Было мне тогда лет 18, жили в частном секторе на окраине города. И вот маменьке восхотелось завести в хозяйстве корову. Привела кучу преимуществ для домашнего бюджета. Подумали, согласились. Купили телочку. Долго маменька выбирала, по известным ей лишь одной приметам, и не ошиблась.
Коровка вышла - просто супер. Ласковая, красивая. Да и молока дала после первого отела сразу же ведро за удой. Назвали Красулькой.
Два недостатка у Красульки было: тугие сосцы и "щекотливость". По первотелу научила меня мама доить. Ибо выдоить Красулькино молоко сама она не могла, уставали руки. В последствии только меня и маму Красулька пускала доить. Второй минус - щекотливость. Красулька "плясала" и лягалась во время дойки. Приходилось спутывать ей задние ноги.
Молока она давала очень много. Но и ела - как хороший слон. Мы ждали-не дожидались первой травы, чтоб вывести коровку на пастбище.
Так и в ту весну.
Вывели в подлесок около дома. Вот и полянка с нежной травкой. Вбили кол в землю, пустили Красульку пастись на длинной цепи, сами ушли домой.
В обед надо идти доить. Взяли ведро с пойлом (теплая вода, отруби, кусочки хлеба, чуть подсоленое) и пустое ведро с кружкой горячей воды - помыть вымя. Идем. До полянки метров 300. Ничто не предвещало. Идем, трепемся с мамой, о том, о сем. И тут я влетаю в мамину спину. И слышу ее тихое очешуевшее аханье. Что случилось-то хоть? Выглядываю.
А наша Красуленька растоптала полянку в поле черной няши - жидкой грязюки, и выкаталась в той грязи - ну чисто бегемот. Только белки глаз на всей ее туше белеют.
Мама молвит:
- Красуленька, девочка, ты это как же,а? Это ж че ж такое-то, а? Ты это как, а? Да моя ж ты коровушка, да моя ж ты...
Красулька, почуяв запах пойла, мумукнула, рванула с места, вырвала кол и, задрав хвост пистолетом, поскакала к вожделенному ведру, взбрыкивая задницей. Как в родео с дикими быками. Кол каким-то чудом зацепился за дерево, Красулька припала к ведру с пойлом. Мы стояли в ступоре.
- Чего делать будем, доча?
- Давай отведем домой, помоем из шланга, подоим и все.
- Вот канителиться еще. Давай, помоем из ручья, подоим и переведем на другое место.
Сказано - сделано. Пошли мы по воду к ручью. Идет маменька и причитает:
- Да бедная ж ты моя, да коровушка ж ты моя..., - оглянулась, - бегемотина ты клятая, ёрш твою меть! СВИНЬЯ ТЫ ПОЖАРНАЯ!
И тут меня пробирает истерический ржач. Мама не ругалась. Никак. Никогда.
Вслух ржать не могу, иду, гнусь, падаю. Маменька ж продолжает:
- Скотинушка ты моя, куда ж мы тебя, дуры, привязали... Пасись, коровушка, ага, щас... Едрена вошь, кто ж тебя, паскудину по той полянке таскал, что ж тебе не паслось...
Я уже ржу в голос, ползу на карачках. Мама оборачивается и напускается на меня:
- Вот что ты ржешь, что ржешь, дубина?
Пытаюсь заткнуться. Набираем воды, идем обратно. Мамины причитания над несчастной судьбой коровы продолжаются, перемежаясь с ругательствами. И что неблагодарная она скотиняка, и ненасытная утроба, проклятущая бегемотица, свинюка (бедная моя коровушка, детка милая).
Меня снова разрывает от ржача. И тут маменька, в коей было 150 см в прыжке и 50 кг живого веса, оборачивается ко мне, меча молнии из глаз:
- Ты что тут смеешься, что смеешься (бедная моя коровушка, проклятый бегемот)? Немедленно прекрати!!!
И, раскрутив в руке 25-ти литровое ведро, как молотобоец, кидает это ведро с водой в меня. Я едва пригнулась. Упала ничком и вообще свернулась от смеха.
Маменька постояла, смачно плюнула в землю и молвила:
- Ведем бегемота домой.
Шествие выглядело так:
Впереди шла черная от грязи корова, следом - маменька, беспечно помахивая прутиком, а замыкала процессию я, то и дело падая на коленки и хватаясь за живот. Маменька напевала:
- Менял я женщин тындырьям-там, как перчатки... Тырьям-тырьрим-тым -тырьям.