77.natalia

Каждая из этих групп принялась обсуждать свой профессиональный «микрокосмос», как будто им не хватило целого года, чтобы наговориться на работе. Я, недолгое время послушав очень информативный разговор «когорты», к которой примкнули мои родители, о нестандартном росте грамположительных бактерий, пошла бродить по обширному презент-залу с бокалом шампанского.

Среди сосредоточенно спорящих группировок моё внимание привлекла одна, выгодно отличающаяся от остальных количеством участников и настроением. Состав группы тоже был не однозначный – заразительно хохочущие девушки и юноши, радостно оживлённые степенные дамы и их спутники, было даже несколько старушек – они умильно прижимали сложенные ладошки к груди и промокали платочками лоб и губы. Волей-неволей заинтересовавшись, я повернула в ту сторону

.

Притаившись за креслом, в котором сидела гренадёрского роста мадам, я стала вникать в происходящее. Гвоздём программы и главной достопримечательностью сего представления оказался молодой мужчина.

Я не нашла его красавцем, но он обладал той внешностью, которая запоминается с первой встречи. И, глядя на такое лицо, со временем начинаешь ловить себя на мысли, что пытаешься разгадать, что таится, скажем, за этой чуть насмешливой полуулыбкой.

Молодой человек был неиссякаемым кладезем историй и на удивление достойных анекдотов, которые рассказывал всякий раз к случаю или теме. Кроме того, он не забывал остальных членов компании, всегда учтиво и с каким-то мягким вниманием, поддерживая любого, кто желал высказаться. И, похоже, все участники этого мини-шоу чувствовали себя счастливыми. Почувствовала себя такой и я.

Позже нам представилась возможность познакомиться лично. Оказалось, что Глеб работает в аналитическом отделе всё того же фармакологического центра. Мама, как, впрочем, и большинство женщин знакомых с Глебом, была о нём высокого мнения и считала его перспективным специалистом.

Ну, что сказать – я влюбилась.

Глеб ухаживал за мной, как мог ухаживать только сказочный принц. Волшебное время наших встреч было «классически выверенным», как в хорошем романе. Когда мы, наконец, стали жить вместе, я была уверена, что встретила свою судьбу.

Наверно, вы уже поняли, что всё оказалось не так славно. В жизни мой прекрасный принц продемонстрировал мне другую сторону монеты, которая, к тому же, оказалась фальшивой. Я поясню, конечно – каждый раз, когда мой избранник терпел неудачу, он впадал в состояние глубокой меланхолии. Часами мог лежать на диване, переключая программы телевизора и не реагируя на любые раздражители извне, в том числе и на меня. Хотя я изо всех сил пыталась помочь ему, успокаивала, поддерживала, старалась отвлечь и приободрить. Но на всякий мой позитивный довод, любимый воздвигал тысячу контр доводов, порой противореча сам себе, чем уничтожал весь мой позитив. В результате он погружался в ещё более глубокую хандру.

Но, как оказалось, это был не самый худший вариант. Гораздо тяжелее было выслушивать бесконечные жалобы и невыносимое нытьё.

Если к нам приходили друзья и знакомые, Глеб преображался. Он снова развлекал всё общество, обволакивал учтивой заботой, был предупредителен, галантен и неистощим на слова. Но стоило гостям покинуть наш дом, как на «мистера великолепного» нападали терзания. В то время, пока я убирала грязную посуду и лишние стулья, Глеб доканывал меня вопросами вроде «Как ты думаешь, не слишком ли плебейским был тот анекдот?». На мои уверения, что всё было замечательно, нытик заявлял: «Не успокаивай меня, я знаю – все смеялись только из вежливости». А затем продолжал: «Ах, зачем я похвалил причёску Аллы Георгиевны, она теперь смотрит на меня, как на идиота».

При этом, не знающие всей подноготной знакомые, по-прежнему восхищались моим избранником. Не нравился он одной Дарье, она чувствовала людей, как умеют чувствовать только дети. Дашка давно мне говорила, что нужно кардинально менять отношение к себе, иначе можно израсходовать душевные силы на бесполезную борьбу. А я всё равно надеялась, что всё само собой изменится, такая уж я была.

Изменилось всё только к худшему. Глеб уволился с работы, объяснил он мне это очень пространно: «Понял, что не моё… Не хочу расходовать потенциал на то, что мне не интересно… и бла- бла- бла и так далее.». В общем много всего, но ничего конкретного. Да, говорить он умел! После увольнения мой принц прирос к дивану как жирное пятно и превратился в вомбата

.

Если кто-то не знает, вомбат – это сумчатое млекопитающее, живущее в Австралии. Будучи дружелюбными и милыми травоядными животными, вомбаты давно стали любимцами взрослых и детей. Похожи эти очаровательные существа на гигантских хомяков. Но есть у вомбата одна опасная привычка – когда автомобильные трассы, проходящие в местах обитания животного, нагреваются под вечер, вомбаты любят садиться на асфальт и греть свою массивную попу.

А попа у вомбата – важное тактическое оружие, служащее для защиты от непрошенных гостей. Полагаю, всем понятно, что встреча на трассе с зверьком, который весом и размером может потягаться с поросёнком среднего возраста, грозит опасностью как животному, так и автомобилисту. Поэтому среди водителей Австралии существует неписанный закон: встретил вомбата, спихни его с дороги. Беда в том, что вомбат с дороги уходить не хочет, а спихнуть его проблематично даже для сильного мужчины. И действовать надлежит таким образом: подойти сзади, раскачать этого сонного медвежонка и, на подходящей амплитуде, вытолкнуть его с дороги. Это и называется «раскачать вомбата».

Моего вомбата раскачать было невозможно. Но, с присущей мне нерешительностью и не желанием решать сложные задачи, я всё ещё надеялась. Надеялась, что найдётся новая хорошая работа и моё «жирное пятно» вновь превратится в прекрасного принца. Наверное, мне просто было страшно что-то менять.

Глеб нашёл работу, но она не многое изменила, зато дала поводы для новых терзаний и сомнений, а следовательно, и новых «разборов полёта» на досуге.

Но, пожалуй, достаточно о вомбатах! Пора перейти к основной теме повествования.

За две недели до отлёта, когда, как говорят, «чемоданы уже у двери», Глеб заявил, что руководитель его отдела просит его, то есть Глеба, перенести отпуск и завершить важную работу. Так как он, руководитель, полагается на Глеба и может доверить такое важное дело только ему.

Сказать, что я была потрясена, не сказать ничего. Я потеряла дар речи. Далее была неделя уговоров, слёз, отчаяния и угроз, а также доводов и контр доводов. Точку поставил Глеб, который всегда умел оставлять за собой последнее слово. Он упал на диван, и, закрыв лицо руками, стал говорить, как ему трудно, тяжело и больно разрываться между моими желаниями, и тем, от чего зависит его будущее. Я поняла, что мои желания в его будущее, очевидно, не входят.

В это же вечер я встретилась в баре с Дашкой, чтобы поплакаться ей в плечо. Под мои слёзы и её уговоры мы напились так, что Грише пришлось нас забирать. Проснувшись утром на раскладушке в Дашкиной кухне, мучимая похмельем, я приняла решение отправиться с друзьями в отпуск, несмотря ни на что.

Запись 9

Вчера прочла профессору то, что написала. Переводить построчно немного сложно, но врач остался доволен. Сказал, что я большой молодец, и он наблюдает положительную динамику. Ну, что ж – может, он и прав, во всяком случае, не стану его разубеждать.

ГЛАВА 4

Вот он, «час Х», вот он, долгожданный момент! Мы стояли на поляне, которая должна была стать для нас уголком рая на две недели. Место это, конечно, не было девственно диким, на площадке, примерно, четыреста-пятьсот квадратных метров, поросшей тщательно скашиваемой травой, нас уже ждали приготовленные палатки со всем необходимым. В центре возведённого лагеря располагалось строго определённое и оборудованное место для костра, рядом лежала связка дров. На территории имелся уличный туалет и колодец с питьевой водой. Всё оборудование, начиная с посуды и заканчивая мангалом и жаровней, предоставляла компания. А также, ко всем прочим удовольствиям, радушные хозяева этого райского места предлагали на прокат игровой инвентарь, тенты, навесы и надувные лодки для водных прогулок и рыбалки, конечно, в разрешённых местах.

Но ни это, ни многочасовой перелёт, ни длительная поездка на арендованных автомобилях, ни достаточно долгое оформление по прибытии на точку, ничто не могло испортить нашей радости от встречи с завораживающей красотой места, в котором мы оказались.

Поляну, отведённую нам, с трёх сторон окружала тёмная зелень тайги. Один вид растительности переходил в другой, образуя пышные ярусы. Невысокий кустарник сменялся более высокими кустами и деревцами, а те, в свою очередь, величественными кедрами и елями, создавая живописные стены сказочного ущелья. Слева от площадки этот эпический лес прорезала гравиевая тропа, ведущая к основным и административным постройкам базы. Возле тропы и располагался уличный туалет, а чуть поодаль колодец.

Метафорическая четвёртая сторона полянки не была закрыта густой растительностью. Кое-где росли разрозненные кусты и несколько больших деревьев по краю пологого спуска. От лагеря через кустарник проторенная тропинка спускалась к озеру. Вообще-то, это была сеть озёр, некоторые из которых соединялись друг с другом.

Обрамлённые сочной болотной травой и всё теми же каскадами зелени, они добавляли колорита и без того фантастической местности. Пышная растительность спускалась к воде со всех сторон. На более крутых склонах это напоминало неприступный бастион. Отражаясь в озере, он как будто уходил в глубину своими тёмными подземельями. На пологих берегах деревья и кусты были похожи на скученность облаков, тянущихся к воде напиться. И эти грандиозные живые картины будили воображение и заставляли вспоминать о когда-то услышанных сказках и легендах.

Побросав вещи и сумки-холодильники, мы бегали как дети, обследуя наши теперь угодья и радостно крича, когда обнаруживали что-то удивительное. Наконец, все вместе мы собрались на берегу примыкающего к поляне озера. Кроме волшебной красоты оно обладало ещё одной достопримечательностью – в самой середине озера, на равных расстояниях от берегов, находился островок вытянутой формы. Договорившись между собой, что обязательно посетим его позже, мы пошли заниматься делами.

Августовские дни уже не такие долгие, и мы хотели успеть до темноты разобрать вещи и пожарить шашлык, который в честь первого ужина привезли с собой из дома. Вообще-то, на благоустроенной территории базы имелся ресторан и несколько летних кафе. Питаться можно было на месте или заказывать доставку еды. Но ещё дома мы решили готовить сами, на живом огне, поэтому и везли с собой столько консервов и других заготовок.

Ужинали мы уже при свете костра, а над нами раскинулся-растянулся ни с чем не соизмеримый в своём величии небосвод. Количество звёзд и их размеры не шли ни в какое сравнение с теми, что можно увидеть на небе в городе, даже в самую ясную погоду.

Трапеза была окончена, но, не смотря на обилие выпитого спиртного, спать никто не хотел. Возбуждённые, мы ещё долго делились впечатлениями друг с другом. Но, мало-помалу, тема себя исчерпала и повисло молчание.

- Девчонки, а помните, как у нас на даче мы истории друг другу рассказывали? – вдруг проговорила я.

- Ага, - усмехнулась Дашка, - мне этот чёрный-чёрный гроб на колёсиках потом во сне снился.

- Ну, это же совсем в детстве. – не сдавалась я.

- А я твою историю про «львиную гриву» помню, - вступила Каринка. – Потом даже в бассейне купаться боялась.

- Это не моя история, это Конан Дойль,- запротестовала я.

- Но рассказала её ты, - парировала Каришка.

- Да вы что, серьёзно? Ну интересно же было. – расстроилась я.

- Ну, конечно, потом мы все втроём лежали на твоём диване под одним одеялом и тряслись от страха, - с улыбкой резюмировала Дашка.

Мы лежали на туристических ковриках, вытащенных из палаток. Каринка расположилась рядом со мной, длинноногий Стас и аккуратист Рома оседлали складные стулья, а красавица Эля выбрала для себя шезлонг.

- А я бы сейчас послушала, - вздохнула я.

Каринка повернулась к Стасу:

- Стасик, расскажи что-нибудь!

Стас откинулся на спинку складного стула и, картинно положа ногу на ногу, начал:

- Жил в роду Самаров один нанаец – Ла. Была у него дочка, по имени Айога. Красивая была девочка Айога…

- Это же сказка, - перебил его Роман.

- Это нанайская народная, и, между прочим, старинная сказка, – нравоучительно объяснил Стас.

- Да ладно, я её ещё с детства помню, – вступил Гриша.

- И я, - подтвердила Дашка. – Там ещё девочка, кажется, в утку превратилась.

- В гуся, – поправил Роман.

- В гуся, утку, какая разница, - опять подал голос Григорий. – У нас что, ликбез молодых родителей?

- А причём здесь родители? – не поняла Карина.

- А что, взрослым, что ли, эти сказки слушать? – ответил вопросом на вопрос Гриша.

Стас поднял вверх обе руки, показывая, что сдаётся, и со своей фирменной улыбкой произнёс:

- Ладно, рассказывайте сами.

Мы дружно повернули головы в Гришину сторону. Гриша стушевался на какое-то мгновение, но быстро взял себя в руки и заговорил:

- Ну и пожалуйста, я этих историй в своё время переслушал больше, чем чипсов съел. Вот сейчас, как это… А, чёрт, это не помню. А вот про это, нет, это вообще не то… А, вот, «козлятина» одна рассказывала… Ну, в общем, пошли, значит, второкурсники в лес. С ночёвкой, значит. Ну, там – сюсюрвило, шуры-муры… Ну, понятно, зачем. А одна пара, значит, ну, самые умные вроде как, в чащу забрались, понятно, чем поразвлечься. Как все им, значит, не хотелось. Возвращаются они в лагерь, вроде как всё у них хорошо, глядь – а там все палатки распоротые валяются, а друзья их, значит, на деревьях развешаны и кишки свисают. Вот!

Эля наморщила свой идеальный носик и встала с шезлонга с намерением уйти. Рома, раздираемый желанием проводить любимую и любопытством, вскочив со стула всё же спросил:

- И что?

- Ничего, - огрызнулся Гриша. – Кишки висели и на ветру раскачивались, чего тебе, мало, что ли?

- Нет, ну это не история. Я понимаю, если бы ты в конце сказал, что там маньяк какой с бензопилой, или этот, как его, Джиперс-Криперс какой-нибудь, а так это фигня какая-то.

- Нет, - вступила в обсуждение Карина, - это была страшная и ужасная секта ненавистников палаточного отдыха, и у всех у них было по перочинному ножу.

- Не-е-ет! – задумчиво протянула Дарья, - это был медведь-людоед, потерявший слух и нюх. Он шёл на свет костра, щурясь подслеповатыми глазами.

- Ладно! – взвился Гриша, - такие умные – сами рассказывайте!

Мы отсмеялись, и снова наступила тишина. Было слышно, как стрекочут ночные насекомые. В круг огня иногда влетали мотыльки, спать по-прежнему не хотелось. Каринка вытянулась, как кошка во время потягивания, и кокетливо коснулась носком кроссовка лодыжки Стаса.

- Стасик, рассказывай, - попросила она.

- Опять сказку, что ли? – заканючил Гриша.

- Во-первых, это не просто сказка – это элемент фольклора, а значит, часть эпоса данного места, - загадочно начал Стас. – А, во-вторых, я просто хотел освежить в вашей памяти события этой истории, потому что собирался предложить вам дискус на интересную тему.

- Ну, так и надо было сказать, - подал голос Рома. – Мы же не люмпены, чтобы не понять, высшее образование всё же у всех.

Гриша только махнул рукой, и, откинувшись на матрасе, уставился в звёздное небо.

- Рассказывай, - попросила я.

И Стас начал сначала.

- Жил в роду Самаров один нанаец – Ла. Была у него дочка, по имени Айога. Красивая была девочка Айога. Все её очень любили. И сказал кто-то, что красивее дочки Ла никого нету – ни в этом, ни в каком другом стойбище по всему Амуру. Загордилась Айога, стала рассматривать своё лицо. Понравилась сама себе, смотрит – и не может оторваться, глядит – не наглядится. То в медный таз начищенный смотрится, то на своё отражение в воде. Ничего делать Айога не стала, всё любуется собой. Ленивая стала Айога.

Вот один раз говорит ей мать:

- Поди, принеси воды, Айога!

Отвечает Айога:

- Я в воду упаду.

- А ты за куст держись.

- Куст оборвётся, - говорит Айога.

- А ты за крепкий куст возьмись.

- Руки поцарапаю…

Говорит Айоге мать:

- Рукавицы надень.

- Изорвутся, - говорит Айога.

А сама всё в медный таз смотрится: ах, какая она красивая!

- Так зашей рукавицы иголкой.

- Иголка сломается.

- Толстую иголку возьми, говорит отец.

- Палец уколю, - отвечает дочка.

- Напёрсток из крепкой кожи – ровдуги – надень.

- Напёрсток прорвётся, - отвечает Айога, а сама ни с места. Тут соседская девочка говорит:

- Я схожу за водой, мать.

Пошла девочка на реку и принесла воды, сколько надо. Замесила мать тесто, сделала лепёшки из черёмухи. На раскалённом очаге испекла. Увидела Айога лепёшки, кричит матери:

- Дай мне лепёшку, мать!

- Горячая она, руки обожжёшь, - отвечает мать девочки.

- А я рукавицы надену, - говорит Айога.

- Рукавицы мокрые.

- А я их на солнце высушу.

- Покоробятся они, - отвечает мать.

- Я их мялкой разомну.

- Руки заболят, говорит мать. – Зачем тебе трудиться, красоту свою портить? Лучше я лепёшку той девочке отдам, которая рук своих не жалеет.

И отдала мать лепёшку соседской девочке.

Рассердилась Айога, пошла на реку, смотрит на своё отражение в воде. А соседская девочка сидит на берегу, лепёшку жуёт. Стала Айога на ту девочку оглядываться, и вытянулась у неё шея, длинная-длинная стала.

Говорит девочка Айоге:

- Возьми лепёшку, Айога. Мне не жалко.

Совсем разозлилась Айога. Замахала на девочку руками, пальцы растопырила, побелела вся от злости – как это она, красавица, надкушенную лепёшку съест, - так замахала руками, что руки у неё в крылья превратились.

- Не надо мне ничего-го-го-го! – кричит Айога. Не удержалась на берегу, бултыхнулась в воду, и превратилась в гуся. Плавает и кричит:

- Ах, какая я красивая! Го-го-го! Ах, какая я красивая!..

Плавала, плавала, пока по-найски говорить не разучилась. Все слова забыла. Только имя своё не забыла, чтобы с кем-нибудь её, красавицу, не спутали, и кричит, чуть людей завидит:

- Ай-ога-га-га! Ай-ога-га-га!

АЙ-йО-ГА  Н. Сарыч.

По мотивам нанайской народной сказки

ПОВЕСТЬ

ГЛАВА 1

Запись в дневнике 1

«Чтобы победить свой страх, нужно заглянуть ему в глаза!». Так говорит мой лечащий врач. Он хочет, чтобы я записала свои воспоминания.

Сижу перед раскрытым ноутом и туплю в экран. Подумать только, а ведь – профессиональный журналист с неплохим опытом работы. Правда в том, что мне до сих пор невыносимо вспоминать то, что произошло.

Запись 2

Беседовала с врачом, он настаивает, чтобы описала события прошлого лета. Предложил попробовать писать ручкой на бумаге. Ха, да я и не помню, как это делается, даже школьные сочинения не писала вручную. Однако «эскулап» сказал, что от того, как я с этим справлюсь, зависит моё выздоровление. Если бы он только знал, знал сколького я ему не рассказываю! Если бы знал, чего мне стоит подавлять вопль ужаса, когда я обнаруживаю по утрам перья, торчащие из моей подушки, из супер навороченной, дорогой подушки со специальным наполнителем. Если бы я хоть раз рассказала, как часто сидя в одиночестве, в закрытом помещении я чувствую на себе ненавидящий, парализующий взгляд существа, превратившего мою жизнь в кошмар. О, вряд ли бы он говорил о выздоровлении. Но я не скажу. Может быть, и правда попробовать писать ручкой, всё-таки мелкую моторику развивает?

Запись 3

Наконец вспомнила, как пишутся буквы. Получается коряво, хотя, кто сейчас обращает на это внимание! Кроме психиатров. Чёрт! Нужно постараться писать ровнее.

Запись 4

Сегодня общалась с врачом, попросил прочитать ему мои записи, смешно! Цокал языком, качал головой, его английский не ах, но гораздо лучше моего немецкого. Поэтому при разговоре со мной он использует подобные жесты. Сказал, что нужно возобновить сеансы психоанализа. О боже, только не это, опять всё с начала! А ведь я сегодня опять слышала за окном почти змеиное шипение и хлопанье крыльев!

Запись 5

Измарала кучу бумаги, никак не могу найти нужные слова, руки опускаются сами собой. Чёрт, чёрт, чёрт! Я должна хоть что-нибудь сделать, иначе я никогда не выберусь из этой ловушки. А родители разорятся на моём лечении.

Запись 6

Как ни странно, мой лечащий врач дал мне хороший совет. Хотя, почему странно – он не дурак, светило мирового уровня. Просто я очень устала от него, от этих апартаментов с видом на завораживающей красоты ущелье. А больше всего от себя – своих воспоминаний, своих снов, заставляющих меня просыпаться от собственного крика, своего страха, бесшумно следующего за мной по пятам.

Ах да, совет! Профессор предложил мне не торопиться, как можно подробнее описать события, предшествующие тому, что мне так невыносимо вспоминать. Он прав, начиналось ведь всё совсем неплохо.

Запись 7

Что ж, вот моя история, которая, если я её допишу, вызовет у большинства саркастическую улыбку и недвусмысленные эпитеты в мой адрес. Не спешите с выводами, история реальна, и именно после неё я уже полгода нахожусь на излечении в этой клинике. А до этого было расследование, допросы и многочисленные обращения к специалистам на родине, которые и посоветовали частную клинику в Швейцарии «если вы заинтересованы в результате».

ГЛАВА 2

Как там у Джерома Сэлинджера: «Дэвидкопперфильдовская муть»? О да, но как же без неё. Нас было семеро, семеро, отправившихся в это путешествие. Все мы могли считать себя вполне успешными и довольными жизнью людьми. Прекрасное образование, хорошая работа, достойная оплата. Разумеется, я не стану лгать, что мы добились этого сами, по крайней мере, большинство из нас.

Нет, наши родители не были олигархами, но имели все основания считать себя состоявшимися и состоятельными гражданами. Например, мой отец - известный нейрохирург, а мама занимает высокую должность в крупной фармакологической компании. И несмотря на то, что я хорошо училась в школе и получила весьма высокий балл за ЕГЭ, если бы не возможности моих родителей, вряд ли мне удалось бы поступить в главный универ столицы и устроиться на телевидение после окончания учёбы. В отличие от моей самой лучшей и любимой подруги Дарьи.

Дашку – светлую головку семи пядей во лбу, приняли в престижную школу, в которой я училась, за поразительные способности и усердие в учёбе. Она была неутомимым исследователем, борцом за справедливость и при этом оставалась весёлым и отзывчивым человеком. Она уже в школе занималась активной общественной деятельностью и вовлекала нас – своих подруг и одноклассников – в социально полезные акции.

Это она привила мне интерес к журналистике, хотя мои родители мечтали видеть меня серьёзным научным сотрудником. Уже в старших классах Даша стала юнкором двух влиятельных журналов и имела несколько напечатанных статей. Старейший университет страны склонил колени перед её талантами.

Обладая неистребимой верой в человечество, Дарья выбрала социалку – социологию, простите, и в будущем многие обиженные и обездоленные получили помощь и защиту, благодаря её неутомимому бесстрашию.

Меня же руководитель курса, кстати, хороший мамин знакомый, убедил выбрать телевидение. Объяснил он это очень доступно: «Если занимаешься, например, репортажами о живой природе, у тебя и командировки приятнее, и врагов меньше». Я, вечно во всём сомневающаяся, конечно, согласилась. Не могу сказать, что пожалела об этом впоследствии. Как я уже писала, все мы были вполне довольны жизнью.

Третья наша подруга – умница и красавица Карина – тоже училась с нами в одном классе, и, хотя она не была так близка мне, как Дашка, на долю нашей неразлучной троицы во время учёбы выпало множество незабываемых приключений и похождений. Когда энергичная, смешливая и немного язвительная Карина выбрала для себя психологию, я была в недоумении и долго подтрунивала над подругой. Однако прошло время, и я поняла, какой являлась непроходимой «тундрой». Каришка много раз помогала мне справиться со сложными ситуациями. И, если Дашка вытаскивала меня из состояния гнусавых соплей и слезливой хандры своим непобедимым позитивом, то Карина очень доходчиво объясняла суть проблемы и давала профессиональный совет, как из неё выбраться

.

Был ещё один человек, который учился вместе с нами в школе. Не могу сказать, что я его очень любила, на мой взгляд он был высокомерным занудой. Но так уж получилось, что Каришка встречалась с ним какое-то время, да и волей-неволей поддерживаешь отношения с тем, с кем проучился вместе столько лет. Роман тоже окончил университет, только юрфак.

Именно Роман и познакомил нас со Стасом. Не знаю точно, каким образом они пересеклись, Стас был старше, кажется, он закончил учёбу уже тогда, когда мы только перешли на третий курс, не говоря уже о том, что учился он на историческом. И, тем не менее, Стас очень скоро стал членом компании и очень хорошим другом. Не помню, как это получилось, и при каких обстоятельствах, но вскоре в нашей команде появился ещё один человек, привёл его Стас, и Гриша, так звали парня, тоже «закрепился в экипаже».

Об этом индивидууме нужно рассказать отдельно. Гриша был невообразимым раздолбаем, как констатировала Каринка «с пониженной социальной ответственностью». Родители его потратили уйму сил и нервных клеток, чтобы буквально за шкирку дотянуть сына до диплома. Он два раза брал академический отпуск, дважды ему грозило отчисление. Прогулы, неподобающее поведение, появление в ВУЗе в нетрезвом виде, чего только не было в его богатой студенческой жизни. Но, при этом, Гриша имел два «божьих дара», это родители – уважаемые люди, которые костьми легли для того, чтобы он закончил учёбу, и его поразительный талант программиста. Последний и обеспечил наконец-то получившему диплом Григорию хорошую работу.

Дашку Гриша ужасно раздражал, её возмущало в нём всё – его внешний вид, разгильдяйство, безответственность и нахальство. Она искренне не понимала, как можно так наплевательски относиться к близким в частности и к социуму вообще. Как можно быть столь грубым в кампании и обижать людей своими высказываниями и поведением, даже не замечая этого.

Будучи человеком прямым, Дарья много раз отчитывала Гришу, а он дерзил и троллил её в ответ. Когда они оказывались в одном обществе, в воздухе носились электрические разряды. И, как это часто бывает, вскоре они стали жить вместе.

Серьёзный, рассудительный Стас понравился Каришке сразу, да и кто бы лучше подошёл её темпераменту? Станислав владел удивительной способностью – любой самый горячий спор и даже перепалку обращать в шутку. Много раз он умудрялся одной-двумя мимолётно брошенными фразами и своей особенной улыбкой укрощать темперамент взбалмошного Гриши. А главное – он был потрясающим рассказчиком. Стасик изучал культурно-историческое наследие Севера, а конкретно – среднего и нижнего Приамурья, острова Сахалин и части Хабаровского края. Когда он рассказывал реальные истории, связанные с исследованием этих земель, вся наша компания превращалась в слух. А легенды и сказки провоцировали бурные дебаты и обсуждения порой до самого утра.

Стас и был инициатором идеи путешествия в Хабаровский край. Мы, изрядно уставшие от однообразного отдыха, предоставляемого большинством туристических агентств, с радостью согласились. Если честно, между собой мы давно уже поговаривали о другом способе проведения отпуска. Будучи людьми, вышедшими из возраста романтической дури, никто из нас не помышлял о каком-нибудь экстриме, но в тоже время фешенебельная люлька зарубежных отелей уже навязла в зубах. Нам просто хотелось оказаться наедине с почти первозданной природой, вдохнуть воздух тайги, вкусить радость неспешной жизни. Жизни, свободной от надоевших контактов и навязанного сервиса и развлечений. Только в компании любимых и желанных друзей, как когда-то во времена беззаботной юности. Тем более, что встречаться, учитывая специфику работы большинства из нас, удавалось не так часто, как хотелось. Так что, узнав от Стаса о существовании крупной сети туристических баз, предоставляющих отдых на любой вкус в данном северном крае, мы буквально загорелись этой идеей.

С тех пор наши совместные встречи были посвящены подготовке к поездке. Мы обсуждали необходимые приобретения, выбирали базу, отвечающую нашим требованиям, и изучали маршрут. Наконец дело дошло до бронирования билетов, и мы стали обсуждать предстоящее путешествие как почти осуществившуюся давнюю мечту.

В один из последних моментов приготовлений к нам присоединился Роман со своей девушкой. Наша давно сбитая компания чужачку не полюбила. Да и как её можно было любить, если она ни с кем не разговаривала, и, находясь в нашем кругу, сохраняла такое выражение лица, как будто у неё под носом чем-то намазано, общаясь только со своим золотым айфоном, как королевна с волшебным зеркальцем. Справедливости ради нужно сказать, что Эльвира – именно так звали девушку Ромы, обладала редкой красотой. Её утончённые, изысканные черты лица лишь слегка выдавали восточное происхождение. Тёмные, слегка завивающиеся у висков пряди волос, доходили Эле до пояса, красиво очерченные губы имели едва заметный капризный изгиб. Но самым выдающимся штрихом на этом идеальном лице цвета розового мрамора, являлись глаза, огромные, миндалевидные, они были обрамлены чёрными ресницами нереальной длины. Эльвира подводила их лайнером и становилась похожей на сказочную принцессу Жасмин или царевну Будур.

Но увы, для всех нас внешние достоинства Эли не компенсировали надменность и капризность Роминой пассии и никого из нас не обрадовала весть о таком соседстве на отдыхе. Никого, кроме Стаса, он однозначно встал на защиту друга. И нам ничего не оставалось делать, как смириться, тем более что радость ожидания совместного с друзьями долгожданного отпуска затмевала все мелкие неприятности.

Запись 8

Похоже, я это сделала! Даже самой не верится. Странно, но вспоминать было легко и приятно, как будто вновь испытала радость сборов вместе с дорогими мне людьми.

К сожалению, есть ещё один «пункт», про который мне вспоминать не хочется. Однако рассказать придётся, иначе непонятно будет, почему я оказалась одна в парной компании друзей.

ГЛАВА 3

Конечно, у меня был молодой человек. Познакомилась я с ним на новогоднем корпоративе, проводившимся маминым фарм-центром. Как ближайшие родственники, мы с отцом были в числе приглашённых.

После официальной части и поздравлений несмотря на приглашённых «звёзд» и ведущего, большинство присутствующих сотрудников разбилось на множественные «коалиции», базирующиеся в досягаемости фуршетных столов.

Я помню. Зачем?

Я снова вижу её! Её лицо, достойное описания классика: «La Santita Naranjandita», этот разлёт бровей, напоминающий излом крыльев чайки в полёте, игривая улыбка пантеры, готовой к прыжку, глаза-два лазурных кусочка моря, увиденных сквозь отверстия туго сплетённого тына и, конечно волосы. Её волосы-яркое пятно на бледном фоне запорошенного свода сплетённых деревьев парка.

Я помню этот день! Желание остановиться возле зимнего парка, и поиграть в снежки принадлежало ей. Я беспокоился

из-за её лёгкой-не по погоде одежды, но она, проворно выскочив из машины, кинула мне на ходу: «Зато у меня есть варежки».

Только через день, скинув фото на комп, я заметил странный силуэт за её правым плечом. Не могу сказать, что это обеспокоило меня, но неприятное ощущение пощекотало позвоночник. Если бы я тогда знал, что никогда не смогу забыть эту шапку и пальто в последствии.

Но сейчас передо мною «она», живая и зовущая. Я протягиваю к ней руки… Картинка переворачивается, огненно рыжие

волосы поднимаются вверх у меня перед глазами. Картина переворачивается ещё, и ещё, и ещё раз. Передо мной огонь из ярко рыжих волос, пряди бьются, покоряясь восходящим потокам воздуха, как языки пламени, пожирающие прогулочный самолёт, который я вижу краем зрения. После того как мы покинули его в авральном режиме, пламя поднялось ввысь как приливная волна, врезавшаяся в угол барьерных скал и, влекомое силой притяжения, опало вниз-растеклось по корпусу Piper M 500, который пикировал прямиком в не высокие горы. Пелена снежного марева поднялась над огнём куполом, как на фотографии в парке.

По всесильному закону подлости, в супернавороченном летающем средстве оказался только один парашют. Я держал «её» под живот, максимально стараясь смягчить приземление, но парашют не раскрылся.

Множественные переломы рук и ног, четыре сломанных ребра, обширное внутреннее кровоизлияние, черепно-мозговая травма и перелом позвоночника. Но самым ярким для меня воспоминанием был, появившийся в метельной мгле человек в дурацкой чёрной шапке и пальто, нёсший в руках медицинский кофр. Именно он диагностировал смерть той единственной, что была для меня путеводной звездой.

А я, прикованный к постели, зависимый от сиделок продолжаю жить. Зачем-чтобы видеть один и тот же сон, день за днём, год за годом? Зачем? Может кто-нибудь знает? Отзовитесь, отзовитесь, я устал страдать в одиночку!

Конец. Н. Сарыч.

- Нельзя, и всё! – стукнул кулаком по столу разозлённый дед. – Ты откуда такую затею вообще надыбала? Кто в твою пустую башку это токо запустил?

- Митька, - честно ответила девчонка.

Митька удивлённо поднял на неё свои и без того огромные глаза и радостно заулыбался. Дед поджал губы, вылез из-за стола и пошёл к печке.

Несколько дней Маринка исправно ходила в лес с дедом и малым, стойко перенося дедово брюзжание и ехидные подначки.

Но, в один из дней, с утра зарядил мелкий и затяжной дождик. Леший ушёл в лес один, строго наказав «козявкам» из избушки ни ногой. Воспользовавшись моментом, Марька позвонила Антону, и назначила встречу в соседней от Проходов деревне, где ещё стояла полуразрушенная молочная ферма, с какими-никакими остатками крыши.

Совет держать явились все, кроме маленького Кольки. Антон пообещал тому дать самое важное задание в следующий раз, если сегодня он останется дома. Настроение в компашке заговорщиков быто так себе.

- И чего теперь придумаешь? – поинтересовался у Маришки рыжий Мишка.

- Не знаю! – невесело ответила девчушка.

- А чего теперь там сделаешь? – встрял в разговор коренастый Вадик. – Щель-то зацементировали, так?

- Так, да не так, - задумчиво произнёс Тоха. - Зацементировали только сверху, в грязь лезть не стали. А там, ниже, трещина больше, чем вверху была, голову, наверное, просунуть можно.

- А ты откуда знаешь, просовывал, что ль? – спросил Мишка.

- Ты, Мишаня, не остри, - рассудительно ответил Антон. – Лом я туда чуть не упустил в прошлый раз, а потом пошарил им в грязи, интересно стало. Так вот, дырина там неровная и большая. Видать, плита с браком была, треснула в том месте.

- Ну и что теперь, - не сдавался рыжий, - в грязь нырять будем? А дальше что?

- Туда бы, - Тоха помолчал, и, понизив голос, произнёс – взрывчатку!

- Это – тема, реально! – оживился Кирюха. – Мы тогда с батей и дядей Андреем на Десну ездили с палатками, ох, и бахнуло же, рыба вся, наверное, кверху брюхом всплыла.

- Взрывчаткой рыбу?! – прошипела Маринка, сузив свои зелёные глаза.

- Ну… это давно было, года три назад, - съёжился под Маринкиным взглядом Кирюха, - мы, это, ещё мелкие с Вадькой были!

Маринка не сводила своего прожигающего взора с пацана, но в разговор втиснулся Антон.

- А где твой батя взрывчатку брал?

- Да не знаю, - совсем сник Кирилл, - это Вадькин отец вроде притащил.

Все взгляды вперились в Вадима. Он насупился, потёр ладонью стриженный ёжик волос и сказал:

- А я почём всё знать должен? Вон, на строительстве коттеджей, небось, все подрабатывали. А грунт там сами знаете, какой. Без взрывчатки не возьмёшь. Вот и надыбали мужики, чё, мой папа один что ль такой?

- А ещё у него есть? – наседал Тоха.

- Да не знаю я, чего прицепился, - отбрыкивался Вадька.

- А чего поискать-то, не судьба? – снова съехидничал Мишка.

- Да он меня к своему сараю на пушечный выстрел не подпускает! – отбивался Вадик.

- Ну, а если тайком? – спросил Антон.

- Ага, тайком. Он туда замок вешает, даже мать заходить боится. А если взрывчатка пропадёт, то уж он точно догадается, чьих рук дело, и шкуру спустит! – мрачно заключил Вадик.

Ребята замолчали, каждый что-то обдумывал. От кипения мозгов шёл пар, поднимающийся под обваленный потолок, и смешивающийся с брызгами моросящего дождика.

- А если – ограбление? – медленно проговорил Кирюха, и сам испугался того, что сказал.

- Да вы совсем, что ли, охренели! – взвился Вадик. – Да батя нас всех за одно место поймает и к сараю прибьёт!

- Да не блажи ты, - заткнул Вадьку рыжий, - идея хорошая, только не так надо! Взрывчатку надо раньше забрать, когда родаков дома не будет. А ночью только шухер навести, ну, там, окно разбить, замок сорвать. И дёру.

- Путёво. – оценил Антон. – Только Вадька с Кирюхой дома должны спать, чтобы подозрений не было. Когда у тебя родители в город закупаться поедут?

- Вроде, в выходные собираются, - сказал сдувшийся Вадик, - да что толку то, взрывчатку ещё найти надо.

- Я, наверное, могу. – вдруг подала голос Маринка, про которую все, кажется, уже забыли. Мальчишки недоверчиво посмотрели на неё.

- Ну, попробую, - поправилась Марька.

- Да это вы молодцы, конечно, - вступил в разговор Кирилл, - а как вы хрень эту подпалить собираетесь, фитиль-то в грязи гореть не будет.

Снова повисло молчание, в тишине было слышно, как скрипят мозги.

- Есть одна мысля, - выдал Тоха, и, повернувшись к рыжему, спросил: - батя же твой в коттеджи канализацию подводил?

- Ну, подводил, - подозрительно ответил Мишка, краем глаза оценив девчонкину реакцию.

- Трубы у него остались?

- Ну, может, и остались, - сказал Миха убедившись, что троллить его никто не собирается.

- Нужна самая широкая, с метр в длину. Ну, или поменьше.

- Ладно, посмотрю, а зачем?

- А затем, - сияя объявил Тоха, - что мы её целлофановым пакетом с одной стороны обернём, и в дыру засунем. Тогда взрывчатка не провалится и фитиль не погаснет.

В воскресенье Маринка упросила деда разрешить ей встретится с друзьями, клятвенно пообещав, что ни на речку, ни на плотину в этот день она не пойдёт. Маринка не врала. Лесом она добралась до Проходов, подобрав по дороге бузинную палочку, согнутую нужным образом. Палочку она положила за пазуху, и, в назначенное время, встретилась с мальчишками в оговорённом месте. Осторожно, огородами, они пробрались до Вадькиного дома.

Тоха с Михой отправились заговаривать зубы сестре Вадика. У Мишки это особенно хорошо получалось, нравился он девчонкам. Кирюха засел в палисаднике, чтобы следить за дорогой. А потихоньку снявший с гвоздя в сенях (с отцовской связки!) ключ от сарая Вадик с Маринкой залезли в святая святых сокровищницы дяди Андрея – Вадькиного отца. Окно в сарае обеспечивало хорошее освещение днём, и Марька огляделась.

Полки, стеллажи, куча вбитых в стены гвоздей, и всё это уставлено, уложено и увешано тем не понятным для всех остальных хламом, который домовитый мужик собирает и хранит на всякий случай. Как говорил леший - «через сто лет и собачий хвост пригодится». Конечно, инструменты и всякие полезные в хозяйстве вещи в сарае тоже имелись в избытке, но не посвящённому взгляду отличить одно от другого было очень трудно.

Маринка полезла было рукой за пазуху, но доставать палочку передумала. Вадик, назойливо заглядывающий ей через плечо, явно мешал.

- Не подглядывай, - строго проговорила девочка, - иди лучше у двери покарауль.

Вадька нехотя поплёлся к двери. Убедившись, что мальчишка не смотрит, Марька достала палочку, и, держа её левой рукой, стала медленно обходить полки и стеллажи, водя правой рукой над палочкой. Бузинная ветка долго не подавала признаков жизни, пока девчушка не дошла до дальней от двери стены сарая. Вдоль этой стены стоял старый массивный письменный стол, который когда-то, очевидно, был прописан в местной школе.

Веточка в руке девчонки дёрнулась, заметалась по сторонам и уверенно замерла, указывая своим тонким кончиком на стол.

У Маринки захватило дух, но она промолчала, вспомнив, что рядом находится Вадик. Спрятав палочку на прежнее место, она стала исследовать стол. На нём стояло, лежало и валялось также много всякой всячины, как и на всех горизонтальных поверхностях в сарае. Но что-то подсказывало Марьке, что все эти железки, пластмасски и стекляшки не взрываются. Она выдвинула верхний ящик стола – та же картина. За ним были обследованы и два других ящика. Все они были набиты теми же предметами, что лежали на столешнице, но меньшего размера.

Маринка задумалась, затем снова достала веточку и повернулась к другой стене. Веточка настырно указывала на стол.

Марька сызнова начала выдвигать ящики, аккуратно, стараясь не громыхать, шаря в них свободной рукой. Палочка, застыв на одном месте, других знаков не подавала. Мелкие детали, гайки, втулки, провода и прочий металлолом шуршали и позвякивали под детскими пальчиками, но ничего взрывоопасного или похожего на то, не находилось. Маришка расстроенно задвинула последний ящик, и вдруг выдвинула обратно. Снова задвинула и опять выдвинула предыдущий – так и есть. Средний тяжелее, и ощутимо.

Девчушка убрала палочку и села на корточки рядом со столом, внимательно рассматривая содержимое выдвинутого ящика. Сдвинув рукой железки, она увидела дно деревянного короба, вложенного во внутренние пазы, вроде второго яруса. Марька подцепила край вкладыша ногтями, и потянула вверх. Это оказалось тяжело, пальцы сорвались и короб встал на место, громко стукнув.

- Ты что, услышат же! – зашипел подскочивший на звук Вадик.

- Помоги, - сказала Маринка.

Пыхтя и кряхтя, дети вынули ящик из стола и поставили его на пол. Затем вдвоём вытащили вкладыш. Под ним, в открывшейся нише, лежало пять завёрнутых в промасленную бумагу прямоугольных брусков, очень напоминающих куски хозяйственного мыла.

- Нашла! – со смесью ужаса и восторга выдохнул Вадик. Стараясь не греметь, дети расставили ящики по полу в хаотичном порядке, раскидали ещё кое-какое имущество Вадькиного папы и ушли, закрыв за собой дверь на замок. Маринка уложила находку в холщовую сумку, сшитую ласкотухой, и огородами улизнула в лес. Вадик поспешил дать отбой остальным членам шайки.

Этой же ночью Тоха с Михой навели шорху в Вадькином дворе и успешно смотались, пока проснувшиеся домочадцы спешно накидывали на себя хоть какую-нибудь одежду.

На долгие две недели банда залегла на дно. Время тянулось ужасно муторно даже для мальчишек, несмотря на то, что каждому из них несколько раз приходилось честно врать в глаза местному участковому. Конечно, дядя Андрей, по понятным причинам, заявление писать не стал, но участковому, по-дружески, рассказал, умолчав, разумеется, о тайном содержимом ящика. А как не рассказать, в одной деревне выросли, в одну школу ходили. И по этой же причине участковый не стал упираться лбом в расследование. Ясно же, что свои залезли, если что и украли, то не самую нужную вещь, ну, найдёт он их, а дальше? Не посадишь же в тюрьму за то, что уже давно пропито и забыто. А учитывая то, что лето в деревне пора жаркая во всех смыслах, вскоре о происшествии и судачить перестали.

Маринка же тем временем усердно зарабатывала себе баллы к репутации. Она ходила с лешим и Митькой в лес, помогала ласкотухе, проявляла инициативу в хозяйстве и всячески старалась показать, что речка совсем перестала быть ей интересна. Привыкший к Маринкиной деятельной натуре дед подвоха не замечал, но опытную ласкотуху обмануть было не так просто. Она сразу учуяла затишье перед бурей, но, по обыкновению, держала свои мысли при себе.

Дети ждали праздника, когда бы взрослые, по обыкновению дружных деревень, затеяли гуляния в центральной большой деревне, бывшем совхозе-миллионере. И такой праздник намечался. Четырнадцатое июля в этом году аккурат выпадало на субботу. Да, да, не смейтесь, фильм «Любовь и голуби» в этих краях знали и любили все. А если ещё учесть, что в июле праздников не пруд пруди, то вполне понятно, что местные весельчаки ввели и укрепили традицию отмечать День взятия Бастилии. Ну, не Ивана же Купалу справлять, в самом деле. От этого, слава Богу, партия отучила. Шутки шутками, а традиция прижилась, правда, обычно ждали ближайших выходных, что бы не ограничивать веселье. Ну, а в это лето праздник просто напрашивался сам, как же тут не отметить.

На счастье исправившейся и вовсю положительной Маринке, дед мелких в этот день брать с собой не собирался: в лесу ожидалось много пьяного народа. По традиции, встреча в большой деревне начиналась с выступления кого-нибудь из шутников с речью в память героических братских французских коммунаров, переходившей во всеобщее братание, заканчивающееся иногда дракой, если кто-нибудь начинал отмечать ещё с вечера, общие тосты, и народ расходился компаниями, кот по хатам, кто в лес, а кто и на водохранилище.

Время у Маринки с пацанами было ограничено. Двигали они к водохранилищу со стороны леса. Всю дорогу мелкий Колька приставал к брату:

- А задание когда? Ну, ты обещал…

Антоха отмахивался от него, как от мухи. Все были напряжены и взволнованы. Выглянув из кустов, и удостоверившись, что взрослых на плотине нет, ребята подошли к расщелине. После недолгих приготовлений, Антон нащупал ломом отверстие в плитах, и погрузил туда водопроводную трубу, обёрнутую с одного конца полиэтиленовым пакетом. Мишка держал в руках связанные вместе четыре прямоугольника, похожие на мыло, Кирилл светил в трубу фонариком, а Вадька просто стоял рядом, наблюдая процесс.

Ребята так плотно облепили место преступления, что Марьке не удавалось подойти ближе. Она стояла поодаль, и в душе её зрело беспокойство, непонятное, но назойливое. Ей было не видно, что делали мальчишки, она могла только слышать их взволнованные голоса:

- Опускай!

- Я опускаю.

- Ты криво опускаешь!

- А ты трубу ровнее держи!

- Кирюха, ты светишь или нет?

- Да я свечу, это вы руками загораживаете!

- Да с другой стороны зайди, бл…

- Там Вадька мешает.

- Вадька, ты какого тут?

- Я трубу поддерживаю!

- Я сам её держу, отвали!

- Не толкайтесь, бл…

- Всё, писец!

- Что?

- Упустил!

- Как упустил?

- А толкаться нех… было!

- Ну, и где она?

- Кирилл, свети, твою мать!

- Я свечу, только не вижу ничего.

- Где взрывчатка?

- Нету.

- Как нету?!

- Там грязь только!

- Как грязь? Дай, я сам посмотрю! Вот бл…, а где пакет?

- Сорвался, что ли?

- Кто пакет привязывал?

- Да ты ж и привязывал.

- Я его только примотал, а привязать тебе говорил.

- Я взрывчатку связывал.

Ребята выпрямились, и повисло молчание. Антон сел на край плиты и сплюнул сквозь зубы.

- Всё, - сказал он, - сделали.

- Да не кипишуй ты, - задумчиво произнёс Мишка, - у нас ещё одна шашка есть. Можно её в дыру спустить, она долбанёт, и те, которые провалились, сдетонируют.

Антон почесал макушку.

- Попробовать можно. А пакет у кого-нибудь есть?

Пакета не оказалось.

- Кирюха, снимай носок!

- А почему я?

- А потому, что ты один в носках ходишь!

- А он налезет?

- Натянем!

Пацаны завозились вокруг вытянутой из грязи трубы, снова началась перебранка, так как детский носок никак не хотел натягиваться на довольно широкую трубу.

- Да держи ты!

- Я держу, натягивай!

- Я натягиваю!

И в это время у них за спинами раздался радостный детский голос:

- Тоха, держи! Я поджог!

Маленький Колька держал в руке шашку, фитиль у которой дымился с шипением разъярённой змеи. В пылу своего занятия дети совсем забыли, что положили оставшуюся шашку и спички на край бетонной плиты. Колька же, уставший ждать обещанного важного задания, решил проявить инициативу.

Молнией метнувшийся к брату Антон выхватил из его рук дымящуюся шашку и с силой забросил её в воду. А затем с криком «Ложись!» подмял под себя Кольку.

Примерно через минуту после взрыва, щедро одарившего берега солидным количеством воды, дети стали подниматься из грязи. Чумазый, как чертёнок, перепуганный Колька плакал. У Кирилла, оказавшегося ближе всех к пруду, заложило уши. На поверхность воды начала всплывать оглушённая рыба. Дети расходились молча, не поднимая друг на друга глаз. Каждый понимал, что его теперь ждёт. У Маринки душонка сжалась до размера лесного ореха, в груди образовалась вселенская пустота.

До позднего вечера девчушка сидела на их берегу и смотрела медленно текущий по дну бывшего русла ручеёк. К избушке она подошла, когда уже начало темнеть. Поджидающая её ласкотуха ещё издали замахала руками.

- Беги задами в чулан, хоронися! Хозяин лютует!

Но Маринка, одарив старуху странным взглядом, направилась прямиком в избушку.

Дед стоял посреди горницы, шерсть на нём поднялась дыбом. Поднятые острые уши дрожали от гнева. Зигзагообразные разряды, исходящие от лешего, сжигали паутину. Испуганные пауки убегали в чулан. Веник-голяк, встопорщив прутья, пытался спрятаться за дрожащей клюкой.

Митька, никогда не видевший деда в таком состоянии, забился в самый дальний угол на топчане. Ругань старика была слышна на улице.

- Да как только твои бесстыжие глаза не окосели? Да как только ноги тебя в этот дом снова привели? Да зачем я тебя только пригрел? От дурней родилась, дурнем и выросла!

Стоявшая позади Маринки ласкотуха сокрушённо прижала ладони к губам, и, посмотрев на лешего испуганными глазами, покачала головой. Дед посмотрел на Маринку. Та стояла перед ним сгорбившись, опустив голову. Тонкие ручонки как плети повисли вдоль туловища. Плечики её подёргивались, по веснушчатым щекам крупными жемчужинами катились слёзы.

Леший судорожно вздохнул, досадливо крякнул, закусил бороду и вышел из избушки. Расстроенная Маринка легла спать не ужиная. Испуганный Митька держал её за руку, пока оба не уснули.

Деда не было до первых петухов. Вернувшись в дом, он, не обращая внимания на ласкотуху, начал суетиться. Достал колоду бродилова, плотно заткнул её деревянной пробкой и приладил себе за спину. Затем достал из погреба небольшую кадку с солёными грибками, обвязал её тряпицей для удобства, и до вторых петухов вышел из избушки.

Утром проснувшийся Митька, не обнаружив деда в горнице, полез по приставленной лесенке на печку. На печке старика тоже не оказалось. Удивлённый малой обернулся на ласкотуху, но та только пожала плечами. Пробудившаяся Марька задала бабке тот же вопрос, но старуха сказала только, что леший сам хозяин, и никому не докладывается. Не вернулся старик ни вечером, ни следующим утром.

Маринка ужасно переживала, что леший ушёл из-за неё. Не получив после многих попыток ответа от ласкотухи, Марька подговорила Митяя обратиться к старухе самому, зная, что мальцу она не откажет. Когда бабка уселась на любимый сундук что бы заняться рукоделием, Митька ткнулся ей в колени животом.

- Баба, а куда Ле́ша ушёл? – спросил он, глядя на неё своими ясными глазами. Растроганная ласкотуха посадила мальчонку рядом с собой, и сказала, гладя его по голове:

- Дык, с гостинцами, надо думать, к братцу пошёл.

- К какому брату? – не понял Митька.

- Да, к какому брату? – встрепенулась Марька.

- Дак к старшому вестимо, к какому ж ещё?

- У деда есть старший брат? – не могла остановиться Маринка.

- Ну, всё! – сказала бабка, ссаживая Митьку с сундука. - Затараторили меня, мне дела делать надо. Вот вернётся хозяин, у него и спрашивайте.

Леший вернулся вечером третьего дня. Загадочный и довольный, выпил чай, приготовленный ласкотухой, и, не сказав никому ни слова, забрался на печку.

Уже утром следующего дня небо заволокло тучами, прорвавшимися мелким моросящим дождём. А к полудню начался настоящий шторм. Ветер, пригнавший чёрные грозовые тучи, гнул деревья и норовил посрывать крыши домов. Молнии яркими ломаными линиями прорезали тёмное небо. Гром гремел так, что маленькая лесная избушка подпрыгивала на месте. Лесные обитатели в ужасе попрятались, люди разбежались по домам. Жильцы лесной сторожки со страхом взирали из окошка на бушующий лес и полыхающее небо.

И вдруг небывало сильный раскат грома огласил окрестности. Из-за леса поднялось грязно-оранжевое зарево, и опало вскоре, смытое ливнем. Это разряд молнии - разумеется, совершенно случайно – попал в упущенную мальчишками связку взрывчатки.

Ложась спать этой беспокойной ночью, Маришка не знала, что сильный освобождённый поток хлынул в своё старое русло, и побежал, расчищая себе дорогу выполнять свои запущенные обязанности.

КОНЕЦ

Зеленоград, 2021г.

Н.Сарыч

МАРИНКИНА РЕЧКА

(ПРО НЕЧИСТЬ И НЕЛЮДЬ-2)

РАССКАЗ

Леший сидел на краю сильно обмелевшей речки, и с тоской глядел на обильно заросшие уже травой обрывистые берега, которые когда-то омывал весело журчащий поток.

Сидящий по правую руку деда Митька, с набитым лесными орешками, которые чистил для него дед, ртом, спросил:

- Лефа, а пофыму рефка маленькая?

Малой упорно не называл лешего дедом, очевидно, приняв первое название, которое ему озвучила Маринка при знакомстве, за имя.

- Почему, - фыркнул дед, - испоганили потому что!

Он стряхнул с себя остатки ореховой скорлупы, и усадил мальчонку на колени.

- А пофенить-то мофно? – спросил Митька, запихнув горсть оставшихся орешков в рот.

- Починить-то можно, - вздохнул старик, - да только опять споганят, чернобогово семя!

Сидевшая слева от лешего Маринка о чём-то глубоко задумалась.

Маринке шёл десятый год, и ласкотуха как-то сказала ей мимоходом, что скоро придёт пора обучаться лесному делу. У Маринки аж ладошки зачесались и пятки загорелись. Не хватало девчушке места чтобы «развернуться», её кипучая энергия не находила себе полного применения. Большую часть домашних дел взяла на себя ласкотуха, особой пользы деду от мелких пока не было. Хотя они всегда помогали ему наводить порядок в лесу - собирали мелкий мусор, разбирали валежник и завалы – но больше всё-таки, затаив дыхание, следили за дедовым колдунством.

Вот и интересно стало Маринке, что же значит «лесному делу обучаться», но ласкотуха только хитро щурилась и говорила: «Придёт время, поймёшь!». А когда это время наступит, Маринка не знала.

Вот и задумалась она, сидя на берегу о славах лешего. Думка эта не выходила у девчонки из головы три дня, и, в конце концов, превратилась в думищу.

Утром четвёртого дня Марька заявила, что не пойдёт с дедом – скучно, что лучше она в чулане порядок наведёт. Дед пожал плечами. Спорить с мелкой у него никогда не получалось, а ласкотуха подозрительно посмотрела на неё. От этого взгляда Маринка отвернулась к стене и сделала вид, что смахивает паутину.

Когда дед с Митькой ушли, Маринка выждала, пока ласкотуха займётся стряпнёй, и тихонько выскользнула из сторожки. Быстро дойдя до речушки, девочка отправилась вдоль её берега против направления движения.

Путь предстоял неблизкий, но настырства Маринке было не занимать. Она шла берегом там, где позволяла тропинка. Если пышные заросли преграждали дорогу, спускалась к ручью и шлёпала по воде босыми ногами. Когда же растительность, заполонившая склоны берегов, заходила в воду, делала крюк. Но Маринка не испытывала неудовольствия, её цель, маячащая впереди, придавала ей бодрости.

Искусственное водохранилище, созданное в результате запруживания речки, находилось в посёлке, где располагалась администрация всех близлежащих деревень. Маришка внимательно осмотрела запруду – настоящая плотина, хоть генератор подключай. Сработано крепко, не подступиться. Девчонка досадливо сжала губы, но не сдалась

.

Металлические пластины решётки были крепко вмонтированы в бетонное основание. Между пластинами застрял всевозможный мусор. Маринка нашла в ближайших зарослях крючковатую палку, и начала ловко орудовать ей, вытаскивая из решётки пластиковые бутылки, фантики, обёртки, водоросли, ветки и коряги. Стоя по колено в воде, она старалась при помощи палки вытащить мусор на берег.

Очистив решётку насколько смогла, она отошла подальше и оценила работу. Часть мусора всё-таки унесло течением. Поток, пробивающийся через плотину, стал поживее, но уровень воды в ручье и не думал подниматься. Вздохнув, Маринка решила подойти к делу с другой стороны.

Постепенно, шаг за шагом, она стала обследовать водохранилище. Несколько сидящих на берегу рыболовов краем глаза отметили гуляющего по берегу ребёнка, и снова вернулись к своему занятию.

Искусственный водоём тоже был сделан добротно. Бетонные плиты поддерживали края берегов и уходили глубоко под воду. В душу малявки закрались сомнения, связанные с выполнением задуманного, но она упорно шла по периметру водоёма. Обойдя его почти полностью и вернувшись к плотине, она всё-таки воспряла духом.

В самом ближнем к лесу месте водохранилища с бетонной стеной что-то было не так!

Явно не хоженый участок земли между лесом и углом пруда сочился на несколько десятков метров жидкой грязью. Пробравшись по этой грязи, девчонка обнаружила, что две бетонные плиты в этом месте неплотно прилегают друг к другу. Зазор был махонькой щёлочкой, но острый глаз Маринки приметил, как из щёлочки по капле сочится вода.

Сильно вдохновлённая этим, мелкая авантюристка начала ковырять зазор палкой, но дерево только крошилось и ломалось. Марька присела на край плиты и задумалась. Эх, ей бы сейчас лом или лопату! А лом или лопата могли бы быть в старом чулане, который, кстати, она пообещала разобрать. Сорвавшись с места, егоза побежала домой. Только бы вернуться раньше деда!

Разобрать скарб, хранящийся в чулане, для Марьки не составило труда. Она быстро расставила по полкам банки, жестянки, корзинки и прочую годную тару. Крупные вещи – кадки, колоды и доски приткнула или сложила рядками вдоль стен. Кое-какой инструмент, хранящийся с незапамятных времён, тоже поклала на полки или развесила на гвозди, вбитые в стену. Мелкий, не поддающийся определению хлам и тряпки, девчушка рассовала по двум мешкам, и поставила их в угол, зная, что дед ничего не выкидывает.

Но главное, в чулане нашлось то, что было ей так нужно! Две лопаты – совковая и штыковая, и ломик. Все находки были покрыты ржавчиной, толщиной в Маринкин мизинец, но Маринку это не пугало. Она нашла шершавый камень, и, усевшись на завалинке, принялась скрести свои трофеи.

На шум из избушки вышла ласкотуха, и молча уставилась на занимающуюся странным делом малую. Девчонка покраснела, опустила взгляд, и, стараясь придать голосу уверенность, сказала:

- В хозяйстве…эээ…пригодятся же…

Ласкотуха ухмыльнулась, и, с непроницаемым выражением лица, ушла обратно.

На следующий день, за завтраком, Маринка опять заявила, что не пойдёт с дедом в лес. Леший всплеснул руками:

- Да что ж это за новости такие? За малым кто присматривать будет? У меня вон делов невпроворот!

- Митька не маленький, - капризно заявила Маринка, - ему нянька не нужна, а у меня, может, тоже дела есть.

- Это ж какие у тебя дела, - спросил леший, встопорщив от возмущения усы, - в обход моего ведома-то?

- Мне надо, - сказала Марька и запнулась. – Надо полянку за речкой проведать.

- О как! И чего тебе там проверять понадобилось? Грибы, что ль, в начале лета искать собралась? – не унимался дед.

- А я там по весне душицу посадила, - ляпнула Маришка первое, что пришло в голову.

- Да и что же с твоей душицей случиться то?

- А вдруг мыши поели, или птицы склевали?

Доведённый до предела леший стукнул по столу кулаком:

- Ну, хватит мне тут! Пойдёшь со мной в лес, и всё!

- Не пойду, не пойду! – заревела Маринка и выбежала из горницы.

Ошарашенный дед поглядел на ласкотуху глазами, полными недоумения и растерянности.

- Растёт! – пожала плечами бабка. – Да ты, хозяин, не тужи, оставь малого дома, а я за ним пригляжу.

- Я не маленький! – заявил сидящий всё это время за столом Митька.

Дед и ласкотуха обернулись на него удивлённо. Митька был молчуном, говорить не особо желал. То ли в детстве молчать привык, то ли надобности не было. Его и так все понимали, а ласкотуха и вовсе желания упреждала, души в мальце не чаяла.

Леший почесал затылок, допил чай и велел Митяю собираться.

Отревевшись в чулане, Маринка осторожно выглянула на улицу, и, никого там не заметив, шмыгнула за избушку, прихватив с собой ломик и штыковую лопату. Тихонько пройдя мимо задней слепой стены избушки, свернула на тропинку и побежала к речке. Не опасаясь более попасть в поле зрения, она проделала вчерашний путь заново, и спряталась в кустах около плотины.

Девчонка резонно рассудила, что зрители ей не нужны, и ждала, когда последний рыбак соберёт снасти и уйдёт. Солнце уже поднялось достаточно высоко, и Маринка мысленно подгоняла настырного дядьку, словно приросшего к удочке.

«Эх, деда бы сюда» - подумала Марька, вспомнив, как леший умел насылать всяких вредных насекомых, когда ему кто-то мешал. Она даже зажмурилась, пытаясь представить, как старик это делал. Кулачки её сами крепко сжали ломик и лопату, которые Маринка прижимала к себе.

Как ни странно, через какое-то время девчонке показалось, что жужжание, и без того привычное в лесу летом, стало звонче. Она открыла глаза, и увидела над собой стаю больших мух-слепней, которая, повисев секунду на одном месте, стремглав метнулась к пруду.

Получилось, получилось! От радостного возбуждения Маринка чуть не закричала. Мужик с удочкой начал махать руками, хлопать ладонями себя по то по шее, то по плечам, потом плюнул с досадой и стал сматывать снасти.

Подождав ещё минуту для верности, девчонка вышла из своего укрытия, и пошлёпала по грязи к щели между плитами. Она приладила лопату возле одной из бетонных плит и примерилась к ломику, взвешивая орудие в руках. И только мелкая размахнулась, намереваясь хорошенько долбануть расщелину, как вдруг услышала знакомое жужжание. Потерявшие объект преследования, слепни накинулись на Маринку. Этого она никак не ожидала, а главное, понятия не имела, как леший усмиряет своих насланцев. Один слепень больно укусил девочку в предплечье. Марька дёрнула рукой. «Ах та-а-а-ак! - мстительно проговорила она, грозя мухам ломиком – Да я сейчас на вас птиц напущу!». И сильно топнула ногой.

Грязь из-под маленькой ступни разлетелась брызгами во все стороны. А слепни, построившись в боевой лётный расчёт и отдав честь секундным зависанием в воздухе, умчались в сторону посёлка.

- Ух ты, - только и сказала Маринка, намертво подавив в себе желание усесться прямо в грязь.

Ещё немного поглядев вслед улетевшим мухам, Маришка всё-таки решила заняться делом. Ломик для этой работы оказался не пригодным – слишком широк – а силы разбить сам бетон у малявки не было. Тогда она стала ковырять щель ребром штыка лопаты. Не слишком скоро, но всё же влага стала сочиться веселее. Но тут возникла другая проблема: вода разливалась по грязи, делая ту ещё жиже. Маринка решила, что вначале надо вырыть канаву, и тогда вода будет стекать в нужном направлении.

Копала она долго и усердно, но результат был плачевным – жидкая грязь тут же заполняла выкопанную ямку. Однако сдаваться Марька не собиралась. Немного поразмыслив, она поняла, что канаву надо рыть с другой стороны – от речки к пруду, а не наоборот, тогда поток воды смоет грязь.

Вернувшись к ручью и прикинув самое удобное место для канала, девчонка снова начала копать. Вскоре на её ладошках вздулись водяные мозоли, потом лопнувшие, и руки обожгла боль. Спина её ныла, босые стопы болели от соприкосновения с лопатой, но Маринка стойко продолжала копать. Когда силы ребёнка были на исходе, девочка оглядела проделанную работу и скисла

.

До пруда было ещё далеко, а траншея получилась мелкая. Такая никак не могла принять нужный поток воды. Что делать, Маринка не знала. Не позовёшь ведь деда на помощь, он ни за что не разрешит сделать то, что она задумала. И никто не разрешит – взрослые, что с них взять? Договориться можно было только с детьми, такими же, как она сама.

Дети! Маринка вспомнила мальчишек из своей деревни. Но в деревню возвращаться было нельзя, там наверняка узнают пропавшую несколько лет назад девочку, поиски которой не дали ни результата, из-за чего было решено считать её сбежавшей в город. Но ведь были и другие деревни, в округе их имелось аж четыре, не считая коттеджного посёлка.

Девчонка крепко задумалась, и вдруг, встрепенувшись, обернулась на солнце. Оно уже опустилось ниже, чем она ожидала, и, забыв о своих ранах, Марька побежала домой.

Встретившая её возле избушки ласкотуха охнула:

- Да что же это, батюшки мои?! А ну-ка живо раздеваться и мыться, не ровен час, хозяин возвернётся!

К возвращению хозяина чистая и переодетая Маринка накрывала на стол, стараясь не встречаться с дедом взглядами. Леший смотрел на неё из-подлобья испытывающим взором и молчал. Молчала и девчушка. Она снова погрузилась в свои думы. За ужином рассеянно ковыряла ложкой кашу и даже не взглянула на блины.

Маришкиными стараниями за сторожкой теперь обосновался огород с картохой и моркошкой. Грибы и ягоды, которые собирали все вместе, ласкотуха меняла на необходимые продукты. Не забывали и о себе, к зиме делали запасы. Даже леший пристрастился к моркошке, картоха казалась ему безвкусной. Но в этот вечер безвкусным казалось всё Маринке.

Убрав со стола и перемыв посуду, она не стала, по обыкновению, смотреть телевизор, а улеглась на топчан и отвернулась к стенке. Сидящий на краю топчанчика Митяй удивлённо обернулся на девочку. Для него это было в новость, обычно его по малолетству посылали спать раньше, не веля смотреть поздние передачи.

Леший лежал на печке, привычно заложив руки за голову и глядя в потолок, поэтому немую сцену на топчане не видел. А ласкотуха ковыряла крючком какое-то вязание, сидя на огромном сундуке. Сундук этот она притащила с собой, когда по приглашению лешего перебралась жить в сторожку. Хранила там холсты и пряжу, сидела на нём, занимаясь рукоделием, и спала, не признавая других удобств. На детей в этот момент она тоже не смотрела, поэтому Митька, не получив объяснений, ещё немного посмотрел через плечо на Маринку, пожевал губами и отвернулся к телевизору

.

Утром следующего дня Маринка встала раньше других обитателей сторожки. Прожевала два оставшихся с вечера блина, запила холодной водой и отправилась на улицу стирать замоченную вчера одежду, заодно прихватив и Митькины вещички. Стирала она тщательно и долго, рассчитывая время так, чтобы развесить одёжку сушиться на верёвку, протянутую от стрехи дома до ближайшей сосны, аккурат тогда, когда дед с Митькой уйдут в лес.

Затем, забежав в дом, взяла туесок с набранной вчера Митькой земляникой и собралась идти. Дорогу ей преградила ласкотуха. Любопытная бабулька спросила, куда это Марька собралась.

- Купаться хочу, жарко, - ответила девчонка, пытаясь обойти старуху.

- Да где же ты купаться то собралась? – не унималась та, не выпуская Маринку за порог.

- В Проходы пойду, там пруд есть.

- И-и-и-и, пруд – водопой коровий, от оводьёв не отобьёшься.

- Отобьюсь, - загадочно сказала Маришка, и, проскочив у ласкотухи под рукой, побежала к лесу. Мудрая старушенция проводила её взглядом и покачала головой:

- Чегой-то удумала, козявка!

До Проходов Маринка дошла лесом. Во-первых, лес она любила, а во-вторых, так было безопасней, меньше шансов встретить кого-нибудь по пути.

К деревенскому пруду она вышла рановато, Солнце ещё не заняло на небосводе своего командирского места. Было свежо, и лёгкий ветерок поднимал на теле волны мурашек. Девчонка уселась под огромной раскидистой ветлой, и, прижавшись к стволу, спиной, стала ждать.

Ждать пришлось недолго, вскоре к единственному доступному водоёму в округе стали подтягиваться ребята. Компания, которая собралась на берегу, была разновозрастной. Самому мелкому было не больше семи, а самому рослому, может, даже уже и двенадцать. Марьку расстроило, что она не увидела среди собравшихся ни одной девочки - по её твёрдому мнению, с девочками договариваться было бы легче. Но, так как она не привыкла отступать, то решила действовать по обстоятельствам.

Подождав ещё немного, пока не замечающие её мальчишки не начали купаться и дурачиться, Марька выбралась на небольшой пологий холмик на берегу, и удобно расположилась там. По стихшим крикам, она поняла, что её увидели. Рядом она поставила туесок с ягодой и стала, доставая двумя пальчиками по одной ягодке, картинно класть их в рот. Девчушка закатывала глаза и жмурилась от удовольствия.

Первым не выдержал самый маленький пацанёнок, синий после купания, в застиранных мокрых трикотажных шортах. Он подобрался к Маринке вплотную и присел на корточки рядом с туеском. Некоторое время он вожделенно провожал глазами каждую ягоду от корзинки до Маришкиного рта, а потом спросил:

- Вкусно?

- Ещё бы, - хмыкнула девчонка, - первая, самая душистая!

- А можно попробовать? – почти шёпотом попросил мальчик. Марька равнодушно пожала плечами.

- Пробуй.

Следующий подошедший рыжий чубатый мальчишка с огромными, просто коровьими коричневыми ресницами, оценив размер туеска, присвистнул.

- Ого, где набрала?

- Места знать надо. – весомо обронила Маринка

Земляника закончилась быстро. Привыкшие к деревенской вежливости мальчишки не расходились, понимая, что необходимо продолжить разговор. Один из парней спросил незнакомую девчонку, откуда она. Марька соврала, что с хутора за лесом.

- Ничего себе! – вытаращили глаза ребята.

- Это чего ж ты так далеко забралась то? – спросил рыжий.

- Дак жарко, а у нас купаться негде. – сказала Маринка.

- А чего же не купаешься? – влез ещё один пацан с полотенцем на плечах. Маринка скривилась:

- Да ну, если бы знала, что здесь такая лужа, ни за что бы не попёрлась. У вас тут вон коровы на том берегу грязь с дерьмом месят.

Мальчишки пришипились. Марька закусила губу, поняв, что переборщила. Но тут ещё один парень, коренастый и коротко стриженный, спросил:

- А где купаться то?

- В Жирилёво водохранилище есть, - как-то вяло сообщил парень с полотенцем.

- Ага, сунься туда, тебя дубиной и приласкают, - мрачно заявил самый рослый и сплюнул через щербинку в передних зубах. – Они туда рыбы запустили для рыбалки, теперь никого не подпускают.

Маринка сосредоточилась – это был её шанс.

- Эх, - протянула она, - вот раньше речка была, это дело. Чистая, тёплая, а тарзанки какие подвешивали, - девчонка мечтательно закатила глаза.

- А ты откуда про это знаешь? – спросил любопытный рыжий.

- А мне дедушка рассказывал, он здесь всё-всё знает. Рыбы там было – завались, окушки – вот такие, щуки – вот такие, - продолжала Маринка, размахивая руками. – Сомы такие, что только зазевайся, мигом под корягу утащит и сожрёт!

- Да-а-а, - протянул коренастый, - мне бабушка тоже рассказывала.

- Тебе то что рассказывала? – хмыкнул самый рослый.

- А то, что яблони плодоносили, пока река была, и никто горя не знал.

- А при чём тут твои яблони?

- А при том, что когда река была, они сами воду брали. А теперь меня родичи гоняют по два раза в день их поливать. Ты сам вот попробуй – на каждое дерево по два ведра, а у нас - сад. Все руки изорвёшь, а они всё равно сохнут!

- Эх, если бы речка снова прежней с

тала, - вздохнула девчонка, обрадованная, что разговор принял нужное направление.

- Да как она прежней-то станет? – снова встрял ехидный рыжий.

- Ну, не знаю, - сказала Марька и замолчала. Выдержав солидную паузу, она продолжила, - была я на плотине этой, там в одном месте вода сочится. Вот если бы её посильнее пустить, а до речки канаву вырыть, - Маринка многозначительно примолкла. Молчали и пацаны.

- А где там течь-то? – вдруг спросил коренастый.

- Да у самого леса, там, видать, и не ходит никто.

Рослый почесал затылок.

- Да, они ту часть под осень доделывали, не успевали. Вот заморозки и грянули. Ясно дело, что цемент и растрескался.

- Тебе то откуда знать? – поинтересовался рыжий.

- Ты дурак, что ли? – сказал рослый свысока. – У меня там отец работал.

- Была б у меня лопата нормальная, я бы сама всё сделала, - сказала Маришка нарочито горестно, - а так кого попросишь то?

- Да, так тебя, дурочку, к плотине с лопатой и подпустили, - насмешливо заявил рыжий.

Маринка мстительно прищурила глаза, но ссориться сейчас было не резон, и, проглотив «дурочку», она только и сказала:

- А что там, охрана, что ль, стоит?

- А рыбаки? – спросил парень с полотенцем.

- Ха, - ответила Марька, - да кто же после полудня ловит?

На следующий день вся компания собралась около обмелевшей речки, притащив с собой тайком уведённые из родительского дома лопаты и ломики.

Маринка узнала, как зовут ребят. Самого рослого звали Антоном, рыжего-чубатого Мишкой, коренастого Вадиком, а парня с полотенцем Кириллом. Самый маленький оказался младшим братом Антона, звали его Колькой. Белобрысый Колька в данном деле был не нужен, но мелкий ни за что не захотел остаться дома, пригрозив, что всё расскажет родителям, если Тоха не возьмёт его собой.

Ребята копали два дня. Ещё день расширяли трещину между плитами и вычерпывали из канала жидкую грязь, которой оказалось на удивление много. Мало-помалу, поток становился всё обильнее. Дети ожидали, что очень скоро вода, окончательно расчистившая себе путь, наполнит сухое русло реки, но через несколько дней взрослые заметили понизившийся уровень водохранилища. А ещё через день обнаружили причину произошедшего. Канаву засыпали, щель между плитами заделали.

Дети притаились, ожидая пока расследование и пересуды не улягутся. Общались только по телефонам, и то шифровались.

Узнав о происшедшем, леший очень обрадовался. Всё предшествующее время он переживал, каждый день наблюдая, как девчонка уходит к людям. Боялся, что Маринку потянуло к своим. «Сколько окаянное семя не приваживай, а оно всё равно из лесу смотрит», - думал дед. И было ему горько, ой как горько, не знал он уже, как без детёныша этого и жить то ему. Но, для порядка, нужно было высказать ребёнку своё недовольство. Этим он и занялся вечером после ужина.

Сидя за столом напротив Маринки, и топорща – по обыкновению – усы, он говорил:

- Это надо же, чего удумала! Ну ладно, остальные бестолочи, чего с них взять, ну а ты то!!! Разве я ж тебя не учил, не объяснял, не показывал! Да как ты только посмела, в обход моего ведома! Твоя глупая голова хоть понимает, чего натворила то?

- Я речку хотела оживить, - опустив глаза в стол, мямлила Маринка.

- Речку, - кряхтел дед, - а сколько ни в чём не повинной живности твой поток смыл, ты не подумала? Речку оживить! Да если бы это можно было, разве ж я сам бы не оживил? Сколько раз тебе талдычил – без проку это всё! Только зря зверушек и букашек загубила.

- Ну почему нельзя-то? – жалобно протянула Марька.

Леший, поскрёбши по сусекам и похоронкам, выставил на стол солёные грибки, мочёную ягоду и мёд – подарки ставшей сентиментальной под старость ласкотухи. Потом, долго шурша и громыхая за печкой, вылез оттуда весь в пыли и паутине, держа в руке деревянную ложку. Ложку он тщательно вытер об себя и вручил девчонке.

Маринка принялась с аппетитом поглощать угощение, лазая ложкой по всем плошкам попеременно. Залюбовавшийся этим зрелищем леший испытывал давно забытое умиление. И тут малявка спросила:

- Деда, а что, картохи у тебя нет?

- Нет! – Ответил опешивший дед.

- Помёрзла? – Сочувственно охнула девчушка.

- Э… нет. – Ответил совсем потерявшийся старик.

- Не садил? – Удивилась Маринка.

- Не обучен я. – Промямлил дед.

- Бедненький. – Девчонка смотрела на старика с неимоверным сожалением. – Как же ты без картохи?

Лешему вдруг стало себя очень жалко. На какую-то секунду старик даже задумался: «Как же я действительно без картохи?». Он даже не сразу вспомнил, что не ест человеческую пищу. А Маринка не умолкала:

- Чайник бы поставить! Чайника у тебя тоже нету?

Чайник где-то имелся, валялся, должно быть, на чердаке, как и вся ненужная лешему рухлядь. Да только был он наверняка грязью заросший, и толку то от него, если воды нет? Поэтому старик стряхнул с себя блаженную расслабленность и, строго встопорща брови, заявил:

- Дома чай пить будешь! Поужинала, собирайся, ночь в лесу, а мне тебя ещё до дома вести.

Сразу погрустневшая Маринка вылезла из-за стола и направилась к выходу. На пороге леший крепко взял дитё за руку и не выпускал маленькую ладошку до самой деревни, всю дорогу до которой девчонка молчала. Дед даже несколько раз чувствовал непонятное беспокойство, проверяя, держит ли он ладошку, как и прежде. И, наверное, поэтому, дойдя до деревни, нарушая все территориальные законы, он решил довести малявку до более освещённого места.

После чего отпустил маленькую ручку, и велел дуть домой. Маринка, повернувшись к старику, посмотрела ему в глаза, и вдруг, обхватив ручонками шерстяные бока, прижалась к лешему всем своим туловком. Дед, в который раз за этот день, испытал панику. Судорожно пытаясь оторвать от себя прилипшего детёныша, старик приговаривал что-то вроде «Ну…ну…это…домой надо».

Не желающая уходить Маринка жалобно спросила:

- Деда, а можно, я к тебе ещё приду? – Голос у неё дрожал от слёз.

Старик, желая скорее прекратить небывалое для него испытание, согласился, но, опомнившись, строго крикнул вслед радостно убегающей девчушке:

- Только чтоб не поздно, а то ишь…

Весь обратный путь он успокаивал себя тем, что сторожку в лесу не всякий взрослый отыскать может, а эта мелюзга, да с одного раза, и вовсе дорогу запомнить не могла. Однако, по мере приближения к дому, мысли его изменялись сами собой. Подходя к избушке, он уже думал: «А ну, как заблудится девчонка, как он – старый осёл – тогда запоёт? Кризис кризисом, а дело своё всем делать должно».

А когда, войдя в горницу дед увидел горку трофеев, сложенных в углу, что-то и вовсе мерзкое, как запахи из пакетиков от лотошной еды, попадавшихся ему у обочины проходящей возле леса дороги, подкатило к горлу: «Свинья ты двуногая и есть – игрушки дитю пожалел!».

Завалившись на топчан и заложив привычным движением руки за голову, старик пытался унять гадкие мысли, но они не унимались. Вспомнил он и про телевизор, и про чайник, и про свою нарочитую грубость. Ворочаясь с бока на бок и не находя места, дед подозванной клюкой зацепил и стянул с печки давно валявшуюся там пыльную подушку.

Подушку он положил себе на голову и прижал руками к ушам, как будто надеясь заглушить ни с того ни с сего пожаловавшую совесть. «Это надо же, со времён самого Владимира окаянная не являлась, а тут на тебе! Звали её!».

Так и не сумев совладать с терзаниями, леший свесил ноги с топчана и какое-то время сидел, уставясь в выключенный телевизор. Затем вдруг поднялся и направился в сени, где была лестница, ведущая на чердак.

С чердака долго раздавались различные звуки, что-то гремело, звенело, падало и сыпалось. После этого, дед спустился в сени, держа под мышкой чайник, а в руках две кружки – немного погнутую алюминиевую, и глиняную с отбитой ручкой.

Затем, не дожидаясь рассвета, вышел из избушки и пошёл к ручью. Долго и тщательно тёр песочком найденную утварь и полоскал её в воде, стойко не обращая внимания на откуда не возьмись появившийся внутренний голос. Наглый подселенец, очевидно, пришедший вместе с совестью, настырно и ехидно одолевал деда вопросами: «Чего это ты так расстарался, ждёшь кого-то? Гляди-ка, чего под старость лет случается! Плюнул бы, дунул, и само всё очистится. Или ты к своему кризису ещё и ревматизм получить желаешь?». Но старик продолжал тереть, и, только удовлетворившись результатом, зачерпнул в чайник воды выше по течению и отправился домой.

Дома чашки и чайник были водружены на печку. Леший, недолго полюбовавшись на плоды своего труда, вдруг вспомнил, что чайником-то воду не носят, и, немного подумав, решил проинспектировать чулан, который имелся при избушке. Чулан оказался намного богаче чердака в плане находок, добытые в нём вёдра и чугунный умывальник с погнутой втулкой тоже отправились к ручью.

Три дня старик наводил порядок в своём жилище, вымыл окна, вымыл и вычистил пол, потолки, притолоки, подоконники, аккуратно разложил свои трофеи по двум выуженным из чулана кадкам. Верная клюка, стоящая в углу и не понимающая, что происходит, несколько раз переглядывалась с веником-голяком, которым дед орудовал собственноручно, выметая пыль, мусор и сметая паутину. Ошарашенные пауки обиженно уходили в чулан.

Уставший от безответной беседы, внутренний голос всё-таки поинтересовался, не собирается ли леший перекинуться в домового, но, не получив в очередной раз ответа, снова сник.

Из-за печки было вытащена и выметена огромная кипа старых газет, сборники старых кроссвордов, три карандаша, деревянные ложка и черпак, один кирзовый сапог, один валенок с галошей, несколько изъеденных молью стелек и рукавица. Ложку и черпак старик оставил в горнице, остальное, будучи бережливым, как и все, прожившие долгую жизнь, отнёс в чулан.

Когда работа была закончена, дед долго и пристально осматривал жилище. Несколько раз прошёлся вокруг избушки, долго обходил горницу и сени, но никаких новых дел придумать не смог. «Занавески бы повесить, да где их взять, всё, что было, давно истлело». Он ещё разок обошёл сторожку изнутри. Чайник, чашки и плошки, сияющие чистотой, стояли на печке, ожидая своего времени. Одно ведро, полное воды, находилось в сенях, второе, пустое, стояло под исправленным и вычищенным умывальником.

В который раз убедившись, что дел больше нет, старик уселся на лавку около стола и забарабанил по столешнице пальцами правой руки. Внутренний подселенец, почуяв слабину, встрепенулся и ехидно спросил: «Ну, чего теперь делать будем? Гостей-то долго ждать?».

Леший опустил голову на руки и просидел так весь вечер и ночь. Когда взошло неторопливое осеннее Солнце, леший вышел из сторожки, и отправился проторенной им же самим тропкой к берегу сильно обмелевшей речушки. Старик сидел там весь день и с тоской глядел на обильно покрытые жухлой травой обрывистые берега, края которых когда-то достигал весело журчащий поток.

Тоска, одолевавшая его не первый год, навалилась на старика с новой силой. Леший пропустил и закат, и начальные сумерки, и отправился обратно, когда тени от деревьев и кустарников уже набросали в лесу свои жутковатые автографы.

Оказавшись дома, старик привычно включил телевизор не выбирая программу, и привычно же примостился на топчанчике. Мысли оставили его, внутренний голос затаился, в страхе думая, куда бы свалить, и только совесть, честно выполняющая свою работу, мерзко зудила у задней стенки черепа. Дед подумал, что напрасно он перестал ставить своё особенное бродилово, склероз, которого все так боятся, не помешал бы ему сейчас.

И в этот момент, затихшие лесные обитатели дали понять старику, что в лесу появился чужак. Подселенец, уже стоящий у выхода с сиротским узелком, радостно выдохнул: «Ну, чего расселся, дождался вон, беги открывай». Дед нарочито медленно подошёл к двери, подождал, пока постучат трижды, и распахнул её. У порога стояла Маринка.

Изо всех сил стараясь укротить свои многообразные чувства, старик как можно строже спросил:

- Это что ещё за фокусы?

Маринка, как всегда обескураживающе улыбнувшись, радостно сказала:

- Деда, а я тебе картохи принесла!

Только теперь леший заметил огромный, в сравнении с Маринкиным ростом мешок, стоявший у девчушкиных ног.

- Да как же ты его доволокла, - охнул дед, и, спохватившись, строго спросил, - а родители тебе разрешили?

- Да что ты, они и не знают, где картоха лежит, это же я её варю.

Ответ обезоружил, но не желающий сдавать позиции старик снова взял учительский тон.

- А почему опять на ночь, я же не велел? Ты домой как добираться станешь?

Маринка опустила голову, и, уставившись в землю, тихо проговорила:

- А я не стану…

- Что? – Задохнулся от неожиданности дед, уши его поднялись топориком.

- Не пойду, - упрямо повторила малявка. И вдруг, подняв на лешего веснушчатое личико, просительно запричитала:

- Не гони, а? Ты не смотри, что я маленькая, я всё-всё делать умею. Я за водой ходить буду, готовить, прибирать, я тебе во всём помогать стану! Я тебя картоху садить научу. – Последним доводом умоляюще выдала Маринка.

Совсем потерявший стойкость дед ухватился за последний повод, попавшийся на глаза:

- А почему босая-то опять? – Вскинулся он.

- Так босоножки развалились, - пожала плечами девчушка, - а в ботинках жарко ещё, да и то, посмотреть надо, может и малы уже. Мамка говорит, что у меня лапы как у дворового щенка растут, хоть подрубай.

У лешего в животе завязался тугой узел, уши его прижались к голове, как у напуганного котёнка. Помолчав несколько секунд, не в силах произнести не слова, он всё-таки выдал:

- Ладно, иди в дом, утром решим, что с тобой делать. Да оставь ты мешок-то, донесу уж как-нибудь!

А потом крикнул перепрыгнувшей порог девочке:

- Руки, руки мыть!

Маринка, обнаружившая умывальник, только и смогла сказать: «Ух ты!». И ещё потом, в горнице, увидя работающий телевизор: «Ух ты, починил!».

Леший опять порадовался, что покрыт густой шерстью. Он затопил печь убрав с неё всю посуду, кроме наполненного водой чайника, и сказал девчонке:

- Сейчас чай пить будем, угощать-то мне тебя нечем, поздно пожаловала.

Девочка, уставившаяся в экран телевизора, рассеянно улыбнулась. Старик заварил в кружке зверобой и чабрец, достал остатки мёда и налил в другую кружку приготовленный для Маринки чай. Она, не отрываясь от экрана, так же рассеянно пододвинула к себе кружку. Почувствовав укол самолюбия, дед заявил:

- Пей и спать, живо!

Маринка воодушевлённо запросила:

- Нет, нет, деда, ну пожалуйста, я ещё ни разу конец не видела, у нас телевизор сломался давно, а соседи тоже допоздна не разрешают.

Старик понял, что не соперник этим светло зелёным глазам, и всё-таки, собрав волю в кулак, произнёс:

- Ладно, до конца, и спать, живо.

- Спасибо, спасибо, - захлопала в ладошки обрадованная девчушка.

Старик достал с печки тщательно выбитые и просушенные на солнце подушки и лоскутное одеяло, и уложил их на топчан. Искоса он наблюдал за ребёнком, как девочка охала, ахала, качала головой и подносила к лицу маленькие ладошки, следя за непонятным деду действием. Когда в финале девчушка издала огорчённый возглас, старик испытал солидарное сочувствие, хотя и не знал, по какому поводу.

После окончания фильма Маринка допила остатки чая с мёдом, и беспрекословно улеглась на топчан. Дед старательно, хотя и не очень умело, подоткнул одеяло под ребёнка. Девочка повернулась к нему лицом, и вдруг сказала:

- Знаешь, деда, а у меня дружок есть.

- Ох ты, - удивился дед. – А не рано?

- Нет, ты не понял, он мелкий ещё совсем, ему и пяти нету.

- Да уж, велика разница.

- Ты не смейся, его родители сгинули, может, сбежали, никто не знает. А только бабка его, по старости, видать, совсем из ума выжила. Ходит мимо него, как будто он козявка какая, даже наступить может. Я ему картоху носила варёную.

- Ну и что же?

- Да вот я думаю, кто же его кормить теперь станет? Может возьмём, а, деда?

Леший от возмущения встопорщил всю растительность на лице.

- Да ты что же это…? Совсем… сама ещё на птичьих правах, а уже туда же – квартирантов пристраивать!

Маринка блаженно улыбнулась, и, зевнув, отвернулась к стенке. Некоторое время старик смотрел на равномерно вздымающееся и опускающееся одеяло, а потом вышел на крыльцо.

«Надо бы ласкотуху к себе позвать, - думал он. – Не умею я с детями, особливо женского рода».

Дед сплюнул на землю, но, не услышав знакомого шипения, обернулся. Он поглядел вниз – на месте плевка, у самых ступенек, пробивался еле заметный побег земляники.

- Эх, не ко времени, - сокрушился дед, придувая побег палой листвой. – Спи ещё, до весны.

А потом, оглядывая стенами стоявший вокруг сторожки лес, подумал: «А мальчонку надо бы, вон сколько дел, без помощника не справиться».

Войдя в сени и закрыв за собой дверь, леший задвинул засов. Мало ли что, дитё всё же в доме.

Конец.

Зеленоград, 01.10.2020

Н.Сарыч

ПРО

НЕЧИСТЬ

И

НЕЛЮДЬ

РАССКАЗ

Памяти о моём папе посвящаю.

Леший сидел на краю сильно обмелевшей речки, и с тоской глядел на обильно заросшие уже травой обрывистые берега, которые когда-то омывал весело журчащий поток. Он не первый день приходил сюда, и не первый год одолевала его тоска.

Дед вспоминал, как умиротворённа и счастлива была жизнь обитателей лесной речушки, как бережно и уважительно относились к источнику жизни даже самые свирепые звери. Вспомнил, как сплавлялся по этой речке его младший брат, чтобы навестить среднего и поболтать о жизни, как они смеялись, сидя на берегу, или жаловались друг другу на тяготы жизни. Если бы они тогда знали, что все эти тяготы покажутся нелепыми и пустыми, когда придут настоящие беды.

Брат покинул свои угодья уже лет двадцать назад, когда осушили последнее болото. Сказал, что пойдёт на север, туда, где ещё сохранились законы и устои.

Эх! Дед, может, и сам ушёл бы, да ведь лес ещё жив, как бросить то, за что отвечаешь? Да и там не знаешь, чего ждать, места то все своим хозяином наделены. Искать, где хозяин устал, - или того хуже, Велесу представился, – так невиданная вещь это, разве что в сказках слыхал. А идти под чужое начало подмастерьем, так не в его же возрасте.

И чего это с семенем окаянным случилось, последние чтоль мозги растеряли? Лес здоровый вырубают для посёлков коттеджных, реки и ручьи перекопали, перекрыли, да взамен новых каналов навырыли. А каналы то эти не работают, а реки и озёра обмелели, повысыхали.

Болота, болота высушили, с Творцом великим сравниться захотели, мартышки безволосые. Да разве кто ещё век назад решился бы болото трогать? А что торф в нём останется, в дурные головы не пришло? А коль не пришло, чего ж совета не спросили? Вот и тлеют теперь целые поля, и дым удушливый на города и сёла идёт.

Дед плюнул, плевок, упавший на землю, зашипел и задымился. Сидеть дальше расхотелось, дед встал и заковылял по протоптанной им же самим тропинке. Ему в последнее время ничего не хотелось, а зачем, если это никому не нужно?

Лес превратился в чащобу. От самых полей, которые давно никто не засевал, шёл густой кустарник, через который не всякий мог продраться. А за этим кустарником начинался и вовсе непролазный бардак – валежник, бурелом, сорные кусты. Если лешему надо было куда добраться, то он предпочитал хорём пробираться, да и то муравьи рыжие одолевали, совсем все повсбесились. Такого даже в последнюю войну не было.

Обуреваемый своими не радостными мыслями старик дошёл до сторожки. Когда-то это была сторожка лесника, дед водил дружбу со всеми её хозяевами. Частенько захаживал в гости поболтать, поделиться новостями, а то и предупредить о чём. Когда разогнали лесничества и лесохозяйства, последний лесник тоже ушёл на север, в Сибирь, сказал, что без леса не может, а какой теперь тут лес.

И то правда, лес погибал, вскоре стало трудно найти хорошее дупло для отдыха. Может, леший залёг бы в спячку, да с такими зимами разве поспишь? Последний медведь лет семьдесят назад ушёл. Да как-то ещё знакомый грибник – да, не удивляйтесь, было и такое, когда люди ещё в лешего верили, - рассказал, что есть такая болезнь – ревматизм. А в сторожке всё же печка, и топчанчик от последнего лесника остался, да и жалко стало лешему, что прохожие обормоты дом загадят, так и поселился.

Завалившись на топчанчик и заложив руки за голову, дед тосковать не перестал. Тоска теперь его никогда не отпускала, случился у деда, вишь, кризис среднего возраста. Об этом он из передачи одной умной узнал.

Атаковали, понимаешь, старика антеннщики, адихмантьевы дети. Как он их не гнал, не путал, не пугал, хвори разные насылал, этих как будто только больше становилось, и все вроде на одно лицо, как тараканы, чтоб их леший забрал. Утолкли, в общем, деда в ступе, поставили на сторожку антенну спутниковую, сто каналов, первый месяц бесплатно.

А телевизор ему цыгане притащили, когда о пошлине договариваться приходили за безопасный проход по лесу. Леший им в пошлину и вменил оплату тарелки. И тем не накладно, и ему хорошо. Больше деду ничего уже не надобно было, а вот к телевизору привык, а какое ещё развлечение для одинокого старика?

Вот и сейчас, лёжа на топчане, слушал он вполуха бубнёж какого-то безволосого, а сам думы свои печальные думал: «Это надо же на старости лет такую пакость подцепить – кризис этот!».

Дед сплюнул на пол, плевок задымился. Вообще-то дед в помещении пачкать не любил, но дымок этот ядовитый хорошо от древоточца помогал, вот и позволял старик себе время от времени и душу отвести и о доме позаботиться.

«Ну, а как не заболеть-то, - продолжал свои размышления леший, - жизнь-то какая пошла». Раньше, как захандрил, так в лес, грибников-ягодников попутать, охотников постращать, чтобы честь знали. Да много было дел, чтобы тоску заглушить, а сейчас? Охотиться в лесу разве что на комаров можно, а грибники…

Мало кто в такую чащобу забираться захочет, одни только переселенцы из бывших союзных республик, эти всем кагалом ходят, после них искать нечего. И пугать их без толку, они ни в бога, ни в чёрта, ни в рябую кобылу не верят, и ничего не боятся, кроме возвращения на родину. Тоска!

Леший поднял глаза на стену, возле которой стоял топчан. На ней на восьмидюймовом гвозде висело охотничье ружьё, старое, двуствольное, с серебряной чеканкой на прикладе. Это был первый трофей, который леший оставил, зачем, он и сам толком не знал, наверное, чтобы не повторить, кто поймёт?

Жил в одной из окрестных деревень парень, да не парень – мужик молодой, сын богатых родителей. Непутёвый и не удельный, Николаем звали. Вроде и мужик то неплохой, да вот попить и погулять охотник великий. А как напьётся, так за ружьё и в лес. Леший терпеть этого не мог, да разве дело – пьяный и с ружьём, беды сколько натворить можно.

Много раз он Николашку предупреждал, пугал, отваживал, только всё впустую, напьётся и себя то забывает. Серчал дед, ругался так, что мыши по норам прятались, а птицы по дуплам, да всё жалко было, ведь обалдуй четырёх детишек настругать успел. А Марфушка, жена его, из дворовых девок была, Николашку родители только по тому на ней женили, что первенец у них народился. Ясно, что из-за сына и привечали невестку.

Да только всякому терпению конец есть. Разгневался хозяин не на шутку, когда Николай сызнова по пьяни палить в лесу во все стороны начал. Трое суток дед его по болотам водил, ну, и перестарался, Николашка-то не крепкого десятка оказался, ослаб, озяб, да и простудился. В общем, после случая этого так и не поправился. Марфушку мужнина родня сразу и забросила, а, может, за границу они бежали? В то время как раз революция грянула.

Так Марфа сама деток подняла, никто не пропал и по кривой дорожке не пошёл. А ружьё, Николаем потерянное, леший леснику отдал, тому, который в ту пору в сторожке хозяйничал.

Теперь у деда было много трофеев, но за них он не переживал, люди теперь богатые стали, последнее в лес не понесут, небось, а если кто из них и потужит о пропаже, опять же, поделом, леший ведь невинных не обижает.

Старик приподнялся на локте, вон она, горка трофеев, сваленная на полу в углу горницы.

Были там и телефоны всяких размеров и годов выпуска, и игрушки электронные, и планшеты, и даже ноутбук. Решил, значит, умник один на природе поработать, вдохновение, понимаешь, у него, а костёр на ночь не затушил. Палатку со всем содержимым дед потом к местной школе подбросил, а машинку эту диковинную себе на память оставил.

Леший вдруг встрепенулся и заозирался по сторонам. Не найдя взглядом искомого, слез с топчана и, встав на четвереньки, заглянул под него, увидя там что-то, жестом подозвал к себе клюку, стоящую в углу, и начал шуровать ей под топчаном. Результатом этих действий стал извлечённый из тёмных недр охотничий ягдташ. Отряхнув находку от пыли, дед с нежностью погладил покрытую теснением и узорами поверхность сумки. Прочная, держащая форму много десятилетий, выработанная из седельной кожи, сумка эта не могла сравниться с современными изделиями, даже супердорогие, они не шли ни в какое сравнение с ней.

Леший сел обратно на топчанчик и, прижимая к себе ягдташ, начал вспоминать подробности его приобретения.

Да, загнал он тогда охотника на раскидистую ель, обернувшись медведем-шатуном, а тот сам виноват был, не следовало ему на брюхатую волчицу охотиться. Долго дед ель тряс, пока с неё вся наледь не облетела, охотник цепко держался, да только не собирался леший его погубить, так, напугать, чтобы неповадно было впредь. Конец зимы был, почти весна, а то бы не выжил бедолага, так в апреле подснежником и осыпался бы. Но нет, сам с дерева слез, как смог, понятно, руку и два ребра сломал, но до дома живой добрался, только вот ягдташ оставил.

Не всегда были в жизни лесного хозяина такие вот лубочные истории, были времена, когда и сам он был моложе и злее, да и времена эти были иными, жизнь была иной. И судить об этом трудно, ох, как трудно, да только как не судить, если столько живёшь?

Был в округе помещик, лютый и безбашенный, очень этот лиходей собак своих любил. Была у него свора породистая и холёная, и псари были, понятно, да только барин никого не слушал. Самодур был и сволочь, собакам своим по всему дому гулять позволял, из фамильного фарфора есть, на барских кроватях спать. Домочадцев изводил, что уж говорить о челяди – крепостничество в те времена ещё было, дворня и крестьяне что сор, десяток одной собаки не стоил. Мог барин и запугать до заикания, а мог и насмерть затравить, кто спрашивать-то станет? Это он со своими так, а уж если в лесу кто случайно подвернётся, считай пропал.

Вот леший и дождался, когда у барина большое гуляние случилось, много к нему ближне- и дальнегородних господ съехалось. Все, понятно, на природу рвались, красотами полюбоваться, а заодно и поразвлечься на охоте, а как ещё природе-то порадоваться? Поначалу, как водится, обед, угощения всякие, ну, и выпивка, конечно, а как уж нужной кондиции достигли – и поразмяться можно. Барышень дома оставили, не бабское это дело на ночную охоту переться, а сами, со сворой хозяйской, всей оравой и выдвинулись.

Подождал леший, когда господа подальше в лес углубились, и натравил на них их же собак. Трофеев тот раз не оставлял, вместе с останками обглоданными всё брату в болото скинул. Не хотел землю этакой поганью осквернять, а болоту всё хорошо – торф жирнее будет. Собак потом долго по лесу вылавливали, да только больше пристрелили, а какие и под зверьё дикое попали.

Не любил дед вспоминать эту историю, тоска от этого ещё больше накатывала, как вот и сейчас. Попытался он припомнить, что повеселее было в его долгой жизни, да что-то ничего на ум не приходило. Ну, грибники, ягодники, так ведь это всё несерьёзно, ну, пугнёшь зарвавшихся, по лесу поводишь, ну, детишек шуганёшь, чтобы не заблудились, тоска.

Некоторые, потрусливее, много чего бросали, убегая. Вот мужик один, от стаи кабанов на дерево как кошка сиганул, и корзину, полную грибов бросил. Смотрел потом сверху, как её копытами в труху разносили.

Вёдра, корзины, скребки и ножи разные дед ласкотухе знакомой отдавал. Она по старости с другими уйти не смогла, частенько деда навещала и новости рассказывала. Жила ласкотуха на краю леса, недалеко от хутора, и меняла дедовы трофеи у хуторян на нитки и холсты. Возраст не позволял воровать, провор не тот уже, а традиции поддерживать надо было.

Хотя случилась одна грибная история, которую деду было приятно вспоминать. Семейку одну жадную и подлую старик наказал. А дело было так: повадилась эта семейка за грибами ходить на день-два раньше, чем положено было, прежде чем грибы должным образом подрастут. Выходили, значит, всей семьёй по темноте, да так поляны выгребали, что там потом не росло ничего. Грибы они продавали, а так как никто другой и корзинки набрать не мог, цены заламывали безбожно.

Подкараулил их леший и заморочил. Небывало великий у семейки в тот раз сбор получился. Глаза завидущие последние остатки мысли утратили, собирали и в рубахи, и в подолы, еле до дома донесли. Только вот и дома не разобрались, что за грибы у них в посташках. Через день всю семейку в больницу местную отвезли. А что им потом от покупателей было!

Вспоминая, дед ходил по горнице, довольно покряхтывал и почёсывал под бородой. Потом остановился у кучи трофеев и пнул её ногой. Куча загремела, осыпаясь, сверху сползла и упала деду под ноги увесистая чёрная коробочка. Старик нагнулся и поднял предмет – электронную игрушку, дорогую в своё время. И добыл её дед знатно, любил он вспоминать дела, которые ладно выходили.

Случилось это тогда, когда разгул ихний перестроечный в самую пору вошёл. Много об то время молодых резвых в деревню приезжало, одёжа дорогая, машины заграничные, каких раньше и не видели, ну, и штук разных новомодных, как у дурака фантиков. Вот такие три жлоба и привезли однажды девчонку местную в лес поразвлечься. Она, дурочка малолетняя, на крутой машине покататься мечтала, да водки нерусской попить, а эти то, прожжённые, - знали, чего хотели.

Вечером приехали, с водкой и арбузом в полпуда весом. Дни ещё долгие стояли, но в лесу и в сумерки темновато. Двое здоровые такие, лощёные, вокруг девицы увиваются, а один, жирный, на пеньке сидит, в игрушку свою втыкает. Подождал дед, когда девка оправиться в кусты отошла, да и усыпил её там. А сам дальше ждать стал, пока самый нетерпеливый девчонку искать не пошёл. Вот леший ему её и показал – на прогалинке возле дуба столетнего распластавшуюся, как лягушка раздавленная.

Руки-ноги как у куклы сломанной разметалися, живот разорван, из него, понятно, кишки вывалились, а голова, неестественно вывернутая, на жлоба мутными глазами смотрит. Подошёл тот на негнущихся ногах поближе, а девица к нему руку протянула, и, клокоча кровавой пеной, говорит, горестно так: «Поцелуй меня крепко». Бежал жлобяра так, что просеку проложил до самого оврага. В овраге его на следующий день и нашли, бледного, дрожащего, с безумными глазами.

А леший за толстого принялся. Прополз сперва змеёй у самых его ног, да за пеньком, на котором тот сидел, спрятался. Подскочил жирный, глядит – а середина пня внутрь провалилась, а там в дупле змеи шевелятся, целый выводок, и в штанах у него что-то ползает, щекочется.

Третий в то время по нужде подальше отошёл, выбрал место покустистее, и уселся орлом. Восседает, значит, а сам по сторонам оглядывается. Вдруг видит – в кустах напротив два глаза светятся. Мало ли кто в лесу бродит, стал жлоб на всякий случай руками по земле шарить, чтобы палку или камень какой найти, повернул голову в другую сторону, а там, в ближних к нему кустах, ещё два глаза сияют.

Попытался орёл встать, из ближнего куста рык раздался. Тихий ещё такой, предупреждающий. Начал штаны натягивать, рык усилился. Потерял герой равновесие, назад завалился, задёргался, заёрзал в панике, всё на ноги встать пытается, да штаны не дают. А рычание всё громче, и такое жуткое, что в животе холодеет, да кажется уже, что со всех сторон рычат. Встанет засранец, бежать попытается, спущенные штаны мешают, захочет штаны натянуть, в затылок вроде кто-то дышит, а дед уже и подвывать начал.

Кое как, где на четвереньках, где на корячках, добрался жлоб до полянки, смотрит, на ней толстый без штанов пляшет. Высоко так подпрыгивает, а сам руками себя то по заднице, то по ляжкам охаживает.

Совсем жутко жлобу стало, ринулся он к машине, а жирный орёт: «Меня подожди!». Да где там, штаны то так у земли и болтаются, влетел придурок головой в дверцу, да так влетел, что замок заклинило. Пришлось двум голожопым в окна влезать. Салон потом долго мыли, вся бригада сервиса в респираторах работала.

Девицу дед наказывать не стал, кроме того, что она всю ночь в крапиве проспала, неделю потом из дома не выходила. А игрушку, понятно, примял, на память опять же.

Отбросил леший игрушку в угол, и это воспоминание его не обрадовало, тоска ещё пуще за горло взяла. Да что же это – начало осени, а в лесу грибников нет! И за клюквой никто не пойдёт, нету клюквы, болота-то высушили. И такая злоба тут старика взяла, что хоть собственный дом разваливай. Ну нет, в детство ещё не впал, ещё есть порох в пороховницах. Дед решительно распахнул дверь и вышел в лес. Не может быть, чтобы совсем никого не было, кого-нибудь найдёт, а нашедши уж обязательно спросит, хорошо ли им так живётся, и пусть ему племя это окаянное ответит на его вопросы.

По мере того, как дед углублялся в лес, злоба его проходила, не мог он злиться, глядя на несмотря ни на что пробивающиеся деревца. Проходя мимо грибов и перезревающей брусники, он думал, как хороши были бы они зимой, приготовленные с умом и любовью. Тоска его превращалась в тихую грусть. И поэтому прежде почуяв, чем увидя человека, он не знал, хочет ли сам этой встречи. Но человек был близко, и, давно не видевший людей леший не смог побороть любопытства.

Выглянув из-за ствола широкой ели, старик увидел сидевшее на поваленном бревне очень невысокое создание, явно принадлежащее к человечьему роду. Светлая жиденькая косичка была сильно растрёпана, платьице, видавшее виды, было трудно описать, тоненькие ручонки и ножонки, покусанные насекомыми, были безбожно расчёсаны. При всём при этом девчонка лет семи не выглядела несчастной, она беззаботно болтала босыми ножками и ела ягоды брусники, которые набрала в поллитровую алюминиевую кружку.

Дед, стоя за своим укрытием, думал, какие чувства вызывает у него человеческий детёныш, и почему это он, оно, она без обуви, осень ведь? Размышляя так и этак, старик всё же решил, что надо пужнуть – день то к закату клонится, а детёныш маленький, да ещё так далеко.

Выбрав взглядом пенёк покорявее, опрометью метнулся за него, прислушался, не заметила ли чего девчушка. Удостоверившись, что всё спокойно, стал думать, какой звук будет позабористей. Эх, не мастак он был на звуки, вот брат его меньший, со своими помощницами на болоте, тот мастер был, за две мили одними стонами да уханьем человека напугать мог. Вспомнил леший, однако, что девчонки лягушек боятся, и затянул песню лягушачью, да хрипло так, жутко и уныло, что лягушки местные врассыпную бросились.

Девчонка оглянулась с любопытством. Дед понял, что дал маху, и застонал выпью. Девочка поставила кружку на бревно, спрыгнула и пошла в сторону пня. Старик запаниковал, совсем растерялся, заухал с подвываниями, заскрипел и закряхтел. Для пущей страсти стал вытягивать из пня руки-ветки, корявые, покрытые струпьями, с длинными острыми пальцами. Руками этими ветками, начал вокруг пня шарить, как будто поймать кого-то хотел, и тут отродье человеческое в одну ветку вцепилось обеими своими ручонками. Леший замер, а девчонка звонко и радостно сказала: «А я тебя знаю!».

Дед сжался за пнём до размера ежа и хриплым срывающимся голосом спросил:

- Откуда?

- А мне баушка рассказывала.

- А она откуда знает?

- А ей её баушка говорила. А ты правда на свинью двуногую похож?

Леший встрепенулся.

- Это тебе тоже бабушка рассказывала?

- Не а, это мальчишки в деревне говорят. А баушка рассказывала, что ты в кого хочешь превратиться можешь.

- А если обращусь, не забоишься?

- Нет, баушка говорила, что ты добрый.

- Так и говорила?

- Ага. Говорила, что ты только плохих обижаешь, а хорошим помогаешь.

«Интересно, кому это я помогал», - подумал старик, а сам осторожно, чтобы не оцарапать дитё, вынул свою руку из её ручонок и медленно распрямился. Девчонка радостно захлопала в ладоши: «Мохнатый, мохнатый весь – настоящий!».

Леший порадовался про себя, что действительно покрыт шерстью, иначе было бы заметно, как он покраснел. Желая вернуть несколько пошатнувшийся авторитет, дед заложил руки за спину и строгим голосом спросил:

- Звать тебя как?

- Маринка.

- А что это твоя бабушка тебя одну в лес отпускает, да ещё так поздно?

Маринка развела руками:

- Нету больше баушки, померла.

Леший крякнул от досады, но быстро вернулся к наставительному тону:

- А папка с мамкой у тебя есть?

- Ага.

- Чего же они за тобой не смотрят?

- Папка, наверное, уже пьяный спит, а мамка на станции, работает она там.

- И часто это ты по лесу шляешься, пока родители не видят?

- Нее, просто ягодки захотелось, а мамка сказала: «Ягода в лесу, иди и ешь».

Старик почувствовал, как у него внутри снова закипает злоба. Нет, не на это веснушчатое существо, которое радостно смотрело на него своими широко открытыми глазёнками цвета майской травы, нет, на тех, кто должен был отвечать за своё потомство.

- Ладно, - сказал дед. – Пошли.

- Куда? – Оживилась девчушка.

- В гости.

- Неужто к тебе?

- А то, к кому же?

Маринка весело запрыгала на месте:

- Здорово, здорово, все мальчишки в деревне обзавидуются!

«Ну-ну, - подумал леший, - так они тебе и поверили».

Всю дорогу Маринка щебетала, то задавала неудобные вопросы про мавок, кикимор и прочий лесной народ, о котором узнала от бабушки, то рассказывала о себе. Из этого щебетания дед узнал, что отец у девчонки горький пьяница, а мать работает буфетчицей на станции и возвращается поздно. Если вообще не зависает где-то с друзьями, которых, как старик понял, у неё много. А ещё то, что Маринка не пойдёт в этом году в школу, потому что её некому водить в соседнюю деревню.

Под конец пути, отвыкший от общения леший потерял нить разговора. И, когда, войдя в избушку, велел Маринке хорошенько вытереть ноги о половик, не сразу понял, что она ему говорит.

- А руки? – Снова повторила девчонка.

- Что руки? – Не понял старик.

- Руки мыть? – Пояснила мелюзга.

Дед сплюнул, но, спохватившись, затоптал дымок ногой.

- Об сарафан вытри, - досадливо огрызнулся он. Идти за водой к ручью ему совсем не хотелось.

Войдя в горницу, и увидав горку трофеев, Маринка ахнула, и с возгласом: «Деда, а что это у тебя?» - кинулась в угол и начала перебирать «игрушки». Старик промямлил смущённо:

- Да так, теряют в лесу всякое, - и отвернулся.

Маринка восхищённо восклицала и облизывала губы, перебирая дедовы трофеи, то и дело приговаривая: «А вот такой у Саньки Прукача был, он его в сортире утопил, не нарочно, конечно. А вот такая у Данилы Середнякова была, он мне поиграть давал. Ой, а вот эту у самого Петьки-буржуя я видела, только Петька никому её не давал».

Деда начало одолевать раздражение, не понравилось ему, что его игрушками какая-то мелочь залётная играет. И в это время радостно-оживлённая Маринка, заметившая тёмный экран телевизора, закричала: «Ух тыы – и телевизор!».

- Не работает! – Рявкнул дед, и, собрав все остатки самообладания, изо всех сил стараясь не злиться, строго сказал:

- Ну вот что, садись-ка за стол.

Девчушка, мгновенно бросив игрушки, уселась на лавку возле стола.