Прочитав мой вчерашний пост, многие пикабушники попросили меня написать продолжение, но вместо того, чтобы написать про то, что было до того, как я добирался домой через Марокко, Алжир и Тунис то в кузове то самосвала, то в коробках из-под фиников и как потом вместе с беженцами из Нигера плыл в трюме рыбацкого траулера из Туниса в Италию,  сегодня я написал про то, что было до этого, чтобы было понятно почему я вообще оказался в Африке.

Вскоре после моего прибытия в Америку я обзавёлся американской девушкой. Она шла со своей толстой подругой Терезой по Хайлэнд-авеню и рассказывала ей о том, что в её комнате в корпусе Вилла-дель-Пуэнте не горит свет. Как было ясно из разговора, смотритель корпуса уже перепробовал десять лампочек, но свет так и не загорелся. Догнав девушек, я осмелился предположить, что дело не в лампе, а в патроне или выключателе.

Комната размером 11 на 16 футов была предназначена для проживания двух девушек, но вторая кровать пустовала – соседки моей будущей невесте не досталось. Выключатель, расположенный между дверным косяком и стенкой встроенного шкафа, болтался, что называется, на соплях, и вывод о том, что именно в нём и кроется причина неполадки, напрашивался сам собой. Отвёртки в руме не оказалось, как не оказалось её и у смотрителя с неприличным для русского уха именем Хосе Ибаньес. Однако его сынишка с ещё менее приличным именем Педрито раздобыл обычный кухонный нож и даже показал, где расположен рубильник. Используя нож в качестве отвёртки, я прикрутил на место оплавившийся проводок, и после торжественного включения рубильника свет загорелся. Через один фортнайт (двунеделие) она уже знакомила меня со своими родителями.

Её отцом оказался профессор. Причём не просто профессор, а коллега и соперник моего научного руководителя.

Ещё в первый год своего пребывания в Америке я приобрёл Фольксваген Жук, выпущенный в Мексике на заводе в Пуэбло. Мотор машины не имел бензонасоса – топливо поступало в двигатель самотёком. Однако при большом уклоне дороги топливо самотёком поступать не могло, и чтобы двигатель не заглох, был предусмотрен небольшой перепускной бачок, топлива в котором хватало на несколько миль пути. На моём экземпляре шланг прилегал к штуцеру карбюратора недостаточно плотно, и бензин вытекал капля по капле на оребрение цилиндров. Помимо финансовых потерь это грозило воспламенением топлива, натекшего на цилиндры за время стоянки, и потому, выходя из машины, я всегда перекрывал бензокран. Однажды, когда мы с невестой сидели в придорожном кафе, к припаркованному у кафе Фольксвагену подошли трое здоровенных негров, разбили стекло, влезли в машину, выдернув провода, завели двигатель и у нас на глазах отбыли в направлении столицы Аризоны города Финикса. Горючего из перепускного бачка им хватило на две с половиной мили. Хозяин кафе позвонил в полицию, и машину нашли через 20 минут, но дверца бардачка, кстати говоря, закрывавшегося на ключ, оказалось сломанной, и из него исчезла барсетка, в которой находился мой загранпаспорт.

Получив в полиции справку об утере документов, я поехал в наше ближайшее генконсульство, расположенное в городе Сан-Франциско, и только там заметил, что, выписывая справку, помощник шерифа графства Пима Кларенса Уильяма Дюпника, прослужившего там шерифом с 1982 до 2016 года, перепутал дату моего рождения с датой рождения ещё одного потерянта, обратившегося в департамент шерифа. В результате этой ошибки мой возраст изменился на три года и 245 дней, и эта ошибка сохранилась в моём паспорте и поныне.

Вообще надо сказать, что когда я обратился за справкой об утере паспорта, Дюпник даже подумал, что вся история с угоном Фольксвагена на глазах у многочисленных свидетелей была инсценировкой советской разведки, устроенной ради легализации очередного агента. По его мысли, я должен был назвать имя умершего в детстве человека, дубликат сертификата о рождении которого, взятый в какой-нибудь захолустной мэрии, я бы представил для удостоверения своей личности.

Ты не аризонец, заявил он тогда в день угона машины, и вообще не американец.

Я – русский, признался я.

– Wrong! – возразил он, и это звучало как «Врёшь!». – Я видывал русских. Они хоть и чёрные, но кучерявые как итальянцы, горбоносые как армяне, и глаза у них вечно навылупку.

– А самые распространённые русские имена это Бóрис и Джозеф, – продолжил я его мысль.

Однако, к его удивлению я пожелал восстановить русское имя и русскую фамилию. Именно поэтому, он не стал информировать ФБР об этом случае.

– Все хотят стать американцами, а этот хочет заделаться иностранцем, – прокомментировал он. – Ты либо идиот, что на тебя не похоже, либо строишь какую-то многоходовую комбинацию, которую я пока не распутал.

В генеральном консульстве СССР в Сан-Франциско ко мне отнеслись отнюдь не предвзято. Паспорт я получил уже через три недели, но, несмотря на то, что в своём заявлении я просил поставить точную дату рождения, дата рождения была той, которая была указана в справке, выданной департаментом шерифа.

С шерифом, кстати, мы после этого подружились. Однажды, когда я зашёл к нему  на рюмку кофе, в его кабинете сидел лысый редактор местного еженедельника в дорогих дюпоновских очках. Внешне еженедельник напоминал Time или Newsweek, но относился к так называемым альтернативным газетам. Вместо сухих новостей в таких изданиях в занимательном изложении печатались очерки на тему жизни местной коммуны, но про то, что касалось быта испаноязычных жителей, особенно нелегалов, эта ўикля (от слова «weeky») прямых сведений не имела.

– Не хочешь ли стать журналистом? – предложил мне шериф, и, не дожидаясь моего ответа, обратился к редактору:

– Разреши представить тебе моего молодого русского друга, который может оседлать любого осла. Говоря ‘осёл’, Дюпник использовал не слово «donkey», а слово «ass», чаще используемое в значении ‘задница’. Таким образом, это выражение приобретало смысл, аналогичный русской поговорке «влезет в любую задницу».

Предложение заняться ещё и журналистикой я принял с удовольствием. Выслушивая душещипательные истории несостоявшихся просто марий и диких роз, сериалы про которых прошли в Мексике, соответственно, в 1989-90 и 1987-88 годах, я писал очерки об их жизни. Раз в неделю по понедельникам я появлялся на Мона-Лиза Роад, где располагалась редакция, и сдавал пятидюймовую дискету с набранным материалом. Текст принимался в формате .wpd – родном формате текстовой программы WordPerfect, разработанной компанией Borland ещё в 1979 году и похожей на современный WordPad, который в своё время создавался именно в пику пёректу. Еженедельник верстался в программном пакете PageMaker 4.0 от компании Aldus, тогда ещё не купленной гигантом Adobe.
Когда дело близилось к свадьбе, отец невесты решил, отчаявшись переманить меня на свою кафедру,  накатал на моего научного руководителя большую телегу. В университет приехала комиссия легислатуры штата. Моего профессора лишили кафедры. Мой несостоявшийся тесть думал, что я никуда не денусь и теперь уж точно перейду на его кафедру, но узнав об этом, я поругался со всей этой семейкой и поехал обратно на родину. А о тех приключениях, которые встретили меня на этом пути, я как раз и написал вчера.

https://www.artstation.com/predatorslow