослабляло моральную стойкость арестантов чрезвычайно. Они не были ни врагами власти, ни государственными преступниками, и, умирая, они так и не поняли, почему им надо было умирать. Их самолюбию, их злобе не на что было опереться.
*****
Русский человек не любит быть свидетелем на суде. По традиции, в русском процессе свидетель мало отличается от обвиняемого, и его "прикосновенность" к делу служит определённой отрицательной характеристикой на будущее.
*****
У людей никогда не действуют одновременно с полной напряженностью все пять человеческих чувств. Я не слышу радио, когда внимательно читаю. Строчки прыгают перед глазами, когда я вслушиваюсь в радиопередачу, хотя автоматизм чтения сохраняется, я веду глазами по строчкам, и вдруг обнаруживается, что из только что прочитанного я не помню ничего. То же бывает, когда среди чтения задумываешься о чем-либо другом, – это уж действуют какие-то внутренние переключатели. Народная поговорка – когда я ем, я глух и нем – известна каждому. Можно бы добавить: «и слеп», ибо функция зрения при такой еде с аппетитом сосредотачивается на помощи вкусовому восприятию. Когда я что-либо нащупываю рукой глубоко в шкафу и восприятие локализовано на кончиках пальцев, я ничего не вижу и не слышу, все вытеснено напряжением ощущения осязательного. Так и сейчас, переступив порог хлебозавода, я стоял, не видя сочувственных и доброжелательных лиц рабочих (здесь работали и бывшие, и сущие заключенные), и не слышал слов мастера, знакомого человека без шапки, объяснявшего, что мы должны вытащить на улицу битый кирпич, что мы не должны ходить по другим цехам, не должны воровать, что хлеба он даст и так, – я ничего не слышал. Я не ощущал и того тепла жарко натопленного цеха, тепла, по которому так стосковалось за долгую зиму тело.
Никто из товарищей не будет ворчать, что он работает плохо. Бывшие хлеборобы не обязаны понимать и знать, что Дугаев новичок, что сразу после школы он стал учиться в университете, а университетскую скамью променял на этот забой. Каждый за себя. Они не обязаны, не должны понимать, что он истощен и голоден уже давно, что он не умеет красть: уменье красть – это главная северная добродетель во всех ее видах, начиная от хлеба товарища и кончая выпиской тысячных премий начальству за несуществующие, небывшие достижения. Никому нет дела до того, что Дугаев не может выдержать шестнадцатичасового рабочего дня.
Дугаев возил, кайлил, сыпал, опять возил и опять кайлил и сыпал.
После обеденного перерыва пришел смотритель, поглядел на сделанное Дугаевым и молча ушел… Дугаев опять кайлил и сыпал. До кварцевой метки было еще очень далеко.
Вечером смотритель снова явился и размотал рулетку. Он смерил то, что сделал Дугаев.
– Двадцать пять процентов, – сказал он и посмотрел на Дугаева. – Двадцать пять процентов. Ты слышишь?
– Слышу, – сказал Дугаев. Его удивила эта цифра. Работа была так тяжела, так мало камня подцеплялось лопатой, так тяжело было кайлить. Цифра – двадцать пять процентов нормы – показалась Дугаеву очень большой. Ныли икры, от упора на тачку нестерпимо болели руки, плечи, голова. Чувство голода давно покинуло его.
Дугаев ел потому, что видел, как едят другие, что-то подсказывало ему: надо есть. Но он не хотел есть.
– Ну, что ж, – сказал смотритель, уходя. – Желаю здравствовать.
Вечером Дугаева вызвали к следователю. Он ответил на четыре вопроса: имя, фамилия, статья, срок. Четыре вопроса, которые по тридцать раз в день задают арестанту. Потом Дугаев пошел спать. На следующий день он опять работал с бригадой, с Барановым, а в ночь на послезавтра его повели солдаты за конбазу, и повели по лесной тропке к месту, где, почти перегораживая небольшое ущелье, стоял высокий забор с колючей проволокой, натянутой поверху, и откуда по ночам доносилось отдаленное стрекотание тракторов. И, поняв, в чем дело, Дугаев пожалел, что напрасно проработал, напрасно промучился этот последний сегодняшний день.
*****
Ясно было одно: мы будем возвращены в лагерную зону, опять войдем в ворота с обязательной, официальной, казенной надписью: «Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства». Говорят, что на воротах немецких лагерей выписывалась цитата из Ницше: «Каждому свое». Подражая Гитлеру, Берия превзошел его в циничности.
*****
Перекур – это самый обыкновенный отдых, отдых для некурящих, ибо махорки у нас не один год не было, а перекуры были. В тайге любители курения собирали и сушили листы черной смородины, и были целые дискуссии, по-арестантски страстные, на тему: брусничный или смородинный лист вкуснее. Ни тот, ни другой никуда не годился, по мнению знатоков, ибо организм требовал никотинного яда, а не дыма, и обмануть клетки мозга таким простым способом было нельзя. Но для перекуров-отдыхов смородинный лист годился, ибо в лагере слово «отдых» во время работы слишком одиозно и идет вразрез с теми основными правилами производственной морали, которые воспитываются на Дальнем Севере. Отдыхать через каждый час – это вызов, это и преступление, но ежечасная перекурка – в порядке вещей. Так и здесь, как и во всем на Севере, явления не совпадали с правилами. Сушеный смородинный лист был естественным камуфляжем.
Приговор Кузнецову С. И. от 7 июля 1941 г. В 1955 году справка о реабилитации была подписана А. А. Чепцовым, который к тому времени уже возглавил Военную коллегию ВС СССР (см. ниже)
Справка о реабилитации Кузнецова С. И. Выписана тем же судьёй А. А. Чепцовым, который в 1941 году вынес приговор (см. выше). 28 июля 1955 г.
Безнаказанная расправа над миллионами людей потому-то и удалась, что это были невинные люди.
*****
Мы с ним не то что дружили, а просто любили вспоминать Москву – ее улицы, памятники, Москва-реку, подернутую тонким слоем нефти, отливающим перламутром. Ни Ленинград, ни Киев, ни Одесса не имеют таких поклонников, ценителей, любителей. Мы готовы были говорить о Москве без конца.
*****
Мечта каждого доброго россиянина - и заключенного, и вольнонаемного, - чтобы его поставили что-нибудь, кого-нибудь проверять. Во-первых: я над кем-то командир. Во-вторых: мне оказано доверие. В-третьих: за такую работу я меньше отвечаю, чем за прямой труд.
*****
Голодным сказали, что это - сливочное масло по лендлизу, и осталось меньше полбочки, когда был поставлен часовой и начальство выстрелами отогнало толпу доходяг от бочки с солидолом. Счастливцы глотали это сливочное масло по лендлизу - не веря, что это просто солидол, - ведь целебный американский хлеб тоже был безвкусен, тоже имел этот странный железный привкус. И все, кому удавалось коснуться солидола, несколько часов облизывали пальцы, глотали мельчайшие кусочки этого заморского счастья, по вкусу похожего на молодой камень.
*****
Голодный и злой, я знал, что ничто в мире не заставит меня покончить с собой. Именно в это время я стал понимать суть великого инстинкта жизни – того самого качества, которым наделен в высшей степени человек. Я видел, как изнемогали и умирали наши лошади – я не могу выразиться иначе, воспользоваться другими глаголами. Лошади ничем не отличались от людей. Они умирали от Севера, от непосильной работы, плохой пищи, побоев, и хоть всего этого было дано им в тысячу раз меньше, чем людям, они умирали раньше людей. И я понял самое главное, что человек стал человеком не потому, что он божье созданье, и не потому, что у него удивительный большой палец на каждой руке. А потому, что был он {физически} крепче, выносливее всех животных, а позднее потому, что заставил свое духовное начало успешно служить началу физическому.
Продолжение следует.........
Показать полностью
7
Воспоминания Кирилловой Нины Андреевны
Первые воспоминания – мы с мамой стоим в темноватом помещении – идет служба в церкви. Мама берет меня на руки и батюшка из ложечки дает выпить вино и вытирает мне рот (видимо всем одной ложечкой и тряпочкой).
Отец папы Павел Павлович ходил с грузами в Китай (Манчжурию), нанимаясь у купцов. Они на больших санях, запряженных верблюдами, везли чай, сахар и прочее (были фотографии). У него было 2 сына – Валентин и Андрей и дочери Екатерина (она умерла молодой) и Платонида (она жила потом в г. Горьком). Первая жена деда умерла довольно молодой (смутно помню из рассказов) от сибирской язвы. Папа рассказывал, что когда ей стало плохо, привезли фельдшера, он сделал укол и велел послать за батюшкой. Перед смертью она исповедовалась и умерла. От второй жены был сын Серафим, его судьбу я не знаю.
Валентин Павлович был учителем в гимназии. Он был близорук, носил очень толстые очки. Жили они в Нерчинске. Когда пришли белые, его как учителя мобилизовали, офицером. А потом пришли красные и его расстреляли, как белого офицера. Как я знаю, остались дети – Евгений, Валентин, Олег – других я не знаю.
Со стороны матери – отец мамы Василий Васильевич Першин и еще два брата: старший Ананий Васильевич и Модест Васильевич (отец дяди Вани).
Дед Вася в молодости (из его рассказов) служил у купцов, ездил на прииски в Алдан и все мечтал попасть в Мангазею, но так и не попал. Что-то скопил, вернулся в Караксар и завел свою семью. Бабушку звали Екатерина (ее фото есть в родительском альбоме у Юли), больше я о ней ничего не знаю. У них было трое детей: старший Александр (дядя Саня), Елена (наша мама) и Валентина (баба Кока).
Дед Анастасий (деда Аня) был сослан и попал с нами в Татарку. Он был очень старенький и не ходил. Дело было зимой, его волоком бросили в сани и увезли. Видимо в дороге он замерз и умер. Судьбу деда Модеста я не знаю.
Наш папа, как мне известно, закончил реальное (училище?). Он, как и дед Павел Павлович ходил за границу в Манчжурию и, прилично заработав, построил дом в с. Караксар. Жили вполне обеспеченно.
Когда началась вся эта смута в 1930 г. мне было 4 года. Я помню, к нам приезжали бурятский лама с женой, я забежала в комнату и, увидев их, ярко одетых, высказала свое мнение «ой, какие красивые, прямо купцы». Меня конечно увели и сказали, что это неприлично. И еще, видимо перед самым раскулачиванием, я забегаю в комнату, а там висит туша мяса. Меня так же хватают и уносят и велят никому об этом не говорить. Я с раннего детства была так запугана обысками, арестами, что всего боялась. Со слов Мили, папу арестовали и увезли в Читу, а маму с пятью детьми выгнали просто на улицу и принимать ее в своей деревне никому не разрешали. Она перебиралась поблизости в деревушки, и оттуда тоже изгоняли. И, в конце концов, мы оказались на станции Оловянная. Приютили нас знакомые Большаковы. Их тоже из-за нас притесняли.
И вот опять воспоминание – мама ведет меня в Чите – деревянный тротуар, она в одной руке тащит большой бидон с супом (передача на всю камеру) папе в тюрьму, а другой тянет меня за руку. Идти далеко, я устала, запинаюсь, на голове у меня повязан атласный платок и вязаная шапочка и конечно я не заметила, как она соскользнула и потерялась. Мама сердится. Потом мы стояли, ждали, когда пропустят в комнату свиданий. Там с одной стороны перегородки стояли заключенные, а с другой мы. Папа дает мне конфетку, видимо из передачи. Потом мы стоим на улице и смотрим на тюрьму. Из-за решетки маячит что-то темное. Мама меня берет на руки и говорит, что это папа, но я ничего не вижу.
Как ехали из Читы не помню, но вот у Большаковых помню двор, и как мама посылала Галю (мать Юли) за молоком. Это мне казалось далеко, через прямую длинную улицу. Галя купила четверть молока (это такая большая 3-х литровая бутыль). Мы шли уже обратно и Галя мне сказала «беги за мной» и сама быстро побежала. Она увидела, что к воротам подъехали две телеги. Я со слезами бежала за ней. Это приехали за нами, везти в ссылку.
Все суетились. Мама конечно знала, что это случится, но все же куча детей и надо все необходимое погрузить на две телеги, а они ведь без бортов – что там войдет. И одежду надо и еду. Время на сборы дали 30 минут. Мне тоже кто-то сказал – «что стоишь, бери что-нибудь». Я взяла два ночных горшка, так с ними и шла за телегой.
Привезли нас в церковь. Там просто на полу свалили в кучу все вещи, и так у всех. Так там в церкви и познакомились Валя с Костей Тихоновым и дружили до смерти.
Горшки эти нам очень пригодились. Ведь нас везли в товарных вагонах как скот без окон, и набито было столько, сколько можно затолкать народу.
Сколько дней нас везли, я не знаю. Было очень тесно и душно. Никакой щели, все закрыто. Иногда останавливались посреди поля, кругом охрана и разрешали вылезть справить нужду, а в остальное время надо было терпеть.
Как доехали в Красноярск, я не помню. А помню уже большую длинную баржу, вещи лежат в куче на палубе. Мама ушла на другой конец палубы, готовила что-то поесть, Миля сидела, караулила вещи, а я плакала и просилась к маме. А все ходили, согнувшись, так как всем взрослым сделали прививку против тифа. Почему-то кололи в живот. Мне не делали, так как я была маленькая, 5 лет.
Видимо в Стрелке нас с баржи перегрузили на завозни (это такие большие лодки) катером довезли до устья Татарки. Здесь была одна избушка, в ней жили рыбаки Александровы. У них была корова с теленком.
Берег был крутой и тайга темная. Вот на этот дикий берег нас и выгрузили. Сначала людей было немного – Богдановы, Коробейниковы, Такмаковы, Тихоновы. Потом еще привезли. У всех по куче детей. У кого были взрослые дети (мужчины), те построили себе балаганы, а у нас только Валя 11 лет. Пошел дождь, очень много комаров и мошки. Но мама была все же женщина умная, прихватила с собой брезент, им и прикрылись. А потом нам сделать балаган помогли. В яру берега нарыли такие норы – печки, топили их как печки и варили пищу и даже пекли хлеб. К осени пригнали плоты и построили барак, длинный, один на всех. Лес был мокрый и со стен текло, но все-таки не на улице жить. Посредине стояла железная бочка с трубой, ее топили все время. Во всю длину барака сделали нары и их делили по одной доске на человека, но все же не на полу спать.
Так перезимовали. Потом приехал папа. Он был совсем больной и слабый, но все равно стало легче. На следующий год построили еще несколько домов. Их делили по жребию на 2-3 семьи каждый. Наш дом в Татарке до сих пор еще стоит. Мы жили две семьи, разделенные заборкой из досок не до потолка, но все-таки подобие отдельной комнаты. Через год построили еще дома, и мы остались одни в половине дома.
Организовали артель, назвали ее «Труженик». Председателем выбрали Петрова, а папу, как самого грамотного, счетоводом. Навезли уже много семей, и получилась деревня. Раскорчевывали тайгу, сеяли хлеб (в основном рожь), на гарях урожай получался хороший. Был и общественный огород. Не знаю откуда, но появились лошади, коровы, куры. Но это позднее. А в 1933 году был страшный голод, умирали по несколько человек в день. Ходили опухшие от голода и ослабленные лихорадкой (малярия). Добрая половина поумирала, но кто мог шевелиться, работали от темна до темна.
За это время папу арестовывали и увозили в Енисейск два раза и маму в стрелку один раз. Муся была еще грудная, кормить ее нечем было, коров еще не было, молока взять негде. Не знаю чем кормили, но через несколько дней мама вернулась. Все требовали золото, но его отобрали еще в первый раз в Караксаре – колечки, сережки. Папу привозили из тюрьмы совсем слабого. Он ходить не мог и его выхаживали, как могли – у него был туберкулез.
В 1934 г. построили школу и в 2-х комнатах учились все 4 класса.
Выжили, благодаря трудолюбию и помощи родственников. Сестра мамы Валентина Васильевна (Кока) и деда Вася посылали посылки. Сухари и растительное масло, в жестяных бидончиках 3-х литровых. Вот эти сухари размачивали, в кружку добавляли ложечку масла и ели. Это было так вкусно. И с Кокой жила сестра Тася, т.к. ее с нами в Оловянной не оказалось, то она в ссылку не попала. Они помогли купить корову – выслав деньги и себе во всем отказывая. Сначала купили на две семьи (с Филипповыми), а потом купили телку и разделили по жребию.
В 1935 году родился Коля. Папа радовался, разбудил меня и говорит «сын, мальчик родился». Он был большой оптимист.
В 1937 году (30 октября) мама умерла в родах. Девочку назвали Муза. Маму вполне можно было спасти, но фельдшер был настолько пьян, что когда его притащили к нам, он ничего не понимал. И когда к утру немного протрезвел, мама уже умерла от кровотечения. У папы обострился туберкулез. После смерти мамы нас осталось: Галя, Миля, я, Муся, Коля и Музочка, Валя. Папа ходил еще с неделю, помню, как он 7 ноября купил нам пряники, в полосочку белую и красную, и конфеты-подушечки, тоже в полосочку – праздник же был и после праздника слег с высокой температурой, все время бредил, звал родственников, просил помочь нам и 17 января 1938 года утром умер. После смерти мамы прошло 2 с половиной месяца. И хоть дома умер, потому что вскоре после смерти опять приехали его арестовывать, но опоздали.
Зиму мы дожили с Галей, а летом приехала Кока, и очень рано, чуть светало, мы погрузились в лодку (кто взялся нас везти – не помню) и уплыли в Стрелку. Фактически она нас украла, не поставив в известность коменданта, и спасла, иначе нас бы растолкали по детдомам, и судьба наша была бы совсем другой. Она была героической женщиной. Пожертвовала своей жизнью ради нас. Со Стрелки мы плыли несколько дней на пароходе в Красноярск. Музочке было 9 месяцев, кормили ее молоком, которое покупали на пристанях. Она заболела дизентерией и уже в Красноярске умерла.
Жили мы в полуподвальной комнатке 6 кв.м. Даже на полу места не хватало спать, но так как было лето, мы вечером мыли пол в коридоре и там спали на полу. А потом Миля уехала в Енисейск в школу медсестер, Валя жил в общежитии ФЗУ, а мы вчетвером Кока, я, Муся и Коля ютились на 6 кв.м.
Когда родители умерли, мне было 11 лет, Мусе 5 лет, Коле 2 года. Остались мы живы и не сделались бродягами благодаря Коке. Вечная ей память.
Взято от сюда.
Дорогие подписчики!) По многочисленным вашим просьбам, я заканчиваю серию постов о Сталине, и приступаю к циклу постов посвященным воспоминаниям репрессированных, и их родственников. Уверен вы сможете по достоинству оценить мой труд! Первый пост не оформляю, и выкладываю без иллюстраций сплошным текстом. Думаю именно так буднично и без помпы должна начаться подобная серия....
Дорогие @moderator, ы!) Так как я планирую большую серию тематических постов, хотелось бы сразу попросить вас обозначить, стоит мне лепить на них тэг политика или нет? На мой взгляд тэг этот в постах о воспоминаниях репрессированных и их родственников не нужен, так как здесь более уместен тэг История. Если вы считаете что тэг политика в них необходим, спорить я не буду. Добавьте его в этот пост, а в остальные я уже его буду добавлять сам не причиняя вам лишних беспокойств.
Показать полностью
Если бы Сталин прожил дольше
Дорогие подписчики! Мы продолжаем ряд публикаций на тему эпохи правления "вождя народов" Иосифа Виссарионовича Джугашвили. Всем приятного прочтения.
Ждали всеобщего «еврейского погрома», Большого террора и третью мировую
— Его правление и его смерть навсегда останутся в памяти русского народа, да и всех, наверное, народов, населявших ту громадную страну, собиранием которой он так кичился и которую, собрав и еще более расширив в сравнении с империей царей, вверг в ужасающие, превосходящие человеческое разумение страдания — нищету, одичание, пытки, голод, страх, смерть. Он, по всей видимости, готовил для «своего» народа страдания и еще большие, но не успел: смерть неожиданно для тирана пресекла его деяния, разрушила его планы, о которых мы можем пока строить только догадки, — не все архивные хранилища открыты, не все следы уничтоженных документов тщательно прослежены.
Но один урок, очень важный урок, смерть Сталина через 60 лет дает нам: все человеческое преходяще «как роса на траве». То, что вчера казалось выше небес, сегодня лежит в пыли. Никакая сила не заставит зло вечно именоваться добром, ложь — правдой. Все будет очень скоро названо своими истинными именами. «Имут ли срам мертвые» — мы не знаем, но живым придется ответить и перед детьми, и перед своей совестью за каждое зерно фимиама, которое они бросили на кадильницу убийце, за каждое слово восхваления, произнесенное в честь преступника, за каждую слезу из натертых луком или глупостью глаз. Не забыть об этом всеобщем законе нравственной истории поможет статья прекрасного специалиста по послевоенной истории СССР — профессора Филадельфийского университета «Темпл» Владислава Мартиновича ЗУБОКА.
Зубов А.
Смерть пришла к «вождю народов» в 9 часов 50 минут 5 марта 1953 года на Ближней даче в Кунцеве. К этому моменту он провел в ее объятиях более четырех суток. Последний раз Сталина видели в сознании в ночь с 28 февраля на 1 марта, когда он собрал в последний раз круг своих доверенных соратников. На следующий день охрана дачи обнаружила Сталина лежащим на полу — он потерял речь и лишь ненадолго приходил в сознание.
Сталин умер в разгар очередной и одной из самых зловещих кампаний его правления. 13 января 1953 года в «Правде» появилась статья, обвиняющая ведущих профессоров медицины в том, что они в сговоре с американской разведкой и всемирной организацией еврейской помощи «Джойнт» убивали советских лидеров и военачальников. Статью редактировал сам Сталин, вписавший в текст, подготовленный Дмитрием Шепиловым, наиболее зловещие и хлесткие фразы о «рабовладельцах-людоедах из США и Англии» и о «ротозействе» в советском аппарате, где люди не проявляют должной бдительности и не видят вокруг себя врагов. В разговоре с приближенными Сталин был еще откровеннее. Он сказал: «Любой еврей-националист — это агент американской разведки». Как и в знаменитом примере с запятой («Казнить нельзя…»), дефис между «еврей» и «националист» мог легко превратиться в тире1. Почти сразу же после статьи в «Правде» последовал загадочный теракт в советском посольстве в Тель-Авиве, и СССР разорвал отношения с Израилем. Началась массовая антисемитская истерия, евреев оскорбляли и избивали на улицах советских городов.
Что готовил Сталин накануне своей смерти? Многие считают, что речь шла о подготовке всеобщего «еврейского погрома», который должен был начаться в марте 1953 года и привести к поголовному выселению советских евреев в приготовленные для этого лагеря. Вслед за этим должна была последовать новая волна Большого террора, «новый 1937 год». Сигналом к началу шабаша должна была стать публичная казнь «врачей-вредителей», в большинстве своем евреев, арестованных по приказу Сталина еще загодя, в 1952 году.
Историк-архивист Геннадий Костырченко из московского Института российской истории опубликовал книгу, в которой назвал эту версию «мифом». Основание для этого: в архивах не удалось найти сведений о подготовке к депортации евреев, не говоря уж о публичной казни врачей. Но как доказать то, что могло бы произойти и не произошло? Полемика Этингера и Костырченко приняла острую форму и вылилась в интернет, с переходом на личности2. На мой взгляд, есть серьезные основания полагать, что Сталин готовил что-то крупное и кровавое. Историки Владимир Наумов и Джонатан Брент, имевшие прекрасный доступ в самые заповедные архивные уголки, пришли к заключению, что речь шла ни много ни мало как о подготовке Сталина к третьей мировой войне: не столько ее развязывании (США наверняка разгромили бы СССР), сколько в смысле устранения очередной «пятой колонны» в советском обществе. Направляя «гнев народа» против евреев, Сталин, по сути, брал на вооружение мобилизационные практики своего поверженного врага — Гитлера3. Как бы ни относиться к этой версии историков, нельзя игнорировать собранные ими документальные свидетельства. Как и накануне террора 1936 — 1938 гг., Сталин в узком кругу говорил: «Неблагополучно в ГПУ. Притупилась бдительность. Надо лечить»4.
Не менее важны свидетельства о подготовке Сталиным устранения своих ближайших подручных. Опубликованные архивные документы ясно говорят о том, что Сталин собирал компромат на Лаврентия Берию и, вероятно, хотел от него избавиться. В октябре 1952 года, сразу же после съезда партии, вождь созвал Пленум ЦК: в присутствии партийных руководящих кадров Сталин обвинил двух старейших членов руководства Молотова и Микояна в «трусости и капитулянтстве перед Западом». Особенно досталось Молотову, которого в партии и в стране считали самым верным соратником Сталина.
По воспоминаниям Константина Симонова, Сталин «бил предательски и целенаправленно, бил, вышибая [Молотова] из строя своих возможных преемников»5. Эти действия, разумеется, можно объяснить подозрительностью стареющего тирана. Но нельзя исключать и то, что это была подготовка страны к большой войне. Молотов и Микоян вспоминали, что Сталин готовился расправиться с ними как с агентами американской и английской разведок. Американские дипломаты подозревали, что Сталин готовил какую-то провокацию против посольства США в Москве. Не надо забывать, что в Корее шла война, где советские и американские летчики сбивали друг друга, а советская и китайская печать клеветнически обвиняла американцев в применении бактериологического оружия.
Путч над полутрупом
Врачи были допущены к Сталину лишь утром, а по другим данным — вечером 2 марта. Профессор Александр Львович Мясников, участвовавший в медицинском консилиуме, вспоминал, что он и другие врачи были скованы страхом, не решались произнести диагноз. Ведь им грозила участь арестованных коллег. Только когда Л.П. Берия и Г.М. Маленков заверили, что партия им полностью доверяет, медицинские светила собрались с духом и объявили, что надежды нет, Сталин обречен6.
Некоторые историки предполагают, что именно Берия, спасая свою жизнь, ускорил смерть Сталина. На склоне лет Молотов в частной беседе рассказывал, как Берия сказал ему на трибуне Мавзолея 1 Мая 1953 года: «Я его убрал. Я вас всех спас!» Однако Молотов почему-то не использовал этих слов в своих обвинениях против Берии, когда тот был уже под арестом. После распада СССР историки, получившие доступ в кремлевские архивы, обнаружили, что именно после ареста Берии кремлевское «коллективное руководство» решило подчистить записи медицинского консилиума о болезни и смерти Сталина. По свидетельству академика А.А. Фурсенко, имевшего доступ к архивам Кремля, медицинский журнал, который велся на протяжении 2—5 марта, был, видимо, уничтожен и подменен машинописным текстом на 20 страницах, подписанным всем составом консилиума в июле 1953 года7...
Но даже если отбросить версию преднамеренного «устранения» Сталина Берией, бросается в глаза, как быстро и слаженно, не предаваясь горю, поделили «бояре» власть.
Вечером 5 марта высшие функционеры партии и государства съехались в Кремль, в Свердловский зал Сенатского дворца, на беспрецедентное совместное заседание Президиума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР. Начало заседания откладывалось: организаторы явно ждали новостей из Кунцева о смерти Сталина.
Наконец заседание открыл Маленков, заявив, что, пока Сталин «борется с болезнью», нельзя оставлять страну без руководства. Заседание почему-то не стенографировалось, но присутствовавший в зале член ЦК КПСС писатель Константин Симонов запомнил слова Маленкова: «Нельзя пребывать в неопределенном положении, этого не позволяет и международная обстановка». Потом началась чехарда. Маленков предоставил слово Берии, который предложил Маленкова на пост председателя Совета Министров. На трибуну вернулся Маленков. Он предложил кандидатуру Берии на пост министра внутренних дел. Чтобы осознать смысл этого, нужно вспомнить, что пост главы государства считался тогда выше поста главы партии, а карательно-репрессивный аппарат, захваченный Берией, висел дамокловым мечом над всей политической и военной верхушкой СССР.
Высшее партийно-государственное собрание безропотно проголосовало за предложения тандема. Маленков продолжал оглашать список. Секретарем партии стал Никита Хрущев, а министром обороны — Николай Булганин. Было восстановлено старое «узкое» Политбюро, которое ликвидировали в октябре 1952 года по предложению Сталина. В состав нового руководства, вопреки сталинской воле, вошли Молотов и Микоян. Ветераны-большевики, нарушив партийный устав и решения недавнего съезда, оттеснили от власти более молодых выдвиженцев. Берия, главный инициатор дворцового переворота, видимо, считал, что внутри узкой группы руководства он сможет быстро забрать власть в свои руки.
Народный обморок
Система, выстроенная Сталиным, надолго пережила его. Но в марте 1953 года никто этого знать не мог. Тиран настолько подменил собой государство, закон, партию и идеологию, что некоторым из кремлевских вождей впору было задаться вопросом: не распадется ли все «советское общество» словно карточный домик? Не выйдет ли народ на улицы? Пока Сталин лежал без сознания на даче в Кунцеве, Советский Союз продолжал, ничего не ведая, трудиться и поднимать тосты «за здоровье товарища Сталина». Только в 6.30 утра 4 марта Левитан объявил по радио о «болезни товарища Сталина». Вперемежку с классической музыкой радио передавало бюллетени о состоянии здоровья больного. Люди с медицинским образованием быстро поняли, что состояние Сталина безнадежно. По тюрьмам и лагерям пополз слух: «Усатому» скоро карачун». Утром 6 марта народ и мир узнали, что Сталина больше нет.
Самой распространенной реакцией на смерть тирана было потрясение — многие плакали. Сотрудники посольства США отмечали, что люди «просто сошли с ума», «плачут на улицах». У многих это были не столько слезы жалости по ушедшему, сколько реакция на растерянность и страх. Сказывалось и почти тотальное отсутствие в обществе того, что называется «частным пространством»: в тесноте коммуналок, в фабричных цехах, на партийных собраниях сознание людей сжималось страхом и нуждой до предела — и одним из выходов из этого был массовый психоз. Общей мыслью было: как жить дальше? Не будет ли хуже? Не будет ли войны? Многие евреи, еще не знавшие подоплеки «дела врачей», опасались, что этот психоз может вылиться в погромы. И действительно, в народе поговаривали о том, что именно подлые евреи стали причиной смерти «дорогого Иосифа Виссарионовича». Разумеется, было немало и тех, для кого фанатичная страсть к тирану заменяла отсутствие достатка, истинной веры, а то и личной жизни. Иосиф Бродский, будущий великий поэт, а в 1953 году 12-летний мальчик, рассказывал, что вместе с другими учениками 6 марта он был в актовом зале школы, где слышал выступления учителей о смерти вождя. Одна учительница на каком-то этапе «большевицкой панихиды» сбилась и истошным голосом завопила: «На колени! На колени!» — «И тут началось такое! Кругом все ревут, и я тоже как бы должен зареветь». Подросток Бродский зареветь не смог и очень этого устыдился8.
Взрослые интеллигентные люди участвовали в коллективном общественном обмороке каждый по своим причинам. Многие выступали на собраниях из страха, безмерно славословя умершего, — среди них был профессор Ленинградского университета Д.С. Лихачев. Обласканный Сталиным Константин Симонов и низвергнутый тираном в опалу Александр Авдеенко в равной степени приложились к атеистическому ритуалу прощания. Симонов в эти дни написал такие вирши: «Обливается сердце кровью… / Наш родимый, наш дорогой!/ Обхватив твое изголовье, / Плачет Родина над Тобой». Архитекторы и художники готовили проекты громадного дворца-мавзолея для увековечивания памяти «Друга и Отца». Даже те, кто не ненавидел режим, испытывали ощущение конца великого и страшного времени. Профессор МГУ С.С. Дмитриев записал в личном дневнике: «Великая, гигантская эпоха это тридцатилетие: она всем наполнена, и больше всего Сталиным». «Великая сила упразднилась», — дипломатично сказал на смерть Сталина патриарх Алексей I (Симанский), прекрасно помнивший еще по курсу Духовной академии, что силы бывают очень разные — не только по своей величине, но и по качеству.
Были и другие люди, и их было очень много, которые радовались смерти тирана. В лагерях и тюрьмах заключенные бросали в воздух шапки и кричали: «Свобода!» В городских семьях с надеждой шептались о том, что, быть может, теперь из лагерей вернутся отцы, матери, дети, внуки. В Пензенской области одна колхозница, по донесению госбезопасности, заявила: «Я ему сама вырою могилу и закопаю».
Дом Союзов стал тем местом, где к телу Сталина был открыт всенародный доступ. В отличие от прощания с Лениным в 1924 году, которое растянулось на недели, новые хозяева страны торопились завершить церемонию — на прощание с телом отводилось только два дня. 7—8 марта сотни тысяч людей, москвичей и иногородних, ринулись к Дому Союзов. Беспомощность милиции привела к кровавой давке в районе Садовой-Самотечной. Были задавлены сотни людей, прежде всего женщин, стариков, подростков.
На следующий день место новой «Ходынки» было покрыто тысячами оторванных пуговиц и потерянных галош, а милиция смывала с тротуаров следы крови.
В русской эмиграции смерть Сталина вызвала надежды на скорое крушение советского режима. Думающие люди не принимали за чистую монету официальные изъявления «народного горя». Их скорее беспокоила та нравственная деградация, которая произошла в русском обществе за 30-летие сталинского правления. Люди верующие были возмущены тем, что Русская православная церковь отслужила панихиду по Сталину и
послала венок к его гробу в Дом Союзов. А физиономии новых вождей, притворно изображавших скорбь у сталинского гроба, не могли внушить ничего, кроме омерзения. Георгий Иванов написал в эти дни:
Какие отвратительные рожи,
Кривые рты, нескладные тела:
Вот Молотов. Вот Берия, похожий
На вурдалака, ждущего кола…
В безмолвии у сталинского праха
Они дрожат. Они дрожат от страха,
Угрюмо пряча некрещеный лоб,
И перед ними высится, как плаха,
Проклятого «вождя» — проклятый гроб.
Новое кремлевское руководство действительно боялось собственного народа и сильной Америки. Сталин перед самой смертью с садистским упорством внушал своему окружению: «Вот не будет меня, передушат вас империалисты, как котят!» Хрущев вспоминал, что эта фраза постоянно вертелась в его мозгу в первые дни после смерти Сталина. После того как Сталин вооружил северокорейского лидера Ким Ир Сена и благословил на вторжение в Южную Корею, США стремительно наращивали свою военную мощь. Несмотря на все усилия советской промышленности, к 1953 году Советский Союз катастрофически проигрывал гонку вооружений. В случае начала большой войны советское поражение было неминуемым. В распоряжении США с ноября 1952 года было термоядерное оружие, которого не имел Кремль. Не случайно уже 7—8 марта, когда на похороны Сталина съехались все коммунистические вожди, Маленков и Молотов договорились с Чжоу Эньлаем принять срочные политические меры для окончания корейской войны. Обсуждались необходимые шаги для снижения напряженности в Европе, улучшения отношений с южными соседями — Турцией и Ираном.
Политические наследники торопилось проводить Сталина в прошлое как страшный сон.
9 марта на Красной площади состоялась церемония похорон. Половина присутствующих там «представителей трудящихся» были сотрудниками госбезопасности. Настоящие трудящиеся по всей стране снимали шляпы, шапки, кепки и тюбетейки под гул заводских гудков и залпы орудий.
Новые вожди на Мавзолее (где вскоре появилась надпись: «Ленин — Сталин») отчитали прощальные речи с дежурным видом и выражением, при этом Берия в черной шляпе выглядел чикагским мафиози.
Буквально на следующий день имя Сталина исчезло из советских газет, и массовая истерия начала быстро спадать. Когда Симонов опубликовал свои вирши с плачем у гроба Сталина в «Литературной газете», последовал гневный звонок от самого Хрущева, и Симонов обнаружил, что попал в опалу. Новые руководители давали понять, что никакой катастрофы не произошло и не произойдет, жизнь продолжается, и она, возможно, будет лучше и легче, чем при Сталине. 27 марта по указу «Об амнистии» было освобождено около 1 миллиона человек, более трети узников ГУЛАГа, вскоре были освобождены «врачи-вредители». Потом, 26 июня, — арестован Берия. Через месяц закончилась перемирием корейская война. А на праздновании Октябрьской революции 7 ноября 1953 г. радио передало концерт, где после номеров классической и патриотической музыки Леонид Утесов объявил: «Мы открываем второе действие исполнением танго «Брызги шампанского». Начиналась новая, менее свирепая эпоха коммунистической деспотии.
№ 177 / Зубок Владислав / 07 марта 2013
Для модераторов и тех кто любит позвать модераторов:материал взят с сайта Новая газета во Владивостоке (региональный филиал официально зарегистрированного в РФ СМИ Новая газета) http://novayagazeta-vlad.ru/177/istoriya/eslibistalinprozhil...
Статья является копипастой, имеет ознакомительный характер и не несет в себе цели разжигания ненависти или провокаций. Если при прочтении статьи у вас начинает припекать чуть ниже спины, срочно сворачивайте её, или выключайте компьютер!!! Я знаю что данное предупреждение наверно нужно было написать в шапке поста, но тогда я не смогу быть уверен, что вы мой пост все-таки дочитали до конца)) Тэг политика добавил так как ранее модераторы всегда призывали меня добавлять тэг политика к подобным постам. Хотя я по прежнему считаю что тэга история тут вполне достаточно.
Всем хорошего дня!
Показать полностью
3