Картина Алексея Наумова "Дуэль Пушкина с Дантесом"

Далее Константина начали упрекать в том, что он не попытался отговорить Пушкина. А вот здесь стоило знать характер и репутацию Данзаса – неуживчивый отважный офицер с обострённым чувством справедливости, который ещё будучи лицеистом (его прозвали Медведем) бросался в любую перепалку вплоть до драки за издёвки и уж тем более оскорбления. С таким же пылом он защищал и своих друзей. Конечно, если бы они оставались лицеистами, то Данзас вполне мог броситься в суматошную драку, из которой Дантес выполз бы уже со сломанным носом. Но и Константин, и Александр были уже взрослыми представителями аристократических родов с соответствующими законами чести. Представить, что такой человек стал бы отговаривать друга от защиты собственного достоинства и самой истины, нелепо.

И уж совсем немыслимыми выглядели обвинения в том, что Данзас не донёс о предстоящей дуэли властям. Лицейский друг Пушкина, дворянин, боевой офицер, и вдруг занимается доносительством, прекрасно осознавая, какие кары небесные падут на голову Александра Сергеевича… Это было абсолютно невозможно.

Более того, дав согласие, Данзас, по сути, расписался собственной честью в верности Пушкину. Именно Константин будет долгие часы согласовывать с секундантами Дантеса правила предстоящего поединка, который должен был идти по принципу «до смертельного исхода» (часто до тяжёлого ранения). В итоге условия будут официально прописаны на бумаге и гарантированы, цитирую: «Секунданты, нижеподписавшиеся и облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своей честью строгое соблюдение изложенных здесь условий».

В вину Константину вменили и то, что на дуэль не позвали врача и не взяли с собой хоть каких-нибудь медикаментов. Это, конечно, можно считать трагической ошибкой Данзаса, если не брать в расчёт строгих и жестоких правил поединка «до смерти» и безмерную торопливость Александра Сергеевича. А критика по поводу отсутствия врача кажется вообще взятой с потолка. Дело в том, что те же законы, которые могли накинуть верёвку на шею Константина Карловича, большой разницы между секундантом и врачом, присутствующим на дуэли, не видели. К тому же, должен повторить, поединок всеми силами старались сохранить в тайне, а Пушкин уже тогда сожалел, что ему пришлось взвалить такую тяжёлую ношу на плечи старого друга. При любом исходе суда было не избежать. Верно, Александр Сергеевич надеялся, что неоднократно раненому герою многих битв, награждённому золотым оружием, тяжёлый приговор выносить не станут.

После смертельного выстрела Константин привёз обессилевшего Пушкина на набережную Мойки, дом 12, по настоянию самого поэта. Сразу после этого он сообщил о трагедии супруге Наталье Николаевне (как можно осторожнее, так как Александр не желал, чтобы супруга видела его в таком виде). Затем Константин бросился искать врача, что сделать в вечернем Петербурге было очень непросто. В тёмном морозном вечере Данзас буквально вламывался в дом к каждому известному врачу, но всё безрезультатно. В итоге ему удалось буквально притащить к раненому профессора Василия Шольца. Потекли тяжёлые минуты ожидания врачебного приговора.

Картина Дмитрия Белюкина "Смерть Пушкина". Данзас стоит справа, у книжных полок

Всё это время окутанный мрачными чувствами, беспомощностью и болью за товарища Данзас находился подле Пушкина. Именно Данзаса вскоре подозвал сам Пушкин и долго беседовал с ним, диктуя другу все свои неучтённые долги, которые требовалось вернуть, а ни векселей, ни расписок у Александра Сергеевича на них не было. Более того, поэт попросил Константина Карловича сжечь некоторые его бумаги, а какие именно, не разглашать никогда. Данзас клятву сдержал. До сих пор неизвестно, что именно содержали сожжённые материалы.

Уже на излёте этой долгой мучительной трагедии 29 января, на смертном одре Пушкин попросил позвать Константина, который всё это время был в доме, позволяя себе лишь украдкой вздремнуть. Видимо, увидев Данзаса каким-то противоестественно озлобленным и переполненным боли, каким его никто никогда не видел, Александр Сергеевич молил старого друга не мстить Дантесу. А к своему окружению (Пётр Вяземский, Василий Жуковский и жена Наталья Николаевна Гончарова) поэт обратился с мольбой заступиться за друга перед судом: «Просите за Данзаса. Он мне брат». Умирая, Александр Сергеевич снял со своей руки кольцо с бирюзой и подарил его на память Константину. Данзас до последней минуты своей жизни не расставался с этим подарком.

Наталья Николаевна Пушкина (Гончарова)

Проникшись просьбой мужа, верно, единственное, что теперь была способна сделать для него, Наталья Николаевна написала прошение самому Николаю I. Она молила государя не наказывать Данзаса слишком строго и позволить препроводить ему тело друга в Святогорский Успенский монастырь для последнего упокоения. Но Николай I решил, что с Данзаса хватит того, что его не арестовали сразу после дуэли и позволили скрасить последние минуты друга. Посему, едва Пушкин в последний раз закрыл глаза, Константин Карлович был взят под арест.

Позже Софья Николаевна Карамзина, дружившая и с Пушкиным, и с Лермонтовым, как хозяйка популярного петербургского литературного салона, назовёт Данзаса одним из «трёх ангелов-хранителей» Александра Сергеевича. Но в те дни после смерти Пушкина Константин Карлович сидел за решёткой, изолированный от всего мира и одинокий. Он прекрасно знал, что уже в эти минуты его горло либо стягивает верёвка, либо сия участь обходит его стороной. 

Софья Николаевна Карамзина

Петербург же заполоняли самые несуразные слухи вплоть до того, что свою пулю получил и сам Данзас, мол, от того у него и с рукой (периодически подвязанной из-за боевого ранения) плохо. И, конечно, виновником смерти Пушкина некоторые назначили Константина. 

Обуреваемый воспоминаниями последних страшных дней друга, подполковник Данзас за решёткой, верно, к счастью, ещё не знал, что бывшие друзья-лицеисты отвернулись от него. Иван Пущин, бывший однокурсник Пушкина и декабрист, даже напишет в сердцах: «Если бы я был на месте Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь». Тогда даже никому и в голову не пришло, что это было физически невозможно, т.к. Константин находился и от Пушкина, и от Дантеса на приличном расстоянии, чтобы встать перед выстрелом. К тому же дуэлянты стреляли не по команде, а по готовности.

Военный суд первой инстанции вынес самый строгий приговор. За то, что подполковник Данзас не донёс о планируемом «злом умысле» и тем самым «допустил совершиться дуэли и убийству», его приговорили к повешенью. Однако, видимо, государь всё же снизошёл до слёзного прошения Натальи Гончаровой, и вторая инстанция суда постановила лишить Константина Карловича золотой полусабли (он был награждён ею «За храбрость») и разжаловать в рядовые. Следующая инстанция ещё более смягчила приговор.

В итоге в заключении в Петропавловской крепости Данзас провёл два месяца. 19 мая 1837 года подполковник вышел на свободу и продолжил службу в Петербурге в инженерных частях. Но долго оставаться в столице Константин не смог. То ли извечная неуживчивость с начальственными чинами помешала ему обвыкнуться в Петербурге, то ли злые языки преследовали подполковника, который с честью исполнил все просьбы своего друга и тем самым рисковал собственной жизнью. Так или иначе, но вскоре Данзас лично потребовал перевода на Кавказ в Тенгинский полк. В это самое время «тенгинцы» были одними из самых закалённых бойцов, их слава шла по всему Кавказу. Именно они строили Черноморскую береговую линию, прокладывая дороги туда, куда нога солдата империи ещё не ступала.

Константин Карлович снова желал оказаться там, где «настоящее дело», где ему не нужно разбираться в тонкостях чувств бомонда и оправдываться перед людьми, которые порой весьма далеки от понятия чести.

Продолжение следует…

© Восточный ветер

Гербы семейств Корф и Данзас

Матушка Данзаса была баронессой Корф. Этот дворянский немецкий род имел лифляндскую и курляндскую ветви, представители которых и пошли на службу Российской империи. Отец Константина, Карл Данзас, происходил из эльзасского дворянского рода, часть которого во время Великой Французской революции покинула Францию и, так же как и Корфы, поступила на службу России. К 1800-му году Карл Данзас уже стал генерал-майором, поэтому будущее потомков выглядело достаточно обнадёживающе.

Начальное образование по литературе, каллиграфии, иностранным языкам и прочему юный Константин получил будучи в Москве в пансионе. После был принят в Царскосельский лицей. Однако, несмотря на то, что сам Данзас сдал экзамены на «отлично», без протекции не обошлось. Отец Данзаса Карл был давним знакомым графини Софьи Строгановой, а посему заступничество графини в большей степени определило судьбу будущего офицера.

В лицее Данзас звёзд с неба не хватал. У преподавателей энтузиазма не вызывал и считался ленивым. Часто он был просто несколько отрешён от всего и погружён в свои собственные мысли. Будучи неуклюжим, рыжеволосым, слишком крупным для своего возраста и широким в плечах, из-за чего постоянно цеплялся за углы, чуть их не снося, Константин быстро получил прозвище Медведь. Как позже окажется, будучи погружённым в «настоящее дело», Медведь проявлял себя с самой неожиданной стороны. Однако уже тогда задирать Данзаса решались немногие. Мирно дремлющий в своих мечтах Медведь за оскорбительную тираду в свой адрес не только живо отвечал остротой или взаимной колкостью, но легко пускал в ход кулаки. А угодить под медвежий кулак никто не хотел.

Царскосельский лицей времён Данзаса и Пушкина

Несмотря на то, что по успеваемости Данзас замыкал список лицеистов, все подчёркивали его тягу к искусству. Он даже числился в редакции журнала «Лицейский мудрец». Сам Константин не писал, но проводил, как сказали бы сейчас, активную работу среди товарищей, известных своим талантом. Рукописи Данзас собирал, переписывал изящным каллиграфическим подчерком и издавал, практически в одиночку взвалив на себя заботу о журнале.

При этом Константин был верным другом, любил балагурить и всегда заступался за своих товарищей в любой драке. Поэтому он снискал любовь и уважение в лицее. В стихотворении «19 октября», претерпевшей несколько редакций, Александр Пушкин напишет: 

Спартанскою душой пленяя нас,
Воспитанный суровою Минервой,
Пускай опять Вольховский сядет первым,
Последним я, иль Брольо, иль Данзас…

Наконец, в 1817 году Данзас окончил Царскосельский лицей, но по выпуску получил самые посредственные оценки и отзывы. Посему пошёл офицером в войска. При этом не в гвардию, славившуюся своей фривольной жизнью, а в действующую армию. Однако какого-либо упадка духа Данзас не чувствовал вовсе. Он был так же шутлив, слегка погружён в себя и продолжал искать «настоящего дела».

Служба началась в звании прапорщика Инженерного корпуса в пионерных батальонах (позже их переименуют в сапёрные). Служба была не из лёгких, особенно для прямолинейного, острого на язык Медведя. Постоянные ссоры Данзаса с начальством изводили командиров, но благосклонность нижних чинов к нему и уважение со стороны солдат, а также и способность шуткой ободрить в трудные минуты несколько смягчали гнев.

Взятие Эривани

В 1826 году разгорелась Русско-персидская война ввиду острого желания шаха Ирана Фетх Али-Шана, подстрекаемого британцами и надеявшегося на смуту после восстания «декабристов», выкинуть Россию из Закавказья и с Каспийского побережья. Данзас был направлен, не исключено, что по собственному настоянию, в Отдельный Кавказский корпус. При взятии крепостей персидских «наместников», в том числе и Эривани (1827 год), где по традиции восседал глава Эриванского ханства, Данзас проявлял исключительную храбрость.

В 1827 году Константин Карлович — уже штабс-капитан Отдельного Кавказского корпуса. А в начале того же года был заключён мирный договор, по которому Эриванское и Нахичеванское ханства передавались России. Однако на военную жизнь непосредственно Данзаса это никак не повлияло.

В 1828 году грянула очередная русско-турецкая война, тщательно провоцируемая Портой и, естественно, европейскими «союзниками», опасающимися усиления России. Образовалось два театра военных действий – один в Европе на Балканах, а другой в Закавказье и на Чёрном море. Константин Карлович прошёл весь путь той войны на Балканах. Сражался при Фальчи в Румынии, под Шумлой в Болгарии, близ Кулевче опять же в Болгарии, штурмовал Сливно и Адрианополь, где в итоге и был подписан Адрианопольский мир, законно утвердивший русских на Северном Кавказе.

Бой под Кулевчей

Особым моментом той войны для Данзаса стал бой под стенами крепости Браилов. Крепость далась нашим войскам непросто. Сначала следовала массированная артподготовка, затем ряд неудачных попыток штурма. И снова долгий обстрел. Во время одного из штурмов Константин, который всегда безрассудно «увлекался» боем, одним из первых ринулся на крепостные стены. Неприятельская пуля угодила отважному офицеру в левое плечо выше ключицы. И то была ба не беда, если бы не раздробление кости. Эта рана до конца жизни будет напоминать о себе Данзасу, а порой даже в пылу боя Константин будет подвязывать левую руку из-за упадка сил держать её в напряжении и приступов боли. Словно этого было мало, Данзасу настолько сильно ушибло ногу, что лекари того времени диагностировали эту травму как «контузию ноги». 

За отчаянную храбрость и верную службу Данзас получил чин капитана. Но что необычайно почётно и крайне редко для столь молодого офицера — ему вручили за войну с Турцией в 1829 году золотую полусаблю «За храбрость». Вручение подобной награды — исключительный случай, и чаще всего самого императора необходимо было поставить в известность о такой чести, а также о подвиге и безупречной службе награждаемого. Позже о данном факте предпочитали не вспоминать, т.к. имя осуждённого смотрелось неловко с такой наградой. Тем более что позже, в 1835 году, Данзаса наградили ещё и бриллиантовым перстнем, который вполне мог исходить от самого императора.

Константин Карлович Данзас

Константин Карлович был воистину неугомонным офицером. Ему постоянно рекомендовали либо уйти в отставку, либо занять какое-нибудь хлебное оседлое штабное место и спокойно играть роль «свадебного генерала». Но Данзас отвергал такие предложения категорически, несмотря на ряд болезненных ранений. Во-первых, вопреки немецко-французским корням, он волшебным образом унаследовал чисто русские черты. Вместо пестуемой немецкой педантичности Данзас был неуживчив и вспыльчив до крайности. Вместо рекламируемой французской лёгкости он обладал чисто русской обострённой жаждой справедливости. Во-вторых, Константин Карлович вполне реально воспринимал себя и свои человеческие черты с их плюсами и минусами и решил, что жизнь на чемоданах в поисках «настоящего дела» — это его участь. Т.е. в войсках, а не при штабе он будет намного полезнее для Родины, тем более что ужиться с начальством ему не светит в принципе.

Данзас, периодически бывая набегом в Петербурге, конечно, поддерживал близкие дружеские отношения со старыми лицейскими друзьями, несмотря на всю занятость на службе государевой. Неоднократно приезжал он и на празднование лицейских годовщин. Последний раз, тогда уже подполковник сапёрного батальона Константин Карлович, находясь в Петербурге в ожидании нового назначения, пришёл повидаться с лицейскими товарищами на годовщину в октябре 1836 года. На праздновании присутствовал и Пушкин.

До трагического выстрела Дантеса, который пронзит не только тело великого Александра Сергеевича, но и всю жизнь Константина Данзаса, оставалось около трёх месяцев.

Продолжение следует…

© Восточный ветер