Мне выдавали на дорогу в школу восемь копеек: на троллейбус туда и обратно. В хорошую погоду я старался их сэкономить и шёл пешком.

На половине дороги, как раз, если погода была хорошая, обычно весной, на перекрестке улицы Кропоткина и улицы Ленина, я проходил мимо инвалида.
У него не было рук, всё лицо был в шрамах, на месте глаз были ямки пустых глазниц.

На нем была тёмносерая, потертая телогрейка, с зашитыми на плечах отверстиями от рукавов, которые были ему не нужны.
Грудь на телогрейке была аккуратно рядами усеяна иголками разной длины и толщины. Слева, то есть на правой стороне груди, начало каждого ряда уверенно обозначал серебром и кровавой эмалью прикрученный Орден Красной Звезды. Рядов было три.

Те, кто хотел купить иголку, наверное, должны были бросить в консервную банку деньги. То есть, деньги в банке лежали, но как они туда попадают, я никогда не видел. Не видел и того, вытаскивал ли кто из телогрейки иголки. Мне кажется, тот, кому нужны были иголки, шёл за ними в магазин. Но инвалид стоял прямо, лицом к северному солнцу, целый день.

Когда я шёл обратно после школы, если редкое Ленинградское солнышко ещё светило, инвалид стоял уже на другой стороне улицы. Он опять подставлял лучам бледное лицо с темными глубокими шрамами. Иголки так же блестели затвердевшими слезами, возглавляемые тремя орденами.

Однажды, задержавшись с уроков, я увидел, как медленно разгибалась с денежной банкой в руке пожилая женщина, как она уводила инвалида домой. Я догадался, что наверное она же помогала ему переходить улицу вслед за весенним теплом.

Оба моих родителя были тяжело ранены на Войне. Но они были активными, работали на хороших работах. Я не мог в десятилетнем возрасте понимать сложности общественных отношений, но чувствовал особенность положения инвалида.

Мимо него я старался проскочить как можно быстрее, не глядя в его сторону. Мне почему-то было стыдно, что я не покупаю иголки, не бросаю денег в банку.

Опять же в хорошую весеннюю погоду, каждый год между пацанами возникала эпидемия игры в «пристенок». Нужно было ударить в стенку ребром своей крупной монеты, и если она, отскочив, попадала в монету другого игрока, засчитывался выигрыш.

Подбивали нас на эту игру прогульщики-старшеклассники, причем правила постоянно менялись, так что мы, младшие, обычно были в проигрыше. Я проигрывал не больше сэкономленных восьми копеек. Но неоднократно видел и слышал, как мои ровесники проигрывали деньги от завтраков, и даже, выданные им матерями на поход в магазин за продуктами.

Однажды я услышал хвастовство одного из игроков, как он утащил банку с монетами у слепого инвалида. Кто-то одобрительно засмеялся, большинство промолчало. Я тоже ничего не сказал, потом ушел. Больше в «пристенок» не играл.

Мне было очень страшно, когда я первый раз положил в банку четыре копейки. И убежал. В следующий раз я положил восемь копеек. И отошёл спокойнее. Через несколько дней я опять подошёл к инвалиду, положил восемь копеек и сказал:
- Здравствуйте!
Он ответил, глухим голосом, с не изменившимся лицом:
- Здравствуй, мальчик, спасибо тебе, - и помолчав, добавил:
- Я давно тебя узнаЮ, по шагам. Ты не бойся меня.
А я наоборот, пришел в ужас. Буркнул что-то неразборчиво, и убежал.
Значит, инвалид знает меня? И он понимает, что я его боюсь? И, наверное, знает, почему?

Три недели до конца учебного года я ходил в школу по параллельной улице. Летом мы уехали на дачу. Следующая осень была дождливая, и я ездил в школу на троллейбусе. А весной инвалида я не встречал. И больше никогда не видел лицо со шрамами, выше телогрейки, утыканной рядами иголок на продажу.

*********
Теперь все знают, что в конце сороковых годов всех наиболее изуродованных инвалидов, разбросанных Войной по стране (безногих, безруких и подобных, смущавших взоры обывателей), советское правительство вывезло из больших городов. Для Ленинградских инвалидов местом высылки был назначен остров Валаам, в центре Ладожского озера.

Когда я уже взрослым впервые попал туда с экскурсией на теплоходе, на пристани нас встречали несколько безногих людей, на маленьких квадратных дощечках, с колёсиками, прибитыми снизу. Они пытались продать пассажирам корзинки собственного плетения.

Но экскурсанты, в основном, пробегали мимо. Они спешили проселочной дорогой через лес посмотреть великолепный Собор с входом из черного гранита и колоннами из гранита розового, с куполом, который к тому времени ещё сохранил дореволюционную позолоту, как вчерашнюю. Спешили приобщиться к искусству, к вечной красоте, пробегая мимо живого нищего уродства.
Наверное, никому из них не приходилось слышать в детстве из уст инвалида:
- Ты не бойся меня!

1954-2014г.

Источник: http://www.proza.ru/2014/06/25/1964

В поддержку пятничного "Моё". Написал данный рассказик больше года назад, думал продолжить, но Лень запретила мне это делать. Как считаете, стоит продолжить?
З.Ы. Лига Детективов, можете не трудиться и не искать данный текст в интернете, ибо найдёте сразу же. Да, я выкладывал его на Проза.ру.
З.З.Ы. Строгая критика приветствуется.
___________________________________

Это случилось неожиданно. Он просто появился из-за туч. Всё заполыхало. Началась паника...

Но расскажу всё по порядку.

Шло 674 лето второй эпохи, третья луна, день четвёртый. Наш 74х пушечный фрегат “Император”, один из самых быстроходных и сильных кораблей Ронделла, выходил из порта Бентеи и вёз очень ценный груз в Мордшир. Путь пролегал сквозь Туманные скалы, через Море штормов и рядом с Морибором, логовом огромного и ужасного дракона Ургоста. Нас выбрали потому, что мы были лучшими и мы уже несколько раз ходили по этому маршруту возвращаясь целыми.

Первые четыре дня мы проплыли спокойно. Но вот начался туман, находящийся только в Туманных скалах. Плыть здесь с прежней скоростью было бы самоубийством, поэтому мы спустили все паруса, кроме одного небольшого. Лавируя между скалами и рифами, да отмелями, постоянно измеряя глубину, шли три дня. В тумане было холодно и очень сыро. Не удивительно, что двоих наших - Джонса и Джефа - залихорадило. А мы всё плыли и плыли...

Спустя два дня Джонса не стало. Его тело мы завернули в простыню и скинули за борт.

Спустя ещё день мы вышли из Туманных скал.

Прошло три дня.
Джеф пошёл на поправку.
Всё было прекрасно. Настораживало только одно: Море штормов находится в двух днях плавания от Туманных скал. “Может, мы сбились с курса?” - думали все. Но ведь звёзды на месте, да и компас не врал.
Услышал шаги. Это мог быть только Дэн, потому что кроме него, никто не имел вместо ноги деревяшку. А стук был дерева об дерево. И я не ошибся.
Заглянув ко мне в каюту, он сказал, что меня зовёт капитан. Выйдя, я увидел его. Смотря вдаль, кэп стоял на носу корабля. Подойдя к Энджу, так звали нашего капитана, по его озабоченному лицу я понял, что что-то случилось. И это “что-то” слишком неприятное для нас.
- Тэд, - обратился ко мне капитан, - странного ничего, ты, не замечаешь ли? - И с этими словами он указал куда-то вдаль своей рукою.
Посмотрев туда, куда указывала длань Энджи, я ничего не увидел. Но, зная орлиное зрение кэпа, не удивился и взял подзорную трубу. Наведя её на нужное место, меня передёрнуло.
Там был Морибор.
- Морибор, сэр?
- Да. А самое интересное то, что он находится прямо по середине Моря... И ведь штормом то и не пахнет... Странно это всё как-то...

Прошло два часа, а Ургоста не видно. Есть два предположения, где он мог бы быть: или сидит в своём логове и выжидает более удобное время для атаки, или улетел чёрт знает куда.
Погода ухудшается. Поднимается ветер, и довольно плотные тучи заволакивают небо. Тучи настолько плотные, что становится темно как ночью. Капли дождя забарабанили по обшивке корабля.
Ребята ринулись сворачивать паруса, так как иначе бы нас начало швырять как щепку на ветру. Но они полезли их сворачивать слишком поздно. Ветер был нешуточный, да и волны были нешуточными. Одним словом, начался шторм. Пятеро наших сорвалось вниз. Троих просто размазало по палубе, а двоих поглотили волны. Спустя минут пятнадцать, паруса были свёрнуты, но мы оказались всего в лиге от Морибора.
И тут появился он – Ургост. Мы не были готовы к нему. У многих началась паника. Но криками капитана и моими подбадриваниями, мы успокоили и привели в боеготовность команду. Грянули выстрелы пушек, но только несколько ядер попали в цель, да и они не причинили особого урона дракону - его чешуя невероятно крепка -, а лишь ещё больше разозлили хозяина Морибора. Дыхнув пламенем на корабль, Ургост поджёг его как спичку. Полыхали мачты и больше половины палубы. Были слышны стоны раненых, обожжённых и умирающих матросов. Мы с капитаном стояли на носу. Его лицо было бледнее мрамора, а по смуглой коже катилась скупая мужская слеза. Он посмотрел на меня, и в его глазах отразилась вся его внутренняя боль и понимание того, что всё кончено. Понимание того, что именно ОН не выполнил поручение короля. И именно из-за НЕГО может начаться война Мордшира с Ронделлом. Мы оба понимали, что смерть неизбежна. Он достал пистолет, поднёс к виску, и со словами что для него всё кончено, послав всё к чёртовой матери нажал на курок. Для него всё закончилось…
Грянул взрыв. Второй. Третий. Это был порох. Взрывной волной меня отбросило в море. Последнее, что я помню, это идущие ко дну горящие останки «Императора».
Великий корабль погиб.

Очнулся я на песчаном берегу, совершенно не помня, как именно оказался тут.
Светило солнце, и море было спокойно. На воде плавали тела моряков и останки корабля. Совсем скоро акулы устроят свой кровавый пир.
Осматривая берег, я видел тела мёртвых матросов, которых волнами вынесло на пляж. Может и меня точно так же прибило?
Нужно было похоронить ребят, но у меня не было сил. К тому же нужно было думать, как выбраться с этого чёртова острова, не попав ни в шторм, ни в лапы к Ургосту.